Методичні вказівки.

Дата добавления: 2015-09-19; просмотров: 536

Рем, шатаясь, отошла от Айры. Он не сразу понял, что с ней происходит – мгновенное изменение было незаметным, внутренним, слишком тонким. Как не могут близкие порою увидеть и опознать смертельную болезнь у усталого старика, так Айра не увидел, что поведение Ветивера и всех его сущностей предрекает большие, возможно, страшные перемены.

Рем обратилась Мартой. Женщине явно было плохо, лоб ее блестел испариной, она, отходя на два шага назад и упираясь спиной в колонну, держалась за сердце, тяжело дыша.

– Из меня... Из меня вырывают... – закашлялась она.

Айра, наконец, очнулся и подбежал к ней. В этот момент она сменилась Ветивером, потом снова Рем, затем множество сущностей стало мелькать, как карты в руках профессиональной гадалки. Лица сменяли друг друга почти мгновенно, то или иное могло задержаться на секунду, не больше, и пускай длилось это не долго, Айра успел поразиться, скольких личин Ветивера он никогда не видел. Он даже не подозревал о них. Неужели их... столько?

Ветивер, все еще мельтеша, согнулся, сполз к основанию колонны.

– Что с тобой... с вами? – тревожно спросил Айра, опускаясь рядом.

Ветивер схватил Айру за локоть:

– Открывай врата. Я вижу путь. Меня тянет туда, и если мы не пойдём... Он вырвется.

– Кто – он?..

– Открывай врата!

– Прямо здесь?!

Они все ещё были внутри храма Тысячи Свечей, и Айра не мог представить себе, как тут можно открыть врата, откуда взять их?

– Айра... Ты должен... Создать новый прокол... Ты как-то раз смог. Если ты этого не сделаешь...

Айра выловил в глубине себя грустный, циничный смешок: если он не сделает – то что? Что станется с Ветивером? Не убьёт же его какое-то вырванное... Что там? Сердце?

Другая часть его сострадала Ветиверу. Айра знал, что меняться – больно. И сумасшедшая смена обличий наверняка причиняет Ветиверу страдание. Да и умирать ему будет больно, наверное. Но разве не припасено у него тузов в рукаве и на этот раз? Разве может быть эта смерть окончательной?

Ветивер схватил Айру за ворот, притянул к себе и яростно зашипел на ухо сменяющимися голосами:

– Если оно вырвется, то будет необузданным, будет злым, и пожрет этот город, разгораясь, и те земли, что попадутся ему на пути к цели. Ни один чужой бог не остановит его. Я убивал разумных, чтобы вызвать их богов и забрать их силу, зная, что земли родят еще. Оно будет выжигать саму плоть миров. Выбери из двух зол меня, Айра. Я не могу сейчас... Не могу лукавить.

Айра в смятении слушал его, чувствуя, что верит ему.

– Что нужно делать? – спросил он.

Ветивер выкашлял на подбородок и мантию черно-золотую кровь. Уставился куда-то в невидимую даль глазами пустыми и дикими:

– Я слышу зов... Я не удержу его долго. Ты должен открыть путь. Скорее.

Глаза Ветивера вдруг смягчились, он поднял трясущуюся ладонь, стер со своего лица кровь и ею вывел на лбу и щеках Айры что-то... Какие-то знаки? От этого кожа Айры запылала огнём, словно кровь прожгла её, впившись тысячью тонких игл, отпечаталась на костях черепа.

– Давай, – сказал Ветивер. – Пора начертать собственную дорогу.

Айра поднялся, сжал в руке свой посох и, провертев его мельницей над головой, ударил им об каменный пол.

Сила, направленная и умноженная посохом, вырвалась наружу. Айре не нужно было уже разумом просчитывать все мелочи – он знал, что и как должен делать, и теперь ему оставалось лишь направить верным путем мощь, переплетенную с его собственными чаяниями, страхами и верой. Его посох загорелся белым, засиял и прожег в ткани реальности отверстие с оплавленными раскаленными краями. Айра поддел его нижней оконечностью посоха и, через рычаг, словно разрезая тугую материю ножом, с силой воздел посох вверх, рассекая полутьму светящейся золотой чертой. Еще взмах, второй, третий – в воздухе загорелся объемный рисунок – знак врат.

Айра нагнулся, перекинул руку Ветивера себе через плечо и поднял его на ноги. Теперь они оба стояли перед готовыми распахнуться вратами.

– Открывай, – на выдохе прошептал Ветивер.

Айра вытянул вперед руку с посохом, расположенным параллельно полу, и пошел вперед. Посох на мгновение вспыхнул тем же золотом, что и знак врат, изогнулся, перестроился, образовывая многомерный сложный ключ.

Ключ вошел в разрезы-пазы. Айра повернул руку, поворачивая с нею и ключ, и светящийся рисунок врат, закручивая тем самым в спираль реальность, стающую для них с Ветивером все более призрачной.

Капли звезд хлынули ему в лицо, холод абсолютной пустоты попробовал заморозить его сердце и выесть глаза.

Но мироходец оказался сильней. Тепла его души было достаточно, чтобы насытить межмировые ветра и оставить его самого в живых. Силы его хватило, чтобы идти, и даже чтобы двигаться вперед со скоростью, превышающей скорость мысли. Ветивер указывал путь, а Айра помогал ему не сбиться с этого пути и не сгинуть в бездне.

И чем дальше вела их дорога по темным тропам чужих миров, чем ближе они были к цели, тем четче и ярче Айра ощущал, как просыпается внутри что-то, наполняющее его душу радостью и светом. Чем больше оставляли они позади, тем легче было ему идти. Он ощущал себя все более цельным, его сила росла, он чувствовал, что вскоре движение сквозь абсолютную пустоту не будет стоить ему ничего.

И в миг, когда перед ними возникла стена, непреодолимая для него вчерашнего, невообразимая для него прошлого, невозможная для того, кто не является мироходцем, он с легкостью рассек ее быстрым движением посоха, отрастившего острые лезвия по краям.

Айра шагнул вперед, прочь из пустоты, вытягивая за собой слабеющего Ветивера.

Они вышли из черноты междумирья, как из холодной воды, и оказались на сером берегу некоего моря, по поверхности которого гуляли языки огня. Переливчатое небо застилали тучи, вереницы молний вспыхивали тут и там, возвещая этой реальности о том, что в нее прибыли гости – особенные, редкие гости, из тех, кого приветствует само мироздание.

По правую руку поднималось над горизонтом розоватое солнце. По левую руку можно было увидеть шпили сияющего белого города, раскинувшегося на фоне громадной летучей горы, и над городом этим парило существо, больше всего похожее на одного из тех богов, которых убивал Ветивер в иных мирах.

Айре показалось, что он видел это место раньше. Смутное осознание затеплилось в глубине рассудка, еще слишком слабое, чтобы быть отловленным и опознанным, но достаточно ясное для того, чтобы заставить Айру забеспокоиться, насторожиться и, почему-то, слегка растеряться.

– Что теперь? – спросил он у Ветивера.

Тот тяжело дышал, опираясь на плечо Айры. Ветивера била крупная дрожь.

– Отпусти меня, – сказал он. – Сейчас... сейчас все и случится.

Айра, послушавшись, позволил Ветиверу стоять самому – он покачивался, но не падал.

То, что Айра принял за божество, поворачивалось к ним – это было видно издалека. В силуэте виделась ему белая дева, но Айра не поклялся бы в своей правоте.

В следующий миг Ветивер упал на четвереньки. Он быстро и неправильно обращался в свою драконью форму, его корежило и гнуло, как раненую змею. Не закончив превращения, он словно вывернулся наизнанку. Айра отшатнулся, прикрывая лицо от слишком яркого света, пронзившего все вокруг.

То, что видел он после, не встречалось ему ни в одном из пройденных миров. Сгусток жалящего огня, вырвавшийся из Ветивера, рос, обретая плоть и форму, и, оставляя за собой выжженный след, мчался вперед, к светлому девичьему силуэту вдалеке, зависшему на фоне белого города.

Айра не знал, что будет дальше. Столкнуться ли они в битве? Или этот свет – верный пес, почуявший хозяина? Или они – любовники, разлученные расстоянием и чужой корыстной волей?

Он смотрел вслед стремительно удаляющемуся огню, замерев, очарованный тем, как этот огонь меняется, разрастаясь, устремляясь головою вверх, превращаясь в невообразимое существо с волосами цвета бронзы и золота, лавы, красных закатных туч; как смуглое тело окутывают яркие праздничные одежды – безо всякой скромности и чувства меры яркие, карнавальные, вызывающе-разноцветные, но почему-то подходящие этому существу, как нельзя лучше.

Испепеляя землю мира, в который прибыл, как Ветивер о том и предупреждал, этот воплощенный огонь стремился навстречу белой деве.

Ничто не смогло бы остановить их. И Айра на секунду испугался того, что будет, пусть все еще не знал, чего ему ждать.

Его сердце замерло.

В этот миг двое встретились.

Не было битвы. Не было объятий. Был долгий взгляд и две протянутые руки.

И когда их пальцы соприкоснулись, реальность схлопнулась, белый луч пронзил небо и землю.

В лицо Айре ударил ветер, поднявший пыль, а следующий порыв, показавшийся ураганным, принес нестерпимый жар и заставил его упасть наземь, а затем прокатиться пару метров, едва не выронив из рук посох. Словно океаническая волна в отлив, ветер не давал Айре подняться, прижимал к земле. Айра, пытаясь превозмочь стихию, чувствовал, что ветер этот продувает его насквозь, пронзает сердце, забираясь теплыми, мягкими пальцами в самое нутро. Жар, принесенный вдруг поднявшимся ураганом, был мягок и в то же время нестерпим, он, кажется, выжигал в душе Айры любые остатки зла, обиды и отчаяния. А когда, пересилив ветер, Айра смог подняться, то увидел сидящего на коленях Ветивера, смотрящего вдаль перед собой с лицом грустным и светлым. Ветивер не прикрывал глаз от ветра, проносящего мимо него песок и пепел. Он был очарован тем, что видит.

Айра взглянул туда, куда сморит учитель.

На месте девы с серебристыми волосами и воплощенного огня появилось нечто новое.

И оно приближалось к ним. Или росло?

Казалось, это новое существо займет все небо, заменит собой этот мир.

Айра видел многие красоты и чудеса, мало что могло удивить его. И все же, он не мог не почувствовать, как затрепетало его сердце, словно он, вопреки своему характеру, натуре и разумению, влюблен с первого взгляда. Вот искрятся в свете встающего солнца золотистые волосы, вьющиеся крутыми волнами; вот трепещут на ветру одежды цвета летнего моря, дневного неба, зрелых маков, с широким поясом, будто расшитым звездами; дева разводит в стороны шесть тонких ладоней, белых, словно фарфор, будто хочет объять необъятное; ее мягкое, круглое личико с алыми губами и закрытыми глазами светится спокойствием и теплотой. Айра не разумом, но сердцем понимал, что деве этой открывать глаза не стоит без особых на то причин – выжжет мир, не заметив, но потом будет долго его оплакивать, это точно. Ее саму словно обволакивало сияние – мягкое, нежное, едва заметное, но Айра знал, что это – видение спокойного утреннего моря, это – штиль, и в нем – обещание возможной бури, отголосок шторма, который не стоит звать, если тебе дорога жизнь.

– Роза Ветров, – прошептал Ветивер, но Айра услышал его. – Роза Ветров... Первое Дитя мое, что же я с тобой сделал...

Айра знал, что это и есть – истинное имя золотой девы.

Она застыла над Ветивером и Айрой. Склонившись, накрыла Ветивера ладонями, а затем подняла его к своему лицу.

– Я прощаю тебя, – сказала она, и в голосе ее звенел воплощенный свет. – Я теперь знаю умысел твой. Позволь мне беречь это место так, как хотел ты сам. Я вновь стану стражем Мира Снов, но теперь по воле своей.

– Да будет так, – сказал Ветивер, протягивая дрожащие руки и касаясь ее лица.

В жесте этом увидел Айра любовь и раскаяние.

Дева опустила Ветивера наземь, бережно, медленно, словно понимая, каким хрупким может быть смертное тело в сравнении с нею. А потом в мгновение ока она выцвела из реальности. Появившись где-то далеко на горизонте, обернулась, будто бы напоследок. Айра знал, что не выйдет, но все же он постарался запомнить этот образ – сверкающий, яркий, теплый, образ звездной девы-лета, тающей в рассветной дымке.

А после ее не стало и там.

Айра стоял, колеблясь, держась за посох, пытаясь понять, что же он увидел и услышал.

И вдруг, вместо озарения, он почувствовал смутную тревогу. Словно в тот миг, что Роза Ветров растаяла в рассветных лучах, внутри него пробудилось нечто... нечто чужое и темное. Айра, не зная, что это, одновременно попытался обуздать его. Нет, не плач, не радость и не смех это были. Что-то рвалось наружу, пытаясь просочиться множеством путей, но Айра, чувствуя в нем злость и ярость, не давал ему воли, противясь изо всех сил.

– Что... что-то теперь рвется и из меня, – сказал он, держась за грудь. – Но я ведь... ничего такого не...

И в следующий миг память нахлынула на него. Он вспомнил свое имя. Истинное имя. Он вспомнил, кем был рожден. Он вспомнил свою первую встречу с Ветивером... Нет, не так его звали, другую личину явил ему тогда этот... этот... А вот слова для него Айра подобрать не смог даже теперь.

Айра вспомнил того, кто живет в нем, вспомнил имя сущности, что рвется наружу.

В памяти его за одно мгновение промелькнула вся долгая история противостояния этих двоих, что уж говорить о его собственной короткой жизни, проведенной в землях исхода...

И он знал теперь, что Ветивер лгал ему, или, по крайней мере, Ветивер сам себе верил, но заблуждался. Не создавал Ветивер этого мира. По крайней мере, в одиночку. Возможно даже, он сам был точно таким же пришлым, как и те, против кого он боролся.

И один из них жил в Айре, готовый проснуться и завладеть его телом, чтобы снова схлестнуться в битве с Ветивером – обессиленным, выжатым, покинутым величайшей своей силой.

Забывший своё истинное имя предок, пришедший из мира, который он тоже забыл, попытался подавить сознание Айры, вытеснить его, загнать в тёмный угол, обезоружить и обездвижить. Айра ужаснулся: неужели он сам мог бы стать таким же? Прийти туда, где его не ждут, на земли, что ему не принадлежат, и попытаться присвоить их, потому, что хорошо сделаны и радуют взор и душу? Если подумать, Ветивер предлагал то же самое... Все они – одного поля ягоды.

Предок-судьбоплет упорно, молча, безжалостно пытался завладеть телом Айры. Из-за этого оно менялось, в зависимости от того, кто был сильней в отдельно взятый момент, и Айра посочувствовал Ветиверу, которого, кажется, лишь несколько секунд назад трясло точно так же.

Но Айра уже не был мальчишкой четырнадцати лет. Не важно, сколько лет прошло здесь – он путешествовал по иным мирам не день и не два, не год и не пять лет. Его путь был длинным, гораздо длинней, чем кажется и чем он сам может вспомнить, и путь этот сотворил из него другого человека, увиденное и пережитое закалили его, перековали волю, обострили разум, и Айра сказал своему предку, тому, кто пришел в этот мир издалека, тому, кто живет в потомках, тому, кто хочет снова убить Ветивера, пока тот жалок и слаб:

– Нет.

Чуждая сила внутри билась, ярилась, вспенивалась волнами ярости и злости.

– Нет, – повторил Айра. – Теперь тебе придется считаться со мной. Так и рождаются мироходцы. А если хочешь продолжать войну... Найди другого своей крови. Я теперь не твой.

Волевым усилием Айра запечатал чужому разуму путь, словно голыми руками сжал горло бессмертному змею, понимая, что на удержание предка в узде, по крайней мере, все время, что он останется здесь, будет уходить часть его сил и способностей. Что ж, это ещё не самая большая плата.

Отдышавшись, Айра оглянулся по сторонам и увидел, что Ветивер все ещё недвижен и смотрит в пустоту. Айра почувствовал, как предательски быстро забилось сердце. Он, еще не зная, что увидит, ощущал, что случилось что-то плохое. Неспроста Ветивер неподвижен. Его лицо лишено эмоций и бледно... неспроста!

В спешке подойдя ближе, Айра в нерешительности застыл в паре шагов от него.

Айре показалось, что Ветивер словно... истончается. Или тает. Будто бы перед ним теперь – бледная тень учителя, отражение в мутной воде, пустая оболочка богоборца. Не таким помнил его Айра. И от этого изменения, вопреки всему, у Айры защемило сердце – пуще прежнего.

Он, поколебавшись еще секунду, сел напротив Ветивера, положив посох на колени. Глянул, щурясь, вправо, влево, увидев по сторонам лишь серую пустошь. Затем заглянул в отрешенное лицо учителя. Нахмурился, пытаясь понять, что же теперь делать. Для этого надо знать, чего он хочет и что произошло. Задачка не из простых.

Айра задумался: неужели не хватило Ветиверу отобранных у чужих богов сил? Или забрал и их вместе с собою тот воплощённый огонь? Этого Айра не знал. Но Ветивер все бледнел, хоть и оставался жив. Неужели он вскоре истает вовсе? Айра понял, что, каким бы злом Ветивер не был, смерть его не станет благом ни для Айры, ни для мира, за обладание которым борется с Ветивером предок Айры, ибо есть еще третья сторона, с которой Судьбоплету в одиночку не справиться. Сам Айра понимал также, что обучение еще не закончено, чего бы там Ветивер ему не говорил. Он сам решит, когда будет пора. И пока что – рано. Да, слишком рано...

Айра заглянул внутрь себя и понял, что знает, как он может помочь Ветиверу. Очень тонким и пугливым оказалось это знание, легко было отмести его, как бред, как блажь, если только ты не веришь в себя достаточно. Айра знал, что может попытаться. Это его знание, или, скорее, надежда, было сродни подспудной уверенности в том, что завтра наступит: ты не можешь этого гарантировать, ты просто знаешь, что так должно быть.

Айра протянул руку и приподнял лицо учителя за подбородок, заставив посмотреть себе в глаза. Ему встретился померкший, матовый взгляд. Это была не зелень виноградника под солнцем летнего полдня, когда блики света играют в прорезях листьев и в самоцветах гроздьев, но унылая серость выцветшей, истлевшей ткани, тоскливый сумрак хмурого предгрозового моря.

– Слушай меня, – сказал Айра, глядя в эти потускневшие глаза и стремясь найти в них искру жизни, зная, что она должна там быть. – Если не лгал ты мне, если хоть сотая доля слов твоих – правда, если и в самом деле ты создавал миры, пусть не этот, но другие, те, о которых ты мог забыть, ты – рука... нет, длань самого мироздания. Ты – высшая воля всего сущего, что-то вроде голоса бога. Не мелкого божества, а той силы, что пронизывает всё вокруг. Я не думаю теперь, что ты уникален. Ты – что-то вроде частицы хаоса, имеющей... имевшей силу творения. Я думаю, вас таких много. Вы не идеальны, не совершенны, потому, что сами – живы, и пока вы живы, вы создаете жизнь и сеете смерть, осознавая себя выше своих творений. И в этом ваша ошибка и ваша слабость. И истинного слова для тебя не найти, потому что его нет. Но тебя можно назвать – и на какой-то миг, возможно, равный жизни назвавшего тебя, ты станешь тем, кем тебя назовут. И я нарекаю тебя, возможно, ненавистным тебе именем, но, даже если я совершаю ошибку, это мой выбор, – Айра вдохнул поглубже и, не колеблясь, сказал: – Явись же, Мартин Майн, великий исключительный чародей прошлого, следующий сквозь миры.

Ветивер улыбнулся. Расплелись тугие алые косы, лепестками цветущей вишни истлела вычурная одежда, сменившись простой светлой рубахой с широкими рукавами, зеленым жилетом и темно-лиловыми замшевыми штанами.

К нему стали возвращаться краски. Айра смотрел на него и думал, что совершил самую жуткую в своей жизни ошибку, назвав его этим именем.

Но – сказанного не вернуть.

– Это то, что я должен был сделать? – спросил Айра. – За этим был я нужен тебе?

Мартин Майн улыбнулся, оставляя вопрос без ответа. Поднявшись и отряхнув одежду, он сказал лишь:

– Это еще не конец.

Когда по Миру Снов прошла ветреная волна, лед, из которого был сделан гроб Керри, не выдержал жара. Горячий ветер не задел живых, но волшебный лед скомкал, не щадя. Кристаллы прыснули во все стороны, а затем, вскипев, испарились, и Керри, расплескавшийся кровавыми сгустками по земле, мощенке и ближайшим белым стенам, собрался воедино не так уж быстро.

Во всяком случае, когда он обрел свой нормальный вид, остальная компания уже пришла в себя, и Рейнхард Майерс Даблкнот, загородив собой Николу и Найка, был готов заново сразиться с Керри.

Но этого не потребовалось.

Керри знал, что Мир Снов переменился. Да, переменился сам. Мир Снов, а не те, кто попал в него. Ветер, разбивший лед его оков, излечил тех, кого настигла порча, пока они были в том, прошлом Мире Снов.

Керри знал, что теперь все иначе. Он ощущал целостность, спокойствие и странную воодушевленность. Знал он также, что его отец близко, и это знание вызывало в нем чувства не столь однозначные.

Но такое случается раз в жизни, понимал Керри, даже пускай твоя жизнь длится века. И пока отец снова не делся куда-нибудь, Керри решил найти его. Тем более что сейчас, как никогда, он ощущал в себе силу и смелость заговорить с ним. Заговорить и попросить того, чего на самом деле желает.

– Ступайте за мной, – сказал Керри все еще перепуганным гостям из Земель Исхода. – Не бойтесь. Нет смысла бояться. Я отведу вас к... Нашедшему Путь.

Никс увидела вдалеке силуэт – один человек стоял, опираясь на посох, другой расслабленно сидел прямо на земле. Судя по всему, они ждали их.

Где-то на расстоянии в двадцать метров от этих двоих Никс замедлила шаг, с удивлением вглядываясь в того, что стоит. Неужели? Или показалось? Не может такого быть!

Керри, идущий впереди, шага не замедлил. Подойдя вплотную к тем, кто ожидал их на пригорке посреди серой пустоши, Керри упал на одно колено и склонился перед сидящим.

Тот, в свою очередь, поднялся, вздохнул, затем протянул руку и... погладил Керри по голове, шевеля тому волосы, затем взял Кровавый Рассвет за плечи и заставил подняться.

А пока они там о чем-то говорили, Никс потерянно смотрела на молодого человека, стоящего рядом с ними и держащегося за посох.

И все же... неужели? Обещанная встреча... неужели это она? Но... почему он... такой?! И он ли это?

Загорелая, дубленая ветрами кожа, выбритые виски, светлые волосы собраны на затылке вычурной эмалевой заколкой, раскосые карие глаза с хищной и ласковой хитрецой смотрят поверх темно-зеленого ворота. На юноше была потрепанная мешковатая одежда непривычного, вычурного кроя, на ногах – кожаные сапоги. Это был не костюм, а именно одежда: где-то грязная, где-то штопанная, видно было, что ее владелец прошел в ней множество дорог, столько, сколько за год не одолеешь.

Фенечки на руках, браслеты, грязные пальцы, пара мимических морщин – как это бывает у тех, кто часто смеется. Сколько ему лет? Двадцать? Тридцать? Почему-то было страшно смотреть на него. Он не был стар, но на его лице оставило след время, в обыденной жизни никем не видимое и не ощутимое.

– Неужели это ты? – спросила Никс.

На фоне Кровавый Рассвет о чем-то говорил с красноволосым мужчиной, и это, наверное, было тоже важно, но на мгновение весь остальной мир будто бы исчез.

– Я, – юноша развел руками.

– Р...

– Тшш, – он поднес палец к губам. – Имена – страшная сила. Просто помни его, на случай, если когда-нибудь я сам его позабуду.

– Но... как же так... я была в Башне Тайны, и там мне сказали... что тебя нет... такого человека не существует!

– Возможно, тогда меня правда не было, – сказал он. – Ни в одном из миров. Может, мы шли между ними как раз в этот момент? Или... или в тот миг я позабыл себя. Или, может быть, прятался в шкуре зверя.

Никс впервые ощутила, какая между ними пропасть. Это было... нет, не больно. И не удивительно. В конце концов, так все и должно было быть. Роман Заболотницкий... нет, не так. Как-то по-другому он теперь называется, скорее всего. Когда он пропал тогда, это уже был конец. Он пропал навсегда. Для нее. Странно было не понимать этого. Теперь ей казалось, что она знала об этом всегда.

– Как мне теперь тебя звать? – спросила она упавшим голосом. Никс не хотела показывать эмоций, но не получилось.

– Айра, – сказал он.

– Хорошо. Айра, – Никс взглянула на него прямо. – Я долго искала тебя. Ты помнишь, как проклял меня тогда, на площади?

– Помню, – сказал он. – Тогда я не понимал, что делаю.

– Ага. Так, может быть... стоит это как-то исправить?

– Ты точно этого хочешь?

– А какие тут могут быть сомнения?

Айра улыбнулся одними губами, слегка склонив голову набок. Никс поняла, что теперь все собравшиеся смотрят на них, отвлекшись от своих разговоров.

– Хорошо, я расскажу тебе, в чем суть твоего «проклятия», чтобы ты смогла решить, правда ли ты хочешь избавиться от него, – сказал Айра. – Насколько я вижу... вязь грубая, но действенная. Тот, кто это колдовал... то есть, я, когда создавал это «проклятие», сделал так, что, в случае смертельной опасности, твое сознание перескакивает в мир, где ты выжила, подменяя смертельный вариант развития событий на самый худший. Или – самый лучший. По сути, ветка, где ты умерла, отсекается. То есть, никакой пропавшей монетки или ребра. Никогда.

У Никс сказанное им с трудом укладывалось в голове.

– Э-э... что? – спросила она.

Айра вздохнул:

– Я не знаю, как еще это объяснить. Да, к тому же, взамен смертельного варианта, заклятие забирает и все промежуточные между «черным и белым», устраняя градацию, сужая выбор. А если я уберу этот узел, то ты станешь такой же, как все. Я могу его не убирать и твое «проклятие» сойдет на нет само по себе, примерно к твоим восьмидесяти годам. Самый пик его действия уже прошел, границы уже расширились. Ты разве не ощутила?

Никс не могла бы сказать, что он не прав. В самом деле, последнее время она все реже замечала действие проклятия.

А тут такое... значит, смертельного варианта не существует... вот это да. Кто в здравом уме откажется от такого? И плата за это чудо кажется смехотворной.

И все же, это проклятие – это... связь между ними. Последняя ниточка. Почему-то Никс была уверена, что после сегодняшней встречи он, Айра, уйдет навсегда.

В разговор совершенно обыденным тоном вмешался Найк:

– А знаете, звучит неплохо. Как насчет того, чтобы всем нам организовать подобное? – он приподнял брови, попеременно глядя на Айру и Никс. – Ладно, понял, кажется, я не вовремя. Наверное, просто так таким не разбрасываются.

– Верно, – сказал Айра. Перевел взгляд на Никс: – Ну, каков твой ответ?

Никс нахмурилась. В ней стала закипать злость, и, чтобы обрубить ее на корню, она решила... наверное, это было самым глупым ее решением, и совершенно неподходящим для подобной ситуации, но, поняв, что больше не знает, как поступить, она заявила Айре:

– Дай мне пять минуточек на подумать. Я должна посоветоваться с друзьями.

– Вот как, – хмыкнул Айра.

Никс подхватила Найка и Рина под локти и потащила на пару шагов от пригорка, где замерли Керри, Айра и третий красноволосый тип, об имени которого Никс, конечно же, уже догадалась. Но сейчас он был ей не особо интересен.

Собрав «своих» в кружок, Никс выдохнула и сказала:

– Значит так. Если честно, я в затруднении. Так долго ждала этой встречи, и вот нате. Я не знаю, что делать. Готова выслушать ваши предложения.

– Они нас слышат, – тихо сказал Рин. – Такие... слышат.

– Не нравится мне этот тип, – нараспев сообщил Найк. – В таком случае.

– А поконструктивнее можно как-то? – взмолилась Никс.

– Ну, смотри, – произнес Рин. – Он снимает с тебя проклятие, и через пару лет на тебя падает с неба кирпич. Он не снимает проклятие, и вместо кирпича ты ломаешь ногу или выигрываешь миллион. Неплохо, вроде бы.

– Но подстрекает ходить в заведомо богатых кирпичами районах, – заметил Найк. – Расслабляет, что ли. К тому же, не нра... – он осекся. – А, ладно. В итоге, вроде бы ничего плохого, сплошные плюсы. И, наверное, без этого «проклятия» ты бы сюда-то не добралась. И мы бы сюда не добрались.

– Про исчезновение средних вариантов забыл? – напомнил Рин.

– Ну, тогда даже не знаю, – Найк пожал плечами.

Никс напряженно думала. Кажется, вариант, который ей не нравился, и был на самом деле правильным.

Она спросила себя: почему ей так не хочется иметь с этим человеком связи? А это было истинно так: теперь не суть проклятия, но его наличие тяготили ее. Ну, не увидятся они больше никогда с этим Айрой, который не Айра вовсе, а выросший и изменившийся Ромка Заболотницкий, но... что такого-то? Почему же так паршиво-то?

И тут она поняла, что все это время питала и таила в себе глубокую и черную обиду на этого человека. На то, что он ушел, бросил ее, оставил саму по себе, наградив на прощание «подарочком»... Не заметно, чтобы он как-то особо переживал по этому поводу. Ему все равно.

Да она к собственному отцу такого не испытывала! Или – перенесла обиду с одного на другого...

И, тем не менее, именно безразличный тон Айры убивал в ней последние теплые чувства. И принять, оставить его «подарок» ей было невыносимо. Хотелось отказаться от него, словно этот дар – эрзац тех отношений, которые могли бы быть между ними, и не о любви речь, просто о дружбе, и все же. Этот «дар» – словно откуп.

Но казалось бы – какая ей разница? Ведь все «свои» – рядом. Он теперь – чужой.

Но он же – ее прошлое, неисправимая, неизбывная его часть. Тот, каким он был раньше. Ничего особенного. Смышленый не по годам мальчишка. Им было весело вместе – и всего-то, не было никаких планов, у дружбы той не было срока годности, но она была чистой, искренней и тогда казалось, что ради друга ты буквально пойдешь на все.

И вот, чтобы сохранить это, стоит оставить все, как есть. Может быть, это самообман. Пускай.

– Я все решила, – сказала Никс. – Спасибо. Вы мне на самом деле помогли, – обратилась она к Рину и Найку, проходя между ними и делая пару шагов в сторону Айры.

Тот молча ждал ее ответа.

– Пусть все останется, как есть, – твердо сказала Никс. – Теперь, когда мне понятна его суть, меня устраивает твой «дар» и, более того – я ценю его.

– Да будет так, – Айра коротко склонил голову в знак согласия.

Никс горько улыбнулась, понимая особенно ясно, что все же перед ней стоит совсем другой человек, и Ромки... его действительно больше нет.

Она повернулась к глядящему на нее красноволосому мужчине в зеленом жилете:

– Вы, я так понимаю, Нашедший Путь? – спросила она. – Вы уже все решили с Керри?

Мартин Майн поднялся, оказавшись выше Айры и примерно одного роста с Рином, отряхнул руки от пыли:

– Керри свободен идти, куда хочет, – сказал он. – Создание стража было, признаюсь, экстренной мерой. Видишь ли... видите ли, – он уже обращался и ко всем остальным, собравшимся вокруг, – когда я разделил Розу Ветров надвое, Мир Снов стал пагубно влиять на души и тела людей, попавших сюда. Розу Ветров собирать обратно я тогда не планировал, и создал его – чтобы, так сказать, устранял последствия.

– Теперь этого не требуется, – произнес Керри. Голос его был ровным, но Никс заметила в нем тщательно скрываемые нетерпение и радость.

– В таком случае, – сказала Никс, – вам бы еще неплохо разобраться со Вторым Дитя – тем существом, что живет внутри Фантасубвеструма.

– Ох, – протянул Мартин Майн. – Она все еще там?

– А как бы она, по-вашему, выбралась? – возмутилась Никс.

Айра повернулся к Мартину:

– Вот и первое дело на повестке дня, – сказал он. – Да, это я к чему. Я останусь твоим учеником. Или, если угодно, партнером. Тут... в этом мире и том, что он оберегает, для тебя есть множество дел, множество применений. Целая бездна того, что ты можешь сделать, что ты можешь исправить. Как знать, не поможет ли это в твоей войне?

– Как знать, – согласился Мартин.

– Так вы освободите Второе Дитя? – переспросила Никс.

– Мы попробуем, – пообещал Айра.

Мартин Майн обратил свой взор к Найку.

– А ты, мальчик? Ты ничего не хочешь мне сказать? Ничего не хочешь у меня попросить?

Никс тоже посмотрела на него.

Найк хмыкнул, провел пятерней по волосам и ответил, улыбаясь:

– Спасибо, меня все устраивает.

– А как же... дом? – продолжил допытываться Мартин. – Родители?

– Когда-нибудь я, возможно, пожалею об этом, но пока что я чувствую себя на своем месте, – сказал Найк. – Вам надо было найтись раньше. Ваше предложение могло бы заинтересовать меня до одной памятной ночи, но, к сожалению, того меня уже нет. Соответственно, возвращаться некому.

Его улыбка поблекла. Мартин нахмурился:

– Да, над чужой смертью я не властен. Что ж, в любом случае, я вижу, что привитая сила прижилась в тебе и ты умело пользуешься ею. Будь осторожен и не заходи слишком далеко.

– Я чувствую, наш друг уже возжелал эту силу обратно себе, – сказал Айра, смущенно улыбаясь. – Поэтому, чтобы не провоцировать, мы, пожалуй, вынуждены будем откланяться.

Он приобнял Мартина за плечо, намереваясь увести.

– Стойте, – спохватилась Никс. – Как нам выбраться из морока? Если мы пройдем через Антарг...

– Точно, – откликнулся Мартин Майн. Обернулся к ним, глянул с прищуром. – Через Антарг вам никак нельзя. Потеряете все, что осталось. Через Антарг можно и нужно только ему, – он указал на Керри. – Послушай моего совета и не иди с ними. Иди через Антарг, пройди Игольное Ушко. Окажешься в Мире Исхода – найдешь их в Крае Ветров. А там и себя найдешь. Окончательно.

– Что будет с гильдией элементалистов? – задал внезапный, но логичный вопрос Рин.

И верно, все уже успели позабыть о них.

Прощание затянулось.

– Разберутся, – ответил Мартин, махнув рукой. – Айра, давай-ка, как я учил!

Айра закрутил над головой посох. Тот засветился топленым золотом, Айра воткнул острие в землю и, приложив силу к навершию посоха, словно надавив на рычаг, разорвал реальность морока, будто тонкую ткань. Несколько пламенных росчерков – и двери были открыты.

На этот раз Никс ступила в распахнувшуюся за вратами звездную бездну без страха, даже не вздрогнув, не зная вовсе, куда попадет в итоге. Она переступила порог последней, специально чуть замедлив шаг, и потому успела, оглянувшись, увидеть, как Мартин с Айрой направляются в сторону белого города Сола и застывшего над ним Фантасубвеструма, а Керри стоит, словно на распутье, тоже глядя им вслед.

А потом была тьма, похожая на сладкий утренний сон.

Ведь чтобы увидеть следующий, надо, чтобы кончился этот.

Эпилог

В каждом приморском городе есть своя мелкая, неказистая река. Ну, по крайней мере, в тех, что мне известны, она имеется во всяком, и всюду такой реке дают какое-нибудь нелицеприятное прозвище, начисто забыв ее настоящее имя.

В этом городе тоже такая имеется. К началу второго месяца осени зарядили дожди, как им и положено, и люди, что не успели искупаться во все еще теплом море напоследок, уже не успеют. Эти дожди напитали нашу местную реку, и она, вздыбившись, вычистила из себя весь мусор, облизала тротуары и бордюры, добравшись до самых железных перил, позволила ивам коснуться своей гладкой стеклянной спины, запела на мелких порогах ворохом голосов. Обнаружила, словом, крутой и веселый нрав, будто вспомнив о том, что в истоке ее – сотни мелких, но стремительных горных рек.

Но вскоре дожди закончатся, и снова она обратится мелкой, спокойной рекой, настоящего имени которой никто не помнит.

Кажется, это – вполне неплохая аллегория моей жизни.

Поднявшись от реки, я иду по центральной части города, сложив за ненадобностью зонт. На меня мало кто смотрит – Найкова шапочка работает отлично. Интересно, как у них с Николой дела?

После судебного процесса я что-то ничего о них не слышал. Пропали... Уверен, опекун огонька сказал бы мне, где их искать, если бы я спросил. Но я не спрашивал.

Что касается самого суда – это был... как бы так выразиться… цирк с конями. Да, примерно он.

Я смутно помню сам процесс. В голове все, как в тумане... я тогда чувствовал себя не лучшим образом.

Мы вернулись домой – вот это я помню хорошо, помню собственную радость. Мы, словно дети, принялись обниматься. Потом было немного стыдно, но самую чуть. Путешествие в морок сплотило нас.

Было невероятно радостно видеть привычные пустые поля, плоские горы, море обыкновенного цвета и небо – оно, конечно, на закате, да и днем, порою, умеет быть красивым, но эта красота не избыточна и всегда гармонична, в отличие от ярких красок морока.

Мы очутились возле восточного маяка, где без проблем сели на автобус и добрались домой. Я долго объяснял хозяевам дома, почему не поливал цветы, откуда в моей комнате кавардак и почему ничего ценного не украдено, а также, откуда я взялся такой помятый и странно одетый. Я был готов к немедленному выселению, но, к моему счастью, они вошли в мое положение, и недавно мы даже продлили контракт по съему.

Найку с Никс очевидно не терпелось поскорее убежать. Нет, это не был последний раз, когда я видел их. Потом был еще суд. В тот первый день они дозвонились Эль-Марко, и, кажется, укатили на Змеиную Косу, где у Никс, как я все еще помню, под половицей припрятан ключ от дома.

В общем, я, расслабившись, принялся ждать своей судьбы.

Я не собирался бежать из города.

Я твердо решил, что честно пройду все тернии, чтобы... Я был готов принять все, что будет. Все. Без преувеличения.

Я знал, что выживу.

Безумие и постоянный холод больше не висели надо мной остро отточенным клинком. Я не сразу понял это. Мне потребовалось какое-то время, чтобы осознать это и принять.

Но в том была истинная правда: посетившая мое тело Вьюга забрала с собой и свой дар-проклятие, а с ним – и мой извечный озноб.

И кое-что еще.

Об этом говорить тяжелее, но и это я, в конце концов, принял.

Конечно, другим магам было хуже. После пробуждения Вьюги баланс все-таки пошатнулся. Оказалось, что все, прошедшие ритуал, более неспособны использовать магию.

Ян Фредек, наверное, радостно потирал руки, в то время как заносчивый Теодор Мельдо рвал волосы на своей и так не богатой растительностью голове.

Но агония длилась недолго. Не знаю, как именно, но вскоре элементалисты нашли способ вернуть свои способности. Оказалось, что, если удалить искусственное зерно и поместить в нужное место что-то вроде миниатюрной крупицы кристалла определенного сорта – натуральное зерно снова начнет расти, будто бы у младенца. И когда этот «предохранитель» достигал минимально подходящего размера, маг получал назад часть своих способностей. Почему было не пересадить обратно уже изъятые натуральные зерна? Кто знает. Я так и не постиг всех деталей. Хотя догадывался, что, возможно, продажа натуральных зерен теперь – часть программы по теневому финансированию гильдии. Ну, почему бы и нет.

Мне тоже предлагали провести операцию, причем бесплатно. Но я, признаться, не уверен... нужно ли оно мне? Я, в принципе, почти уже привык.

Посмотрим. Время еще есть.

К сожалению, кое-чего операция мне не вернет. Пожалуй, я почти жалею об этой грани проклятия Вьюги.

Что-то во мне изменилось, исчезло. Талант – понятие спорное, и я не могу назвать это «талантом». Я все еще знаю технологию звукоизвлечения, мой голос не слишком-то отличается от того, каким был, он все так же подвижен, и новые записи ни в чем не уступают старым. Но вот так же, как тогда на набережной, я теперь толпы не соберу. Будто бы у меня осталась лишь техника. Я не люблю, когда так говорят, но не могу сказать иначе – кажется, куда-то испарилась «душа».

Я остался тогда один на один с толпой – на самом деле. И я не был этой толпе уже так интересен, как раньше.

Сам по себе.

Нет, это не сломило меня. Лишенный магии и дара, я оставался в согласии с самим собой.

Я ждал.

И наступил он – цирк с конями. Ну, то есть, суд, конечно.

Вернувшийся из болот Камориль подсобил мне с адвокатом. Хорошенькая Лана Тэн знала свое дело, и выступала, право слово, достойно.

Освобожденные из казематов Нок-Лойра элементалистки, за исключением троих нелояльных и двух, так и не вернувшихся из комы, также свидетельствовали в мою пользу. Дети Зимы никаких обвинений не выдвинули и к себе меня не затребовали.

Основные претензии ко мне имели поглощающие и, внезапно, элементалисты. Поглощающие – из-за применения заклинаний, превышающих норму по силе в невоенное время, а элементалисты свалили на меня всю эту историю с зернами, Тлеющим морем, мороком и прочим.

Чтецы не выставили никаких обвинений. Церковь тоже воздержалась.

Если честно, мне было все равно.

Мог бы и соглашаться со всем, но Лана Тэн хорошо инструктировала меня, и я в основном молчал.

Я помню печальные глаза Кей, когда ее вызвали как свидетеля и наблюдателя. Она не отступилась от своего обещания, и говорила так, как и намеревалась. Словом, о форте Лунном правды никто так и не узнал, а о Нок-Лойре... о Нок-Лойре суд узнал всё.

Заседания по поводу истории с мороком и истории с колонией были разделены. По настоянию Теодора Мельдо сначала решено было рассматривать самое сложное – наши приключения в мороке. И вот тогда-то...

Один наш друг, судя по всему, любит эффектно появляться. Дверь в зал суда открыли не то что бы с ноги, но около того. Сопровождаемый кем-то вроде личного секретаря, одетый в строгий деловой костюм, незваным гостем на мой праздник жизни явился уже было позабытый мною Мартин Майн.

Вот тут-то и пошла неразбериха. Мартин попытался взять вину на себя, а когда его спросили, кто он – представился Потерянным. Ему, понятно, никто не поверил, но благодаря какой-то лазейке в Заповеди старинный манускрипт, предоставленный Мартином, приняли, как документ, удостоверяющий его личность, и позволили присутствовать на суде. Но Мартин так просто сдаваться не стал. Мановением руки он вписал в Заповедь Неугомонного Сердца пару лишних строк. Это произвело эффект. Для пущей вящести он пару раз телепортировался из зала суда и обратно, принеся с собой несколько коробок пиццы – и это несмотря на сильнейшую магическую защиту.

Прямо скажем, это произвело фурор.

Насколько я понял, этот парень решил попасть в телевизор. Не знаю, зачем именно это ему нужно. И не уверен, что хочу знать.

Так, практически Мартиновым произволом с меня были сняты обвинения в предательстве и умышленном вреде гильдии, а так же, заочно – с Никс и Найка тоже. А, да. К тому времени эти двое уже смылись.

Я не виню их. Их показания никак не повлияли бы на мое пожизненное. Наверное.

Да и... в отличие от меня, они никаких обещаний никому не давали.

Оставалось второе заседание, и вот его-то я помню хуже всего. Кажется, к тому моменту мои нервы окончательно отказались как-то это все амортизировать, и я «выключился».

Помню, Кей уложила волосы в такой аккуратный узел… и надела деловой костюм – серая юбка, серый пиджак, туфли-лодочки. Я не мог понять – то ли в ее взгляде сталь, то ли растерянность? Может, и то, и другое?

Бла-бла-бла, обвиняемый Рейнхард Майерс Даблкнот...

Работница тюрьмы отказалась меня стричь даже под угрозой увольнения. Я долго смеялся. Надеюсь, ее все же, ее не уволили, и дело обошлось выговором или штрафом – не хотелось бы быть причиной дополнительных неприятностей...

Я уже думал, самому, что ли, стричься? – но тут оказалось, что начальник тюрьмы внезапно вызывает меня к себе. Я ничему уже не удивлялся.

Выяснилось, что под стенами тюрьмы бурлит пикет девочек-элементалисток. Мне примерещилось, или Никс тоже там была? Они требовали пересмотра моего дела и угрожали кострами. Да, это были еще не прошедшие ритуал молодые маги. И они могли. Потом к девочкам подтянулись мальчики, а потом и ледяные элементалисты обоих полов, а потом внезапно набежала толпа еще гуще с плакатами и прочей атрибутикой «Негорюй».

В общем, в тот же день меня перевели под домашний арест. Он длился неделю, полторы – а затем мне вдруг сообщили, что я оправдан. Я до сих пор не знаю, как так и что это было.

Мне это кажется несправедливым.

Кто-то кого-то подкупил? Мартин решил, что маловато вмешался? Снова происки Сесиль? Фанаты и элементалистки такого точно бы не смогли.

Наверное, истины мне не узнать никогда.

И вот, все еще не веря в то, что все закончилось, я иду по старому городу, более не чувствуя с ним родства.

Я попытался было влиться в прошлую свою жизнь. Но, обозрев ее, будто бы со стороны, понял, что очень многое нужно менять.

Так, если я хочу, чтобы «Негорюй» продолжила существование, чтобы мы стали знамениты и успешны, даже пускай божественная искра покинула меня – я должен работать, работать и работать. И чтобы моя жизнь не скатилась на самое дно, я должен делать то же самое. Да, заработать и разбогатеть – разные вещи, но с чего-то мне непременно нужно начать. И да, я помню, кем я был когда-то – кажется, с тех времен целая вечность прошла. Меня называли… Королем севера, что ли? Этот титул так же смешон мне теперь, как и тогда, когда я услышал его впервые. Потом я принял этот титул и принял себя, и все еще принимая себя таким, как есть, здесь и сейчас, я иду своим собственным путем.

Собственно, конкретно сейчас я иду с собеседования. Это – всего лишь третье, подумаешь.

Я взглянул на город с высоты холма, на котором расположен мой дом.

Небо заполонили облака, безуспешно пытающиеся сложиться обратно в тучу. Скоро их унесет ветром. Листва зелена, мокрые от недавнего дождя парки темны...

Я повернул ключ в замке, открыл калитку, вошел, закрыл ее за собой, поднялся по лесенке к дверям, по пути стряхивая капли с ореховых листьев.

Хозяева дома чаевничали на кухне.

– К тебе подруга пришла, – сказала Светлана Юрьевна. – Наверху сидит.

«Ладно», – подумал я и кивнул домовладелице, ставя зонт в положенное место. Разулся, стянул с шеи шарф и пошел по коридору, непроизвольно ускоряя шаг.

Я не мог надеяться... нет, не мог.

Она не придет. Она не знает, где я живу. Конечно, она может узнать. Она наверняка узнала, все эти дела, заседания, все это... Но, зная, она бы все равно не пришла. Не стоит себя накручивать. Это невозможно.

Я взбежал по винтовой лестнице, топая, как слон. Распахнул дверь в свою комнату...

Среди разбросанного тут и там хлама, прямо на моем кожаном кресле победно восседала Ирвис.

– Приветики, – мягко улыбнулась она. – Давно не виделись.

И правда.

Я успокоил дыхание, прикрыл дверь, расчистил себе место на еще одном стуле и, тяжело на него опустившись, сказал:

– Ну, здравствуй, здравствуй.

– Что, не меня ожидал увидеть?

В ее глазах сияло лукавство, доброе, озорное. Я совершенно искренне улыбнулся ей:

– Я весьма тебе рад. Я бы даже сказал – очень.

– Славно, – произнесла Ирвис, поднимаясь. – Я пришла за своими вещами, к слову сказать.

– Какими вещами? – не понял я.

– Во время нашего путешествия я делала кое-какие покупки и отсылала их по почте на твой адрес, – Ирвис пригладила платье. – И вот пришла забрать их.

– Покупки? – переспросил я.

– Покупки, – ответила Ирвис.

– И как же ты отсылала их по почте?

– Через друзей, – улыбка.

Нет, ее было не подловить.

Насколько я знаю, тогда, на озере Явер, ничего особо страшного не случилось. Ну, подумаешь, полезли из озера мертвяки... Ари рассказывал, что Ян Фредек долго и бессмысленно ругался с подошедшим к стенам лагеря Камориль, который требовал немедленной выдачи оставшейся в лагере части компании. Мертвяки никого не трогали – просто стояли и мозолили глаза поглощающим. При этом Камориль особо сильной магии не использовал – само место помогало ему, и с некроманта были взятки гладки. В итоге ему выдали Аристарха, а девушек Ян оставил при себе. Потом, впрочем, к суду же и привез.

Собственно, я не видел Ирвис именно с тех пор.

– Так, ну, собственно, я все собрала вот в рюкзак, – Ирвис похлопала черную холщевую сумку с лямками по боку, – и готова отчаливать.

– Куда пойдешь? – не слишком задумываясь над тем, что говорю, спросил я. – Домой?

– М-м, нет, – она покачала головой. В такую влажность ее волосы вились особенно заметно, и теперь прядки смешно подскакивали. – Во-первых, мы пойдем вместе. Во-вторых, мы пойдем в «Чашку Тлена».

Я поскреб подбородок:

– Что-то не хочется мне пироженок...

– Пойдем на нижний уровень, в «Блюдце Тоски».

– А-а... – я опомнился. – То есть, как это? Что мы там забыли?..

– Действительно, зачем собираться с друзьями накануне их отъезда, – Ирвис приподняла брови. – Ну же, давай. Все лучшее сразу надел, шапку снял, пошли-пошли.

– Кто?.. Что?.. Куда?..

– Вот эту кофту надевай, – Ирвис швырнула в меня синевато-серым свертком.

Впрочем, она была права – не в рубашке с пиджаком же в «Блюдце Тоски» идти.

Наскоро переодевшись, я обреченно поплелся за Ирвис. В голове метались мысли – зачем я это делаю? Сегодня вечером еще столько работы...

– Стой, а кто уезжает-то? – спросил я, уже обуваясь.

– Я, – просто сказала Ирвис. – Перебираюсь в Чаячий Ильмен.

– Вот как. Тебе там настолько понравилось?

– Я последнее время мониторила вакансии, и вот повезло – предложили хорошую работу. Предлагают помочь с переездом, выглядит все заманчиво. Не то что б мне тут было как-то плохо – но надо же двигаться дальше, правда?

– Наверное, – ответил я.

Мы вышли на улицу и поспешили вниз по стеклянной мозаичной мостовой. Я взялся помогать Ирвис нести на самом-то деле внушительного веса рюкзак.

– Чего там тебе понаслали? – спросил удивленно.

– Всякого, – кокетливо ответила Ирвис.

– Так ты, получается, проставляешься?

– Ну, хоть я, раз ты решил такой возможностью пренебречь.

Я смутился.

– Знаешь, я как-то не воспринял свое освобождение как праздник. Странно все это как-то.

– И не говори, – Ир вздохнула. – Но, хорошо то, что хорошо кончается, верно? Теперь-то все от тебя отстали.

– Да уж.

Мне хотелось спросить ее, знает ли она что-нибудь о том, где сейчас Кей, но я сдержался.

Вместо этого я расспросил ее подробнее про работу. Оказалось, что ее позвали быть художником по костюмам и вроде бы совмещать это с работой костюмера. Ирвис знала, что ей предстоит работать в поте лица, но это ее, похоже, не смущало. Или помощником художника ее позвали? Я так до конца и не понял.

Мы сравнительно быстро добрались до «Чашки» – у заведений был общий вход, но располагались они на разных уровнях.

Если в «Чашке», несмотря на название, всегда было светло и уютно, то в «Блюдце» обычно царил полумрак. Дубовые столы и массивные медные люстры добавляли в интерьер основательности и безысходности, как и унылые странные чучела, развешанные по стенам. Сами стены в «Блюдце» были выкрашены в черный цвет, официантам запрещалось улыбаться, а в меню присутствовали вещи вроде «плачущего кровью» стейка или коктейля «апатия патологоанатома».

А я уже и забыл, как любил это место когда-то!

Когда мы прошли общий холл и стали спускаться в «Блюдце», за окошком под самым потолком громыхнуло – начался дождь. Выходит, мы вовремя. Спускаясь вниз по вытертым деревянным ступеням, я ожидал увидеть в «Блюдце» как минимум Ари, как максимум – нашего барабанщика и басиста. Но я никак не думал, что увижу...

Оно было таким тоненьким и миловидным, что легко бы сошло за девочку. Но размер рук и выступающий кадык выдавали в нем представителя мужского пола, ну и, кроме прочего, я знал его. Конечно, я его знал. Ничто не может изменить это существо достаточно.

Ари взвился из-за стола, приглашая Ирвис сесть и одновременно приветствуя меня рукопожатием. Ир затолкала сумку подальше в угол и протиснулась к стенке. Я сел рядом с Ари, шлепнул ладонью по щеке, поставил локоть на стол и так и замер, разглядывая, во что превратился наш Кровавый Рассвет.

– Приветствую, – пролопотал Керри. – Я вот... дошел.

– До жизни такой? – спросил я. – И... как?

Керри был одет в черную футболку, что там снизу – я не разглядел. Красные волосы его были как-то странно обкромсаны, словно парикмахер взбесился или, наоборот, решил отхватить приз на очередном креативном конкурсе. Кроме прочего, под глазом Кровавого Рассвета виднелся побледневший уже след от хорошего такого фингала, несколько царапин на морде лица были заклеены лейкопластырем, в то время как другие, помельче, явственно алели, ничем не сокрытые.

– Его выкинуло в Змеиной Косе, – сказала Ирвис, – он пешком сюда пришел и нас нашел. За это время кое-что особенное обнаружил, собственно, это и помогло.

– Рассказывайте, – попросил я. – Нет, сначала дайте-ка выпить что-нибудь для разгону, а потом – рассказывайте!

К нам как раз подошла официантка, и я решил начать с глинтвейна.

В общем, как я понял из того, что мне наперебой рассказали Ирвис с Керри (причем Ирвис говорила больше), Керри успел познакомиться с «крашеными». Вот уж не повезло бедняге... Нарваться на «крашеных» в Змеиной Косе! Отдыхали они там, что ли? Керри приняли за впечатляющий внешний вид и странную одежду, ну, и... «повоспитывали», как они это умеют. Прическа и фингал – дело рук борцов с магами. Эх, почему ж они встретились бедняге Керри, только выбравшемуся из морока и, судя по всему, все еще лишенному сил? Осмелели, сволочи. Наверняка прознали о беде элементалистов...

Подумали, что он – огненный? Вполне могли. Но Керри, даже не будучи лишенным магии огненным элементалистом, все равно ничего не смог противопоставить хулиганам. Наверное, это его и спасло. Субтильный, тощий, длинноволосый, он был слишком легкой добычей, и его скорее не били – так, потешались. Терпеть боль он не привык, потому прилежно ныл и вскрикивал, чем веселил своих истязателей, а в некоторых даже вызывал что-то вроде жалости. К тому же, его зубы уже не были черными, как и язык, с тела ушли рисунки... даже глаза перестали быть ярко-красными, потемнев до цвета переспелой вишни. В общем, на ночь его оставили в покое, успев слегка подравнять прическу.

Ночью же Керри обнаружил, что понимает, о чем – примерно! – перелаиваются собаки в близлежащих дворах. Каким-то чудом ему удалось склонить на свою сторону пробегавшего по своим делам котика, и тот помог Керри выбраться из сарая, в котором «крашеные» его заперли. Может, это был и аш, но Керри утверждает, что именно котик. А может, совпало.

Словом, той же ночью, под растущей луной перемахнув через деревянный забор, Керри сбежал из сарая, босой и голышом.

История становилась все занимательней, и я даже позабыл о своих невзгодах. В конце концов, они ни в какое сравнение не идут с приключениями Керри!

– А одежду-то где добыл? – уточнил я.

Керри опустил глаза долу, прямо на бокал с каким-то лонгом.

– Ясно все, своровал, – понял я.

– Есть такое дело, – кивнула Ирвис. – До города его все-таки подвезли, хоть он и шугался людей порядком. На улице его заметили поглощающие, туда-сюда, нашли меня, мне позвонил сам Ян Фредек, говорит, не знаем, куда девать, ваш? Я ему: а на опыты оставить не хотите ли? А он мне: вас оставишь на опыты – потом снова экскаваторами последствия разгребать... ну, так вот мы и нашлись. Проверили способности на лошадках. И правда! Оказалось, что он в самом деле их понимает.

– И говорит по-лошадиному? – удивился я, по-новому глядя на Керри.

– Нет, я прикосновением, – объяснил он.

– А-а, понятно, – кивнул я слегка разочарованно.

– Ирвис рассказала об этом мне, – вмешался в повествование Ари, – и я вспомнил, что у некроманта там были какие-то проблемы с его домашним питомцем, ну, той огромной человекоподобной разумной молью... страдает она у него.

– Точно, – я тоже вспомнил. – Никс что-то такое когда-то давно рассказывала.

– Мы и пошли с Керри к некроманту, глянуть, что и как, – продолжила Ирвис.

– И как? – спросил я.

– Оказалось, что ей не хватало шуб, – сказал Керри спокойно. Я тоже попробовал не рассмеяться. Героически. – Конечно, догадаться об этом было не просто, если не знать. Лунь страдала от того, что не знает, где добыть нужное количество шуб, чтобы, когда она приведет в гнездо самца, тот не решил, что она – моль из бедной семьи.

Я взялся руками за голову, чуть не плача:

– Правда, что ли?

– Ну, вот так она мне сказала, – Керри развел руками. – Она – приличная моль, и не приучена убивать животных, чтобы как следует запастись их шкурами. К тому же, она боялась отлетать далеко от дома, пока хозяина нет. Оттого и страдала.

– И как, они как-то решили это вопрос? – спросил я, вытирая слезящийся глаз.

– Да, некромант обеспечил животное шубами, и оно улетело искать самца самостоятельно, – ответила Ирвис. – На животное прилепили маячок, так что не потеряется. Все, затаив дыхание, ждем.

– Надеюсь, она его найдет, – сказал Ари. – Все же, я так понял, эти Луни – штука редкая.

– И как тебе в землях исхода? – посерьезнев, спросил я у Керри.

Он сдержанно улыбнулся:

– Я еще не решил.

– Назад не тянет?

Его взгляд ожесточился:

– Нет.

– Кстати, – Ирвис порылась в рюкзаке, – Рейни. Тут тебе письмо.

Я был, мягко сказать, удивлен:

– Письмо?

– Вот, держи, – она протянула мне запечатанный коричневатый конверт.

Я прочел надпись на титульной стороне: «Рейнхарду от друзей».

– Эм, а как оно по такому интересному адресу дошло?

– Оно было вложено в письмо для меня, – сказал Ари. – Пришедшее, правильно, на мой адрес.

– А-а, – протянул я, все еще ничего не понимая.

– Разворачивай, – поторопила Ир.

Я, отхлебнув еще глинтвейна для храбрости, послушно распечатал конверт и извлек из него сложенную вчетверо бумажку. Развернул.

Вот уж чей-чей, а почерк Никс я узнал тут же. Ничего более корявого я в жизни своей не видел. Если так подумать, это ее второе письмо мне. Хотя нет. Это, кажется, коллективное...

Прикрыв рот ладонью, я вчитывался в скачущие строчки. Никс писала о том, что они с Найком поехали южнее, что до отъезда она постаралась сделать все, что смогла для того, чтобы меня не сгноили в тюрьме. Мол, не для того спасали.

Сказать, как я ей благодарен, я бы не смог. Мне бы не хватило слов.

Она писала о том, как сложно ей найти сейчас наставника, но кандидатуру отца она не рассматривает по понятным причинам. Поэтому, мол, она решила учиться сама, или, по возможности, попасть к некоему кочевому народу, издревле славящемуся искусством обращения с огнем и работой со стеклом. Правда, пока что сам народ у них с Найком не очень получается найти. Зато они сумели разыскать Оливера Вайса и славно посидели с ним и его синеволосой барышней в любимом кафе Никс в Тасарос-Фессе, том, что недалеко от порта. Оливера выписали, но сноходцем быть он не перестал, тем более что теперь такой досуг не представляет былой опасности для психики и здоровья.

Никс интересовалась, как у меня дела, как там Ирвис, Ари, Кей и остальные.

Я читал и не знал, зачем в моей голове крутятся мысли вроде «Неужели было так сложно позвонить, балда?». Но я понимал, что письмо – это правильно. Мы бы смущались, шутили глупые шутки. Вряд ли бы мы смогли с ней вот так поговорить голосом. Письма для того и нужны – чтобы тебя не перебивали, чтобы ты сам себя не останавливал на полуслове, чтобы можно было сказать все.

Часть письма Никс заканчивалась предположением о том, что мы встретимся скорее, чем можно подумать.

Пусть будет так.

Почерк Найка тоже был не слишком ровным, но скорее тяготел к печатным формам. От него было всего несколько строк.

Найк писал, что какой-то его эксперимент завершился удачно, и рабочий итог оного он прилагает к письму. Что я, верно, дурак, и это понятно любому, кто меня знает, и что дураком можно быть, даже выглядя интеллигентно и высокопарно изъясняясь. Ничего нового, словом. Конечно, я не особо понял, к чему бы он снова решил обзываться, но вот никакого приложения к письму я не обнаружил. Проверил конверт изнутри – ничего. Рассмотрел исписанный листок с обеих сторон и даже на свет глянул – ничего.

– Ари, а там, в твоем письме, ничего лишнего не лежало? – спросил я.

– Да нет, вроде, – тот пожал плечами. – А что ищем?

– Найк пишет, что прислал мне какой-то итог эксперимента. Что бы это могло быть?

– Хм, – глубокомысленно ответил Ари, явно удерживаясь от каких-то более скабрезных предположений ради приличия.

Я еще раз заглянул в конверт. Пусто.

И вдруг прямо у меня перед глазами оказалось что-то, похоже на кулон на тонкой серебристой цепочке, и закачалось маятником.

– Держи, – Найк отпустил цепочку, и кулон упал мне в подставленную ладонь. – Ну-ка подвинься, – он уселся рядом с Керри, слегка прижимая того к стенке, и, пока я смотрел на это все, решая, мог ли я успеть так напиться с одного бокала глинтвейна или нет, рядом с Найком образовалась Никс.

– Я забыла вложить амулет, – сказала она, корча смущенное личико. – Прости.

– Ребята, хрен с ним, с амулетом, – я недоверчиво всех осмотрел, даже не стараясь скрыть своего изумления, – как так получилось, что вы все здесь? Откуда? К... как?!

– Совершенно случайно, ага, – хохотнула Никс. – На самом деле, мы сговорились.

– Осталось, чтобы оказалось внезапно, что у меня сегодня день рождения, но он зимой, – я, кажется, улыбался от уха до уха.

– Да уж, это было бы чересчур, – кивнула Ирвис.

– Так как вы тут очутились? – снова спросил я у Никс и Найка.

– Я действительно забыла вложить в письмо амулет, – серьезно сказала Никс. – Мы бы послали еще одно, и Ари отдал бы его тебе, но зачем, если мы тут как раз проездом?

– Кстати, вы так и не рассказали, по какому поводу, – заметил Ари. – Или секрет?

– Уже не секрет, – сказала Никс. – Мы разыскали и выкопали из довоенного бункера последнее тело Абеляра Никитовича. Найк нашел его благодаря умению, открывающемся у него при зажатой струне. Тело, конечно, в не очень хорошем состоянии, но он жив. Абеляра ждет долгое восстановление. Я не знаю, почему он говорил, что он последний. Может, он имел в виду, что он последний на поверхности, последний из тех, кто не запасной? Или хотел сохранить это запасное тело в тайне? Я не знаю. Но мы надеемся, что он полностью восстановится.

– Это хорошие новости, – сказал я. – Сплошные хорошие новости. Прямо даже как-то дышать легче стало.

– Ага, ты там у себя в коморке совсем страх потерял, – протянула Ирвис. – То есть, наоборот. От рук отбился.

Похоже, третий шот начал мешать ей составлять фразы правильно.

– И вы надолго сюда? – я продолжил допрос.

– Точно не знаю, – сказала Никс. – Но мы точно еще вернемся, если Лунь решит принести приплод. Я хочу себе маленькую большую моль – однозначно.

– И я! – ахнула Ирвис.

– Вы делите приплод еще не нагулявшейся человекоподобной моли, – заметил Найк. – Не надо так.

Никс повернулась к Керри:

– А правда, что ты умеешь теперь разговаривать с животными? Как ты вообще? Как ты сумел найтись?

Тот начал что-то отвечать, рассказывая свою историю по второму кругу, но я его уже не слушал. Я наслаждался вечером, вторым стаканом глинтвейна и живой, текучей беседой. Я понимал, что кое-кого в компании не хватает. Но старался не думать об этом.

Только несколько минут спустя я обнаружил, что все еще сжимаю в руке амулет, так и не рассмотрев его. Я медленно раскрыл ладонь.

Стеклянные бабочка и стрекоза сплелись в танце вокруг белого цветка. Поразительно тонкая работа, легкие линии, чистое стекло... Неужели Никс сделала это? Я бы, конечно, не стал такое носить – амулет слишком массивный и причудливый, но сам по себе... И еще в нем чувствовалась золатунь. Присмотревшись, я обнаружил ее мелкие вкрапления на крыльях стрекозы, в глазах бабочки, на тычинках и лепестках цветка.

Стало быть, волшебный амулет, а?

Я поднял взгляд на Бродяжку.