Нужда в норме

Чем больше идеального в потребностях, тем сложнее и причудливее нормы их удовлетворения. Религия, как одна из наиболее сложных норм, своеобразна тем, что практически выступает не только как норма, но и как особая потребность.

Пока идеальные потребности не функционируют как нена­сытные, главенствующие, а у большинства людей они как раз и не являются главенствующими, они удовлетворяются нор­мой. Эта норма делается некоторым обязательным условием существования. Ее сложность в том, что она требует многого и разного для сохранения, если можно так выразиться, позна­вательного комфорта и спокойствия (подобно тому, как, ска­жем, избалованный человек в бытовых условиях тоже требует много и разного). Всякая «недодача» нормы, всякое «голодание» в том, что ее составляет, побуждает к деятельности. Эта деятельность и является удовлетворением религиозных потреб­ностей; осознается она как нужда в вере, в боге, в общении с ним, в правде.

Ф.М. Достоевский в «Дневнике писателя» писал: «Никаким развратом, никаким давлением и никаким унижением не ис­требишь, не замертвишь и не искоренишь в сердце народа нашего жажду правды, ибо эта жажда ему дороже всего» (95, т". 10, стр.66). Вероятно, эта «жажда» присуща не только наше­му народу, но в разных степенях - всем людям. Дж. Неру размышляет: <«...> у всех у нас есть некая сознательная или подсознательная философия жизни, если и не созданная на­шим умом, то унаследованная или заимствованная у других и считающаяся очевидной. Либо мы ищем прибежища от опас­ностей мышления в вере, в каком-либо религиозном кредо или догме, либо в вере в национальное предназначение, либо в расплывчатом и утешительном гуманизме. Часто налицо имеется все это и многое другое, хотя их трудно бывает свя­зать, и тогда наблюдается раздвоение личности, причем каж­дая часть действует в собственных рамках» (198, стр.187).

Перечень верований, приведенный Дж. Неру, можно про­должить словами историка Л.Н. Гумилева: <«...> разнообразие атеистических концепций столь же велико, как и теистических. Даосизм, буддизм, конфуцианство, джайнизм, подобно шама­низму, обладают всеми качествами религиозных доктрин, ис­ключая признание Бога-существа» (82, стр.289).

Потребность в данной норме истины - как бы эта истина ни понималась - со всеми вытекающими трансформациями дает обширную группу производных потребностей, поскольку идеальные потребности большинства людей удовлетворяются именно нормой. Это - потребности познания в той их силе, при которой человек не может чувствовать себя хорошо без знаний, но не склонен углубляться в то, что именно и на­сколько достоверно он знает. Ему нужно знать нечто не под­лежащее сомнению - то, что помогает ориентироваться в представлениях о мире, в законности всего в нем происходя­щего. Понимание ему нужно более или менее простое, но обязательно - ясное, окончательное, то или другое, но не требующее значительных усилий.

Нужда в твердой незыблемости бескорыстных представле­ний и избегание всяких сомнений и колебаний в их истиннос­ти - нужда в «познавательном комфорте» - все это свидетель­ствует об относительной слабости идеальных потребностей, о том, что не они главенствуют в иерархии потребностей субъекта. Догматические представления его удовлетворяют, но комфорта веры (точнее - суеверий) он все же требует. Такая требовательность проявляется в настойчивой, а иногда даже агрессивной охране этого комфорта и в сложности содержания самих догматических представлений. Состав этих представле­ний и настойчивость их охраны проявляются в следовании с большей или меньшей пунктуальностью тому, к чему данная норма обязывает. А обязывает она, между прочим, к выпол­нению определенного ритуала, который выступает - как «служение истине». При этом он постоянно подменяет саму истину. Она трансформируется в ритуал. Он и делается часто нормой.

Охрана нормативных представлений о категорической дос­товерности самых разнообразных истин - таковы, вероятно, самые распространенные трансформации идеальных потребнос­тей большинства людей. В охрану эту входят потребности религиозные (в частности, ритуал), а также связанные или сливающиеся с ними нормы нравственности. Так как в рели­гии подразумевается связь человека с божеством, то в этой связи акцент может быть на том или другом; для одних до­роже божество, а оно жестоко и требовательно; для других -человек, тогда бог милостив и человеколюбив.

Историк Византии А.П. Каждан сопоставляет два эпизода XII в., переданные Анной Комнин и Никитой Хониатом; в том и в другом речь идет о сожжении на костре еретика; Анну интересует только строгое выполнение предписаний ве­ры, Никита сочувствует страдающему человеку (113, стр.102). В.О. Ключевский рассказывает о споре Нила Сорского с Иоси­фом Волоцким на церковном соборе 1503 г.; Нил озабочен внутренней работой духа и охраной ее от житейских помыс­лов и страстей; Иосиф - упорядочением дел человеческих со­гласно Божеским законам (125, т.2, стр.300).

Во всех подобных случаях речь идет о соблюдении норм удовлетворения идеальных потребностей, а выступают они как потребности религиозные. Но двойственная природа норм дает два крена и в представлениях о должном, то есть содер­жании нормы, и в охране ее, то есть деятельности для ее точного выполнения и распространения.

Потребность в сохранении нормы («потребность в норме») подобна узде или тормозу. Ее назначение - стабилизация на том фронте размножающихся потребностей, который не акту­ален для живого на данном этапе его развития или в данных условиях существования. Подтверждение этому можно видеть в некоторых тенденциях возрастной эволюции структуры че­ловеческих потребностей.

Если нарушение нормы актуализирует потребность, то ревностная охрана нормы сама делается действующей потреб­ностью, иногда весьма энергичной. Такими бывают религиоз­ные потребности всякого рода аскетов. Возникает парадок­сальная ситуация: норма не сдерживает, согласно ее назначе­нию, а наоборот, активизирует; религия из потребности по­знавательного комфорта превращается в ненасытное беспокой­ство и требует нарушения норм удовлетворения потребностей социальных и биологических. Такое превращение, захватив не одного человека, а группу людей, обнажает иногда соци­альную потребность, скрывающуюся в форме религиозного движения.

Д.Б. Зильберман рассказывает о работах антрополога Поля Радина: «Для разъяснения того, как достигается групповое взаимодействие в сфере религии, Радин вводит вторичную дихотомию типов в структуре сознания, а именно: различает людей религиозного и нерелигиозного склада. Согласно Ради-ну, в реализации религиозного чувства огромную роль играет переживание психической неуравновешенности. Если дихотомия «деятель» - «мыслитель» в общих чертах в психологическом своем аспекте соответствует различаемым Юнгам экстраверт-ному и интравертному типам поведения, то оппозиция рели­гиозного и нерелигиозного человека строится на различении между невротической и нормальной структурами психики» (104, стр.169). Вероятно, с Полем Радиным можно согласиться: парадоксальное превращение нормы в ненасытную потреб­ность - следствие невротической структуры психики. Парадок­сальность эту подтверждает и Э. Ренан: «Религиозное рвение, - пишет он, - всегда является новатором, даже и тогда, когда оно в высшей степени консервативно» (227, стр.242).

Но религиозное рвение чаще бывало и бывает все же трансформацией социальных потребностей «для себя». Тогда под видом борьбы за торжество и распространение истины происходит осознаваемая и неосознаваемая борьба за власть, за насаждение справедливости по своему образцу.

Может быть, это и дало основание Уайдлеру утверждать, что «религия только платье истинной веры, и платье это за­частую прескверно сшито» (282, стр.194). Но практиков и политиков покрой платья мало интересует. Дж. Неру цитирует императора Наполеона: «Религия имеет ту же ценность, что и прививка. Она удовлетворяет нашу склонность к сверхъесте­ственному и предохраняет нас от шарлатанов <...>. Общество не может существовать без имущественного неравенства, а это последнее не может существовать без религии» (197, стр.170). Но религия, как подчиненность истине и как высокая норма удовлетворения идеальных потребностей, противостоит всем эгоистическим потребностям. Так определил ее М. Ганди: «Сторонник ненасилия не может действовать иначе, как с помощью божией. Без этого у него не будет мужества умереть без гнева, без страха, без отмщения. Такое мужество рождает­ся верой, что бог - в сердцах всех и что там, где бог, не должно быть страха»; «Это предполагаемое присутствие бога усмиряет гнев в человеке, когда в нем берет верх звериное начало» (60, стр.533-534).

Религиозные учения вырабатываются потребностью позна­ния, а санкционируются через авторитет потребностями соци­альными; они по существу своему идеальны, по форме - со­циальны. Нравственность, наоборот, возникает вследствие социальных потребностей, а идеальные ее узаконивают; она по существу социальна, по форме - идеальна.

Вероятно, так можно объяснить универсальность многих норм нравственности - их санкционируют чуть ли не все су­ществующие религии. Практика человеческих взаимоотноше­ний постоянно и настойчиво требует нравственности и указы­вает ей назначение, а удовлетворить не слишком сильную потребность в познавательном комфорте, в том, что не подда­ется опытной проверке, могут самые разнообразные авторите­ты и даже фантастические обобщения. От обобщений этих, в сущности, только и требуется, чтобы они не слишком расхо­дились со средними, наиболее распространенными представле­ниями об истине, и чтобы из них вытекали приемлемые в данное время в данной среде нормы нравственности. И.Ф. Ан-ненский пишет о «Власти тьмы» Л. Толстого: «Акиму подо­зрительно всякое улучшение даже в наиболее знакомой ему области. <...> Бог Акима не рассуждает, он живет даже не ми­фами, а пошлостью поговорок» (10, стр.440).