Письмо Троцкого переводчику Ч. Маламуту

Дорогой товарищ Маламут!

Я опасаюсь, что в «Лайф» сталинцы ведут какую‑то интригу, говорят, что в аппарате этого журнала много сталинцев. Я до сих пор не получил от редакции никакого ответа. Не знаете ли Вы, в чем дело? Заплатить они все равно обязаны, так как статья заказана.

Что касается вопроса о дне похорон, то, насколько я теперь понимаю, на основании полученных мною справок, в частности, Вашего письма, дело обстояло следующим образом. Когда я вернулся из Сухума в Москву и когда у меня с несколькими ближайшими товарищами шел разговор о похоронах (вопрос был затронут скорее вскользь, т. к. прошло уже свыше трех месяцев), мне говорили: он (Сталин) или они (тройка) вовсе не думали устраивать похороны в субботу, они хотели лишь добиться вашего отсутствия. Кто мне говорил это? Может быть, И. Н. Смирнов или Муралов, вряд ли Склянский, который был очень сдержан и осторожен. Так у меня сложилось впечатление, что о субботе не было вообще разговору.

Теперь я вижу, что махинация была сложнее. Сталин не решился ограничиться одной телеграммой мне о том, что похороны состоятся в субботу. От имени Политбюро, а может быть, секретариата ЦК, он отдал распоряжение военным властям о подготовке к субботе. Муралов и Склянский, разумеется, приняли распоряжение за чистую монету, хотя и были удивлены слишком близким сроком. Зиновьев принял такие же меры по Коминтерну.

Что Сталин с самого начала считал субботний срок фиктивным, вытекает из ряда обстоятельств, и, в частности, из приведенного Вами показания Вальтера Дуранти[56]. Он утверждает, что многие лица успели приехать на похороны из мест, отстоящих от Москвы дальше, чем Тифлис. Он не объясняет, однако, как им удалось совершить такое чудо. Между тем объяснение просто. На похороны прибыли из отдаленных мест, конечно, наиболее ответственные чиновники: секретари комитетов, председатели исполкомов и пр. В этот период у Сталина с большинством крупных аппаратчиков, как было разоблачено на XIV съезде партии, был особый «личный» шифр для сношений по всем вопросам, которые направлены были против меня. Прежде чем в газетах появилось какое‑либо оповещение о смерти Ленина, все эти секретари получили, несомненно, шифрованные телеграммы с приказанием немедленно выехать в Москву, вероятнее всего, без всякого указания дня похорон. Ввиду критического момента, Сталин мобилизовал во всей стране своих аппаратчиков. Он не мог бы вызвать на похороны людей, которые находились дальше от Москвы, чем Тифлис, если бы действительно имел в виду похороны в субботу. Интрига оказалась сложнее, чем мне, находившемуся тогда в Сухуме, казалось по беглым разговорам в Москве несколько месяцев спустя. Но суть дела остается та же.

Кстати, тот факт, что Дуранти несколько лет спустя тщательно разъяснил этот эпизод, – разумеется, по указанию сверху, – показывает, что Сталин считал полезным замести и этот след.

17 ноября 1939 года

Койоакан