Глава 28. Через два часа я уже приняла душ, а Грегори — ванну, хотя я помылась сама, а у Грегори была компания

Через два часа я уже приняла душ, а Грегори — ванну, хотя я помылась сама, а у Грегори была компания. Руки и ноги его еще не до конца слушались. По-моему, Черри, Зейну и Натэниелу не было нужды залезать голыми с ним в ванну, но я-то помощь не предложила, так чего теперь брюзжать? Кроме того, это не было сексуальным действием — вроде бы соприкосновение тел было необходимо как часть процесса лечения. Может, так оно и есть.

Я сидела за своим новым кухонным столом — мой старый, двухместный, был слишком мал, чтобы все мои леопарды утром одновременно завтракали рогаликами с сыром. Новый стол был из светлой сосны с золотистым лаком. За ним тоже не совсем хватало места усесться всем сразу, но все-таки лучше. Для этой цели нужен был бы банкетный стол, но у меня кухня слишком маленькая. Не одна была причина, что у феодалов были большие замки — нужно место — хотя бы, чтобы кормить своих людей.

Единственным присутствующим за столом, кроме меня, сейчас была доктор Лилиан. Элизабет отвезли в тайную больницу оборотней в Сент-Луисе, а остальные мои леопарды толпились возле Грегори. Мика и его коты бродили вокруг. Калеб хотел участвовать в коллективной ванне, но получил отказ. Весь пард Мики нервничал, не знал, куда себя девать. У меня на этот вечер была главная задача — заниматься Грегори, все остальное может подождать. Все несчастья по одному, иначе потеряешь ориентацию — да и рассудок.

Доктор Лилиан была маленькой женщиной с седыми прямыми волосами до плеч. Волосы отросли с нашей первой встречи, но все остальное не изменилось. Никогда я не видела у нее на лице косметики, но оно было приятным и привлекательным, как бывает у женщин за пятьдесят — хотя на самом деле, как я недавно узнала, ей далеко за шестьдесят. Просто она на свои годы не выглядит.

— Препараты еще не выведены из организма, — сказала она.

— Препараты? Множественное число? — спросила я.

Она кивнула.

— У нас метаболизм такой активный, что для сколько-нибудь долгого седативного эффекта нужен целый коктейль.

— Грегори не был одурманен седативами. Он вполне осознавал обстановку, — возразила я.

— Но сердечная деятельность, дыхание, рефлексы — все это было подавлено. Если нельзя получить полный эффект от прилива адреналина, перемена невозможна.

— А почему?

Лилиан пожала плечами и поднесла кофе к губам.

— Этого мы не знаем, но что-то есть у нас в реакциях «бей или беги», открывающее ворота для нашего зверя. Если лишить оборотня такой реакции, то можно не дать ему перекинуться.

— Сколь угодно долго?

— Нет. Полнолуние принесет перемену, сколько бы препаратов ни закачать в организм.

— И когда же Грегори вернется к норме?

Она опустила глаза, затем подняла, и мне не понравилось, что ей нужна была эта секунда, когда я их не видела. Будто меня ждали неприятные известия.

— Препараты выведутся примерно через восемь часов, может, раньше, может, позже. От очень многого зависит.

— Значит, он останется так, пока они не выведутся, потом он перекидывается, и все в порядке? — Я придала фразе вопросительную интонацию. Слишком серьезно держалась Лилиан, чтобы все оказалось так просто.

— Боюсь, что нет.

— А в чем дело, док? Откуда такая мрачность?

Она устало улыбнулась:

— За восемь часов травма ушей у Грегори может сделаться постоянной.

Я заморгала:

— То есть он останется глухим?

— Да.

— Это не годится.

Она улыбнулась чуть шире:

— Ты так говоришь, Анита, будто одна твоя воля может переменить ситуацию. Как будто совсем юная.

— Ты хочешь сказать, что мы ничем не можем ему помочь?

— Нет, этого я не говорю.

— Пожалуйста, док, выкладывай.

— Была бы ты истинной Нимир-Ра, ты бы могла вызвать зверя из его плоти и форсировать перемену, даже на фоне седативов в организме.

— Если мне кто-нибудь расскажет, как это делается, я попробую.

— Значит, ты веришь, что в полнолуние станешь истинной Нимир-Ра? — спросила Лилиан.

Я пожала плечами и отпила кофе:

— Не на сто процентов, но свидетельства тому множатся.

— И что ты чувствуешь по этому поводу?

— Насчет стать Нимир-Ра по-настоящему?

Она кивнула.

— Я очень стараюсь не слишком об этом думать.

— Делать вид, что не знаешь, — этим проблему не снять, Анита.

— Мне это известно, но переживать — тоже не способ поменять ситуацию.

— Очень практично, если ты это умеешь.

— Что? Не переживать?

Она снова кивнула. Я пожала плечами:

— Будем переживать несчастья, когда они произойдут. По одному.

— Ты действительно можешь так разделить себя на отсеки?

— Так как будем лечить Грегори?

— Я так понимаю, что это «да», — заключила Лилиан.

— Да, — улыбнулась я.

— Как я уже сказала, будь ты Нимир-Ра в полной силе, ты могла бы вызвать его зверя даже на фоне седативов.

— Но раз я еще ни разу не перекинулась, такой возможности нет?

— Сомневаюсь. Это довольно специализированное умение, даже среди оборотней.

— Рафаэль умеет?

Она улыбнулась, как улыбнулся бы почти любой крысолюд в ответ на вопрос о своем царе.

Улыбка теплая и гордая. Они его уважали и любили.

Бывают правильные лидеры.

— Нет.

Это меня удивило, и, очевидно, удивление было заметно.

— Я же тебе сказала, что это редкий талант. Твой Ульфрик это умеет.

Я уставилась на нее:

— Ричард?

— Ты знаешь другого Ульфрика? — усмехнулась она.

Я чуть не улыбнулась в ответ.

— Нет, но нам же нужен тот, кто умеет вызвать леопарда-оборотня?

Она кивнула.

— Как насчет Мики?

— Я его уже просила. Ни он, ни Мерль не умеют вызывать зверя в другом. Мика предложил попробовать вылечить Грегори взыванием к плоти, но травмы такие, что его способностей мало.

— И когда же он пытался лечить Грегори?

— Пока ты была в душе.

— Я же мылась очень недолго.

— Почти сразу выяснилось, что раны Грегори ему не под силу.

— Но ты бы не поднимала этот вопрос, если бы не было какой-то надежды?

— Я могу другими лекарствами попытаться снять седативный эффект.

— Но? — спросила я.

— Но сочетание лекарств может вызвать разрыв сердца или такое обширное кровоизлияние в других органах, что он погибнет.

Я поглядела на нее пару секунд.

— И насколько плохи наши шансы?

— Достаточно плохи, чтобы я перед попыткой спросила разрешения Нимир-Ра.

— А Грегори дал согласие?

— Он в ужасе. Он хочет снова слышать. Конечно, он хочет, чтобы я попыталась, но я не уверена, что он мыслит ясно.

— И ты обратилась ко мне, как при лечении ребенка обращаются к родителям.

— Мне нужен кто-то, ясно мыслящий и могущий принять решение от имени Грегори.

— У него есть брат... — Я нахмурила брови, вспомнив, что не видела Стивена в лупанарии. — А где Стивен?

— Мне сказали, что Ульфрик велел брату Грегори не приходить сегодня на сход. Что-то насчет того, что нехорошо заставлять его видеть казнь брата. Вивиан пошла за ним.

— Ну и ну. Какое великодушие со стороны Ричарда!

— Не стоит язвить.

— Разве я пытаюсь? Я просто злюсь, Лилиан. Ричард готов подвести под бойню многих, кто мне дорог, не говоря уже о себе самом.

— С риском для тебя и Мастера Города.

Я снова нахмурилась:

— Кажется, все уже об этом знают.

— Мне тоже так кажется, — сказала она.

— Да, он рискует нами всеми ради своих высоко-моральных идеалов.

— Идеалы стоят жертв, Анита.

— Быть может. Но я не могу сказать с уверенностью, что хоть раз в жизни близко видела идеал, за который отдала бы дорогих мне людей. Идеалы могут умирать, но они не дышат, не кровоточат, не плачут.

— И ты готова пожертвовать всеми своими идеалами за людей, которые тебе дороги?

— Не уверена, что у меня сейчас вообще есть идеалы.

— Но ты же христианка?

— Моя религия — это не идеал. Идеалы — абстракции, которые не потрогать и не увидеть. А моя религия не абстракция, она очень реальна.

— Но ведь Бога не увидеть, — возразила Лилиан. — Не взять Его в руку.

— Сколько ангелов может поместиться на кончике иглы, да?

— Нечто в этом роде, — улыбнулась она.

— Мне приходилось держать крест, пылающий так ярко, что весь мир вокруг превратился в белый огонь. Я видела, как том Талмуда обратился в пламя в руках вампира, а когда книга догорела, вампир продолжал гореть, пока не умер. Я стояла перед демоном и читала Священное Писание, и демон не мог меня тронуть. — Я мотнула головой. — Нет, доктор Лилиан, религия — не абстракция. Она органичная, она живая, она растет и дышит.

— Органичная — это уже не христианство, это викканство какое-то, — сказала она.

Я пожала плечами:

— Я училась с одной спириткой и ее викканскими подругами около года. Трудно было этим не пропитаться.

— Разве изучение викканства не поставило тебя в неловкое положение?

— Ты имеешь в виду, что я монотеистка?

Лилиан кивнула.

— У меня Богом данные способности и не хватает обучения, чтобы ими управлять. Почти все церкви косо смотрят на спиритов, не говоря уже об аниматорах, которые поднимают мертвых. Мне нужно было обучиться, и я нашла людей, которые мне в этом помогли. И то, что они не христианки, я считаю недоработкой церкви, а не этих людей.

— Есть и колдуньи-христианки, — сказала она.

— Я некоторых видала. Они все жуткие зелотки, будто им надо быть больше христианками, чем любому другому, — доказать, что они хорошие и вообще могут быть христианами. А я зелотов не люблю.

— Я тоже, — улыбнулась она.

Мы посмотрели друг на друга. Наступали сумерки. Лилиан приподняла кофейную чашку — я ей выдала ту, где был огромный дракон и крохотный рыцарь. «Без храбрости нет славы».

— Долой зелотов! — провозгласила она.

Я подняла свою кружку — с пингвиненком, мою любимую.

— Долой зелотов!

Мы выпили. Она поставила кружку на подставку и спросила:

— Даешь ли ты мне разрешение попытаться купировать седативы?

Я медленно вдохнула, так же медленно выдохнула.

— Если он согласен, то да.

Она встала из-за стола:

— Пойду все приготовлю.

Я кивнула, но осталась сидеть. Я как раз молилась, когда кто-то вошел. Даже не открывая глаз, я знала, что это Мика.

Он подождал, пока я подняла голову и открыла глаза.

— Не хотел мешать.

— Я уже кончила.

Он кивнул и улыбнулся своей улыбкой — отчасти веселой, отчасти грустной и отчасти еще какой-то.

— Ты молилась? — осторожно спросил он.

— Да.

От какой-то игры света его глаза поблескивали в темноте, будто в зелено-золотых глубинах затаилась искорка огня. Иллюзия спрятала его глаза и почти все лицо в тени, и только остался этот трепещущий огонек, будто танец цвета в его глазах Ъыл реальнее, чем он сам.

Но даже не видя его лица, я знала, что он огорчен. Я ощущала это как тяжесть вдоль позвоночника.

— В чем дело? — спросила я.

— Не могу вспомнить, когда я молился.

Я пожала плечами:

— Многие не молятся.

— Почему-то меня не удивляет, что молишься ты.

Я снова пожала плечами.

Он шагнул вперед, и свет упал на его лицо и эту непростую улыбку.

— Мне надо идти.

— Что случилось?

— Почему ты думаешь, будто что-то случилось?

— Очень напряжены ты и твои коты. В чем дело, Мика?

Он потер глаза пальцами, будто от усталости. Поморгал.

— Срочное дело в парде. У нас есть одна женщина, которая не смогла сегодня приехать, и она попала в беду.

— Какого рода беду?

— Вайолет у нас вроде твоего Натэниела, самый недоминантный экземпляр.

Он говорил так, будто это все объясняло. Может быть, но не мне.

— И? — спросила я.

— И я должен отправиться ей на помощь.

— Мика, я не люблю секретов.

Он вздохнул, провел пальцами по волосам, сдернул резинку с конского хвоста и уронил на пол, стал расчесывать волосы руками, повторяя движения, будто собирался делать это всю ночь. Очень резкими и напряженными были эти движения.

Он глядел на меня, растрепанные черные волосы обрамили лицо, глаза сверкали. Вмиг из приятного и привлекательного мужчины он стал диким, чужим. Дело было не только в волосах или кошачьих глазах — зверь его булькал, пробиваясь наружу, как кипяток из чайника. Я уже была знакома с его силой, но сейчас она обжигала... и тут я поняла, что вижу этот жар, вижу. Он окружал Мику, почти невидимый, но именно почти, как что-то, что можно заметить мельком уголком глаза. Почти виделась чудовищная тень, окружившая его, как дрожание над летней мостовой, воздушная рябь. Я уже много лет водилась с оборотнями, но такого видеть не приходилось.

В дверях вырос Мерль:

— Что-нибудь случилось, Нимир-Радж?

Мика повернулся, и будто что-то огромное и невидимое повернулось вокруг и над его телом. Голос его прозвучал низко, с порыкиванием:

— Случилось? Что тут могло случиться?

— Мика, нам пора, — сказала Джина, протолкнувшись мимо Мерля.

Мика поднял руки, и сопровождающий образ шевельнулся вместе с ним. Я не видела меха и когтей, только намек на них, плавающий в воздухе. Мика закрыл глаза руками, и эти призрачные когти прошли сквозь, внутрь, мимо его лица. У меня закружилась голова, и пришлось опустить глаза к столешнице, чтобы восстановить равновесие.

Марианна говаривала, что может видеть ауру силы возле других людей и ликантропов, но я раньше не была на это способна.

Я ощутила, как сила эта складывается, втягивается, уходит обжигающее ощущение с кожи, будто океан отступает от берега. Подняв глаза, я уже не увидела той якобы невидимой ауры — тело ее втянуло в себя.

Он посмотрел на меня внимательно:

— У тебя такой вид, будто тебе явился призрак.

— Ты ближе к истине, чем ты думаешь.

— Она испугалась твоей силы, — бросила Джина презрительно.

Я посмотрела на нее:

— Я видела его ауру, видела как белый фантом, окружающий тело.

— Ты так говоришь, будто никогда раньше ее не видела, — сказал он.

— Визуально — нет.

Джина взяла его под руку, ласково, но твердо, и попыталась потянуть к двери. Он только глянул на нее, и я ощутила его присутствие, его личность — за неимением лучшего слова — почти на ощупь. Джина рухнула на пол, сжимая его руку, и потерлась об нее щекой:

— Мика, я не хотела оскорбить!

Лицо его осталось холодным. Его сила, мощь снова начала наполнять комнату.

— Нимир-Радж! — обратился к нему Мерль. — Если ты идешь, то надо идти. Если ты не идешь...

Он говорил, тщательно взвешивая слова и тоном почти жалостливым. Почему — я не поняла.

Мика, я думаю, рыкнул на Мерля. И тут же прозвучал его голос — обычный, человеческий.

— Я знаю свой долг Нимир-Раджа, Мерль.

— Я никогда бы взял на себя смелость объяснять тебе долг Нимир-Раджа, Мика.

Вдруг лицо Мики снова стало утомленным, и сила ушла. Он помог Джине встать, хотя это выглядело довольно неуклюже — она была почти на голову выше.

— Пойдем.

Все повернулись к двери.

— Я надеюсь, что с твоим леопардом ничего плохого не случилось, — сказала я вслед.

Мика оглянулся:

— Натэниел позвал бы на помощь, если бы с ним ничего не случилось?

Я покачала головой:

— Нет.

Он кивнул и повернулся к двери:

— И мои нет. — Он замялся в нерешительности, потом сказал, не оборачиваясь: — Я возьму с собой Ноя и Джину, но ты не против, если я оставлю здесь Мерля и Калеба?

— Они тебе не будут нужны?

Он обернулся, улыбаясь:

— Мне только нужно забрать Вайолет. Бойцы мне для этого не нужны, а тебе может пригодиться пара лишних.

— Ты думаешь, что Джейкоб может охаметь?

Он улыбнулся шире.

— Охаметь. Да, вот именно. Хорошее слово.

Они вышли, и я осталась за столом одна. Вернулась Лилиан и посмотрела на меня, прищурившись.

— Ну и что? — спросила я.

Она покачала головой:

— Не мое дело.

— Вот именно.

— Но если бы было мое... — начала она.

— Но оно не твое.

Она улыбнулась:

— Но если бы было мое, я бы сказала две вещи.

— Ты же их все равно скажешь?

— Да.

Я махнула рукой — давай, говори.

— Во-первых, приятно видеть, что ты дала волю своему сердцу с новым мужчиной. Во-вторых, этого мужчину ты не знаешь. Аккуратнее смотри, кому ты отдаешь сердце, Анита.

— Я пока еще никому не отдала сердце.

— Пока еще, — повторила она.

Я посмотрела на нее хмуро:

— Ты ведь понимаешь, что зовешь меня дать волю сердцу и не давать ему воли одновременно?

— Понимаю.

— Два противоречивых совета.

— Полностью противоречивых, — согласилась она.

— Так какому же ты велишь мне следовать?

— Обоим, разумеется.

Я затрясла головой:

— Пошли спасать Грегори, а насчет моей жалкой личной жизни будем беспокоиться опосля.

— Я не могу обещать, что мы его спасем, Анита.

Я подняла руку:

— Док, я помню твою оценку шансов.

И я вышла за ней в затемненную гостиную, заставляя себя верить — по-настоящему верить — в чудеса.