Дані для виконання завдання.

Дата добавления: 2015-09-18; просмотров: 539

Образ Христа и богатая символическая палитра, сконцентрированная во­круг Его личности, позволяют провести немало аналогий с процессом индивидуации. Действительно, внимательное исследование христианского мифа в свете аналитической психологии неизбежно приводит к заключе­нию о том, что основной символ христианства состоит в поиске индивидуации.

Уникальность мифа об Иисусе Христе состоит в утверждении парадок­сальной двойственности Его природы. Он—Бог, но Он и человек. Как Иисус он является человеком, который живет в определенную историчес­кую эпоху, ограниченную временем и пространством. Как Христос он—"по­мазанник Божий", царь, Логос, изначально существовавший за пределами времени и пространства, вечное божество. С психологической точки зре­ния это означает, что Христос одновременно символизирует и Самость, и идеальное эго. Юнг подробно исследовал идею Христа как символа Самости. Обстоятельства рождения Христа, его чудотворство, различные изображе­ния "царства небесного", второе имя "Сын Человеческий", отождествляю­щее Христа с первозданным Антропосом или первочеловеком, окружаю­щие его символы всеобщности, к числу которых относятся четверо евангелистов, двенадцать учеников, "альфа и омега" и символизм креста—все это относится к феноменологии Самости. Хотя Юнг и высказал несколько интересных замечаний по этому предмету, он никогда подробно не ос­танавливался на идее Христа как символа эго. В этой главе я попытаюсь вкратце рассмотреть этот предмет. Следует отметить, что мои замечания являются лишь предварительными указаниями к будущей психологии христианского мифа.

Природа исторического Христа всегда составляла проблему для уче­ных и теологов. В евангельских рассказах личностный элемент и архетипический образ настолько тесно переплетаются, что почти невозможно установить между ними различие. И, тем не менее, несмотря на неопреде­ленность деталей, в Евангелиях раскрывается вполне определенная исто­рическая личность с удивительной психологической интуицией. По-види­мому, Иисус был незаконнорожденным ребенком. В нем, несомненно, проявились характерные особенности индивида, который не имел лич­ного отца. Когда отсутствует личный отец, и особенно когда он абсолют­но неизвестен, как это нередко бывает с незаконнорожденными детьми, тогда отсутствует и слой личностного опыта, выполняющего роль посред­ника между эго и нуминозным образом архетипического отца. В психике остается своего рода прореха, через которую проникают мощные архетипические содержания коллективного бессознательного. Такое состояние чревато серьезными опасностями. Динамические силы бессознательного могут поработить эго, вызывая дезориентацию и потерю связи с внешней реальностью. Если же эго способно преодолеть опасность, тогда "проре­ха в психическом" превращается в окно, позволяющее заглянуть в глубины бытия.

По-видимому, Иисус соответствует вышеприведенному описанию. Он поддерживал непосредственную связь с небесным (архетипическим) отцом и описал природу царства небесного (архетипической психики), ис­пользуя множество ярких символических образов. Из его проповедей яв­ствует, что он глубоко сознавал реальность психического. В отличие от За­кона Моисея, который признавал только реальность деяний, Иисус признавал реальность внутренних психических состояний. Например:

"Вы слышали, что сказано древними: "Не убивай; кто же убьет, подлежит суду". А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду...'м Кроме того:

"Вы слышали, что сказано древними: "Не прелюбодействуй". А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодей­ствовал с нею в сердце своем".

Эти фрагменты имеют важное психологическое значение. Они отра­жают переход от незрелой бихевиористской психологии к такой психо­логии, в которой учитывается реальность психического как такового, без конкретных деяний.

В евангельских рассказах содержится немало и других важных психо­логических открытий. За две тысячи лет до появления глубинной психоло­гии Иисус сформулировал концепцию психологической проекции: "И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазене чувствуешь?"

Он сознавал опасность психического отождествления с родителями и семьей. В настоящее время аналитики все еще встречают ссылки на ветхозаветную заповедь о необходимости чтить отца и мать своих как оправдание состояния бессознательной идентичности с родителями. Иисус достаточно ясно высказался по этому вопросу:

"Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч; ибо я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку домашние его".

Враги человеку— домашние его, потому что он наиболее склонен к бессознательной идентификации с теми, кто ему наиболее близок. Та­кие идентификации подлежат устранению, так как сознание полной отъединенности составляет предварительное условие индивидуации.

Разделяющий аспект того, что олицетворяет Иисус, более ясно выражен в высказывании, записанном в гностическом "Евангелии от Фомы": "17. Иисус говорит: "Люди думают, что Я пришел принести мир на землю. Но они не знают, что Я пришел принести на землю разлад, огонь, меч, войну. Действительно, если в доме находятся пятеро (человек), они станут трое против двоих и двое против троих—отец против сына и сын против отца—и станут они отъединенными".

В конце этого фрагмента ясно выражена цель провоцирования разлада. Она состоит в достижении отъединенности, независимого существования индивида. Такое состояние достигается только через отъединение от бес­сознательной идентификации с другими. На начальных стадиях отъединение (сепарация) воспринимается как проявление враждебности и тягостного несогласия. Объектами бессознательной идентификации чаще всего становятся родители и семья. Из них Иисус особо выделяет отца:

"И отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который

на небесах".

Родители только потому имеют власть над взрослыми детьми, что дети продолжают проецировать архетипических родителей на своих личных ро­дителей. Заповедь "отцом себе не называйте никого на земле" предполагает устранение всех проекций отцовского архетипа и обнаружение его во вну­треннем мире индивида. Иисус требует верности Самости, которая выхо­дит за пределы верности любым личным родственным связям:

"Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не бе­рет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня". Здесь содержатся истоки идеи подражания Христу, идеальному чело­веку (эго), жизнь которого составляет образец, достойный подражания. Эта идея содержится в Евангелии от Матфея (16:24-26): "Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и сле­дуй за Мною; ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто по­теряет душу свою ради Меня, тот обретет ее; какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?"' Для правильной передачи смысла переводчики были вынуждены пере­вести одно и то же слово двумя различными терминами: "душа" и "ис­тинная душа". Если воспользоваться психологической терминологией, тогда фразу можно перевести следующим образом: "...кто потеряет эго свое ради меня, тот обретет Самость".

С психологической точки зрения, крест можно рассматривать как судьбу Христа, модель его уникальной жизни, которую необходимо реализовать. Заповедь "возьми крест свой" предполагает признание и сознательную реализацию индивидом своей модели целостности. Попытка буквального и конкретного подражания Христу свидетельствует о наличии в понимании символа конкретистского заблуждения. С символической точки зрения, жизнь Христа служит парадигмой, которую необходимо рассматривать в контексте уникальной реальности самого индивида. Она не есть не­что, достойное рабского подражания. Юнг достаточно ясно высказался по этому предмету:

"Мы, протестанты, рано или поздно сталкиваемся с вопросом: как долж­но понимать "подражание Христу",—в том смысле, что мы обязаны копировать Его жизнь и, если можно так выразиться, прикрываться Его стигматами, или в более глубоком смысле, т.е. что мы должны про­жить свои собственные жизни столь же искренне, как он прожил свою жизнь во всей ее индивидуальной уникальности? Весьма непросто прожить свою жизнь по модели жизни Христа, но неизмеримо труднее прожить свою жизнь столь же искренне, как Христос прожил свою".