Глава седьмая Крабовые собаки и птицы-плотники

Дата добавления: 2015-09-18; просмотров: 568

Как главный экономист я не только отвечал за департамент в MAIN и экономическую часть наших проектов по всему миру, но в мои обязанности входило также отслеживание современных экономических тенденций и теорий.

Начало 1970-х гг. стало временем главных изменений в международной экономике.

В 1960-х гг. группа стран организовала ОПЕК, картель нефтедобывающих стран, в значительной степени, для защиты от могущественных нефтеперерабатывающих корпораций.

Иран также был одним из основных факторов. Даже притом, что шах сохранил своё положение, а возможно, и жизнь, благодаря тайному вмешательству Соединённых Штатов в борьбе с Моссадеком — и вероятно, даже вследствие этого факта — шах остро осознавал, что судьба может повернуться против него в любое время.

Главы других нефтедобывающих стран разделяли это понимание и страх за свою судьбу.

Они также знали, что основные международные нефтяные компании, известные, как Семь Сестёр, сотрудничают между собой в поддержании нефтяных цен на нужном уровне — и, следовательно, в понижении доходов нефтедобывающих стран — в целях увеличения собственных сверхприбылей.

ОПЕК была создана, чтобы нанести ответный удар.

Это всё вышло на передний план, когда в начале 1970-х ОПЕК поставила индустриальных гигантов на колени.

Серия согласованных действий, закончившихся нефтяным эмбарго в 1973 г., угрожала экономической катастрофой, сравнимой с Великой Депрессией.

Это был системный шок для экономик развитых стран, о размерах которого начинали догадываться лишь немногие люди.

Нефтяной кризис не мог настичь Соединённые Штаты в более худшее время. Это была нация в раздрае, полная опасений и неуверенности в себе, нестабильная из-за обидного поражения во Вьетнаме и намерения президента уйти в отставку.

Проблемы Никсона не ограничивались Юго-Восточной Азией и Уотергейтом. Он вступил на ту ступеньку, которая ретроспективно будет воспринята, как порог новой эры в мировой политике и экономике. В те дни, казалось, что «крохотные парни», включая страны ОПЕК, начинают брать верх.

Я был воодушевлён событиями в мире. Хотя мой хлеб был намазан маслом от корпоратократии, всё же, некоторой части меня нравилось, когда моих боссов ставили на место.

Я думаю, это немного успокаивало мою совесть. Я видел тень Томаса Пэйна, не участвующего в игре, но подбадривающего ОПЕК.

Ни один из нас не имел представления о степени влияния нефтяного эмбарго в то время, когда оно случилось. У нас, конечно, имелись некоторые теории, но мы не осознавали то, что со временем стало очевидным.

Теперь мы знаем, что темпы роста после нефтяного кризиса составили примерно половину того, что мы имели в 1950-хх и 1960-хх гг. и он имел место на фоне усилившегося инфляционного давления.

Имевшийся рост отличался структурно и не был связан со значительным увеличением числа рабочих мест, поэтому безработица возросла.

Ко всему прочему, международная денежно-кредитная система потерпела огромное потрясение, система фиксированных обменных курсов, преобладавшая с конца Второй Мировой войны по существу рассыпалась.

В это время я часто собирался с друзьями, чтобы обсудить эти проблемы за завтраком или за пивом после работы. Некоторые из них работали на меня — мой штат включал весьма неглупых мужчин и женщин, главным образом, молодых и вольнодумцев по обычным меркам.

Остальные были менеджерами бостонских мозговых центров или профессорами в местных колледжах, а один был помощником конгрессмена. Это были неформальные встречи, и присутствовали на них иногда двое, иногда до дюжины человек. Споры на них велись, бывало, до хрипоты.

Когда я оглядываюсь назад на те дискуссии, мне становится стыдно за то чувство превосходства, которое я часто ощущал. Я не мог поделиться своим знанием.

Мои друзья часто щеголяли своими преимуществами — связями с Бикон Хилл или Вашингтоном, профессорскими званиями или степенями PhD — я мог ответить на это лишь должностью главного экономиста ведущей консалинговой фирмы, путешествовавшего первым классом по всему миру.

Я ведь не мог обсуждать свои личные встречи с людьми, подобными Торрихосу или то, что я знал о способах, которыми мы манипулировали странами на континенте. Это и было источником высокомерия и фрустрации.

Когда мы говорили об источниках могущества «крохотных парней», мне надо было проявлять огромную сдержанность.

Я понимал, что никто из них не мог знать даже в теории о корпоратократии, о её наёмниках ЭКах или о шакалах, придерживаемых на заднем плане для того, чтобы не позволить «крохотным парням» получить контроль над ситуацией.

Я мог лишь ссылаться на примеры Арбенса и Моссадека, а позднее на свергнутого ЦРУ демократически избранного президента Чили Альенде.

В действительности же, я понимал, что хватка глобальной империи лишь усиливается, вопреки воле ОПЕК, и, как я стал подозревать позднее, но не был до конца уверен на самом деле, с помощью ОПЕК.

Наши беседы часто касались сходства между 1970-ми и 1930-ми гг. Последние представляли собой водораздел в международной экономике и методах её исследования, анализа и восприятия.

То десятилетие открыло путь кейнсианству в экономике и идее, что главную роль на ведущих рыках, в обеспечении услуг типа здравоохранения, выплаты пособий по безработице и других форм социального обеспечения должно играть правительство.

Всё дальше уходили старые представления о саморегулировании рынков и о минимальности государственного вмешательства.

Депрессия окончилась Новым Курсом и политикой усиления экономического регулирования, правительственных финансовых манипуляций и расширением фискальной политики.

Кроме того, Депрессия и Вторая Мировая война привела к созданию организаций, подобных Всемирному банку и МВФ, а также, к Генеральному соглашению по тарифам и торговле (ГАТТ).

1960-е гг. стали переходным периодом от неоклассической к кейнсианской экономике. Это произошло при администрациях президентов Кеннеди и Джонсона, и пожалуй, самую ключевую роль в этом сыграл один человек — Роберт Макнамара.

Макнамара был частым гостем на наших дискуссиях, заочным, разумеется. Все мы знали о его стремительном взлёте к популярности, от менеджера по планированию и финансовому анализу в «Ford Motor Company» в 1949 г. до её президента в 1960 г., первого, не принадлежащего к семейству Фордов.

Вскоре после этого Кеннеди назначил его министром обороны.

Макнамара был агрессивным сторонником кейнсианских подходов к управлению и использовал математические модели и статистические подходы для определения требуемых сил, финансирования и пр. при принятии стратегических решений во Вьетнаме.

Его доводы в защиту «агрессивного лидерства» стали пользоваться популярностью не только у правительственных чиновников, но и у топ-менеджеров корпораций.

Они сформировали основу нового философского подхода к обучению в лучших национальных бизнес-школах и привели, в конечном счёте, к появлению новой породы высших администраторов, возглавивших движение к глобальной империи.

Когда мы сидели вокруг стола и обсуждали мировые события, мы особенно восхищались деятельностью Макнамары на посту президента Всемирного банка, который он занял вскоре после отставки с поста министра обороны.

Большинство моих друзей обращали внимание на то, что он символизирует военно-промышленный комплекс. Он занимал высшие посты в крупнейшей корпорации, в правительстве, а теперь в самом могущественном банке мира.

Такое неимоверное нарушение принципов разделения властей поражало их и, пожалуй, я был единственным, кто этому ничуть не удивлялся.

Сейчас я понимаю, что самым огромным и зловещим вкладом Роберта Макнамары в историю было превращение Всемирного банка в агента глобальной империи невиданных масштабов.

Он также создал прецедент. Его способность служить мостиком между основными компонентами корпоратократии была усвоена и развита его преемниками.

Например, Джордж Шульц, бывший секретарём казначейства и председателем Совета по экономической политике при Никсоне, стал после этого президентом «Bechtel», а затем госсекретарём при Рейгане.

Каспар Уайнбергер был вице-президентом и генеральным советником «Bechtel», а затем стал министром обороны при Рейгане.

Ричард Хелмс был директором ЦРУ при Джонсоне и послом в Иране при Никсоне.

Ричард Чейни был министром обороны при Джордже Буше, затем президентом «Halliburton» и сейчас занимает пост вице-президента при Джордже Буше-мл.

Даже президент США Джордж Буш (старший), начинавший, как основатель «Zapata Petroleum Corp.», был американским послом в ООН при Никсоне и Форде и директором ЦРУ при Форде.

Оглядываясь назад, я удивляюсь наивности тех дней. Во многих отношениях мы всё ещё придерживались старинных подходов к строительству империи.

Кермит Рузвельт показал новый путь, свергнув иранского демократа и заменив его деспотом-шахом.

Мы, ЭКи, достигали своего в странах, подобных Индонезии и Эквадору, но Вьетнам был ярким примером того, как быстро можно было вернуться к старым методам.

Нам была нужна Саудовская Аравия, лидер ОПЕК, чтобы изменить ситуацию.