ГЕРМЕТИЧЕСКИЕ ШТУДИИ 2 страница

IX

То, что мы называем низшим герметизмом, вводит нас прежде всего в область магии. Весь подлунный мир кишит демонами. Мы и в высшем герметизме встретим это представление, но там его значение - другое. Там демонов опасаются, как вредных для души существ; здесь, напротив, с ними стараются вступить в сношения ради всяких земных благ. Властвует над демонами Луна, по-гречески - Геката, а по-египетски Тот, он же "владыка словес". Зная эти словеса, формулы заклинания, можно подчинить себе демонов. А каковы они были, об этом может дать представление нижеследующая молитва, найденная в одном папирусе лет десять назад и приписываемая славному магу Астрампсиху (текст по Рейценштейну, с. 20. сл.):

"Войди в меня, владыка Гермес, как входят дети в утробы женщин. Войди в меня, владыка Гермес, ты, собирающий пищу богов и людей. Войди в меня, владыка Гермес, и дай мне обаяние, достаток, победу, благоденствие, красоту лица, наружность, силу против всех. Я знаю имя твое, на небесах воссиявшее,- Вофи, Вастенвофи, Оаменоф, Эндомух: таковы твои имена в четырех углах неба; я знаю и образы твои, они следующие: на востоке ты имеешь образ ибиса, на западе образ песьеголовца, на севере имеешь образ змия, на юге имеешь образ волка; я знаю, какая твоя трава; это – элолла этевеноот; я знаю и твое дерево: эбеновое. Я знаю тебя, Гермес, кто ты - откуда ты и какой твой город: это Гермополь. Я знаю и варварские твои имена..." По- видимому, приведенные еще не казались автору достаточно варварскими: он заставил своих адептов ломать язык на следующих: "Фарнафас, Барахил, Хфа таковы твои варварские имена; а равно и истинное твое имя, вырезанное на священной плите гермопольского храма, где твоя родина: твое истинное имя Осериариах Номафи - таково твое пятнадцатизначное имя, имеющее число знаков по числу дней роста луны, а другое имя семизначное по числу властителей мира (планет), а по счету^2 соответствующее числу дней - Абрасакс. Я знаю тебя, Гермес, и ты знаешь меня: я есмь ты, и ты еси я. Войди в меня и сотвори мне все и помоги мне вместе с Доброй Судьбой и Добрым Демоном".

В этой молитве нет почти ни одной мысли, которой нельзя было бы подтвердить аналогией из древнеегипетских формул. Главная сила принуждения заключается в том, что автор знает истинные имена тех, к кому он обращается. Некогда проводник душ, Тот, учил своих опекаемых знать истинные имена чудовищ загробного мира и членов страшного суда; теперь та же наука обращена против него самого. Полезно знание также и его "варварских" имен; разумеются еврейские, как показывает форма Барахил (Ваrachel), взятая из богатой демонологии еврейской каббалистики. Одним словом, перед нами образчик той грекоегиптоеврейской смеси, которой пробавлялось суеверие эллинистической эпохи.

Дева Мира, великая Исида, получила свое знание от Гермеса, своего учителя, или, по другому варианту, от Камефиса:

"Слушай, сын мой, Гор, ты внимаешь тайному учению, которое древний Камефис узнал от Гермеса, писца всех дел, а я от древнего Камефиса, тогда же, когда он меня почтил и wepmer|~ совершенства (toteleiSmelani)". Последних слов никто не понимает; мне кажется, что я могу их объяснить.

Прежде всего установлю факт, что тот Камефис, которого примирительная теология Девы Мира называет учеником Гермеса, - не что иное, как сам Гермес, а именно, одно из его "истинных" имен; это ясно доказывает молитва (у Рейценштейна, с. 29), где Гермес под конец назван "владыка Кмеф". А затем сошлюсь на интересный рассказ той же Исиды тому же Гору о своих приключениях в священном граде Ормануфи (Berthelot, Collection des anciens alchimistes grecs 29): "Тут случилось, что один из ангелов, обитающих в первой небесной тверди, увидел меня и пожелал совокупиться со мною. Я, однако, не соглашалась, желая узнать, как приготовляется золото и серебро. Тогда он сказал, что не имеет права меня этому научить, ввиду чрезвычайной таинственности предмета, но что на следующий день придет старший ангел Амнаил и что он имеет власть ответить мне на мой вопрос". Исида настояла на своем; так-то от Амнаила пошла наука приготовления золота и серебра.

Позволительно догадываться, что таинственный Амнаил – лишь "варварское" имя того Гермеса, "истинное" имя которому было Кмеф. "Священные грамоты, - говорит Зосим (Berthelot, Origines de l'alchimie, 9), - учат нас, что есть род демонов, имеющий общение с женщинами; Гермес говорит о них в своих книгах о природе. Древние и священные писания говорят, что некоторые ангелы, воспылав любовью к женщинам, сошли на землю и научили их тайнам природы: вследствие этого они были изгнаны с неба и обречены на вечные скитания. От этой связи произошел род великанов. Книга, по которой они учили искусствам, названа Chema; отсюда слово chema предпочтительно обозначает искусство", а именно химию. А теперь вспомним, что chema - слово египетское, означающее "чернеть"; теперь, я думаю, понятны слова Девы Мира, что Гермес-Камефис "почтил ее чернетью совершенства",- это значит: "научил ее химии" - в награду за се любовь. Действительно, химия, какой ее знал Египет, была искусством приготовлять золото и серебро, особенно первое. При этом слово "приготовлять" не следует понимать чересчур точно; задача была решена, если удавалось представить металл, имеющий внешний вид золота. Одним средством была позолота, другим - изготовление сплава, похожего на искомый металл; при этом иногда дело велось чисто, иногда же с несомненной целью обмана. Нам сохранены рецепты той и другой категории. Этими рецептами, понятно, дорожили: они передавались от отца к сыну, от учителя к ученику, преимущественно устно; если же их записывали, то только как опору для памяти, стараясь выражаться не слишком ясно и часто нарочно затемняя смысл прибавлением ненужных и сбивающих с толку слов. Это делалось и с практической целью - во избежание разглашения, и с мистической: "демоны ревнуют к грамоте". А без демонов обойтись нельзя было; от них зависел успех или неуспех дела, их призывали к его началу подобающими формулами и молитвами. Так-то составной частью химии была магия: таково было египетское "чернокнижие". В этом виде его приняли от них греки. Впервые ли? Положительно ответить на этот вопрос нельзя. Я выше привел свидетельства о химических свойствах воды Стикса, о золоте, как даре Гермеса; сами греки называли своим первым химиком Демокрита. Мы с первых же их шагов в Египте видим их во всеоружии чисто греческой научной терминологии, с очень незначительной египетской примесью; но как бы то ни было, если они и приняли химию от египтян, то они проникли ее своим научным духом. Им было мало чисто ремесленных рецептов о позолоте и подделке золота: мысль о единстве вселенной подсказала им другую мысль - о возможности реального превращения других металлов в золото. Этим был дан сигнал для продолжительной и плодотворной научной работы; "искусство" Гермеса пережило падение его культа и сделало популярным его имя в течение всего средневековья - христианского и мусульманского - и доброй части новых времен. Теперь оно забыто, как забыта и концепция одушевленности элементов, и только осиротелое слово "герметический" напоминает знатокам о том, кто некогда считался творцом "черной науки".

Х

Довольно, однако, о низшем герметизме; попытаемся проникнуть в сущность высшего герметического учения, бросив предварительный взгляд на его источники. Это, вопервых, дошедшие до нас в особых списках 17 диалогов на греческом языке; во-вторых, большое "слово посвящения", сохраненное для нас только в латинском переводе, который раньше неправильно приписывали Апулею, под заглавием "Асклепий"; в- третьих, названная выше "Дева Мира", большие отрывки которой сохранены Иоанном Стовейским в его хрестоматии^3.

Эти сочинения далеко не все, что в древности приписывалось Гермесу Трижды-Величайшему, - даже если отнестись скептически к свидетельству Ямвлиха, говорящему о 20000 его книг, и, вычеркнув пару нулей, включить в это число и многочисленные произведения по низшему герметизму с алхимией. Равным образом, сочинения эти не одновременны: древнейшее из них (Пемандр) в своей первоначальной редакции послужило источником для "Пастыря" Ермы, одного из первых сочинений христианской литературы, будучи, таким образом, древнее II века до н.э.: самое позднее (Асклепий) в его нынешней редакции относится к эпохе императора Константия (IV в.).

Начнем с "Пемандра", прозрачное заглавие которого (Poimandres, "пастырь мужей") сохранило еще воспоминание о древнем боге-пастыре аркадской мифологии. Это – слово откровения: говорящим представляется, по-видимому, Гермес Трижды-Величайший. Он рассказывает, как в экстазе, вызванном усиленным погружением в тайны мироздания, ему явился сам Пемандр, "державный Разум", как он себя называет; при его содействии он вновь переживает сотворение мира. Эта "пемандрова космогония" в главных чертах совпадает со страсбургской, только мифологические имена заменены аллегорическими. В начале был свет, он же и первый Разум, и тьма; последняя рождает из себя "влажную природу", дымящуюся как от огня и издающую жалобный звук. От света к mei исходит "священный Логос", благодаря которому происходит разделение стихий. Затем "первый Разум", будучи двуполым, рождает РазумДемиурга и дает ему власть над высшей стихией - огнем; он создает семь планетных божеств, после чего Логос с ним соединяется. Оставленные Логосом нижние стихии стали простой материей (hyle) и в качестве таковой произвели "бессловесные твари". Тогда первый Разум... но то, что следует, так оригинально и так красиво, что было бы жаль сокращать и изменять изложение подлинника. "Тогда Разум, отец всего сущего, будучи светом и жизнью, родил подобного ему Человека; его он полюбил как своего сына. Он был ведь прекрасен, имея образ отца; такто, в действительности, бог полюбил свой собственный образ. Ему он передал все свои создания. Он, созерцая творение Демиурга в огне (т. е. планетные сферы), и сам пожелал творить; и ему это было разрешено отцом. Очутившись в сфере Демиурга с тем, чтобы иметь власть над нею, он созерцал создания брата (т. е. планетных богов), и они полюбили его, и каждый уделил ему часть собственного естества. Познав их сущность и получив удел в их природе, он пожелал разорвать вращение сфер и разбить власть того, кто восседает над огнем. "

Мы здесь без труда узнаем знакомые мотивы из "Книги Бытия"; так как мы ниже найдем несомненное заимствование из нее, то ничто не мешает допустить ее непосредственное влияние и здесь. Но как смело и странно грехопадение ангелов соединено с грехопадением человека! Не ангелы, нет – сам Человек, созданный Богом по Его образу и подобию и облагодетельствованный Им, пожелал возмутиться против Него и "разбить Его власть". Это решение является последствием того, что планетные боги уделили ему своей силы; отсюда видно, что это были злые влияния. Какие - это Пемандр старается определить ниже, но очень искусственно и неубедительно (§ 25). Гораздо удачнее попытка, о которой мы узнаем от Сервия, древнего комментатора Вергилия (к кн. VI 714 Энеиды). Согласно ей, душа человека, проходя для воплощения через планетные сферы, заражается от медленного Сатурна вялостью, от властолюбивого Юпитера спесью, от воинственного Марса вспыльчивостью, от прелестницы Венеры сладострастием, от корыстолюбивого Меркурия жадностью, (остаток я дополняю:) от всепожирающего Солнца обжорством, от бледной Луны завистью. Вот они, семь смертных грехов церковного учения, на которых еще Данте построил свою концепцию чистилища! Кто бы мог думать, что его корень находится здесь - в астрологии и в герметизме?

Но что же делает греховный и мятежный Человек? "И вот владыка всего смертного мира с его бессловесными тварями - прошел через небесную гармонию, разорвав ее сферы и разбив силу бога; он показал нижней Природе свой прекрасный божественный образ; увидев его, вместившего в себе всю силу распорядителей судьбы (т. е. планет) и подобие бога, Природа ему улыбнулась в любви. А он, увидев свое подобие в mei, отраженное ее водой, воспылал любовью к нему и пожелал вселиться в него; с желанием явилась и сила, и он вселился в бессловесное подобие. А Природа, залучив к себе возлюбленною, обвила его вся, и они совокупились; они ведь были любовниками. И вот почему, в отличие от всех других существ земли, человек двойственен, будучи смертен своим телом и бессмертен благодаря тому сущному Человеку."

Что сказать об этом дивном мифе? Одно ясно: перед нами уже не Книга Бытия; мы на греческой или грекоазиатской почве. Человек нисходит к Природе; Природа, прельщенная его неземной красотой, улыбается ему в любви; чтобы им овладеть, она показывает ему в воде его собственное изображение. Действительно, он спускается к прекрасному призраку; тогда она обвивает его, и он принадлежит ей. Где- то читали мы эту притчу? Так Нарцисса любила нимфа Эхо, а он, безучастный к ее мучениям, любовался на свое отражение в ручье, пока не испустил душу... но здесь нет той черты, что нимфа овладела им, благодаря этой его себялюбивой страсти. Так прекрасный Гермафродит, желая выкупаться в принадлежащем нимфе Салмакиде роднике, подпал под ее власть... но здесь нет любви к собственному отражению. Так, наконец, юный Гилас, увидев свой призрак в ключевой воде, наклонился к нему, любуясь его красотой, - а наяды ключа, пленившись им, увлекли его к себе... Вот именно этот последний рассказ и содержит все требуемые черты. К тому же он был в ходу у александрийских поэтов: для нас сохранились поэтические обработки и Феокрита, и Аполлония Родосского, и Каллимаха, последняя - в подражании Пропорция. А затем - героя звали Гиласом (Hylas); в Человека же герметической религии была влюблена природа, материя (hyle); должны ли мы признать это созвучие случайным? Не вероятно ли, что какой-нибудь поэт или мыслитель, пораженный этимологией имени Гиласа, дал мифу о нем космогоническое толкование, и что герметизм принял его в свои откровения?

Пемандр продолжает: "И вот таинство, скрытое до нынешнего дня. Природа, совокупившись с Человеком, принесла чудо чудное: так как Человек имел в себе природу гармонии тех семи (планетных богов)... то и Природа не остановилась, но родила семерых людей, соответствующих природе семи правителей, двуполых и реющих в воздухе...

А когда исполнилось время, весь половой союз был разорван по воле Бога, все двуполые существа разделились вместе с Человеком и стали мужскими и женскими сами по себе. И тот же Бог сказал святое слово: "Растите в росте и умножайтесь во множестве, все твари и создания, и да познает мыслящий человек самого себя, что он бессмертен, и что причина смерти - любовь, и да постигнет он смысл всего сущего".

Тут заимствование из Книги Бытия - "Растите и умножайтесь!" - так очевидно, что ученый византиец Пселл, воскресивший интерес к герметизму у себя на родине, сделал к выписанным словам следующее замечание: "По-видимому, этот кудесник nqmnb`rek|mn ознакомился с Божьим словом; на основании его он рассуждает и о сотворении мира, и не останавливается перед заимствованием подлинных слов Моисея... Все же он не соблюл простоты, ясности, прямоты, чистоты и вообще божественности Писания, но впал в привычное эллинским мудрецам заблуждение, в аллегории и суесловия и фантазии, оставив прямой и верный путь или, вернее, выбитый из колеи Пемандром. А кто такой этот Пемандр - ясно: тот же, кого мы называем царем мира сего, или кто-нибудь из его свиты. Ибо дьявол - вор, говорит Василий, и крадет наши слова, не для того, чтобы научить благочестию своих приверженцев, а для того, чтобы они, скрасив словами и мыслями правды свое нечестие, сделали его более убедительным для толпы".

Но это не все. Укажу вскользь на семерых сыновей и семерых дочерей Человека и Природы, в которых читатель без труда узнает обе седьмицы Ниобидов аркадско-фиванского герметизма; число пришлось на руку астрологическим наклонностям общества и было поэтому сохранено. Но интереснее всего, конечно, последние слова откровения: "Да познает мыслящий человек самого себя, что он бессмертен, и что причина смерти - любовь". Мы узнаем глубокомысленную концепцию, лежащую в основе стольких грековосточных мифов о безвременно погибших юношах -

Адонисе, Нарциссе, Гиласе: оплодотворение, т. е. Уделение собственного естества, есть причина вечности природы, но в то же время причина смерти индивидуума. Бессмертие мыслимо либо для индивидуума, либо для породы, но один его вид исключает другой. Прачеловек представляется под видом цветущего юноши; он силен и божествен, он мог бы быть бессмертным, если бы скрыл в себе самом производительную силу своего естества. Но именно этого не может допустить божество разлитого по всей природе стремления к бытию и передаче бытия, богиня любви и оплодотворения, сама вечноженственная Природа: она пленяет возлюбленного отражением его особи в ее естестве - и он передачей своей живительной силы обрекает на гибель самого себя, свое индивидуальное существование. Таково значение герметической антропогонии Пемандра.

От нее прямой шаг к этике: если любовь лишила человека личного бессмертия, то он может обрести его обратно лишь путем отвращения от любви и всего, что с нею связано; отсюда проповедь отречения от чувственности, проповедь аскетизма. Пусть человек стремится при жизни оставить без применения те пагубные дары, которыми он обязан семи правителям, планетным богам; тогда рок не будет иметь власти над ним, он прорвет сферы всесвязующей седьмицы и, отдавая поочередно каждому правителю его непримененный смертный грех, поднимется до восьмого неба, до святой "огдоады".

"Сказав мне это, - продолжает Гермес от себя, - Пемандр воссоединился с властями (огдоады); а я, воздав благодарение и славословие Отцу вселенной... начал вещать людям красоту благочестия и знания; - О народы, земнородные k~dh, отдавшие себя пьянству и сну и неведению бога, отрезвитесь, рассейте пары вина и чары неразумного сна! - Они, услышавши, дружно сошлись; я же им сказал: - Зачем вы, земнородные люди, отдали себя смерти, имея власть приобщиться к бессмертию? Покайтесь, вы, шествовавшие с заблуждением и общавшиеся с незнанием; отрешитесь от темного света, примите участие в бессмертии, оставив гибель! - И одни из них с глумлением покинули меня, отдав себя пути, ведущему к смерти; другие же, бросаясь к моим ногам, просили меня учить их. А я, приказав им встать, стал предводителем их рода, уча их словами, каким образом они спасутся. И я посеял в них речи мудрости, и они были вскормлены водой бессмертия. А когда наступил вечер и весь сияющий лик солнца стал погружаться, я приказал им благодарить Бога. И воздав благодарность, они обратились каждый к своему ложу".

Так около времени пришествия Христа были основаны на берегах Нила первые герметические общины. Призыв к покаянию и отрешению от путей смерти раздавался не только из уст учеников галилейского пророка: "пастырь мужей" тоже собирал стадо, и оно росло, "умножаясь во множестве", в ожидании того дня, когда ему предстояло соединиться с гораздо более численной паствой Доброго Пастыря.

XI

Дальнейшее движение герметической идеи определяется двумя факторами: во-первых, потребностью ее внутреннего последовательного развития и оправдания; во-вторых, ее борьбой с идеей христианства. Начнем с первого: действительно, неудача герметизма в первом направлении стала одной из причин его неудачи также и во втором. Мы исходим из выставленного уже выше нового в истории философии и тем не менее неоспоримого принципа "мифологема была матерью философемы", или, выражаясь без аллегорий, при переходе человека от мифологического к философскому мышлению, направление этого последнего обусловливалось конфигурацией предшествовавших мифологических образов. В аркадском герметизме мы имели дело с мифологемой: "Зевс родил Гермеса, Гермес родил Пана"; Пан, как мы видели, был истолкован как Логос - "Слово"; а раз это так, то Гермес, его отец, должен был превратиться в Разум (Nus), так как слово - порождение разума. Но что же тогда Зевс? Вера в примат разума была вначале сильна: выше разума может быть только высший, первый разум. Итак, Первый Разум родил РазумДемиурга; таков путь от древнеаркадской через страсбургскую к пемандровой космогонии. Этой герметической троице - Первому Разуму, Разуму-Демиургу и Логосу противополагается материя, из которой был ею создан мир; мы, таким образом, на почве онтологического дуализма. Это следует иметь в виду. Но Пан, исходная точка этой спекуляции, был чисто аркадским божеством, не известным прочей Греции вплоть до исторического времени; на второй родине герметизма, в Фивах, обходились без него. Здесь Логоса не знали; а поэтому не было никакого основания видеть в Гермесе Разум. И действительно, метафизическое мышление пошло здесь по другому пути; мы видели уже, что Гермес был в Фивах nrnfdeqrbkem не с Разумом, а с Кадмом-Космосом, "супругом" Гармонии. Итак, бог есть мир; мы безусловно на почве пантеистического монизма. В птолемеевском Египте оба направления столкнулись, сплелись; затем, придя к сознанию своей разнородности, вступили в борьбу; затем, ввиду общего врага, попытались примириться. В сохранившихся герметических трактатах мы находим следы и борьбы, и примирения; разобраться в них поэтому довольно затруднительно.

Сосредоточимся сначала на дуалистическом направлении.

Основная герметическая троица - Первый Разум, Разум-Демиург и Логос, выросшая из мифологемы, по исчезновении этой последней из сознания стала чем далее, тем более ощущаться как иррациональная. Уже Логос в сущности немногим отличался от Разума - он был ведь не просто словом, а "словом- разумом"; разграничение же первого разума от второго не могло не показаться странным. Пробовали было спасти это раздвоение приобщением платонического представления о двух мирах, мире идей и мире явлений, мире мыслимом и мире видимом. Первый Разум создал мир мыслимый; Разум-Демиург, в подражание ему, создал мир видимый. Действительно, уже пемандрова космогония содержит вставку в этом духе, но она не привилась. Гораздо соблазнительнее было подвергнуть нашу троицу упрощению, признавая бога-творца единым, а разум с логосом его орудиями. Этот шаг был сделан в трактате № 4 под заглавием: "Чаша или монада". Бог есть демиург, т. е. творец; логос он даровал всем людям; что же касается разума, то он пожелал, чтобы они сами стремились к нему. Для этого он наполнил им чашу и послал "вестника" объявить душам: "Погрузись (baptison) в чашу, ты, могущая погрузиться, - ты, верующая, что взойдешь к ниспославшему чашу, - ты, ведающая, для чего ты сотворена!" Кто такой этот вестник - не сказано; но герметисты видели в нем Пемандра, и еще в IV веке алхимист Зосим приглашает свою подругу Феосевию "погрузиться в чашу Пемандра". Кстати: от читателя не ускользнуло, что понятие "погрузиться" выражено по-гречески знаменательным словом, встречающимся и у христиан и означающим у них "крещение".

Итак, бог есть монада, а не троица; мир создан им, но создан из материи, а материя - злая; бог - добро и источник блага, мир - обитель зла. Эту мысль мы встречаем уже в пемандровой космогонии: даже от планетных богов, созданных из огня, Человек заразился пороками, еще прежде чем подпасть под власть Природы нижних стихий. Весь трактат № 6 посвящен развитию мысли, что "благо только в боге, а кроме его нигде". Бог, мир, человек - такова новая герметическая троица. Бог безусловно благ; мир - безусловно зол; человек, исходящий от обоих,- и благ и зол. С богом он общается путем разума (nus) и мышления (noesis), с миром - посредством чувствования (aisthesis); к богу его ведут посланцы бога, которые либо отождествляются с воплощенными в человеке частями божественного разума ("Пемандр"), либо представляются его вестниками ("Чаша"); к миру - "карающие демоны", исходящие от мира. Если человек сумел отрешиться nr чувствований и отдать себя разуму, то он восходит к "огдоаде", т. е. надпланетной сфере, и воссоединяется с божеством; это его "возрождение" (трактат 13, "Тайная речь на горе"). Если же он отдает себя чувствованиям, то его душа остается на земле, переселяясь все в новые человеческие тела человеческие, но не звериные: "никакое другое тело не может вместить человеческую душу, да и нечестиво, чтобы человеческая душа пала в тело бессловесной твари: таков закон бога, чтобы сохранить человеческую душу от такого позора" (трактат 10, "Ключ"). Но кто совершает в человеке это возрождение? Это - "сын божий, он же и человек, по воле бога", отвечает "тайная речь". Разумеется, по-видимому, Гермес; но читатель видит, до какой степени прав был Василий Великий, утверждая, что "дьявол - вор".

Все это звучит довольно последовательно, но на практике колебания были неизбежны; упразднение Разума-Демиурга оставило после себя пробел, который многими ощущался как таковой. И вот, одни пытаются устранить причину, вызвавшую это упразднение, другим толкованием исконной герметической троицы. Логос - сын Разума (второго, Демиурга). А Разум чей сын? "Воли",- отвечают они. Итак, первый бог есть Воля. Но эта замечательная мысль, заменившая античный примат разума приматом воли и как бы предварившая величественную концепцию Шопенгауэра, только мелькает в герметической литературе ("Ключ"); она еще не имела почвы в мышлении человечества. Другой, очевидно, под влиянием гностических учений, вводит как непосредственного творца мира Эон (тр. II, "Разум к Гермесу"); третий - взятого из эллинизованной египетской религии Доброго Демона (тр. 12), который стал, таким образом, божественным дедом Гермеса. Но все эти вымыслы были эфемерны: об отрицательном к ним отношении серьезных герметистов свидетельствует тр. 14-й, энергично отстаивающий строгий дуализм творца и творения: "следует отрешиться от многословия и суесловия и признать только эти два начала, созидаемого и создающего; ни среднего, ни третьего к ним нет. О чем бы ты ни размышлял и что бы ни слышал, помни об этих двух началах и знай, что в них заключается все".

Таков герметический дуализм; перейдем, однако, и к пантеистическому течению. Тут прежде всего надо помнить, что герметический пантеизм, подобно стоическому, не был очень строг: он ведь (согласно старинному уравнению Гермес = Космос) отождествлял мир не с первым, а лишь со вторым богом. "Господин и творец всего сущего, которого мы называем богом, создал второго бога, видимого и ощутимого... Создав это единственное существо, занимающее первое место среди созданий и второе после него, он нашел его прекрасным и полным всяких благ и полюбил его как часть своего божества. Итак, чтобы ему быть и велику, и благу, он пожелал, чтобы был другой, способный созерцать это его творение, и сотворил человека, как отражение своего разума и слова" (Асклепий, гл. 8). Это - та же троица, что и у позднейших дуалистов, но с одним крупным различием: бог, мир и человек - все трое божественны. "Бог первое существо; lhp - второе существо и первое изменяющееся; человек - второе изменяющееся и первое смертное" ("Ключ"). "Бог - бессмертный человек, человек - смертный бог" (там же и тр. 12).

Все это выходило довольно изящно; затруднителен был, однако, при указанных условиях ответ на вопрос, откуда произошло зло. Именно легкость ответа на этот вопрос составляла силу дуалистов: благо от бога, зло - от мира. Но раз мир был божествен, то злым он быть не мог; и действительно, благость мира - основной догмат пантеистов, как читатель мог усмотреть из приведенных слов автора "Асклепия". Прекрасно; но зло-то все-таки есть; откуда же оно взялось? Оно, отвечает автор 14-го трактата, возникло само собою, как ржавчина на металле, как грязь на теле: не кузнец же делает ржавчину, не родители родят грязь.

Понятно, что этот наивный ответ никого не удовлетворил; пришлось прибегнуть к другим изворотам. Уже автор трактата об Эоне (№ 11) с этою целью, по-видимому, отделяет мир от земли; опираясь на это отделение, автор пантеистического трактата № 9 ("О мышлении и чувствовании") признает "зло в земле, а не в мире, как некогда, кощунствуя, скажут некоторые", - явная полемика с дуалистическим трактатом № 6: будущее время - "скажут" - объясняется тем, что трактат влагается в уста древнему Гермесу. Особенно удовлетворительным, понятно, и это решение признать нельзя; было предложено третье. Зло было приурочено к человеку: конечно, для этого нужно было разорвать непосредственную связь между ним и богом. Вопреки формуле "Асклепия", было предположено, что человек не был создан богом: сыном бога был мир, сыном мира - человек (трактаты 9 и 10). Бог благ, человек зол; что касается мира, то он, занимая среднее положение, по необходимости должен был оказаться нейтральным, "не благим, не злым" ("Ключ"). Но что же он тогда? Тут, наконец, греческая мысль познала себя и ответила: "он прекрасен, но не благ и не зол" ("Ключ"). Подхватила эту мысль полупантеистическая "Дева Мира" в своей поэтической космогонии: "Бог улыбнулся и своей улыбкой создал прекрасную Природу". Ее дальнейшее развитие мы имеем в недавно найденном герметическом гимне (изд. Dieterich. Abraxas, 1891): бог смеется семикратно и каждый раз своим смехом создает начало или божество природы; но в седьмой раз "бог засмеялся и, среди смеха, вздохнул, и пролил слезу: возникла человеческая Душа".