ПРИМЕЧАНИЯ. ^Ото движение чаще называют григорианской реформой, а не реформацией

Введение

^Ото движение чаще называют григорианской реформой, а не реформацией. Однако само слово "реформа" — перевод латинского "reformatio", в других контекстах почти неизменно переводимого как "реформация".

²Fuller L. The Morality of Law, 2nd ed. New Haven, Conn., 1964, p. 106.

³Nisbet Я Social Change and History. New York, 1969, p.l. В этой работе Нисбет нападает на применение таких метафор к социальным переменам; однако он не затра­гивает их применения к сознанию или идеологии общества, в котором те, кто переживает эти перемены, воспринимают их как рост или развитие. В одной из более поздних работ Нисбет принимает несколько смягченную метацЬору. Nilbert R. History of the Idea of Progress. New York, 1980

⁴Pollock F. and Maitland F.W, The History of English Law, 2nd ed., 1898 (reprint ed., Cambridge, 1968), II, 561.

⁵"Иск из причинения вреда" (trespass) был мерой исправления вреда, причи­ненного "прямо" деликтным деянием ответчика; "деликтный иск по конкретным обсто­ятельствам дела" (trespass on the case) развился позже как мера исправления вреда, причиненного "косвенно", включая вред, причиненный по небрежности неправильным поведением и небрежным исполнением соглашения. Kiraljy A.K. The Action on the Case. London, 1951.

В начале XX в немецкий историк права и социолог Макс Вебер подтвердил тот факт, что Запад разработал такой метод юридического мышления, который отсут­ствует в других цивилизациях (Weber M. On Law in Economy and Society / Ed. by Max Rheinstein. Cambridge, Mass., 1966, pp 304—305). Он определил этот метод по одному из его качеств, назвав "формальной разумностью". В основе своей это был метод юристов XIX в., в особенности в Германии (хотя, по Веберу, не в Англии), которые заботились о построении логически последовательной структуры абстрактных правовых правил, в терминах которых были бы определены факты данного юридического казуса или данной проблемы, а затем принято решение по нему. Этот метод его противники в XIX в. называли "концептуализмом" (Begriffjurisprudenz). Макс Рейнштейн полагает, что Вебер в своей "Социологии права" поставил задачу определить, было ли построенное таким образом юридическое мышление причиной или следствием возникновения капитализма.

Сам Рейнштейн говорил, что этот метод был характерен для европейского гражданского права (в отличие от английского общего права) "в том виде, как оно сложилось начиная с XII в. в университетах Италии, а затем Франции, Голландии и Германии" (Мах Weber.., p.ll). Однако стоит лишь почитать юридическую литературу XII—XIII вв., неважно, будет ли это литература римского права (гражданского права) или же кано­нического, королевского, феодального, городского, и неважно, где — в Италии, во Фран­ции, в Англии, на Сицилии, в ином государстве Европы, — чтобы понять, что концеп­туализм (в смысле, придаваемом ему в XIX в.) играл лишь определенную роль, притом не главную, в юридическом мышлении этого более раннего времени.

Во всех правовых системах того времени также делался особый упор на извле­чение правил и понятий из дел, что, как справедливо отмечают Рейнштейн и другие, является основным методом рассуждения в традиции английского общего права. Напри­мер, папские декреталии, которые являлись основным источником канонического права начиная с XII в., были, по существу, решениями по делам, рассмотренным римской курией. Кроме того, были разработаны разнообразные диалектические методы для при­мирения очевидно противоречащих друг другу авторитетов, включая выявление двусмыс­ленностей и оценку престижа авторов. А сверх всего этого объединение правовых систем было достигнуто с помощью идеи (очевидно выдвинутой монахом Грацианом) иерархии источников права. В первых строках своего трактата "Concordia Discordantium Canonum", написанном около 1140 г., Грациан говорит, что в случае конфликта обычай должен уступить законодательному акту, законодательный акт должен уступить естественному праву, а естественное право должно уступить божественному. Это означало, что обычай, который в то время был самой распространенной формой права, следовало оценивать с точки зрения разума, и если он оказывался неразумным, его следовало отвергнуть. Едва ли это "формальная разумность" или "логический формализм" в веберианском смысле. Однако это создало основу для объединения разных правовых систем в раз­вивающиеся своды права — своды не только правил, но и принципов и стандартов, равно как и процедур и решений. В более общем плане Веберова классификация всех правовых систем на разумные, традиционные и харизматические дает пищу для фило-охрских размышлений, но совершенно уводит от исторической и социологической ис­тины, ибо западные правовые системы и западная традиция права в целом сочетают все три типа. Возможно, такое сочетание необходимо для эффективного объединения права в органичное единство — "корпус", "организм" права, обладающий способностью по­стоянного роста.

Эти вопросы более полно обсуждаются в заключительной главе настоящей книги.

⁷См.: Allen C.K Law in the Making. 7th ed. Oxford, 1964, pp.65—66.

⁸Maitland F.W. Why the History of English Law is Not Written // Ed. by A.L.Fisher Collected Legal Papers of Frederic William Maitland. Cambridge, 1911, I, 488.

⁹Ha Большой печати Кромвеля (1648—1649) были выгравированы слова: "Пер­вый год восстановленной свободы". Последующие Большие печати определялись как выпущенные во втором, третьем и т.д. "годах восстановленной свободы" (см. об этом: Wyon A. and В. The Great Seals. London, 1887, p.36; Rosenstock-Huessy E. Out of Revolution: The Autobiography of Western Man. New York, 1938, pp. 300, 761.

¹⁰To, что в названии "славная революция" содержался оттенок смысла возврата колеса в прежнее положение, очевидно из тех громадных усилий, которые тратились на сохранение преемственности парламентских мер, предпринимавшихся с 1640 г. Так как в тот момент, когда Вильгельм Оранский и его жена Мария прибыли в Англию, чтобы сменить Якова II, то есть в ноябре 1688 г., парламент не заседал, сочли необхо­димым созвать всех тех людей, которые были членами последнего парламента. Ужасная суета поднялась также вокруг изготовления новой Большой печати взамен той, которую увез с собой Яков и в обиде швырнул в Темзу во время своего бегства. Все должно было быть как когда-то в прошлом, а то это была бы не "революция⁴.

¹¹Президент Джон Ф. Кеннеди в своей книге "Стратегия мира" (Strategy of Peace) перечисляет семь мирных "революций", которые "сотрясают нашу страну и весь мир". Это — революция в населении, на ферме, революция техники и энергетики,

революция в уровне жизни, революция в развитии вооружений, революция в слабораз­витых странах и в национализме. В 1964 г. Специальный комитет по тройной революции представил президенту ДжОнсону заявление по кибернетической революции, революции вооружений и революции прав человека. Значительное количество других "революций" перечислено в книге: Leeuwen van АЛ. Development through Revolution. New York, 1970, chap. 2. Как говорит ван Лейвен, недостаток ясности в употреблении этого термина "сам по себе является характерным феноменом" (с. 32). Перенос этого термина из полити­ческой сферы начался с создания термина "промышленная революция" одним британ­ским историком в 1884 г. Он придумал это выражение по аналогии с Французской революцией 1789 г. — надо было изобрести в английской истории аналогичное явление. Toynbee A. Lectures on the Industrual Revolution of the Eighteenth Century in England. London, 1884. Быть может, обильное употребление слов "революция", "революционный" в послевоенный период, распространяющееся даже на простейшие потребительские то­вары ("революция в чулочном деле", "революция в деодорантах"), является сходной языковой реакцией на коммунистические революции XX в.

¹²Это крупная тема книги: Rosenstock-Huessy Е. Out of Revolution. New York, 1938.

Розеншток-Хюсси насчитывает еще седьмую, Итальянскую революцию XIII в., состоявшую в формировании системы городов-государств на севере Италии (Out of Re­volution.., p. 562). Я рассматриваю подъем вольных городов как светскую сторону Папской революции, имевшей не только итальянский, а общеевропейский масштаб. Норман Кан­тор насчитывает только четыре "всемирных революции": Папскую революцию, проте­стантскую Реформацию, Французскую революцию и Русскую революцию. Он не дает никакого пояснения тому факту, что он опускает Английскую и Американскую револю­ции. Очевидно, эти две революции не соответствуют его определению всемирной рево­люции — "возникновение новой идеологии, которая отвергает результаты нескольких веков развития, организованные в господствующую систему, и призывает к новому пра­вильному порядку в мире" (Cantor N.F. Medieval History: The Life and Death of a Ci­vilization, New York, 1968, p- 300). Данное Кантором описание Папской революции соответствует описанию, данному в настоящей работе.

^uKuhn T.S. The Structure of Scientific Revolutions, 2nd ed. Chicago, 1970.

¹⁵Cm.: Brinton С The Anatomy of Revolution. Rev.ed. New York, 1965, p. 16: "Мы будем относиться к революции как к своего рода лихорадке... Как только симптомы полностью проявляются... значит, лихорадка революции началась. Она нарастает, но неравномерно, то наступает, то отступает, и приходит к кризису, часто сопровождаю­щемуся бредом... к Правлению Террора. После кризиса наступает период выздоровления, обычно отмеченный одним-двумя обострениями. Наконец, лихорадка заканчивается и пациент приходит в себя, а в некоторых отношениях он, возможно, даже и поздоровел от пережитого... но, разумеется, он не стал новым человеком". Бринтон применяет эту "концептуальную схему", как он ее называет, к Английской, Американской, Француз­ской и Русской революциям.

Блок М. Феодальное общество / Пер. Е.М.Лысенко. СПб// Блок М. Апология истории. М., 1973. Серия "Памятники исторической мысли".

¹⁷Strayer J.R. On the Medieval Origins of the Modern State, princeton, N.J., 1970, p. 22.

¹⁸Cohn N. The Pursuit of the Millennium. 2nd ed. New York, 1972, p. 281.

¹⁹Ibid, pp. 10—11, 285—286.

²⁰Brown N.O. Love's Body. New York, 1968, pp. 219, 220.

²¹ Rosenstock-Huessy E. Out of Revolution...

²²Rosenstock-Huessy E. The Christian Future. New York, 1946, p. 70.

²³Sohm R. Weltliches und geistliches Recht. Munchen; Leipzig, 1914, p. 69. (Там, где не указано иначе, все переводы мои. — Прим. авт.)

²⁴См.: Winstanley G. Platform of the Law of Freedom // Rosenstock-Huessy E. Out of Revolution.., p.291: "Дух всего предприятия заключался в переделке мира". См. также проповедь Томаса Кейса перед палатой общин в 1641 г.: "Переделка, ресрорма должна быть всеобщей. Реформа всех мест, всех людей и призваний; реформа судейства, низших

68*

мировых судов... Реформа университетов, реформа городов, реформа стран, реформа низших школ, реформа воскресенья, реформа таинств, реформа поклонения Богу. Всякое растение, не посаженное моим небесным отцом, должно вырвать" Щит. по: Walzer M. The Revolution of the Saints: A Study in the Origins of Radical Politics. Cambridge, Mass., 1965, pp. 10—11. Реформация XVI в. задумывалась как реформа церкви, веком позже пуритане, по выражению Мильтона, хотели "реформировать саму реформацию", а это означало, как показывает Уолзер, радикальную политическую деятельность, то есть политический прогресс как религиозную цель (с. 12).

²⁵См.: Lindsay A.D. The Modern Democratic State. New York. 1962, pp. 117—118; Little D. Religion, Order, and Law: A Study in Pre-Revoluttonary England, New York, 1969, p. 230.

^2бКаждый из этих четверых обвинялся в гражданском неповиновении. Каждый защищался на основании высшего закона совести, а также на основании фундаменталь­ных правовых принципов, проистекающих из средневекового английского права (напри­мер, Великая хартия вольностей). Процессы Пенна и Хемпдена изложены в документах "6 State Trials 951" (1670) и "3 State Trials 1" (1627) (так называемый "процесс пяти рыцарей").

Отрывок из процесса Удалла вместе с сопроводительной инцЬормацией можно найти в кн.: Neal D. The History of the Puritans. Newburyport, Mass., 1816, pp. 492—501.

Процесс Лилберна обсуждается в кн.: Frank J. The Levellers: A History of the Writings of Three Seventeenth Century Social Democrats: John Lilburne, Richard Overton, and William Walwyn. Cambridge, 1965, pp. 16—18.

²⁷Теория общественного договора обычно возводится к Джону Локку и Томасу Гоббсу. Однако веком ранее Кальвин попросил все население Женевы принять символ веры и дать клятву соблюдать Десять заповедей, а также поклясться в верности городу. Полиция группами вызывала людей для участия в соглашении (См. McNeill J.T. The History and Character of Calvinism. New York, 1957, p. 142; см. также гл. 2 и 12 настоящего исследования, где теория общественного договора прослеживается до Папской революции и цЪормирования городов как присяжных коммун.

^2SCm.: Pound R. Jurisprudence, St.Paul. Minn., 1959, III, 8—15.

²⁹Моральный кодекс строителя коммунизма являлся частью Программы Ком­мунистической партии бывшего Советского Союза, принятой XXII съездом КПСС в 1961 г.

³⁰См.: The Laws and Liberties of Massachusetts. Cambridge, Mass., 1929.

³¹Gilmore G. The Death of Contract. Columbus, Ohio, 1974, pp. 87—94.

³²Unger R.M. Law in Modern Society. New York, 1976, p. 194.

³³Ibid, p. 196.

^ЪАБлок М. Феодальное общество, I, XVI (по чикагскому изданию 1961 г.).

³⁵Там же, XVII.

³⁶#i7/ С. A Comment // Ed. by R. Hilton. The Transition from Feudalism to Capitalism. London, 1976, p. 121.

1.

Основа западной традиции права

^lCm.: Loyn H.R. Anglo-Saxon England and the Norman Conquest. New York, 1962, p. 292. В этой главе слово "Модальный" употребляется в широком, а не техническом смысле; обсуждение феодального права в том виде, в каком оно сложилось в XI и XII веках, оставлено на последующие главы.

²Levy E. West Roman Vulgar Law. Philadelphia, 1951, pp. 6—7; Schulz F. History of Roman Legal Science. Oxford, 1948, p. 273.

³Вольфганг Кункель доходит даже до того, что называет "Leges Visigothorum" "жидкими и сырыми в качестве произведения законодательства" (Kunkel W. An Int­roduction to Roman Legal and Constitutional History. Oxford, 1973, p. 162). Кункель заяв­ляет, что "даже в Италии юриспруденция упала до самого низкого уровня, какой только

можно себе представить. Современная наука тщетно старалась доказать существование в Италии значимой непрерывной традиции римского права" (Ibid, p. 181); см. также: King P.D. Law and Society in the Visigothic Kingdom. Cambridge, 1972.

⁴Термины, понятия и правила римского вульгарного права играли некоторую роль в усилении королевской власти в каролингский период. Однако сохранившиеся книги законов каролингской эпохи не отражают правовую культуру, сравнимую с куль­турой классического римского права или с культурой, порожденной революционными событиями тремя столетиями позже (См.: McKitterick R. Some Carolingian Lawbooks and Their Functions // Authority and Power: Studies in Medieval Law and Government / Ed. by B. Tierney and P. Linehan. Cambridge, 1980, pp. 13—28.

⁵Салическую правду можно прочесть в [английском] переводе в книге: Select Historical Documents of the Middle Ages / Ed. E.F.Henderson. London, 1912, pp. 176—189. Немного более ранней компиляцией, чем Салическая правда, является Вестготская правда короля Эвриха (правил в 466—484 гг.), от которой сохранились только фрагменты. Другие варварские правды включают: Законы Этельберта, короля Кента, изданные около 600 г.; эдикт Ротари, лангобардского короля Ротари, изданный в 643 г,; а также Рипу-арскую правду (рипуарских франков), Алеманнскую правду (алеманнов) и Баварскую правду (баваров), все изданы в середине VIII в. К концу VIII в. посланцами Карла Великого были записаны законы фризов, тюрингов, саксов. Эти и другие законы (шот­ландские, валлийские и ирландские, норвежские, исландские и русские) обсуждаются в книге: Diamond A.S. Primitive Law Past and Present, London, 1971.

⁶Законы Этельберта, разд. 34—42, 50— 55, 58—60, 65—66. Законы Этельберта в английском переводе можно найти в книге: Attenborough F.L. The Laws of the Earliest English Kings. New York, 1963, pp. 4—17.

⁷Cm.: Bona I. The Dawn of the Dark Ages: The Gepids and the Lombards in the Carpathian Basin, Budapest, 1976, pp. 80—81.

⁸Cm.: Diamond A.S. Primitive Law.., pp. 228, 273. Отношение первобытного права к так называемому архаическому праву индоевропейских народов обсуждается в конце этой главы.

⁹Этот анализ частично основан на исследовании Джеймса Р. Гордли "Англо­саксонское право" (Gordley J.R. Anglo-Saxon Law. 1970), хранящемся в рукописи в библиотеке юридического факультета Гарвардского университета. Термины этого анализа взяты из англо-саксонского права, которые, однако, почти идентичны терминам других германских правовых порядков этого времени и чрезвычайно сходны с наиболее ранними правовыми порядками всех индоевропейских обществ.

¹⁰3аконы Этельберта, разд. 8, 15.

¹¹См.: BergerR. From Hostage to Contract. Illinois Law Review, 35 (1940), 154, 281.

^l2Gordley J.R. Anglo-Saxon Law.., p. 23.

¹³ Levi-Strauss C. Les structures elementaires de la parente, Paris, 1964, pp. 597, 598.

¹⁴Brown P. Society and the Supernatural: A Medieval Change // Daedalus, Spring 1975, p. 135.

¹⁵Цит. по: Rightmire G.W. The Law of England at the Norman Conquest, Columbus, Ohio, 1932, p. 37.

¹⁶Ibid, p. 36.

¹⁷Цит. по: Palgrave sir F. The Rise and Progress of the English Commonwealth. London, 1832, p. CXXXV.

¹⁸Grimm J. Deutsche Rechtsalterthumer, 1828; 3rd ed., 1881, введение; см. также: Grimm J. Von der Poesie im Recht // Zeitschrift fur Geschichtliche Rechtwissenschaft, 2, 1816, 25—99.

¹⁹Huebner R. A History of Germanic Private Law. Trans, by F.S.Philbrick. Boston, 1918, pp. 10—11.

²⁰Ibid., pp. 11 — 12.

²¹Gordley J.R. Anglo-Saxon Law.., p. 31.

²²"Maxims", p. 48, Cotton MSS, Британская библиотека. Лондон.

^"Беовульф", строки 2140—41; см. также: Сагу о Ньяле (англ. перевод "The Icelandic Saga: The Story of Burnt Njal", trans. Sir G. W. Dasent, new ed. with intro. by G. Turville-Petre, Edinburgh, 1957; рус пер. "Исландские саги". М., 1956). В книге дух героизма и мести воплощен в драматических событиях на судебном собрании племени (тинге). Аналогичное мировоззрение можно найти в самом раннем поэтическом произ­ведении германских народов, "Старшей Эдде", которая полна повествований о насилии, мщении и отчаянном героизме. Франц Боркенау подчеркивает, что в эдической поэзии господствует мощный дух вины и личной ответственности, в отличие от более поздней истории Зигфрида в "Песни о Нибелунгах", в которой вина обычно отрицается, а убийца может быть героем. Боркенау находит параллель между сосредоточенностью "Старшей Эдды" на инцесте и семейном убийстве, за которым следует возмездие, и преобладанием (с его точки зрения) инцеста ("в удивительно разнообразных подробностях") и убийства (особенно убийства внутри семьи) среди преступлений, наказуемых монашескими уло­жениями о наказаниях VII — VIII вв. и позже (см.: Borkenau F. Primal Crime and Social Paranoia in the Dark Ages // Ed. by R.Lowenthal. End and Beginning. New York, 1981, pp. 382—391. Уложения о наказаниях обсуждаются ниже в этой же главе.

²⁴Loyn H.R. Anglo-Saxon England.., p. 217.

²⁵Ibid, p. 300.

²⁶Levi-Strauss С Structural Anthropology // trans. С Jacobson and B. Schoepf. New York, 1963, p. 132 (рус. пер.: Леви-Стросс К. Структурная антропология. М., 1985. — Прим. перев.).

²⁷См.: Watkins С. Studies in Indo-European Legal Language, Institutions, and Mytho­logy // Ed. by G. Cardona, H. M. Hoenigswald and A. Seen, Indo-European and Indo-Europeans. Philadelphia, 1970, p. 321. Уоткинс приводит несколько примеров сложных правовых понятий, общих для всех индоевропейских народов, включая одно понятие, "ноксальная выдача", в котором имеется одна и та же лексическая единица (лат. "sar-cire", хеттск. "sarnikzi") и которое занимает одно и то же место в правовой структуре двух обществ, которые не имели контактов друг с другом в то время, когда использовали это понятие. (Это понятие относится к выдаче или выкупу раба или предмета, при­чинившего вред другому.) Уоткинс подчеркивает, что совпадение языкового равенства и одинакового института показывает общее происхождение, когда по хронологическим и географическим причинам невозможно взаимовлияние. Его пример "доказывает, что институт ноксальности в индоевропейском обществе так же стар, как общность латинского и хеттского, то есть на данном этапе наших знаний это означает, что он относится к общему индоевропейскому периоду" (там же. С. 333).

Некоторые из общих черт архаического права индоевропейских народов разде­ляют современные первобытные общества. Тем не менее антропологи в целом избегали изучения индоевропейского права, отчасти из-за его положительного значения для теории общественной эволюции, а отчасти потому, что его нельзя изучать "в поле". Даймонд (Primitive Law) является исключением, будучи практически единственным современным антропологом, который попытался сопоставить архаическое право с современным пер­вобытным правом. Однако он не отмечает самой важной отличительной черты архаи­ческого права в сравнении его с современным первобытным правом, а именно центральной роли суда, то есть формального судопроизводства (включая как тяжбу, так и вынесение приговора), в правовом порядке.

^2&Jolliffe J.E.A. The Constitutional History of Medieval England. 3rd ed. London, 1954, p. 24; см. также: Kern F. Kingship and Law in the Middle Ages, trans. S.B. Chrimes. Oxford, 1939, p. 151: "Закон [в эпоху раннего Средневековья] стар; новый закон — это противоречие в терминах... всякое законодательство и правовая реформа воспринимаются как восстановление доброго старого закона, который нарушался".

О монашеском движении в этот период см. великолепный очерк Криспхрера Доусона в книге: The Making of Europe: An Introduction to European Unity, 1932. New York and Cleveland, 1956, pp. 176—186. Более подробно см.: Lehane В. The Quest of Three Abbots. New York, 1968.

^зиИстория, рассказанная англосаксонскими хрониками, касается обращения рим­ского миссионера Паулина к языческому королю Нортумбрии и его последователям в начале VII в. Рассказывается, что, когда Паулин закончил свою речь, через зал пролетел воробей, и тогда заговорил старый советник. Он сказал: "Жизнь человека подобна полету воробья через ярко освещенный зал, когда сидишь за мясом, в очаге пылает огонь, а за дверью ледяной дождь и буря. Воробей влетает через одну дверь и мгновение пре­бывает в свете и тепле, а потом вылетает через другую и исчезает в зимней мгле. Так мгновение пребывает и жизнь человека, но что прежде нее и что за ней, мы не знаем. Если новое учение нам это скажет, давайте последуем ему" (Беда Достопочтенный. Historia Ecclesiastica gentis Anglorum / Под ред. Ч. Пламмера (С. Plummet*, Oxford, 1896, II, 13.)

³¹См.: Boehmer H. Das germanische Christentum // Theologische Studien und Krit-iken. 86, Halle. 1913, 165—280.

³²См.: Блок M. Феодальное общество / Пер. Е.МЛысенко. С. 137- // М. Блок. Апология истории. М., 1973. Из серии "Памятники исторической мысли"; Block R.H. Medieval French Literature and the Law. Berkeley, Calif., 1978, p. 19.

³³Беда Достопочтенный через 130 лет сказал об Этельберте, что "среди других благ, которыми он одарил свой народ, он издал законы для него по совету своих совет­ников и по примеру римлян" ("decreta ilti iudiciorum iuxta exempla Romanorum cum consilio sapientium constituit"). (Беда Достопочтенный. Historia Ecclesiastica... II, 5.)

Уоллес-Хедрилл указывает, что не следует считать, что фраза "iuxta exempla Romanorum" означает, будто законодательство было принято как у римлян, "скорее Этельберт следовал... Салическому закону и различным бургундским, готским и ланго-бардским примерам, которые привез из Италии Августин" (см.: Wallace-Hadrill J.M. Early Germanic Kingship in England and on the Continent. Oxford, 1971, p. 37. Уоллес-Хедрилл добавляет, что по крайней мере 19 из 90 статей Этельберта имеют параллели в Салической правде и что имеются параллели и с другими германскими кодексами. Он пишет: "Привлечение exempla свидетельствовало о связи, существовавшей в умах римлян между обращением и правом, так это было в Галлии, в Испании, в Италии, несомненно, и в Кенте" (с. 39).

Несмотря на это, два ведущих английских историка права, стремясь доказать отсутствие всякого иностранного влияния на английское право, заходят далеко, утвер­ждая, будто бы законы Этельберта были "чисто языческого происхождения" и "вероятно" изданы до появления христианства в Англии в 597 г. (см.: Richardson H.G. and Sayles G.O. Law and Legislation from Ethelbert to Magna Carta. Edinburgh, 1966). Опровергая этот взгляд, Уоллес-Хедрилл указывает, что законы Этельберта находились в русле правовой традиции, включавшей право франков, бургундов, других германских племен. Папа Григорий Великий, посылая миссию из 40 человек (плюс переводчики) во главе с Августином для обращения Этельберта в христианство, писал английскому королю, что если он обратится к истинной вере, то будет благословен Богом так же, как сам император Константин. Как пишет Уоллес-Хедрилл, "папа этим хотел дать понять, что новообращенный вступает в семью католических королей, отцом которой является им­ператор (в Константинополе). Переписка папы и императора, относящаяся к этому времени, не оставляет на этот счет никаких сомнений... В политическом смысле это может означать мало или не означать ничего. Однако одно последствие было несомнен­но: новообращенный король вступал в традицию писаного права, первоисточником ко­торого был император. И это одна из причин, почему законы Этельберта следует дати­ровать временем после его обращения в христианство. Своды законов были даром римлян, причем римлян-христиан, королям германцев" (с. 29). (см. также: Simpson A.W.B. The Laws of Ethelbebert // Arnold M.S., Green T.A., Scully S.A., and White S.D. On Laws and Customs of England: Essays in Honor of Samuel E. Thorne, Chapel Hill, N.C., 1981, pp. 3—17.

³⁴Cm.: Vernadsky G. Medieval Russian Laws. New York, 1947.

■"Альфред также включил в свои законы золотое правило: не делай другим того, что ты не хотел бы, чтобы сделали тебе, с добавлением: "Благодаря одному этому закону человек может помнить, что надо судить всех справедливо, ему не нужно никакой другой книги законов". Законы Альфреда можно найти в книге Аттенборо на с. 62—93.

³⁶См.: Dawson С. The Making of Europe.., pp. 190—201. При Карле Великом Франкское государство "было церковью-государством еще в большей степени, чем Ви­зантия... Король был правителем и церкви, и государства, и его законодательство ус­танавливало строжайшие и мельчайшие правила поведения духовенства, равно как и церковную доктрину и обряды... Правление всей империи носило в значительной степени церковный характер, ибо епископ наравне с двором управлял 300 округами, на которые делилась империя, а центральное правительство было в основном в руках церковников канцлерского суда и королевской капеллы... Контроль и надзор за местной администрацией осуществлялся посредством характерного каролингского института "го­сударственных посланцев" (missi dominici), которые по очереди объезжали все страны империи, совсем как [впоследствии] английские судьи ассизов. Здесь тоже самые важные задания доверялись епископам и аббатам" (с. 190). Доусон цитирует великого советника Карла, англосакса Алкуина, который писал, что в мире существуют три великие силы: папство в Риме, империя в Константинополе и королевское достоинство Карла. Из них последняя сила выше других двух, потому что Христос назначил Карла руководителем народа христианского (populus Christianus). Алкуин заменил в церковной службе фразу "imperium Romanorum" на "imperium Christianum", подразумевая империю Карла, которая мыслилась превосходящей Рим и римлян.

О сакральности королевской власти в Англии и о роли Альфреда как главы церкви см.: С/шпеу W.A. The Cult of Kingship in Anglo-Saxon England, Berkeley and Los Angeles, 1970, особ. гл. 6 Sacral Kingship in Anglo-Saxon Law.

Чейни пишет, что "самое фундаментальное понятие в королевской власти у германцев — это нераздельность ее политической и религиозной функций... [Король] не бог и не всемогущ, но он исполнен харизматической силы, на которой основано благополучие его племени. Это мана короля... [которая] пронизывает не одного толь­ко короля, а и все "королевское племя", то есть тот род, из которого народ его избира­ет" (с. 13, 15). Сакральность королевской власти перешла и в христианский период. Не проводилось различия между светской и духовной сферой, а король был Христовым заместителем в обеих и должен был "законодательствовать по церковным и по светским вопросам, то есть по всеобъемлющему благополучию своего королевства под главенством Бога и короля" (с. 192). "Король продолжал оставаться главой народа под божественной эгидой и разделение религии и королевской должности было так же немыслимо, как и во времена язычества.От правителя ожидали, что он будет исполнять для своего народа теологическую и эсхатологическую роль" (с. 247).

³⁷VIII Aethelred II // Ed. by Robertson A.J. The Laws of the Kings of England from Edmund to Henry I. Cambridge, 1925, p. 119.

³⁸Ibid, p. 43.

³⁹Sohm R. Frankisches Recht und romisches Recht. ZSS (rom), 1 (1880), 1.

⁴⁰См.: Levy E. Reflections on the First Reception of Roman Law in Germanic States // Gesammelte Schriften. I, Koln, 1963; Levy E. Vulgarization of Roman Law in the Early Middle Ages // Ibid., pp. 220—247; Levy E. West Roman Vulgar Law: The Law of Property. Philadelphia, 1951; Levy E. Westromisches Vulgarrecht: Das Obligationenrecht. Weimar, 1956.

⁴¹Cm.: LoynH.R. Anglo-Saxon England.., p. 292. "Присутствие сородичей, могущих поручиться за хорошее поведение [человека] и отомстить, если его обидят или убьют, имело первостепенную важность... Если человек находился в тюрьме, сородичи кормили его. Если его захватывали враги после того, как он скрылся в убежище, выдержал осаду в собственном доме или в результате добровольной сдачи в чистом поле, его родичей следовало известить об этом в течение 30 дней. Если его ловили на краже, обвиняли в колдовстве или подстрекательстве, родственники могли дать за него залог. Если они отказывались это сделать, то человек был обречен на жизнь в рабстве или смерть. Если

его убивали в течение первого года после того, как забрали в рабство, то сородичи получали его вергельд... Если человек умирал молодым, то сородичи брали на себя заботу о наследнике... Несомненно, родственники имели большую власть над недвижи­мостью... Однако при том, что все эти общественные вопросы имели важное значение, и родичи обеспечивали положение человека в законе, снабжая его компургаторами, чтобы те присягнули в суде в его невиновности или добром имени, род представлял собой наиболее впечатляющее зрелище и приобретал наибольшую важность в связи с двумя тесно связанными институтами: уплатой ве pre ль да и ведением вендетты. Если человек подвергался насилию и погибал, то его родичи имели право начать кровную месть против рода убийцы. Такую месть можно было уладить путем композиции. Можно было откупиться от копья, вергельд был суммой, уплачиваемой одним родом другому в качестве такой композиции. Это была цена крови". Лойн описывает англо-саксонское право, но его описание равно применимо и к франкскому праву, и к законам всех других народов, населявших Европу между V и VI или X и XI вв.

⁴²Керн пишет: " [Обычное право] незаметно проходит устаревшие законы, кото­рые погружаются в небытие, но само право остается юным, всегда пребывая в уверен­ности, что оно старое. Однако оно не старо, скорее, на старое право вечно накладывается слой молодого права, свежая струя современного права выбивается из животворных источников подсознания, большей частью еще не заключенных в жесткие границы за­писанных законов и хартий... Обычное право напоминает первобытный лес, который, хотя его никогда не рубили и едва ли менялись его очертания, постоянно омолаживается и через сто лет будет совершенно иным лесом; а снаружи он остается все тем же "старым" лесом, в котором медленный рост в одной его части сопровождается незаме­ченным увяданием в другой" {Kern F. Kingship and Law, p. 179).

⁴³Существует сравнительно небольшой, но ценный объем литературы на англий­ском языке по уложениям о наказаниях, который включает следующие книги* McNeill J.T. and Gamer H.M. Medieval Handbooks of Penance: A Translation of the Principal Libri Poenitentiales and Selections from Related Documents. New York, 1938; Oakley T.P. English Penitential Discipline and Anglo-Saxon Law in Their Joint Influence. New York, 1923; McNeill J.T. The Celtic Penitentials and Their Influence on Continental Christianity. Paris, 1923; а также несколько статей Макнейла, перечисленных во введении в "Medieval Hand­books...". Роль уложений о наказаниях в монашеском движении VI—X вв. живо обри­сована в книге: Lehane В. The Quest of Three Abbots.

⁴⁴См.: Poschmann B. Penance and the Anointing of the Sick, trans. Courtney F. S.J. New York, 1964, p. 104.

⁴⁵Ibid, p. 64; см.: Уложение Куммеана (ок. 650 г.) в книге: Medieval Handbooks.., p. 98.

⁴⁶Бонифаций, англо-саксонский монах, сыгравший главную роль в обращении в христианство той территории, которая ныне является Германией, был против кельтского предпочтения личному, тайному покаянию. Один из капитуляриев Карла Великого от 813 г. содержал требование "открытого греха, открытой исповеди", а в 847 г. Майнцский собор постановил, что за публичные преступления должно быть публичное покаяние. Однако Макнейл (Celtic Penitentials, p. 173) отмечает, что эти условия не соблюдались регулярно. Впрочем, практика публичного покаяния сохранялась, по крайней мере как сугубо добровольное дело. Так, одно франкское уложение X в. постановляет: "В начале Великого поста все кающиеся, которые предпринимают или предприняли публичное покаяние, должны предстать перед епископом города перед дверьми церкви, одетые в мешковину, с босыми ногами, с лицами, опущенными к земле" (Церковная дисциплина Регино, Канон 295 // McNeill J.T. and Gamer H.M. Medieval Handbooks.., p. 315).

⁴⁷См.: Oakley T.P. Penitential Discipline.., p. 169. В случае убийства в дополнение к обычным видам покаяния преступник должен был удовлетворить друзей убитого (воз­можно, это относится к вергельду) и оказать услуги отцу и матери.

⁴⁸Ср.: McNeill J.Т. The Celtic Penitentials.., p. 185 Более ранние формулы были в сослагательном наклонении: "Ipse te absolvat" или "Absolvat te sanctus Petrus et beatus

69-499

Michael archangelus". В первой половине XIII в. обычной была формула декларативная: "Ego absolvo te auctoritate domini Dei nostri Jesu Christi et beati Petri apostoli et officii nostri".

⁴⁹Cm: McNeill J.T. and Gamer H.M. Medieval Handbooks, p. 323. Формула "ле­карство для души" относится к более раннему времени. Так, Уложение Куммеана на­чинается словами: "Здесь начинается Пролог оздоровляющего лекарства душ" (Ibid, р. 99).

⁵⁰Это была формула Александра Тралесского (525—605), крупнейшего меди­цинского авторитета эпохи. (Ibid, p. 44).

⁵¹Уложение Колумбана (ок. 600 г.), А. 12 (Ibid, p. 251).

⁵²Ibid, p. 223.

^s* Mortimer R.C. Western Canon Law. London, 1953, p. 28.

⁵⁴VI Aethelred 50 // Robertson, Laws of the Kings, p. 104.

^5SCm.: Dawson C. The Making of Europe.., p. 190.

⁵⁶"Leges Henrici Primi" // Ed. and trans. L. Downer. Oxford, 1972, pp. 81, 101, 143, 173, 177, 271.

⁵⁷Цит. по: Stenton D.M. English Justice Between the Norman Conquest and the Great Charter, 1066—1215. Philadelphia, 1964, p. 7.

⁵⁸Ibid., p. 8.

⁵⁹White S.D. Pactum... legem vincit et amor judicium, The Settlement of Disputes by Compromise in Eleventh-Century France // American Journal of Legal History, 22, 1978, 301—302.

⁶⁰Gluckman M. Custom and Conflict in Africa. Oxford, 1955, pp. 1, 5.

⁶¹Wallace-Hadrill J.M. Early German Kingship.., p. 151.

⁶²Kern F. Kingship and Law, p. 180. Керн говорит о "средневековом" праве, но он явно имеет в виду обычное право племен раннего Средневековья, то есть периода до конца XI в.

⁶³Эта история рассказана в книге: Ornstein R.E. The Psychology of Consciousness.

⁶⁴0б интуитивном (включая мистическое и поэтическое) и аналитическом как двух взаимодополняющих аспектах сознания и их отношении к двум полушариям мозга и двум сторонам тела см.: Ornstein Psychology of Consciousness; см. также: Bruner J. On Knowing: Essays for the Left Hand. Cambridge, Mass., 1962, pp. 2—5. Брунер соотносит символику правой руки с действием, правом и наукой, а символику левой руки — с чувством, интуицией и сердцем. Он отмечает связь между словом, обозначающим право во французском языке ("droit"), и словом, обозначающим правую сторону. (То же относится и к немецкому слову "Recht", и к русскому "право", и к английскому слову "right", которое когда-то означало право в широком смысле, как в старинном выражении "common Right", и которое все еще означает защищенное законом право, как в выра­жениях "property right" или "contract right".) Брунер, однако, понимает, что научное знание, а скорее всего и право, нельзя достать одной правой рукой. Он пишет во введении к своей книге: "С детства я был очарован фактом и символикой правой и левой ру­ки: одна — деятель, другая — мечтатель. Правая рука — это порядок и законность, "le droit". Ее красота — красота геометрии и тугого смысла. Стремление достать знание правой рукой — это наука. Однако сказать о науке только это и не более — значит проглядеть один из ее стимулов, ибо великие гипотезы науки — дары, приносимые левой рукой".

^б5См.: Bohannan P. Justice and Judgment Among the Tiv. London, 1957.

⁶⁶Diamond AS. Primitive Law, pp. 61, 195, 317 (n. 10), 320.

⁶⁷Cm.: Maine H.S. Ancient Law: Its Connection with the Early History of Society and Its Relation to Modem Ideas. Boston, n.d., p. 15.

^6BDiamond A.S. Primitive Law... p, 47—48. Даймонд также критикует Мэна за утверждение, что ранние кодексы были "простыми сборниками существующих обычаев" (с. 45) и что вообще "право происходит из существующих норм поведения, которые в то же самое время являются по своей природе законными, моральными и религиозными" (с. vii). Даймонд считает последнее положение столь дискредитировавшим себя, что критиковать его "в наше время едва ли стоит". Но Мэн почти неизменно бывал гораздо

точнее в своих утверждениях, чем признают его критики. Во-первых, он говорил не о германских кодексах, а о древних кодексах римлян, греков и индусов (XII Таблиц, Аттический кодекс Солона, Законы Ману). Во-вторых, предположение о том, что исто­рически "право" (Мэн здесь не говорит "кодексы") "произошло" от существующих норм поведения. Можно предположить, что первые правовые нормы произросли в законченном виде из головы какого-то законодателя. Даймонд считает абсурдным как раз утверждение, что эти существующие нормы поведения были по природе моральными и религиозными, равно как и законными. Однако его точка зрения основана на смешении понятий "мо­ральный и религиозный" с "священническим" или "церковным". Взгляды Мэна и Дай-монда обсуждаются ниже в примечаниях 69 и 70.

⁶⁹Lbyd D. The Idea of Law. London, 1970, p. 235. Ллойд пишет: "Одно время было широко распространено мнение, что в раннем обществе невозможно различить правовые, моральные и религиозные нормы, так как они столь тесно сплетены в единую ткань... Однако тот факт, что соблюдение обычаев может питаться религиозными убеж­дениями общества и от них приобретать значительную часть своего обязательного ха­рактера, не означает, вопреки представлениям более ранних авторов, таких как сэр Генри Мэн, что нет возможности провести различие между религиозными и светскими правилами в первобытном обществе... Правила, составляющие религиозные табу, нару­шение которых навлекает на человека прямое наказание от рук сверхъестественных сил, часто отличны от правил, которые регулируют социальную и экономическую органи­зацию общества, и надзор за соблюдением которых находится в руках какой-либо свет­ской власти — самого племени или клана, вождя, группы старейшин, или же ближай­ших родственников пострадавшего" (с. 232). Ссылка на Мэна неоправданна, так как он никогда не писал, что в ранних обществах нельзя отличить религиозные табу, за соблюдением которых надзирает сверхъестественная сила, от правил социальной и эко­номической организации, за соблюдением которых следит племя или род. Мэн писал, что "светские" нормы (как называют их Ллойд, Даймонд и другие) питались (это признает и Ллойд) религиозными представлениями общества и от них получали зна­чительную часть своего обязывающего характера; и питались столь обильно, что эти нормы и представления были, по прекрасному выражению Ллойда, "сплетены в единую ткань".

Различие между Даймондом и Мэном и в меньшей степени между Ллойдом и Мэном проистекает не столько из разного определения характерных фактов, сколько из разных концепций природы и цели права. И Даймонд, и Ллойд считают, что значимый признак права — это наложение правительственными чиновниками санкций за нару­шение правил. Так, Ллойд пишет: "В широком смысле... жизненно важный контраст между первобытным обычаем и развитым правом не в том, что первый лишен мате­риальных черт права, или что он не поддержан санкциями, а просто в отсутствии централизованного управления... нет центральных органов ни для создания права, ни для соблюдения его" (с. 235).

Определение права Даймонда, данное в тексте, также в основе своей является позитивистским. Право состоит из правил, установленных государством и соблюдаемых под надзором государства. Однако Мэн считает неотъемлемой чертой права существование группы лиц, по сути, судей, которые "исключительно обладают теми принципами, по которым решаются споры" (Ancient Law, p. 11). Мэн один из первых показал, что позитивистское определение права исключает из поля зрения значительную часть пер­вобытного права и что, напротив, определение, которое охватывает всякий обычай, невзирая на его источник и природу, почти ничего не оставляет вне поля зрения. Таким образом, Мэн, написавший в сущности немного о народном праве германцев, возмож­но, нашел бы его источник не в ранних кодексах (как делает Даймонд), а в тех реше­ниях ("dooms") фолькмотов, которые эти кодексы отражали и направляли. Возможно, Мэн сказал бы, что нормы германских кодексов "произошли" из существующих норм поведения, которые в то же самое время были по своей природе законными, моральными и религиозными. Эти кодексы стали "правом" благодаря тому факту, что они состояли из приговоров и "dooms", которые отражали и направляли знание тех, кому было по-

69*

ручено объявлять и применять обычай в случае конфликта. Однако показав, что фран­кские и англо-саксонские "dooms" были неотъемлемой частью религиозной системы — системы "wyrd" и "lof", судебных испытаний и компургации, я, надеюсь, продемонст­рировал, что они не только "произошли" из существующих норм поведения, которые в то же самое время были по своей природе законными, моральными и религиозными, но фактически были "сплетены" с моральными и религиозными представлениями "в еди­ную ткань".

Из-за своего определения права Даймонд склонен трактовать германские кодексы как сами по себе единственное "право", вместо того чтобы считать их частью более крупного законного (и в самом деле морального и религиозного) порядка. Он даже доходит до утверждения, что то, чего не было в кодексах, не могло иметь значения и в праве, конкретно имея в виду тот факт, что в ранних кодексах мало что было о процедуре. Так, он заявляет, что "для тогдашнего варвара суть дела была в прави­лах закона, а не в процедуре. Эта простая истина казалась бы самоочевидной, если бы не широко распространенный взгляд на первобытное право, который и распространился с помощью известных изречений Мэна, а именно, что для раннего человека [слова Мэна] норма процедуры по важности перевешивает норму существа, что материальное право на первый взгляд постепенно вырабатывается в недрах продедуры" (с. 61). Единствен­ное основание говорить, что вопрос "самоочевиден" — так это то, что кодексы содер­жат мало указаний о процедуре. Однако допущение, что кодексы предназначались для решения всех важных аспектов права, совершенно необоснованно. Кодексы предназна­чались в основном для тех аспектов права, которые требовали формулировок по ма­териальным правилам, по существу. Подавляющее большинство условий кодексов ка­сались убийств, нанесения ран, половых преступлений (изнасилование, прелюбодеяние и соблазнение), краж. Многие вопросы и помимо процедуры были опущены или ед­ва затронуты. Например, в некоторых кодексах не затрагивалась измена, обычно опу­скались феодальные отношения. Едва упомянуто земельное право. Истина состоит в том, что формулирование материальных правил, которые устанавливали точные суммы денег, уплачиваемых за разные обиды, было важной частью процедуры улаживания межкла­новых и межсемейных конфликтов. Итак, мы вместе с Мэном можем сказать, что право кодексов и вправду выглядит так, словно "вырабатывается в недрах процедуры".

⁷⁰Даймонд в "Первобытном праве" на с. 326 и далее утверждает, что право и религия имеют в первобытных обществах две точки соприкосновения: во-первых, некоторые преступления столь отвратительны, что становятся нарушением и закона, и религиозных норм, а во-вторых, религиозные санкции или вера в магию могут применяться в юридических процедурах для установления истины путем применения испытания или другой формы божьего суда. Иначе, говорит он, право является всецело светским и в основе своей не затронуто религией. Эти выводы, конечно, следуют из его определения права. (См. прим. 68 и 69).

⁷¹См.: Yu-Lan F. A History of Chinese Philosophy, trans. Derk Bodde, 2 vols. Princeton, N.J., 1953. Говорилось, что небо, то есть естественная вселенная, взаимодей­ствует с человеческими делами; небо определяет добродетель и наказывает зло (Ibid. II, 500—508). Хорошее краткое пояснение значения fa и И можно найти в статье Bodde D. and Morris С* Basic Concepts of Chinese Law // Eds. J.T. С Liu и Weiming Tu, Traditional China, Englewood Cliffs, N.J., 1970, pp. 92—108. Небесное It, коренящееся во врожденном человеческом чувстве, предписывает способы поведения в наиважнейших человеческих отношениях: отца и сына, правителя и подданного, мужа и жены, старшего и младшего брата, друга и друга, в то время как fa (право) стирает все эти отношения, навязывая единообразие. Li, созданное мудрецами древности в соответствии с человеческой природой и космическим порядком, имеет универсальную значимость, a fa всего лишь сиюминутное создание нынешних людей. Обряды и церемонии li дают жизни поэзию и красоту, a fa механистично и лишено эмоционального содержания. Я обязан Ю.К.Лю пониманием этих воззрений.

2.

Истоки западной традиции права

в Папской революции

¹Концепция Папской революции как фундаментального перелома в исторической непрерывности церкви и как первой из великих революций истории Запада была впервые выдвинута Ойгеном Розеншток-Хюсси в его книгах "Die europaischen Revolutionen", 1931 (изд.З-е, испр. и доп.), Stuttgart, 1960 и "Out of Revolution: The Autobiography of Western Man". New York, 1938. См. также его книгу: Driving Power of Western Civilization: The Christian Revolution and the Middle Ages (предисловие Карла В. Дейча). Boston, 1949. Из историков церкви см.: Tellenbach С Ubertas: Kirche und Weltordnung im Zeitalter des Investiturstreifes. Stuttgart, 1936; английский перевод с предисловием Р.Ф.Беннета: Church, State and Christian Society at the Time of the Investiture Contest. London, 1959 (перепечатка в серии Harper Torchbooks. New York, 1970). Телленбах утверждает, что движение за освобождение церкви от контроля короля и других мирских властей, начало которого он относит к 1058 г., является "великой революцией всемирной истории" (с.Ш) и что папа Григорий VII "является величайшим, а с духовной точки зрения, возможно, и единственным, поворотным пунктом в истории католического христианства... Он был по своему духу революционером; реформа в обычном смысле слова... не могла удовлет­ворить его" (с. 164).

В книге: Knowles D. and Obolensky D. The Christian Centuries Vol.2, "The Middle Ages". New York, 1968, — утверждается, что в ходе григорианской рецЬормы "на Западе впервые возник организованный класс, духовенство, то есть клирики, тесно сплоченные под руководством епископов, которые сами были крепко привязаны к епископу Рима, класс, имевший право и интересы, отделявшие его от мирян, которым отводилось низшее место" (с. 169). "Если не придерживаться строгости, — пишут далее авторы, — то можно сказать, что именно григорианская реформа разделила в итоге духовенство и мирян на два разных отряда внутри церкви. Это разделение все больше подчеркивалось, и вскоре понятия "церковь" и "церковник" стали обозначать духовенство как проти­воположное мирянам понятие" (с.260). Даже такой убежденный сторонник мнения о непрерывной преемственности в католической истории, как Уолтер Уллман, писавший, что Григорий VII пытался "перевести абстрактные принципы в конкретные правитель­ственные действия", тем не менее характеризовал григорианскую реформу как "пер­вое конкретное применение этих принципов" WUmann W. The Growth of Papal Govern­ment. London, 1955, p.262). Уллман писал, что папство во второй половине XI в. было "не просто папством данной ре<рормы" — оно не "ограничивало свои задачи искорене­нием определенных пороков и зол". "Папство пыталось претворить в жизнь принципы священноначалия..." Другими словами, папство хотело не "простой реформы", а ре­волюции.

В своем классическом исследовании "Western Society and the Church in the Middle Ages" (Harmondsworth, 1970) R.W.Southern утверждает, что не прошло и 60—70 лет после 1050 г., как картина экономического положения, религиозных идеалов, форм правления и обрядовых процессов в Европе "изменилась почти во всех отношениях". "Светский правитель был смещен со своего пьедестала квазибожественного великолепия, папа приобрел новую власть вмешиваться и руководить как духовными, так и светскими делами, бенедиктинский устав лишился своей монополии в религиозной жизни, совер­шенно новый импульс был придан праву и богословию, было сделано несколько важных шагов в направлении понимания физического мира и даже управления им. Экспансия Европы началась всерьез. То, что всему этому суждено было свершиться за столь короткое время, является самым примечательным фактом истории Средневековья" (с. 34).

В статье Ива Конгара, многое поясняющей, утверждается, что "рефюрма, начатая Св. Львом IX и с такой энергией продолженная Св.Григорием VII, представляет собой решительный поворот с точки зрения церковной доктрины вообще и понятия авторитета в частности". Конгар указывает, "что поиск юридических текстов для поддержания

позиции Григория ознаменовал начало науки канонического права и что тайна програм­мы Григория лежит в его переводе абсолютной справедливости, или божественного пра­ва, в новую систему церковного права, в сердце которой правовой авторитет папы". "Человек воистину подчиняется Господу, когда он подчиняется его представителю", — пишет Конгар. Он утверждает, что начиная с XI в. авторитет церкви, и в особенно­сти высший авторитет папы, стал оформляться в юридических терминах. Например, именно тогда впервые термин "папская курия" был использован для обозначения пап­ского дома как суда, автоматически обладавшего властью рассматривать или пересмат­ривать любые постановления, принятые епископскими судами (Congar У. The Historical Development of Authority in the Church: Points for Christian Reflection // Ed. by John M.Todd Problems of Autority: An Anglo-French Symposium. London and Baltimore, 1962, pp. 139—140).

Великий французский историк общества и экономики Марк Блок пишет: "Гри­горианская реформа была чрезвычайно мощным движением, к которому можно без натяжки приурочить окончательное формирование латинского католичества, именно тог­да и не по случайному совпадению навсегда отделившегося от восточного христианства. Как ни различны проявления этого духа, более нового, чем думалось его ревнителям, его существо можно выразить в нескольких словах: в мире, где до той поры священное и светское были почти неотделимы, григорианское течение стремилось утвердить изна-чальность и превосходство духовной миссии, носителем которой является церковь, стре­милось выделить священника и поставить его над простым верующим" {Блок М. Фео­дальное общество / Пер. Е.М.Лысенко. М., 1973. С. 157—158). Блок также выдвигает мнение, что этот революционный дух внутри церкви был связан с происходившей в это же время крупной общественно-экономической переменой, которая отделила "первый феодальный период" от "второго феодального периода" (выражение Блока). Он пишет: "К середине XI в. наблюдается ряд очень глубоких и очень широких перемен", которые "охватили одну за другой почти все кривые общественной жизни" (с. 116). В дополнение к духовным и общественно-экономическим переменам Блок также указывает на "ог­ромный расцвет культуры" в это время и на новый образ мышления в отношении общества. Здесь он подчеркивает важность возрождения юриспруденции во второй по­ловине XI в., интерес к которой "побуждал видеть в социальных реальностях нечто такое, что может быть методично описано и истолковано" (с. 158). Новая юридическая образованность давала результат и в другом направлении. "Каков бы ни был предмет рассуждения, он прежде всего приучал умы мыслить последовательно" (с. 158). В ре­зультате к концу XII в. "люди действия обычно располагали более совершенным, чем прежде, инструментом логического анализа" (с. 159). Во время недавнего реформатор­ского движения, начатого папой Иоанном XXIII, все большее число католических сто­ронников радикальных перемен обращается к папе Григорию VII как зачинателю новой эры в истории церкви, эры, которая ныне, как они видят, близится к концу (см. об этом: Kung H. The Church. New York, 1967, p.384).

Среди светских историков значение Папской революции отчасти высвечивалось, а отчасти затемнялось новым открытием "XII века" как периода формирования западных институтов, мысли, искусства нового времени. Англоязычная литература на эту тему уходит корнями в книгу: Haskins C.H. Renaissance of the Twelfth Century. Cambridge, Mass., 1927; см. также: Claggett M., Post G. and Reynolds R. Twelfth-Century Europe and the Foundations of Modern Society. Madison, Wis., 1961; Morris C. The Discovery of the Individual, 1050—1200. New York, 1972; Packard S.R. Twelfth-Century Europe: An In­terpretive Essay. Amherst, Mass., 1973; Cantor N.F. Medieval History: The Life and Death of a Civilization. New York, 1963. Автор последней работы говорит о григорианской реформе как о "первой из великих революций в истории Запада" и ставит ее в один ряд с Реформацией, Французской революцией. Русской революцией. Этим он правильно опре­деляет период фундаментальной перемены промежутком между 1050 и 1150 гг., а не меж­ду 1100 и 1200 гг..

Как писал Марк Блок, "появление во Франции XI в. больших эпических поэм можно рассматривать как один из симптомов могучего культурного расцвета последую­щего периода. Нередко говорят: ^нВозрождение XII века". При всех оговорках, касаю­щихся этих слов, буквальный смысл которых, казалось бы, должен означать отнюдь не изменение, а всего лишь воскресение, формулу можно сохранить, с условием, однако, что мы не будем слишком точно соблюдать ее хронологические рамки. Бели это движение и развернулось во всю ширь именно в тот век, с которым его обычно связывают, то первые проявления его, а также соответствующих демографических и экономических изменений относятся к поистине решающему периоду в два-три десятилетия накануне 1100 г." (Блок М. Феодальное общество. С. 154).

Джозеф Стрейер приписывает Григорию VII и связанным с его именем событиям в конце XI и в XII столетии происхождение идеи государства нового времени (Strayer /. On the Medieval Origins of the Modern State. Princeton, N.J., 1970, p.22). Это одна из основных тем моей книги.

Революционные перемены в устройстве и правовой структуре европейских го­сударств в период после борьбы за инвеституру в деталях прослеживаются в важной книге: Mitteis H. Der Staat des Hohen Mittelalters: Grundlinien einer vergleichenden Ver-fassungsgeschichte des Lehnzeitalters. 4nd ed. Weimar, 1953. Англ. перевод (автор H.F.Orton) The State in the Middle Ages: A Comparative Constitutional History of Feudal Europe. Amsterdam, 1975. Миттайс не колеблясь говорит о "конституционной революции" в этот период и о "революции в политической мысли", а также о "революционных переменах" в праве. Значительная часть этого материала охвачена также в книге: Ullmann W. Law and Politics in the Middle Ages. London, 1975. Хотя Уллман и не проводит такого резкого различия между периодами до и после борьбы за инвеституру.

См. также: Brown P. Society and the Supernatural: A Medieval Change, Daedalus, Spring 1975, p. 133, где приводится каталог фундаментальных изменений, который может служить разделом "Содержание" для данной главы. Браун пишет о "внезапном появлении новых взаимоотношений между духовенством и мирянами во время борьбы за инвес­титуру (борьбы, связываемой с именем великого папы — Григория VII (1073—1085), а на самом деле это процесс в западном обществе, столь же широкий и неотвратимый, как прилив). На протяжении XI в. феодальный рыцарский класс становится четко очерченной группой, а в XII в. факты городской жизни и торгового профессионализма нового стиля уже утвердились... Появляются новшества и в формах права и организации: возникновение письменных кодексов после веков обычного, устного, права, рецепция римского права в Болонских школах, кодификация канонического права и теологии христианской церкви (в "Decretum" монаха Грациана около 1140 г. и в Сентенциях Петра Ломбардского около 1150 г.)... Бесчисленные нововведения в управлении и по­стоянное экспериментаторство в области новых форм социальной организации опреде­ляют лицо Европы в XII в. Наконец... мы обнаруживаем поиски в области способов самовыражения" (с. 133—134).

Несмотря на такой набор авторитетных мнений, традиционная точка зрения все так же скептически относится к фундаментальному разрыву в исторической непрерыв­ности Европы во время так называемого Средневековья. Сидней Р.Пакард пишет: "Хотя сравнение европейских правительств в 1100 и в 1200 гт. обнаруживает много важных различий, попытки некоторых авторов выдумать еще одну "революцию" в этой области опираются, по всей очевидности, на очень шаткие основания" (Packard S.R. Twelfth-Century Europe, р.321). Возможно, даже такая вера в вечную постепенность изменений все-таки может быть опрокинута весьма существенными свидетельствами, приведенными здесь, возникновения новых правовых систем по всей Европе на протяжении полутора веков с 1075 по 1225 г.

²Brown P. Society and the Supernatural.., p. 134.

^Император Генрих III оправдывал низложение трех пап в 1046 г. тем, что он (Генрих) — Христов викарий (см. Southern R.W. Western Society... p. 104—105). Генрих IV позже писал папе Григорию VII: "Ты осмелился тронуть меня... который, согласно

традициям Святых отцов, может быть судим одним Богом" (Barraclough G. The Investiture Contest and the German Constitution // Ed. by Williams S. The Gregorian Epoch: Reformation, Revolution, Reaction? Lexington, Mass., 1964, p.63).

⁴Cm.: Rosenstock-Huessy E, Out of Revolution.., p.506. Дэвид Ноулз пишет, что аббатство Клюни стало полностью централизованным не ранее XI в. и что на практике оно было организовано значительно слабее, чем впоследствии, в XII в., орден цистер­цианцев (цит. по: Williams S. The Gregorian Epoch.., p.39).

⁵См.: Ganshof F.L. The Imperial Coronation of Charlemagne. Glasgow, 1971.

⁶Tierney B. The Crisis of Church and State, 1050—1300, with Selected Documents. Englewood Cliffs, N.J., 1964. P. 13—14. Документы, подтверждающие значительную часть этой главы, можно найти в книге Тирни (см. также: Tierney В. and Painter S. Western Europe in the Middle Ages, 300—1475. New York, 1978).

¹Tierney B. The Crisis of Church and State, p.222.

Предисловие Р.ф.Беннета к книге: Tellenbach G. Church, State... p.XIV—XV.

⁹Цит. по: Prescott O. Lords of Italy: Portraits from the Middle Ages. New York, 1972, p.43.

¹⁰Leyser 1CJ. The Polemics of the Papal Revolution // Ed. by B. Smalley. Trends in Medieval Political Thought. Oxford, 1965, p.53.

¹¹Ibid., p.42; см. также: