Глава первая Змеи Рё сакивинки 7 страница

Дата добавления: 2015-09-18; просмотров: 577

Поздним апрельским вечером 1972 г. я приземлился в международном аэропорту Панамы Токумен. Как это было принято в те времена, мы с несколькими менеджерами взяли одно такси и, так как я говорил по-испански, мне пришлось сесть на переднее сиденье.

Я безучастно смотрел вперёд через ветровое стекло такси. Сквозь дождь фары высветили большой придорожный плакат с портретом красивого мужчины с густыми бровями и горящими глазами. Один край его шляпы был лихо заломлен. Я узнал нынешнего любимца Панамы Омара Торрихоса.

Я подготовился к этой поездке на свой обычный манер, посещая секцию указателей Бостонской публичной библиотеки.

Я знал, что одной из причин популярности Торрихоса у населения было то, что он был твёрд в защите панамского самоуправления и требованиях суверенитета над Панамским Каналом. Он был убеждён, что под его руководством страна избежит позорных ловушек, нередких в её истории.

Панама была частью Колумбии, когда французский инженер Фердинанд де Лесспес, руководивший в своё время строительством Суэцкого канала, решил построить через центрально-американский перешеек канал, соединяющий Атлантический океан с Тихим.

Начиная с 1881 г. французы приложили массу усилий, которые опрокидывались многочисленными катастрофами. Наконец, в 1891 г. строительство было закончено с огромными убытками — но воодушевило Теодора Рузвельта.

В самом начале двадцатого столетия Соединенные Штаты потребовали, чтобы Колумбия подписала соглашение, передающее перешеек Северо-Американскому консорциуму. Колумбия отказалась.

В 1903 г. президент Рузвельт послал к Каналу военный корабль «Нэшвилл». Американские солдаты высадились на берег, захватили и убили популярного командующего местной милицией и объявили независимость Панамы.

Было приведено к власти марионеточное правительство, которое и подписало первое Соглашение по Каналу, которое устанавливало американскую зону с обеих сторон будущего водного пути, легализовав тем самым американское военное вмешательство и предоставив Вашингтону реальный контроль над только что образовавшейся «независимой» страной.

Любопытно, что Соглашение было подписано госсекретарём США Хэем и французским инженером Буно-Варильей, участвовавшим в строительстве, и в его подписании не участвовал ни один панамец.

В сущности, сделкой, заключённой между американцем и французом, Панаму вынудили отделиться от Колумбии, чтобы служить Соединённым Штатам — пророческое и многообещающее начало.

Более полувека Панамой управлял олигархат из нескольких богатых семей, тесно связанных с Вашингтоном. Они были диктаторами правого толка, которые предпринимали все меры для обеспечения американских интересов.

В обычай всех латиноамериканских диктаторов, которые ассоциировали себя с Вашингтоном, входило подавление любых национальных движений, имевших привкус социализма.

Они также поддерживали ЦРУ и АНБ повсюду в полушарии и поддерживали интересы крупных американских корпораций типа рокфеллеровской «Standard Oil» или «United Fruit Company» (которая приобретена Дж. Бушем).

Подобная поддержка правительством американских интересов, очевидно, никоим образом не улучшала жизнь людей, живущих в ужасной нищете и практически в рабстве у американских корпораций.

В награду за поддержку американские военные не менее десятка раз вставали на защиту правящих панамских семейств в период с провозглашения независимости Панамы по 1968 г.

Лишь в этом году, когда я был ещё добровольцем Корпуса Мира в Эквадоре, в результате успешного переворота был свергнут последний из диктаторов Арнульфо Ариас, и главой государства стал Омар Торрихос, хотя он и не принимал активного участия в путче.

Торрихос пользовался большим авторитетом у среднего и нижнего слоёв населения. Сам он вырос в небольшом городке Сантьяго, где его родители преподавали в школе.

Он быстро сделал карьеру в панамской Национальной гвардии, основном роде войск страны, пользовавшемся в 1960-х годах все увеличивавшейся поддержкой беднейшего населения.

Торрихос сделал себе репутацию и имя на внимании к нуждам угнетённых. Он появлялся на улицах трущоб, куда не совал носа ни один политик, помогал безработным найти работу и часто жертвовал собственные небольшие деньги семьям, пострадавшим в результате болезни или какой-либо трагедии.

Его любовь к жизни и сострадание к людям стали известны далеко за пределами Панамы. Он превращал страну в приют для беженцев с обеих сторон политического забора — от левых противников Пиночета до антикастровских правых партизан.

Многие видели в нём посланца мира и эта слава разнеслась о нём по всему полушарию. Он также завоевал репутацию миротворца в конфликтах, раздиравших так много латиноамериканских стран — Гондурас, Гватемалу, Сальвадор, Никарагуа, Кубу, Колумбию, Перу, Аргентину, Чили и Парагвай.

Его маленькая двухмиллионная страна послужила примером социальных реформ для самых разнообразных политиков — от перестройщиков в Советском Союзе до исламских лидеров, подобных Муаммару Каддафи.

В свой первый вечер в Панаме, на остановке у светофора, глядя сквозь шумные качающиеся дворники ветрового стекла, я был очарован этим человеком, улыбающимся мне с придорожного плаката — красивым, обаятельным и отважным.

Из своих штудий в Бостонской публичной библиотеке я знал, что у него есть твёрдые убеждения. Впервые в своей истории Панама перестала быть чьей-либо марионеткой, даже вашингтонской.

Торрихос никогда не поддавался соблазнам из Москвы или Пекина, он верил в социальные реформы и в помощь беднякам, но не защищал коммунизм. В отличие от Кастро, Торрихос решил освободиться от Соединённых Штатов, не становясь союзником их врагов.

В каком-то из журналов в Бостонской публичке я наткнулся на статью, которая восхваляла Торрихоса, как человека, который мог бы изменить историю обеих Америк, сломав долгую традицию доминирования Соединённых Штатов.

Автор начинал с «Манифеста судьбы» — доктрины, популярной среди многих американцев в 1840-х гг. и утверждавшей, что завоевание Северной Америки было предопределено свыше, что уничтожение индейцев, лесов, бизонов, осушение болот и повороты рек, развитие экономики, основанной на эксплуатации людей и природных богатств, суть воля Божья.

Статья подтолкнула меня к размышлениям об отношении моей страны к миру.

Доктрина Монро, впервые изложенная президентом Джеймсом Монро в 1823 г., развитием которой стал «Манифест судьбы», использовалась в 1850-60-х гг. для обоснования специальных прав США на всё полушарие, включая право вторжения в любую страну Центральной и Южной Америки, осмелившуюся противостоять политике Соединённых Штатов.

Тедди Рузвельт использовал доктрину Монро для оправдания американской интервенции в Доминиканскую республику, Венесуэлу, в ходе «освобождения» Панамы от Колумбии.

Вереница последующих американских президентов — Тафт, Вильсон и Франклин Рузвельт — опирались на неё для расширения панамериканских действий вплоть до конца Второй Мировой войны.

Для распространения этой концепции на страны всего мира, включая Вьетнам и Индонезию, во второй половине двадцатого столетия Соединённые Штаты воспользовались коммунистической угрозой.

Ныне, казалось, лишь один человек стоял на пути Вашингтона. Я знал, что он не первый — лидеры вроде Кастро и Альенде появились до него — но Торрихос единственный не прибегал к коммунистической идеологии и не утверждал, что его движение является революцией.

Он просто говорил, что у Панамы есть собственные права — на суверенитет своего народа над своей землёй, водой, разделившей её надвое — и что эти права столь же естественны, как и права, дарованные Господом Соединённым Штатам.

Торрихос также протестовал против размещения в Зоне Канала Американской Школы и Учебного центра военных действий в тропиках Южного командования США.

Многие годы Соединённые Штаты приглашали отпрысков диктаторов и военных правителей всей Латинской Америки обучаться в этих заведениях — самых лучших и наиболее оснащённых во всей Америке за пределами США.

Там их обучали навыкам тайных операций и полицейской деятельности наравне с военной тактикой, которую они использовали для борьбы с коммунизмом и защиты своих собственных активов и активов нефтяных корпораций.

Они также получали возможность обзавестись связями в высших эшелонах американского руководства

Латиноамериканцы ненавидели эти заведения — за исключением единиц богачей, которым они были нужны.

В них, как известно, обучались праворадикальные эскадроны смерти и палачи, насадившие тоталитарные режимы во множестве стран.

Торрихос ясно давал понять — он против нахождения этих заведений в границах Панамы — и что он включает Зону Канала в эти границы.

Глядя на мужественного генерала на придорожном плакате и читая надпись ниже его лица — «Идеал Омара — свобода, и не изобретена ещё ракета для уничтожения идеалов!» — я почувствовал дрожь в спине.

Я понимал, что беды Панамы далеки от завершения в двадцатом веке и что Торрихос живёт в трудное и, возможно, даже трагическое время.

Тропический ливень бушевал за ветровым стеклом, светофор сменился на зелёный и водитель посигналил автомобилю впереди нас. Я размышлял о своём собственном положении.

Меня послали в Панаму для завершения того, что должно было стать по-настоящему первым всесторонним генеральным планом развития, выполненным MAIN.

Этот план позволил бы Всемирному банку, Межамериканскому Банку Развития и USAID обосновать миллиардные инвестиции в энергетику, транспорт и сельское хозяйство этой крошечной и очень важной страны.

И, конечно же, был средством навсегда повязать Панаму долгами и вернуть её в положение марионетки.

Пока такси мчалось сквозь ночь, пароксизмы вины душили меня, но я давил их. Чего мне беспокоиться? Я сделал свой выбор на Яве, продал свою душу и теперь имел решающую возможность в своей жизни. Я разом мог стать богатым, знаменитым и влиятельным человеком.