БЕГЛЯНКИСознание Лиз воспринимало лишь окружающее, странным образом суженное, будто мир вдруг сжался до размеров кровати, мшистого прямоугольника, прикрытого шершавым, отвратительным полотном. Лиз лежала на этой простынной равнине с вытянутыми вдоль тела руками, тяжелая и неподъемная. Временами ее восприятие изменялось. Кровать становилась необъятной, а сама она — микроскопической. Иногда все было наоборот: Лиз вдруг начинала расти до бесконечности, и ее конечности вылезали за пределы ложа, бросаясь на штурм здания, окрестностей, Вселенной… Откуда-то приходили запахи. Их приносили ветры, пассаты с антисептической затхлостью. Часто какие-то насекомые из градуированного стекла вонзали свои железные жала в ее вены, впрыскивая ужасные яды, несущие забытье. Тогда Лиз засыпала на века, перепрыгивая через геологические эры… Она смыкала веки, безразличная к эрозии времен на горах. Позже, когда Лиз вновь открывала глаза, уже пролетали тысячелетия, горные пики были обтесаны ветрами, моря высохли, континенты раздробились, раскрошившись на дне морских впадин.
Однажды голос невидимого существа — Бога, быть может, — прозвучал из космоса: «Ее силы восстанавливаются, теперь она пойдет на поправку, хотя вернулась издалека…» Лиз слушала эти загадочные слова, подобные раскатам грома, однако смысл их не доходил до нее. Слова рикошетом отлетали от планет, дробились, порождая падающие звезды изуродованных слогов. Фразы крутились, всасываемые ненасытными пастями черных дыр… В другой раз на ее лоб легла прохладная, чуть костлявая рука, и нетерпеливый голос быстро зашептал: — Лиз! Ты слышишь меня? Это я, Гудрун! Ну же, черт побери, сделай усилие! Лиз долго размышляла над значением этого приказания. Она догадывалась, что в нем есть нечто важное, но, несмотря на все усилия, не могла остановить свой медленный дрейф через галактики. Лиз умирала, возрождалась, перевоплощалась тут и там, принимая самые немыслимые формы. — Знаете ли, мой мальчик, — вновь загремел божественный глас, — ее мозг подвергся необратимым изменениям, так что будьте готовы… Ах, этот углекислый газ! Последствия его еще скажутся… И наконец, когда три галактики были ослаблены временем, когда угасли два солнца, Лиз увидела конец космического путешествия: лампочку в опаловом шаре, обозначающую центр потолка. Под этим небом, окрашенным белой краской, стояла кровать. В кровати лежала она… и кто-то ерзал на металлическом стуле совсем рядом с ней. — Лиз! Наконец-то! Ты видишь меня? Понимаешь, что я тебе говорю? Крикливый голос рвал барабанные перепонки. На мгновение возникло искушение снова погрузиться в сон, но инстинкт Лиз воспротивился этому. Она поморгала, рискнула бросить взгляд по горизонтали. В ложбинке под локтем пустили корни тонкие трубочки из подвешенных флаконов, по ним стекала стекловидная жидкость. На хромированных треножниках подмигивали непонятные приборы. Гудрун поближе придвинула стул. Она переоделась в матросский костюмчик, на коротко стриженной голове сидел красный шерстяной берет. — Ну как, — спросила Гудрун, — возвращаешься к жизни? Бог мой! Шесть суток ты провела в коме! Я уж было подумала, что тебе прямая дорога в дурдом. Лиз раздвинула губы; засохшая пена накрахмалила их уголки. Ей показалось, что она больше не сможет говорить. — Шмейссер… — пробормотала Лиз, — следователь… Надо предупредить его. Улика. Я нашла улику. Следственная комиссия… Нужно… Чтобы заставить ее замолчать, Гудрун приложила три пальца к губам Лиз. — Стоп! — прохрипела она. — Выслушай меня, прежде чем городить чепуху. Ты спишь почти неделю. До того как я тебя подобрала, ты провела внизу две недели! Произошло много событий, пока ты прохлаждалась на станции «Кайзер Ульрих III». Сейчас придет доктор, так что поосторожнее, не ляпни при нем чего-нибудь. Мы не в Алзенберге, а в клинике Готтердхала, на побережье. Я выдала тебя за мою мать. Мы приехали на каникулы, развлекались подводным плаванием с аквалангом, и ты заработала кессонную болезнь из-за неисправного баллона. Вот и все! Дошло? Это все! — Но почему Готтердхал? Так далеко? Я могла скончаться в дороге. — Привези я тебя в военный госпиталь Алзенберга, ты бы сейчас была мертва, — отчеканила Гудрун, не повышая голоса. — Метро, следователь — со всем этим кончено, все провалилось! Лиз тщетно боролась с головокружением. Ее мозг казался ей рассыпанной головоломкой, она чувствовала: у нее не хватит смекалки, чтобы собрать все детали. Гудрун порылась в своей сумке, достала оттуда помятую газету. — Держи! — прошептала она. — Ты можешь читать? — Нет, — призналась Лиз, и взор ее затуманился. — Она недельной давности, — объяснила Гудрун. — «Следователь и его секретарша Грета Ландброке погибли в автокатастрофе». Именно так и написано черным по белому. Маленькая заметка на десятой странице. Не бросается в глаза. И это еще не все. По телику объявили, что оползень окончательно разрушил метро. Все воздушные карманы затоплены, а их обитатели утонули. Пока туннели не станут проходимыми, все погружения отменены. Ты лучше меня знаешь, что это значит! — Пираты! — выдохнула Лиз. — Они взорвали галереи… — Правильно, — сказала Гудрун, — мэр обвел нас вокруг пальца. Станция «Кайзер Ульрих III» отныне недоступна, погребена под тоннами камня. Твои улики больше не существуют! Муниципалитет с блеском восстановил свою девственность! Они убрали всех любопытствующих, свидетелей, проныр. Теперь понимаешь, почему ты не вышла бы живой из военного госпиталя? Лиз сделала глотательное движение, но слюны не было; язык будто намазали клеем. — Но ты… почему ты ждала меня? — Грета сочла, что ты мертва уже через три дня… Даже сам следователь больше не верил, что ты вернешься. Запахло жареным, и они ушли. А я заупрямилась, зная, какая ты упорная. Я сказала себе: она рано или поздно появится… Свихнувшаяся или побитая, но появится! Надо ждать ее! Я украла грузовик, поменяла номера и достала кое-что для оказания первой помощи: кислородную маску, аптечку… И подстерегала тебя. Я решила, если ты вынырнешь, увезти тебя из города в какую-нибудь спокойную клинику, предпочтительно на побережье. — Я могла отдать концы во время перевозки. — Да, риск был. Но в Алзенберге у тебя не было ни единого шанса. Сейчас тебе лучше, и надо удирать тайком. Ведь у меня нет ни гроша, чтобы оплатить лечение. Думаю, мэр тоже считает тебя мертвой, не будем разочаровывать его. Ты способна стоять на ногах? Лиз приподнялась на локте. Вставленные в вены иглы вонзились в ее плоть. — Что ты собираешься делать? — спросила она. — Грузовик все еще при мне, — пояснила Гудрун, — нужно смываться этой ночью. Палата — на первом этаже, — это уже легче. Я отвлеку внимание дежурной… Ты вылезешь через окно. Потом пройдешь садом и залезешь в кабину моей машины, она стоит на углу улицы. Сумеешь? Лиз поморщилась. Она была слаба, как новорожденный. — Попробую… — вымолвила Лиз, — постараюсь. Только мне нужны часы и темная одежда. — Я забрала твой кожаный комбинезон и оружие. Засунула их в стенной шкаф, поглубже. Оставлю тебе свои часы. — Следователь мертв, — тупо повторила Лиз, пытаясь осмыслить реальность информации. — В какой-то момент там, внизу, я сочла, что выиграла, прищучила этих поганых отравителей! Гудрун пожала плечами, усмехнулась. — У вас не было шансов! Вы слишком рассчитывали на законность! — И все-таки ты помогала нам? — Ну да. Но вы вели себя как любители, особенно Грета. Ведь она первая и сдрейфила. Заставила Шмейссера дать задний ход. Увы, слишком поздно; они уже были на крючке у мэра. Возможно, Тропфман их и выдал. Время шло, и я видела, как он поджимает хвост. Его запугали, и он раскололся. Дребезжание тележки в коридоре оборвало беседу. Гудрун засуетилась, положила часики в ящичек прикроватного столика. — Сегодня вечером… — забормотала она, напирая на слова, — вечером, в десять часов. Я войду в приемную и отвлеку дежурную сказкой о забытой истории болезни или о чем-то в этом роде. Тебе придется все делать быстро. А до тех пор разыгрывай кому, они к этому привыкли. Сейчас восемь часов, скоро потушат свет. До скорого! Лиз едва заметно улыбнулась. Тонкая фигурка исчезла из ее поля зрения. Тихо закрылась дверь. Она опять осталась одна. Очень быстро ею вновь овладела дремота, стирая реальность недавней сцены. На секунду Лиз решила, что все это ей приснилось, и она начала проваливаться в пушистый и уютный колодец, разверзшийся под ней. Проблеск сознания вытащил Лиз из этой ловушки, судорога пробежала по телу, приведя в движение иглы на сгибах рук. Боль прогнала сон. Стараясь не потревожить трубочки, Лиз протянула руку к ящичку, нащупала часики и сжала их в кулаке. Из-под лейкопластыря засочилась кровь. Она решила, что в 9.30 встанет и оденется, но не была уверена, удастся ли ей это. Что произойдет, если она потеряет сознание, упадет у кровати в кожаном комбинезоне и с пистолетом в руке? Кто тогда поверит в россказни Гудрун? Сразу вызовут полицию. Ее быстро опознают… А что потом? Ее точно перевезут в военный госпиталь, где с ней непременно что-то случится. Проблема с антикоагулянтами, возможно? Кровоизлияние в мозг? «От кессонной болезни всего можно ожидать!» — скажет кто-нибудь. Лиз покрепче сжала часики. Значит, они проиграли. Проиграли… Преодолевая сонливость, она заставила себя думать о том, что сообщила ей Гудрун. Все, что произошло в ее отсутствие, походило на сжатое резюме телесериала. Лиз не могла убедить себя в непоправимости случившегося. Все казалось абстрактным, тенью, дымкой. Капельки пота выступили на висках. Она постаралась дышать спокойнее. В 9 часов кто-то открыл дверь; Лиз еле успела закрыть глаза. Кто-то прошел по палате, ногтем постучал по флакону с физиологическим раствором, пощупал ее пульс. Длилось это не больше пяти минут. Оставшись одна, Лиз выдернула иголки, обтерла руки простыней и села. Немного кружилась голова. Она сидела неподвижно, пока не прошло недомогание, потом спустила ноги на кафельный пол. Тело ее исполняло приказы — это главное! Лиз сняла просторную рубашку, подошла к шкафу, достала комбинезон. Гудрун догадалась посыпать его с изнанки тальком. Внутри покоился «кольт» армейского образца 45-го калибра подобно железному ядру, тяжелому и ободряющему. Лиз взвесила его на руке. Килограмм стали заполнил ладонь, точно привычный рабочий инструмент. Из коридора не доносилось ни звука. Только за стеной приглушенно мурлыкал телевизор. Лиз оделась, стараясь не очень наклонять голову. Когда она застегнула молнию до подбородка, часы показывали 21.30. Ей понадобилось около получаса, чтобы снарядиться. Замедленным шагом она приблизилась к окну, повернула ручку. Холодным воздухом обдало лицо. За окном была черная ночь. Но, приглядевшись, Лиз все же различила лужайку, аллею, живую изгородь бересклета и полутораметровую ограду, окружавшую сад. А дальше шла улица с влажным асфальтовым покрытием. Движение по ней было редким. Лиз еще раз взглянула на часики. В 21.58 силуэт Гудрун обозначился на аллее, ведущей к приемному покою. Лиз распахнула окно, поставила колено на подоконник. В голове будто жужжали какие-то насекомые; она заставила себя не обращать на это внимание. Перешагнув через цементный отлив, Лиз спрыгнула. Высота не превышала полутора метров, однако для нее она оказалась слишком большой. Ступни примяли мокрую траву. Насыщенная влагой лужайка с хлюпаньем пружинила под ногами. Было темно, светились лишь окна приемного покоя да лампочка над подъездом «неотложки». Тем, кто переходил в освещенную зону, все остальное должно было представляться в виде огромной черной дыры. Лиз ускорила шаг. Она не хотела бежать, не зная, как отреагирует ее ослабленный организм на такое усилие. С колотящимся сердцем Лиз дошла до живой изгороди, проскользнула между кустов. Улица была пуста, ни одной фары не промелькнуло на дороге. Лиз засунула револьвер в карман, влезла на ограду. Когда ноги ее коснулись тротуара, закружилась голова и подступила тошнота. Ее вырвало желчью. Холодный пот заливал ей лоб. Лиз прислонилась спиной к ограде. Старенький грузовичок с брезентовым кузовом дожидался ее в темноте с выключенными фарами, но с тихо урчащим мотором. Пошатываясь, Лиз дошла до подножки, поискала ручку… Дверца легко открылась. Она залезла в кабину; там пахло маслом и табачным дымом. Лиз тяжело повалилась на сиденье для пассажира. Ее тело превратилось в нечто беспозвоночное, в пустой мешок. Револьвер в набрюшном кармане давил на кишки и мочевой пузырь. Слева послышался топот ног, потом дверца открылась, пропустив Гудрун. — Ну вот! Дело сделано! — отдуваясь, сказала она. — Смываемся! — И нажала на газ. Руль казался огромным в ее худеньких руках. Грузовик взревел и помчался на штурм желтой полосы, пожирая дорогу со зверским аппетитом. Клиника быстро исчезала из зеркала заднего вида. Лиз откинулась на подголовник. Ей почудилось, что из темноты на нее смотрят лица: Первый Класс, маленький чистильщик мумий, Курт Майерхофф… Надзирательница… Неужели все это было? Она потеряла сознание.
|
