Головна сторінка Випадкова сторінка
КАТЕГОРІЇ:
АвтомобіліБіологіяБудівництвоВідпочинок і туризмГеографіяДім і садЕкологіяЕкономікаЕлектронікаІноземні мовиІнформатикаІншеІсторіяКультураЛітератураМатематикаМедицинаМеталлургіяМеханікаОсвітаОхорона праціПедагогікаПолітикаПравоПсихологіяРелігіяСоціологіяСпортФізикаФілософіяФінансиХімія
Частина І. ЗАГАЛЬНА ПАТОЛОГІЯ 23 страница
Дата добавления: 2015-09-15; просмотров: 620
|
|
ГЛОССА
ГЛАВА XIX,
в коей рассказывается о приключении с влюбленным пастухом, равно как и о других поистине забавных происшествиях Дон Кихот не так еще далеко отъехал от имения дона Дьего, когда емуповстречались двое то ли духовных лиц, сколько можно было судить по одежде,то ли студентов {1}, а с ними два поселянина: все четверо ехали верхами наживотных ослиной породы. Один из студентов вез, как можно было заметить,что-то белое, суконное, завернутое вместе с двумя парами шерстяных чулок взеленое полотно, заменявшее ему дорожный мешок; другой студент не везничего, кроме двух новеньких учебных рапир с кожаными наконечниками.Поселяне же везли с собой другие предметы, которые ясно показывали и давалипонять, что их обладатели едут из какого-нибудь большого села: там они всеэто купили, а теперь возвращаются к себе домой. И вот эти самые студенты, аравно и поселяне, подивились Дон Кихоту так же точно, как дивились все, ктовпервые с ним сталкивался, и всем им страх как захотелось узнать, что это зачеловек, столь не похожий на людей обыкновенных. Дон Кихот с нимираскланялся и, узнав, что едут они туда же, куда и он, предложил ехатьвместе и попросил придержать ослиц, ибо конь его не мог за ними поспеть; приэтом он из любезности объяснил им в кратких словах, кто он таков, каково егопризвание и род занятий - что он, дескать, странствующий рыцарь, ищущийприключений во всех частях света. Еще он им сказал, что настоящее его имя -Дон Кихот Ламанчский, по прозвищу же он - Рыцарь Львов. Для поселян это быловсе равно, как если бы с ними говорили на языке греческом или жетарабарском, но не для студентов, ибо они живо смекнули, что у Дон Кихотазашел ум за разум; однако ж со всем тем они смотрели на него с почтительнымудивлением, и один из них ему сказал: - Если ваша милость, сеньор рыцарь, по обычаю искателей приключений неимеет определенного места назначения, то едемте, ваша милость, с нами: выувидите такую веселую и такую пышную свадьбу, какой ни в Ламанче, ни во всейокруге нашей никогда еще не справляли. Дон Кихот осведомился, не свадьба ли это какого-нибудь владетельногокнязя, коль скоро студент так ее превозносит. - Нет, не князя, - отвечал студент, - а поселянина и поселянки, первогобогача во всем нашем околотке и красавицы, доселе невиданной. Приготовленияк свадьбе делаются необычайные и беспримерные; дело состоит в том, чтосвадьбу хотят играть на лугу возле невестиного села, - невесту, кстатисказать, величают Китерией Прекрасной, а жениха - Камачо Богатым. Ейвосемнадцать лет, ему - двадцать два. Пара они отличная, хотя, впрочем,всезнайки, которые любую родословную знают назубок, уверяют, что прекраснаяКитерия происходит из лучшей семьи, чем Камачо, но это неважно: богатстволюбой изъян прикроет. И точно, Камачо тороват: ему пришло на ум завесить всюлужайку шатром из ветвей так, чтобы солнцу нелегко было добраться до муравы.Еще у него приготовлены танцы со шпагами, а также с бубенчиками; среди егоодносельчан есть лихие танцоры, которые великолепно умеют звенеть ипотрясать ими, а таких, которые похлопывают себя по подметкам, и говоритьнечего, - их у него, как слышно, набрана несметная сила. Однако ж останетсяв памяти эта свадьба не из-за того, о чем я вам рассказал, и не из-замногого другого, о чем я не упомянул, а, по моему разумению, из-за того, какбудет себя вести убитый горем Басильо. Басильо - это пастух из того же села,что и Китерия, его дом стенка в стенку с домом ее родителей, каковымобстоятельством воспользовалась любовь, чтобы воскресить давно забытуюлюбовную страсть Пирама и Тисбы; надобно знать, что Басильо с малых лет, ссамого нежного возраста, испытывал к Китерии сердечное влечение, она жедарила его целомудренною благосклонностью, так что во всем селе только иразговору было, что о детской любви Басильо и Китерии. Как скоро оба вошли ввозраст, отец Китерии порешил не пускать Басильо к себе в дом, а чтобы разнавсегда покончить со всякими подозрениями и опасениями, вознамерился онвыдать свою дочь за богача Камачо, выдать же ее за Басильо незаблагорассудил, ибо тот более щедро наделен дарами природы, нежели дарамиФортуны. Однако ж, если говорить положа руку на сердце, без малейшей примесизависти, то Басильо - самый ловкий парень, какого я только знаю, здоровомечет барру, изрядный борец, в мяч играет великолепно, бегает, как олень,прыгает, как серна, кегли сбивает точно какой волшебник, поет, какжаворонок, гитара у него прямо так и разговаривает, а главное шпагой онвладеет - лучше нельзя. - По одному этому, - молвил Дон Кихот, - названный вами юноша достоинжениться не только на прекрасной Китерии, но и, наперекор Ланцелоту и всем,кто вздумал бы тому воспрепятствовать, на самой королеве Джиневре. - Подите скажите об этом моей жене! - вмешался до сих пор молчаслушавший Санчо Панса. - Она стоит на том, что каждый должен жениться наровне, по пословице: два сапога - пара. А мне бы хотелось, чтобы добрый этотБасильо, который мне уже пришелся по душе, женился на сеньоре Китерии, а ктомешает влюбленным жениться, тем, когда помрут, дай бог царство небесное,место покойное (Санчо хотел сказать нечто противоположное). - Если бы все влюбленные вступали в брак, - возразил Дон Кихот, - тородители были бы лишены права выбора и права женить своих детей, когда ониэто почтут приличным. И если бы дочери сами выбирали себе мужей, то однавыскочила бы за слугу своих родителей, а другая - за первого встречногоповесу и драчуна, который пленил бы ее своею самоуверенностью имолодечеством. Ведь любовь и увлечение без труда накладывают повязку на очиразума, столь необходимые, когда дело идет о каком-нибудь рискованном шаге,в выборе же спутника жизни весьма легко ошибиться: чтобы брак вышел удачным,нужна большая осмотрительность и особая милость божия. Положим, кто-нибудьжелает предпринять далекое путешествие; если он человек благоразумный, то,прежде чем отправиться в дорогу, он подыщет себе надежного и приятногоспутника - зачем же не последовать его примеру тем, кому положено вместеидти всю жизнь, до сени смертной, тем паче что спутница ваша делит с вами иложе, и трапезу, и все остальное, а таковою спутницею и является для мужаего супруга? Жена не есть товар, который можно купить, а после возвратитьобратно, сменять или же заменить другим, она есть спутник неразлучный,который не уйдет от вас до тех пор, пока от вас не уйдет жизнь. Это - петля:стоит накинуть ее себе на шею, как она превращается в гордиев узел, и узелсей не развязать, пока его не перережет своею косою смерть. Можно было быеще долго рассуждать по этому поводу, но меня томит желание знать, что ещесеньору лиценциату осталось досказать про Басильо. На это бакалавр, которого Дон Кихот величал лиценциатом, ответил так: - Мне остается досказать лишь вот что: с той поры, как Басильо узнал,что прекрасная Китерия выходит за Камачо Богатого, он уже более не смеется иразумного слова не вымолвит; теперь он вечно уныл и задумчив, говорит сам ссобой (явный и непреложный знак того, что он тронулся), ест мало и спитмало, а коли и ест, то одни лишь плоды, спит же он, если только это можноназвать сном, не иначе как в поле, на голой земле, словно дикий зверь, повременам поднимает глаза к небу, по временам уставляет их в землю изастывает на месте, так что, глядя на него, можно подумать, будто перед вамиодетая статуя, чье платье треплет ветер. Коротко говоря, по всем признакам,он пылает любовью, и мы, его знакомые, все, как один, убеждены что еслизавтра прекрасная Китерия скажет Камачо "да", то для Басильо это будетсмертным приговором. - Храни его господь, - молвил Санчо. - Господь посылает рану, господьже ее и уврачует, никто не знает, что впереди, до завтра еще далеко, а ведьдовольно одного часа, даже одной минуты, чтобы целый дом рухнул, я виделсобственными глазами: дождь идет, и тут же тебе светит солнце, ложишьсяспать здоровехонек, проснулся - ни охнуть, ни вздохнуть. И кто, скажите намилость, может похвастаться, что вколотил гвоздь в колесо Фортуны?Разумеется, что никто, и между женским "да" и женским "нет" я бы и кончикабулавки не стал совать: все равно не поместится. Дайте мне только увериться,что Китерия любит Басильо всей душой и от чистого сердца, и я ему головойпоручусь за успех, потому любовь, как я слышал, носит такие очки, сквозькоторые медь кажется золотом, бедность - богатством, а гной - жемчугом. - Да замолчишь ли ты наконец, Санчо, окаянная сила? - возопил ДонКихот. - Ты как начнешь сыпать своими поговорками да присказками, так тебясам черт не остановит. Скот ты этакий! Ну что ты смыслишь в колесах Фортуныи во всем прочем? - Э, да вы меня не понимаете, - отвечал Санчо, - а потому и нет ничегоудивительного, что изречения мои кажутся вам чушью. Но это не важно: я самсебя понимаю и знаю, что когда я говорил, то никаких особых глупостей ненаговорил, а вот вы, государь мой, - вечный сыскал моих речей и даже моихпоступков. - Ты выразиться-то правильно не умеешь, - прервал его Дон Кихот, -побойся ты бога: не сыскал должно говорить, а фискал. - Не вступайте вы, ваша милость, со мной в пререкания, - объявил Санчо,- ведь вы же знаете, что воспитывался я не в столице, учился не в Саламанке,откуда ж мне знать, прибавил я букву или пропустил? Ей-богу, честное слово,не к чему заставлять сайягезца говорить по-толедски {2}, да ведь и толедцыне все мастаки насчет правильной речи. - И то правда, - подхватил лиценциат, - те, которые вечно толкутся вДубильнях {3} или же на Сокодовере {4}, не могут так же хорошо говорить, какте, что целыми днями разгуливают по соборному двору {5}, а ведь все онитоледцы. Чистым, правильным, красивым и вразумительным языком говорятпросвещенные столичные жители, хотя бы они и родились в Махалаонде {6}. Янарочно говорю: просвещенные, потому что многих столичных жителейпросвещенными назвать нельзя, просвещение же, вошедшее в обиход, это и естьазбука правильной речи. Я, сеньоры, с вашего позволения, изучал каноническоеправо в Саламанке и могу похвалиться, что выражаю свои мысли ясно, просто ипонятно. - Если б вы и впрямь могли похвалиться, что владеете речью лучше,нежели рапирою, то вышли бы в университете на первое место, а не плелись быв хвосте, - заметил другой студент. - Полноте, бакалавр, - возразил лиценциат, - вы держитесь крайнеошибочного мнения, полагая, что ловкость в фехтовании - это пустое дело. - Это не мое только мнение, а неоспоримая истина, - возразил Корчуэло,- и если вам угодно, чтобы я доказал это на деле, то давайте не откладывать:шпага при вас, у меня в руках сила еще не иссякла, и вместе с немалою моеюхрабростью она вынудит вас признать, что я не заблуждаюсь. Слезайте с осла ипокажите свое искусство: выступку, круги, углы и все такое прочее, я желаскаюсь надеждою, что вы невзвидите света благодаря моим новым и грубымприемам, в которые я, однако же, верю, как в господа бога, и еще верю, чтоне родился такой человек, который бы заставил меня показать пятки и которогобы я не заставил подержаться за землю. - Покажете вы пятки или нет - судить не берусь, - молвил фехтовальщик,- но может статься, что куда вы поставите ногу, там и выроют вам могилу; яхочу сказать, что за свое презрение к фехтованию вы будете уложены на месте. - Посмотрим, - молвил Корчуэло. Тут он с великим проворством соскочил с осла и - мгновенно выхватилодну из рапир, которые лиценциат вез с собой. - Нет, так не годится, - вмешался Дон Кихот, - в этом до сих пор еще неразрешенном споре я желаю исполнять обязанности учителя фехтования и судьи. Тут он сошел с Росинанта и с копьем в руках стал посреди дороги, а темвременем лиценциат шагом бодрым и с видом молодцеватым двинулся навстречуКорчуэло, Корчуэло же, сверкая, как говорится, глазами, направился к нему.Два сопровождавших их поселянина, верхом на ослицах, являлись безмолвнымизрителями мрачной этой трагедии. Корчуэло колол и рубил прямо, наискось,обеими руками, - беспрерывно наносимые им удары, докучные, как шмелиный рой,сыпались градом. Он нападал, как разъяренный лев, но то и дело натыкался накожаный наконечник рапиры лиценциатовой, всякий раз охлаждавшей его боевойпыл, и прикладывался к ней, точно к святыне, хотя и не с такимблагоговением, с каким к святыням долженствуют и имеют обыкновениеприкладываться. Коротко говоря, лиценциат пересчитал острием своей рапирывсе пуговицы на короткой сутане бакалавра и в клочья разодрал ему полы; ондважды сбивал с него шляпу и в конце концов довел до того, чторассвирепевший бакалавр с досады и со злости схватил свою рапиру за рукоятьи швырнул с такой силой, что один из при сем присутствовавших поселян, породу своих занятий писарь, впоследствии засвидетельствовал, что упомянутаярапира отлетела почти на три четверти мили, каковое свидетельствоподтверждало и подтверждает всю очевидность и несомненность того положения,что ловкость побеждает силу. Корчуэло в изнеможении опустился на землю, Санчо же приблизился к немуи сказал: - Право, ваша милость, сеньор бакалавр, послушайтесь вы моего совета ивперед никогда не вызывайте драться на рапирах, а вызывайте лучше на борьбуили же метать барру: это вам и по возрасту, и по силам, а про этих, как ихназывают, фертовалъщиков я слыхал, что они острие шпаги продевают в игольноеушко. - Я доволен, что с меня сбили спесь и доказали на деле, как далек я былот истины, - объявил Корчуэло. С этими словами он встал и обнял лиценциата, и подружились они ещебольше, чем прежде, и даже не пожелали дожидаться писаря, который потел зарапирой: они боялись, что это их очень задержит, и по сему обстоятельствупорешили двигаться дальше, чтобы пораньше приехать в селение Китерии, откудаони все были родом. Во все продолжение пути лиценциат рассуждал о преимуществах фехтованияи приводил столько веских доводов, наглядных примеров и математически точныхдоказательств, что все удостоверились, какое это большое искусство, упорствоже Корчуэло было сломлено. Уже стемнело; однако ж, когда они подъезжали к селу, им всемпочудилось, будто небо над ним усеяно мириадами ярких звезд. В то же времядо них донеслись неясные, тихие звуки различных музыкальных инструментов,как-то: рожков, тамбуринов, гуслей, свирелей, бубнов и погремушек, а когдаони подъехали ближе, то увидели, что устроенный у въезда в село древесныйшатер весь в фонариках, и ветер не задувал их, ибо от ласкового егодуновения даже листья дерев не шевелились. Музыканты увеселяли явившихся насвадьбу гостей, которые там и сям толпились на приветном этом лугу: однитанцевали, другие пели, третьи играли на упомянутых разнообразныхинструментах. Казалось, будто на этой лужайке носится сама Радость и скачетсамо Веселье. Множество людей строило подмостки, чтобы завтра гостям удобнеебыло смотреть на представление и танцы, коим надлежало быть в этом месте,предуготовленном для свадебного торжества богача Камачо и для погребенияБасильо. Дон Кихот не пожелал въехать в селение, как ни уговаривали егокрестьянин и бакалавр: более чем достаточным к тому основанием служило, наего взгляд, то обстоятельство, что у странствующих рыцарей было принятоночевать в полях и рощах, но не в селениях, хотя бы и под золоченою кровлею;и того ради свернул он с дороги, к вящему неудовольствию Санчо, в памятикоторого был еще жив радушный прием, оказанный ему в замке, то есть в доме удона Дьего. 1 ...двое то ли духовных лиц, сколько можно было судить по одежде, толи студентов... - Одеяние студентов и священников было тогда одинаковым. 2 ...не к чему заставлять сайягезца говорить по-толедски... - Языксайягезцев, то есть уроженцев области Сайяго, считался языком неправильным,язык жителей Толедо, напротив, считался образцом правильной речи. 3 Дубильни - окраина Толедо. 4 Сокодовер - площадь в том же городе, место, где собирался уголовныйсброд. 5 соборный двор - в Толедо служил местом для прогулки "верхов"толедского общества. 6 Махалаонда - небольшое селение близ Мадрида, синоним захолустья.ГЛАВА XX,
в коей рассказывается о свадьбе Камачо Богатого и о происшествии сБасильо Бедным Светлая Аврора только еще изъявляла согласие, чтобы блистающий Фебжаром горячих лучей своих осушил влажный бисер в золотистых ее кудрях, когдаДон Кихот, расправив члены, вскочил и окликнул оруженосца своего Санчо,который все еще похрапывал; видя, что Санчо спит, Дон Кихот, прежде чембудить его, молвил: - О ты, счастливейший из всех в подлунном мире живущих, счастливейший,ибо ты спишь со спокойною душою, не испытывая зависти и ни в ком ее невозбуждая, не преследуемый колдунами и не волнуемый ворожбою! Так спи же,говорю я и готов повторить сто раз, ибо тебя не принуждают вечнободрствовать муки ревности при мысли о возлюбленной, и от тебя не отгоняютсна думы о том, чем ты будешь платить долги и чем ты будешь завтра питатьсясам и кормить свою маленькую горемычную семью. Честолюбие тебя не тревожит,тщета мирская тебя не утомляет, ибо желания твои не выходят за пределы забото твоем осле, заботу же о твоей особе ты возложил на мои плечи: это уж самаприрода совместно с обычаем постарались для равновесия возложить бремя сиена господ. Слуга спит, а господин бодрствует и думает о том, как прокормитьслугу, как облегчить его участь, чем его вознаградить. Скорбь при виде того,что небо сделалось каменным и не кропит землю целебною росою, стесняетсердце не слуги, а господина, ибо того, кто служил у него в год плодородныйи урожайный, он должен прокормить и в год неурожайный и голодный. Санчо ничего на это не отвечал, потому что спал, и он бы так скоро и непробудился, когда бы Дон Кихот кончиком копья не развеял его сон. Наконец онпробудился, сонным и безучастным взглядом обнял окрестные предметы и сказал: - Если я не ошибаюсь, со стороны этого шатра идет дух и запах нестолько нарциссов и тмина, сколько жареного сала. Коли свадьба начинается стаких благоуханий, то, вот вам крест, все здесь будет на широкую ногу ивсего будет в изобилии. - Замолчи, обжора, - сказал Дон Кихот, - поедем-ка лучше на свадьбу,посмотрим, что будет делать отвергнутый Басильо. - Что хочет, то пускай и делает, - заметил Санчо, - не был бы бедняком,так и женился бы на Китерии. А то ишь ты: у самого хоть шаром покати, адерево рубит не по плечу. По чести, сеньор, мое мнение такое: что беднякудоступно, тем и будь доволен, нечего на дне морском искать груш. Я руку даюна отсечение, что Камачо может засыпать деньгами Басильо, а коли так, тоглупа же была бы Китерия, когда бы променяла наряды и драгоценности,которыми ее, конечно, уже оделил и еще оделит Камачо, на ловкость, с какоюБасильо мечет барру и дерется на рапирах. За удачный бросок или же заславный выпад и полкварты вина не дадут в таверне. Коли способности идарования не приносят дохода, то черт ли в них? А вот ежели судьба надумаетпослать талант человеку, у которого мошна тугая, так тут уж и впрямь завидкивозьмут. На хорошем фундаменте и здание бывает хорошее, а лучший фундамент икотлован - это деньги. - Ради создателя, Санчо, - взмолился Дон Кихот, - кончай ты свою речь.Я уверен, что если не прерывать рассуждений, в которые ты ежеминутнопускаешься, то у тебя не останется времени ни на еду, ни на сон: все твоевремя уйдет на болтовню. - Будь у вашей милости хорошая память, - возразил Санчо, - вы должныбыли бы помнить все пункты соглашения, которое мы с вами заключили передпоследним нашим выездом. Один из его пунктов гласит, что мне дозволяетсяговорить все, что угодно, если только это не порочит ближнего моего и неоскорбляет вашей милости, и, по-моему, до сих пор я помянутого пункта ниразу не нарушил. - Я не помню такого пункта, Санчо, - сказал Дон Кихот, - но если дажеэто и так, то все же я хочу, чтобы ты умолкнул и двинулся следом за мной:ведь музыка, которую мы вчера вечером слышали, снова увеселяет долины, иразумеется, что свадьба будет отпразднована прохладным утром, а не в знойныйполдень. Санчо исполнил повеление своего господина, и как скоро он оседлалРосинанта и серого, то оба сели верхами и неспешным шагом въехали под навес.Первое, что явилось взору Санчо, это целый бычок, насаженный на вертел изцельного вяза и жарившийся на огне, в коем пылала добрая поленница дров,шесть же котлов, стоявших вокруг костра, формою своею не напоминалиобыкновенные котлы, скорее это были бочки, способные вместить груды мяса:они столь неприметно вбирали в себя и поглощали бараньи туши, точно это былине бараньи туши, а голуби; освежеванным зайцам и ощипанным курам, висевшимна деревьях и ожидавшим своего погребения в котлах, не было числа;видимо-невидимо битой птицы и всевозможной дичи было развешено на деревьях,чтобы провялить ее. Санчо насчитал свыше шестидесяти бурдюков вместимостьюболее двух арроб каждый и, как оказалось впоследствии, с вином лучшихсортов; белоснежный хлеб был свален в кучи, как обыкновенно сваливают зернона гумне; сыры, сложенные, как кирпичи, образовывали целую стену; два чана смаслом поболее красильных служили для жаренья изделий из теста; поджаренноетесто вытаскивали громадными лопатами и бросали в стоявший тут же чан смедом. Поваров и поварих было более пятидесяти, и все они, как на подбор,казались опрятными, расторопными и довольными. В просторном брюхе бычка былозашито двенадцать маленьких молоденьких поросят, отчего мясо его должно былостать еще вкуснее и нежнее. В большом ящике находились пряности всех сортов:видно было, что их покупали не фунтами, а целыми арробами. Словом, свадебноеугощение было чисто деревенское, но зато столь обильное, что его хватило бына целое войско. Санчо Панса все это разглядывал, все это созерцал и всем этимлюбовался. Первоначально его манили и соблазняли котлы, из коих он спревеликою охотою налил бы себе чугунок, засим бурдюки пленили его сердце и,наконец, изделия из теста, поджаривавшиеся сверх обыкновения не насковородках, а в пузатых чанах. Терпеть долее и поступить иначе было свышеего сил, а потому он приблизился к одному из ретивых поваров и на языкеголодного, хотя и вполне учтивого человека попросил позволения обмакнуть водин из котлов ломоть хлеба. Повар же ему на это сказал: - На сегодня, братец, благодаря богачу Камачо голод получил отставку.Слезай с осла, поищи половник, вылови курочку-другую, да и кушай себе наздоровье. - Я нигде не вижу половника, - объявил Санчо. - Погоди, - сказал повар. - Горе мне с тобой, экий ты знать, ломака инескладеха! С последним словом он схватил кастрюлю, окунул ее в бочку, выловил трехкур и двух гусей и сказал Санчо: - Кушай, приятель, подзаправься пока до обеда этими пеночками. - Мне некуда их положить, - возразил Санчо. - Так возьми с собой и кастрюльку, - сказал повар, - богатство исчастье Камачо покроют любые издержки. Пока Санчо вел этот разговор, Дон Кихот наблюдал за тем, как под шатервъезжали двенадцать поселян, все, как один, в ярких праздничных нарядах,верхом на чудесных кобылицах, радовавших глаз роскошною своею сбруей сомножеством бубенцов на нагрудниках; стройный этот отряд несколько раз свеселым шумом и гамом прогарцевал по лужайке. - Да здравствуют Камачо и Китерия! - восклицали поселяне. - Он столь жебогат, сколь она прекрасна, а она прекраснее всех на свете. Послушав их, Дон Кихот подумал: "Можно сказать с уверенностью, что они никогда не видали моей ДульсинеиТобосской, потому что если б они ее видели, то сбавили бы тон в похвалахэтой самой Китерии". Малое время спустя с разных сторон стали собираться под шатер участникимногоразличных танцев и, между прочим, двадцать четыре исполнителя танцамечей, все молодец к молодцу, в одежде из тонкого белоснежного полотна, вголовных уборах из добротного разноцветного шелка; один из всадников спросилпредводителя танцоров, разбитного парня, не поранился ли кто-нибудь из них. - Слава богу, до сих пор никто не поранился, все мы живы-здоровы. И тут, увлекая за собой своих товарищей и выделывая всевозможныеколена, он стал до того ловко кружиться, что хотя Дон Кихоту не разприходилось видеть подобные танцы, однако ж этот понравился ему всех более. Понравился ему и танец отменно красивых девушек, таких юных на вид, чтокаждой из них можно было дать, самое меньшее, четырнадцать лет, а самоебольшее - восемнадцать; нарядились они в платья зеленого сукна; волосы, ввенках из жасмина, роз, амаранта и жимолости, столь золотистые, что моглисоперничать с солнечными лучами, у одних были заплетены в косы, у другихраспущены. Предводителями их были маститый старец и почтенная матрона, не погодам, однако же, гибкие и подвижные. Танцевали они под саморскую волынкукак лучшие в мире танцовщицы, и ноги их были столь же быстры, сколь скромнобыло выражение их лиц. За этим последовал другой замысловатый танец, принадлежащий к числу такназываемых "разговорных" {1}. Исполняли его восемь нимф, разбившихся на двегруппы: одною группою руководил бог Купидон, другою - бог Расчета; Купидонбыл снабжен крыльями, луком, колчаном и стрелами, бог Расчета облачен вроскошную разноцветную одежду, сотканную из золота и шелка. На спине у нимф,следовавших за Амуром, на белом пергаменте крупными буквами были начертаныих имена. Поэзия - гласила первая надпись. Мудрость - вторая, Знатность -третья и, наконец, Доблесть - четвертая. Таким же образом были означены ите, что следовали за богом Расчета: Щедрость - гласила первая надпись,Подарок - вторая, Сокровище - третья, четвертая же - Мирное обладание.Впереди всех двигался деревянный замок, который тащили четыре дикаря, увитыеплющом, в полотняной одежде, выкрашенной в зеленый цвет, и все это былостоль натурально, что Санчо слегка струхнул. На фронтоне замка и на всехчетырех его стенах было написано: Замок благонравия. Тут же шли четыремузыканта, превосходно игравшие на рожках и тамбуринах. Танец открылКупидон, затем, проделав две фигуры, он остановил взор на девушке,показавшейся между зубцов замка, прицелился в нее из лука и обратился к нейс такими стихами: Я - могучий бог, царящий В небесах и на земле, Над пучиной вод кипящей И в бездонной адской мгле, Сердце страхом леденящей. Для меня, чью волю тут, Как и всюду, свято чтут, Невозможное возможно, И от века непреложны Мой закон, приказ и суд. Проговорив эти стихи, он пустил стрелу поверх замка и отошел на своеместо. После этого вышел вперед бог Расчета и исполнил две фигуры танца; какже скоро тамбурины смолкли, он заговорил стихами: Купидона я сильнее, Хоть ему всегда готов Помогать в любой затее. Я рождением знатнее И превыше всех богов. Я - Расчет. Мне труд смешон. Без меня ж бесплоден он; Но невеста так собою Хороша, что стать слугою Даже я ей принужден. Тут бог Расчета удалился, и вместо него появилась Поэзия; проделав попримеру предшественников свои две фигуры, она вперила взор в девушку иззамка и сказала: От Поэзии приветы, Госпожа, изволь принять. Я во славу свадьбы этой Не устану сочинять Сладкозвучные сонеты И, коль ты убеждена, Что гостям я не скучна, Твой завидный девам жребий Выше вознесу, чем в небе Вознесла свой серп луна. С этими словами Поэзия возвратилась на свое место, а от группы богаРасчета отделилась Щедрость и, исполнив свои фигуры, заговорила: Щедростью зовут уменье Так вести себя во всем, Чтоб сберечь свое именье И притом не слыть скупцом, Вызывающим презренье. Но, дабы тебя почтить, Я сегодня рада быть Расточительной безмерно: Эта слабость - способ верный Тех, кто любит, отличить. Так же точно выходили и удалялись и все прочие участницы обеих групп:каждая проделывала свои фигуры и читала стихи, из коих некоторые былиграциозны, а некоторые уморительны, в памяти же Дон Кихота (памяти изрядной)остались только вышеприведенные; затем все смешались и начали сплетаться ирасплетаться с отменным изяществом и непринужденностью; Амур же всякий раз,когда проходил возле замка, пускал поверху стрелу, а бог Расчета разбивал остены замка позолоченные копилки. Танцевали довольно долго, наконец богРасчета достал кошель, сделанный из шкурки большого разношерстного кота икак будто бы набитый деньгами, и швырнул его в замок, отчего стены замкараспались и рухнули, а девица осталась без всякого прикрытия и защиты. Тогдак ней со всею своею свитою ринулся бог Расчета и, набросив ей на шею длиннуюзолотую цепь, сделал вид, что намерен схватить ее, поработить и увести вплен, но тут Амур и его присные как будто бы вознамерились ее отбить, идвижения эти проделывались под звуки тамбуринов, все танцевали и исполнялифигуры в такт музыке. Наконец дикари помирили враждующие стороны, с великимпроворством собрали и поставили стенки замка, девица снова заперлась в нем,и на этом танец окончился, и зрители остались им очень довольны. Дон Кихот спросил одну из нимф, кто сочинил я разучил с ними этоттанец. Нимфа ответила, что это одно духовное лицо из их села, - у него, мол,большой талант на такого рода выдумки. - Бьюсь об заклад, - сказал Дон Кихот, - что этот бакалавр или жесвященнослужитель, верно, держит сторону Камачо, а не Басильо, и что у негобольше способностей к сочинению сатир, нежели к церковной службе. Впрочем,он так удачно ввел в свой танец даровитость Басильо и богатство Камачо! Санчо Панса, который слышал весь этот разговор, сказал: - Кто как, а я за Камачо. - Одним словом, - заметил Дон Кихот, - сейчас видно, Санчо, что тымужик, да еще из тех, которые заискивают перед сильными. - Не знаю, перед кем это я заискиваю, - возразил Санчо, - знаю только,что с котлов Басильо никогда мне не снять таких распрекрасных пенок, какие яснял с котлов Камачо. Тут он показал Дон Кихоту кастрюлю с гусями и курами, вытащил однукурицу и, с великим наслаждением и охотою начав уплетать ее, молвил: - А ну его ко всем чертям, этого Басильо, и со всеми его способностями!Сколько имеешь, столько и стоишь, и столько стоишь, сколько имеешь. Мояпокойная бабушка говаривала, что все люди делятся на имущих и неимущих, иона сама предпочитала имущих, а в наше время, государь мой Дон Кихот,богатеям куда привольнее живется, нежели грамотеям, осел, покрытый золотом,лучше оседланного коня. Вот почему я еще раз повторяю, что стою за Камачо: сего котлов можно снять немало пенок, то есть гусей, кур, зайцев и кроликов,а в котлах Басильо дно видать, а на дне если что и есть, так разве однажижа. - Ты кончил свою речь, Санчо? - спросил Дон Кихот. - Должен буду кончить, - отвечал Санчо, - потому вашей милости, каквидно, она не по душе, а если б не это, я бы еще дня три соловьемразливался. - Дай бог, Санчо, чтоб ты онемел, пока я еще жив, - сказал Дон Кихот. - Дела наши таковы, - заметил Санчо, - что я еще при жизни вашеймилости достанусь червям на корм, и тогда, верно уж, совсем онемею и непророню ни единого слова до самого конца света или, по малой мере, доСтрашного суда. - Если бы даже это так и произошло, - возразил Дон Кихот, - все равнотвое молчание, Санчо, не сравнялось бы с тем, что ты уже наговорил, говоришьтеперь и еще наговоришь в своей жизни. Притом гораздо естественнеепредположить, что я умру раньше тебя, вот почему я не могу рассчитывать, чтоты при мне онемеешь хотя бы на то время, когда ты пьешь или спишь, а обольшем я уж и не мечтаю. - По чистой совести скажу вам, сеньор, - объявил Санчо, - на курносуюполагаться не приходится, то есть, разумею, на смерть; для нее что птенецжелторотый, что старец седобородый - все едино, а от нашего священника яслыхал, что она так же часто заглядывает в высокие башни королей, как и вубогие хижины бедняков. Эта госпожа больше любит выказывать свое могущество,нежели стеснительность. Она нимало не привередлива: все ест, ничем небрезгует и набивает суму людьми всех возрастов и званий. Она не из тех жниц,которые любят вздремнуть в полдень: она всякий час жнет и притом любую траву- и зеленую и сухую, и, поди, не разжевывает, а прямо так жрет и глотает чтони попало, потому она голодная, как собака, и никогда не наедается досыта, ихоть у нее брюха нет, а все-таки можно подумать, что у нее водянка, потомуона с такой жадностью выцеживает жизнь изо всех живущих на свете, словно этоковш холодной воды. - Остановись, Санчо, - прервал его тут Дон Кихот. - Держись на этойвысоте и не падай, - признаться, то, что ты так по-деревенски просто сказало смерти, мог бы сказать лучший проповедник. Говорю тебе, Санчо: если б кдобрым твоим наклонностям присовокупить остроту ума, то тебе оставалось бытолько взять кафедру под мышку и пойти пленять свет проповедническим своимискусством. - Живи по правде - вот самая лучшая проповедь, а другого богословия яне знаю, - объявил Санчо. - Никакого другого богословия тебе и не нужно, - заметил Дон Кихот, -но только вот чего я не могу уразуметь и постигнуть: коли начало мудрости -страх господень, то откуда же у тебя такие познания, если ты любой ящерицыбоишься больше, чем господа бога? - Судите, сеньор, о делах вашего рыцарства и не беритесь судить о чужойпугливости и чужой храбрости, - отрезал Санчо, - по части страха божия якого хотите за пояс заткну. Засим позвольте мне, ваша милость, полакомитьсяэтими самыми пеночками, а все остальное есть празднословие, за которое с насна том свете спросят. И, сказавши это, он с такою беззаветною отвагою ринулся на приступкастрюли, что, глядя на него, загорелся отвагой и Дон Кихот и, без сомнения,оказал бы ему поддержку, но этому помешали некоторые обстоятельства, о коихпридется рассказать дальше. 1 "Разговорный" танец - пантомима, сопровождаемая танцами и пением.ГЛАВА XXI,
в коей продолжается свадьба Камачо и происходят другие занятные события В то время как Дон Кихот и Санчо вели между собой разговор, приведенныйв главе предыдущей, послышались громкие голоса и великий шум; подняли жеэтот шум и крик поселяне, прибывшие сюда на кобылицах; теперь они во весьдух мчались навстречу новобрачным, которые с толпою музыкантов и затейниковприближались в сопровождении священника, родни и наиболее именитых жителейокружных селений, и на всех участниках этого шествия были праздничныенаряды. Как скоро Санчо увидел невесту, то воскликнул: - Истинный бог, одета она не по-деревенски, а как столичная модница!Верное слово, на ней не патены {1}, а, если только глаза меня не обманывают,дорогие кораллы, и не куэнское зеленое сукнишко, а самолучший бархат! Абелая оторочка, думаете, из простого полота? Ан нет - ей-ей, из атласа! Аперстни, скажете, гагатовые? Черта с два, пропади я пропадом, коли это незолотые колечки, да еще какие золотые-то, с жемчужинами, белыми, ровнопростокваша; каждая такая жемчужина дороже глаза. А волосы-то, мать честная!Если только они не накладные, то я таких длинных и таких золотистых отродясьне видывал. А ну-ка попробуйте найдите изъян в стройном ее стане! Да ведьэто же ни дать ни взять пальма, у которой ветки осыпаны финиками, а нафиники смахивают все эти финтифлюшки, что в волосах у нее и на шее. Клянусьспасением души, это девка бедовая, - такая нигде не пропадет. Дон Кихота насмешила эта деревенская манера хвалить, однако ж и онпришел к заключению, что, не считая его госпожи Дульсинеи Тобосской, онникогда еще не видел подобной красавицы. Легкая бледность покрывала лицопрекрасной Китерии - должно полагать, оттого, что она, как все невесты,убиралась к венцу и плохо спала эту ночь. Шествие направилось к сооруженномунеподалеку, на этой же самой лужайке, и украшенному ветками и крытомуковрами помосту, где надлежало быть венчанию и откуда можно было смотреть наигры и танцы; и только все приблизились к помосту, как сзади послышалсягромкий голос, произнесший такие слова: - Остановитесь, люди торопкие и опрометчивые! При звуках этого голоса и при этих словах все повернули голову иувидели, что слова эти произнес мужчина в черном камзоле с шелковыми,по-видимому, нашивками в виде языков пламени. На голове у него (как этовскоре заметили) был траурный венок из ветвей кипариса, опирался он надлинный посох. Едва он приблизился, все узнали в нем молодца Басильо и,почуяв, что его появление в такую минуту предвещает недоброе, замерли вожидании, не постигая, к чему ведут эти выкрики и слова. Наконец, выбившийся из сил и запыхавшийся, он остановился прямо противмолодых, воткнул в землю' посох с наконечником из стали, побледнел, обратил,взор на Китерию и заговорил хриплым и прерывающимся голосом: - Тебе хорошо известно, жестокосердная Китерия, что по законам святойверы, которую мы исповедуем, ты, покуда я жив, ни за кого выйти замуж невластна. Вместе с тем для тебя не составляет тайны, что в ожидании той поры,когда время и собственные мои усилия упрочат наконец мое благосостояние, япродолжал соблюдать приличия, чести твоей подобающие, ты же, нарушив свойдолг по отношению к доброму моему намерению, желаешь отдать себя враспоряжение другого, хотя должна принадлежать мне, - в распоряжениечеловека, который настолько богат, что даже счастье, а не только земныеблага, может себе купить. И вот, дабы счастье его было полным (хотя я и недумаю, чтобы он его заслуживал, но, видно, так уж угодно небу), я своимисобственными руками устраню препоны и затруднения, мешающие его счастью, иуйду прочь с дороги. Много лет здравствовать богатому Камачо сбесчувственною Китерией, и да умрет бедняк Басильо, коего свела в могилубедность, подрезавшая крылья его блаженству! С этими словами Басильо схватился за воткнутый в землю посох, послечего нижняя его часть осталась в земле, и тут оказалось, что это - ножны, ав ножнах спрятана короткая шпага; воткнув же в землю один конец шпаги,представлявший собой ее рукоять, Басильо с безумною стремительностью инепреклонною решимостью бросился на острие, мгновение спустя окровавленноестальное лезвие вошло в него до половины и пронзило насквозь, и несчастный,проколотый собственным своим оружием, обливаясь кровью, распростерся наземле. Злая доля Басильо и происшедший с ним прискорбный случай тронули сердцаего друзей, и они тотчас поспешили ему на помощь; Дон Кихот, оставивРосинанта, также бросился к нему, поднял его на руки и удостоверился, что онеле дышит. Хотели было извлечь шпагу, однако ж священник, при семприсутствовавший, сказал, чтобы до исповеди не извлекали, а то, мол, еслиизвлечь, Басильо сейчас же испустит дух. Между тем Басильо стал подаватьпризнаки жизни и произнес голосом жалобным и слабым: - Если б ты пожелала, бессердечная Китерия, в смертный мой час отдатьмне свою руку в знак согласия стать моею женою, я умер бы с мыслью о том,что безрассудство мое имеет оправдание, ибо благодаря ему я достигнулблаженства быть твоим. На это священник сказал Басильо, что ему должно помышлять о спасениидуши, а не о плотских прихотях, и горячо молить бога простить ему его грехии отчаянный его шаг. Басильо объявил, что ни за что не станетисповедоваться, покуда Китерия не отдаст ему своей руки, ибо только этарадость укрепит, дескать, волю его и подаст ему силы к исповеди. Дон Кихот, услышав слова раненого, громко объявил, что просьба еговполне законна и разумна и к тому же легко исполнима и что если сеньорКамачо вступит в брак с сеньорой Китерией как со вдовою доблестного Басильо,то он будет пользоваться таким же уважением, как если бы принял ее из рукотца: - Сейчас требуется лишь сказать "да", и выговорить это слово невесту ник чему не обязывает, оттого что для жениха брачною постелью явится могила. Камачо все это слышал, и все это приводило его в такое недоумение исмущение, что он не знал, как быть и что отвечать; однако ж друзья Басильостоль упорно добивались его согласия на то, чтобы Китерия отдала умирающемуруку, а иначе, мол, Басильо, безутешным отойдя в мир иной, погубит своюдушу, что в конце концов уговорили, а вернее, принудили его объявить, чтоесли Китерия согласна, то он противиться не станет, ибо исполнение егожеланий будет отдалено лишь на мгновенье. Тут все подбежали к Китерии и кто мольбами, кто слезами, кто вескимидоводами попытались убедить ее отдать руку бедному Басильо, она же казаласьбесчувственнее самого мрамора и недвижнее статуи и, по-видимому, не знала,что говорить, да и не могла и не хотела держать ответ, и так бы и неответила, когда бы священник ей не сказал, что надобно решаться, ибо уБасильо душа уже расстается с телом, и что неопределенности этой пораположить конец. Тогда прекрасная Китерия, ни слова не говоря, смятенная, повиду печальная и томимая раскаянием, направилась к Басильо, а тот, ужезакатив глаза, дышал прерывисто и часто, шептал еле слышно имя Китерии и повсем признакам собирался умереть как язычник, а не как христианин. Китерияприблизилась к нему, опустилась на колени и без слов, знаками попросила егопротянуть ей руку. Басильо открыл глаза и, глядя на нее в упор, молвил: - О Китерия! Ты пришла доказать, сколь ты сострадательна, в тот миг,когда сострадание твое явится для меня ножом, пресекающим жизнь мою, ибо яне в силах наслаждаться блаженством, которое мне доставляет мысль, что ятвой избранник, как не в силах я прекратить мои мучения, ибо зловещая теньсмерти поспешно заволакивает мне очи. Об одном я молю тебя, о роковая звездамоя: если ты просишь у меня руку и желаешь отдать мне свою, то пусть этобудет не из милости и не для того, чтобы снова ввести меня в обман, - нет,признай и объяви, что ты добровольно протягиваешь мне ее как законномусвоему супругу, ибо нехорошо в такую минуту меня обманывать и притворятьсяпередо мной, меж тем как я всегда был с тобой правдив до конца. Произнося эти слова, он неоднократно лишался чувств, и окружающиеопасались, что еще один такой обморок - и он отдаст богу душу. Китерия, всявоплощенная скромность и стыдливость, вложила правую свою руку в рукуБасильо и сказала: - Никакая сила в мире не могла бы сломить мою волю. Итак, я вполнедобровольно отдаю тебе руку в знак согласия стать законною твоею супругою ипринимаю твою, если только ты мне ее отдаешь по собственному желанию ирассудок твой не приведен в смятение и расстройство тем бедствием, котороеты терпишь через поспешное свое решение. - Я отдаю тебе свою руку, - отвечал Басильо, - не будучи ни смятенным,ни помешанным, но в том здравом уме, которым небу угодно было меня наделить,и вот таким я отдаюсь и вверяюсь тебе как твой супруг. - А я - как твоя супруга, - подхватила Китерия, - все равно, проживешьли ты много лет, или же тебя из моих объятий перенесут в могилу. - Для тяжелораненого этот парень слишком много разговаривает, - заметилтут Санчо Панса, - скажите ему, чтоб он прекратил объяснения в любви, пустьлучше о душе подумает: мне сдается, что она у него не желает расставаться стелом, а все вертится на языке. Итак, Басильо и Китерия взяли друг друга за руки, а священник,растроганный до слез, благословил их и стал молиться о упокоении душиновобрачного, новобрачный же, как скоро получил благословение, с неожиданноюлегкостью вскочил и с необычайною быстротою извлек шпагу, для которойножнами являлось его собственное тело. Все присутствовавшие подивилисьэтому, а иные, отличавшиеся не столько сметливостью, сколько простодушием,стали громко кричать: - Чудо! Чудо! Однако ж Басильо объявил: - Не "чудо, чудо", а хитрость, хитрость! Священник, растерянный и сбитый с толку, бросился к нему и, пощупавобеими руками рану, обнаружил, что лезвие прошло не через мякоть и ребра, ачерез железную трубочку, в этом месте искусно прилаженную и наполненнуюкровью, которая, как потом выяснилось, не сворачивалась, оттого что былаособым образом изготовлена. В конце концов священник, Камачо и почти всеприсутствовавшие догадались, что их одурачили и провели за нос. Невестушутка эта, по-видимому, не огорчила, - напротив, услышав разговоры, что бракее совершился обманным путем и потому не может считаться действительным, онаобъявила, что не берет своего слова назад, из чего все вывели заключение,что Китерия и Басильо сами все это замыслили и были друг с дружкою взаговоре; Камачо же и его свидетели рассвирепели и, решившись применитьоружие, дабы отомстить сопернику, обнажили множество шпаг и ринулись наБасильо, однако в то же мгновение в защиту Басильо было обнажено почтистолько же шпаг, и сам Дон Кихот верхом на коне, с копьем в руках и какможно лучше заградившись щитом, проложил себе дорогу и выехал вперед. Санчо,которого такие нехорошие дела никогда не радовали и не забавляли, укрылсяпод сенью котлов, с которых он только что снял смачные пенки, ибо он былуверен, что это место свято и должно внушать к себе благоговение. Дон Кихотмежду тем громким голосом заговорил: - Остановитесь, сеньоры, остановитесь! Никто не вправе мстить за обиды,чинимые нам любовью. Примите в рассуждение, что любовь и война - это одно ито же, и подобно как на войне прибегать к хитростям и ловушкам, дабы одолетьврага, признается за вещь вполне дозволенную и обыкновенную, так и всхватках и состязаниях любовных допускается прибегать к плутням и подвохамдля достижения желанной цели, если только они не унижают и не позорятпредмета страсти. Китерия была суждена Басильо, а Басильо - Китерии: таковобыло правое и благоприятное решение небес. Камачо богат, и то, что емуприглянется, он может купить где, когда и как ему вздумается. У Басильо же,как говорится, одна-единственная овечка, и никто не властен отнять ее унего, как бы ни был он могуществен, ибо что бог сочетал, того человек да неразлучает, а кто пытается это сделать, тому прежде надлежит изведать остриемоего копья. И тут он с такой силой и ловкостью начал размахивать своим копьецом,что навел страх на всех, кто его не знал; и так глубоко запало в душу Камачопренебрежение, выказанное к нему Китерией, что он мгновенно выкинул ее изсердца, и потому увещания священника, человека рассудительного идобропорядочного, возымели успех и подействовали на Камачо и его сторонниковтаким образом, что они смирились и успокоились, в знак чего вложили шпаги внеясны, и теперь они уже не столько порицали Басильо за его хитроумие,сколько Китерию за ее нестойкость; Камачо же рассудил, что если Китерия ещев девушках любила Басильо, то она и выйдя замуж продолжала бы его любить ичто ему, Камачо, должно благодарить бога за то, что он лишился Китерии, нони в коем случае не роптать. Как же скоро Камачо и вся его дружина утешились и смирились, тоуспокоилась и дружина Басильо, а богач Камачо, чтобы показать, что он несердится на шутку и не придает ей значения, вознамерился продолжать веселье,как если б это в самом деле была его свадьба, однако ж Басильо, его невестаи все их приверженцы не пожелали на этих празднествах присутствовать иотправились в селение, где жил Басильо, ибо и у бедняков, если только онилюди добродетельные и благоразумные, находятся друзья, которые ихсопровождают, почитают и защищают, подобно как у богачей всегда находятсяльстецы и прихвостни. Дружина Басильо пригласила к себе и Дон Кихота, ибо нашла, что эточеловек достойный и отнюдь не робкого десятка. Один лишь Санчо пал духом,убедившись, что ему не бывать на роскошном праздничном пиру у Камачо,каковой пир, кстати сказать, зашел потом за ночь; по сему случаю, удрученныйи унылый, следовал он за своим господином и за всей компанией Басильо,покидая котлы египетские {2}, коих образ он, однако, уносил в душе, пенкиже, увозимые им с собою в кастрюле, пенки, с которыми он почти справился икоторые почти прикончил, олицетворяли для него все великолепие и изобилиеутраченных благ; и так, задумчивый и хмурый, хотя и не голодный, верхом насером двигался он вослед за Росинантом. 1 Патены - четырехугольные или круглые металлические пластинки сизображением святого, служившие украшением крестьянок. 2 Котлы египетские. - Согласно библейскому преданию, евреи,находившиеся в Египте в рабстве и получавшие скудную пищу в "котлахегипетских", очутившись в пустыне, пожалели о том, что покинули Египет, гдеим все же не угрожала голодная смерть.ГЛАВА XXII,
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |
| Частина І. ЗАГАЛЬНА ПАТОЛОГІЯ 22 страница | | | Частина І. ЗАГАЛЬНА ПАТОЛОГІЯ 24 страница |