L Заповніть таблицю.

Дата добавления: 2015-10-02; просмотров: 547

Женщина, стоявшая рядом с дегустационным столиком, определенно улыбалась именно ему.

Бэнкс еще вчера обратил на нее внимание, отметив, что она здесь одна, без спутника. Сейчас она мило о чем‑то беседовала с пожилой парой из Мичигана – он уже успел познакомиться с ними, и старички не замедлили поведать ему довольно подробностей из своей жизни, – но смотрела она точно на него. Видимо, пора ее выручать, оба они страшно говорливы.

Бэнкс улыбнулся и направился в их сторону.

Седой мужчина – Бэнкс запомнил, что его зовут Боб и он как‑то связан с производством всяких комбайнов и сеялок – при виде него радостно оживился:

– Да никак это мой старый друг. Ал, рад вновь вас видеть.

Бэнкс поздоровался с Бобом и его женой Бетси, ожидая, что они представят ему загадочную незнакомку, которая выглядела несколько смущенно. Стоит, потупя глаза, сжимает пустой стакан и даже не посмотрит на меня, подумал Бэнкс.

Издалека женщина показалась ему довольно высокой, но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что она лишь немногим выше ста шестидесяти сантиметров. Несомненно, азиатка, но откуда именно, Бэнкс не сумел определить. Сколько ей лет, тоже было сказать трудно. Блестящие темные волосы без намека на седину, никаких морщинок вокруг ясных миндалевидных глаз.

– А вот, знакомьтесь, Тереза, – улыбнулся Боб. – Из прекрасного города Бостона.

Тереза подняла глаза на Бэнкса и протянула маленькую изящную руку. Он пожал ее и удивился, какая у нее нежная, шелковистая кожа. И ладошка славная, сухая и крепкая. Тонкие пальчики украшала пара колец, на запястье – серебряный браслет, хорошо сочетающийся с серьгами.

– Очень рад, – вежливо сказал он.

– Взаимно.

– Позвольте, я закажу нам всем чего‑нибудь выпить?

Боб и Бетси отказались, но Тереза протянула свой стакан и негромко сказала:

– Да, спасибо. Мне совиньон блан.

Стакан еще хранил тепло ее руки, и с краю Бэнкс заметил полукруглый отпечаток розовой губной помады.

В отеле проходила акция по дегустации, но Бэнкс расценивал ее скорее как предлог выпить пару бокалов вина еще до обеда, а также возможность легкого, необременительного общения. Ну а главной целью устроителей была недорогая прямая реклама производителя напитков. От постояльцев не требовалось ни обсуждать достоинства вина, ни принюхиваться к аромату, с видом знатока поводя стаканом под носом, ни заполнять тестовые карточки. Это был щедрый жест со стороны хозяев отеля, и не только щедрый, но и разумный.

Бэнкс подумал, что в целом ему Америка нравится. Дома, в Англии, он нередко коротал досуг в пабах и наслушался, как тамошние завсегдатаи кроют американцев почем зря. Но здесь он убедился, что, если за границей они и вправду частенько ведут себя малопристойно и дают повод для язвительных насмешек, – а разве нельзя сказать то же самое про британцев или, например, немцев? – на родине американцы просто прелесть. Их семейные обеды чудесны. Их хонки‑тонки – дешевые придорожные бары, где местные музыканты радостно наяривают незатейливую музычку, – очаровательны. Их городские рестораны и дорогие отели очень недурны. И они большие молодцы по части сервиса. Что он сейчас и наблюдает.

Женщина за барной стойкой забрала у него пустые бокалы, спросила, что ему налить, и подала новые, полные до краев, при этом приветливо улыбнувшись и выразив надежду, что вино ему нравится. Бэнкс отлично понимал: скорее всего, ей это безразлично, и все же заверил, что вино замечательное. Улыбка и обычная вежливость многое значат в этой жизни. Только вряд ли все это сработает в обычном английском пабе, где у вина простые характеристики: белое или красное, сухое или сладкое. А в ответ на «день добрый» зачастую слышишь лишь маловнятное ворчание.

Он взял пино нуар и совиньон блан и осторожно пробрался сквозь толчею в холле.

– Боюсь, – сказал Боб, глянув на часы, – нам пора отчаливать. Представление начинается через полчаса. А вам, ребята, удачно провести время.

И они с женой ушли.

Бэнкс отдал Терезе ее бокал, после чего оба замерли в неловком молчании посреди шумной толпы. На ней было изящное платье без рукавов, с красивым цветочным рисунком. Оно подчеркивало ее тонкую талию, а открытый вырез на груди дразнил воображение. Бусы из окрашенного стекла прекрасно гармонировали с каким‑то неведомым Бэнксу кораллово‑розовым цветком, который она воткнула в волосы над правым ухом. Фигура у нее просто безупречная, подумал он, и вообще она чрезвычайно привлекательна – небольшой прямой носик, полные чувственные губы с чуть приподнятыми вверх уголками.

Возможно, предположил Бэнкс, ее родители выходцы из Таиланда или Вьетнама, но он не слишком хорошо различал представителей дальневосточных народов, поэтому особой уверенности у него не было. В ее лице читалась готовность улыбнуться, но он заметил и затаенную печаль. Наверно, у него обострилось восприятие после всего того, что он сам недавно пережил. Хотя в последнее время ему явно стало полегче.

– Приятный отель, правда? – спросила Тереза, пригубив вина.

– Да, – согласился Бэнкс, скользнув взглядом вокруг.

Интерьер выдержан в средиземноморском стиле, в мягких терракотовых тонах. Абажуры на лампах уютно приглушают свет, потолок и карнизы богато декорированы, зеркала и картины в позолоченных рамах. На той, рядом с которой они стояли, была изображена Земля, возлежащая в роге изобилия среди плодов и цветов, а вокруг простиралась унылая пустыня.

Да, «Монако» приятный отель, подумал Бэнкс, и особенно его украшает то, что он находится в Сан‑Франциско – этот город понравился ему больше всех тех мест, где он побывал во время своего почти трехнедельного странствия по Америке. Надо только приноровиться к тому, что он расположен на холмах. Бэнкс уже прокатился на трамвае вдоль побережья, в тот же день, как приехал сюда, полюбовался на пролив и мост «Золотые Ворота», а вечером поужинал в ресторане «Вершина мира», где заказал дорогущий мартини. Он довольно долго сидел там и наслаждался прекрасным напитком и великолепным видом на залив. А на завтра Бэнкс наметил себе прогулку на Рыбацкую пристань и затем, возможно, в башню Койт, откуда, говорят, открывается потрясающий обзор на город и бухту.

– Сколько вы собираетесь тут пробыть? – спросил он Терезу.

– Только до среды.

– И я тоже.

– Вы англичанин, верно?

– Да. Спасибо, что не приняли за австралийца или новозеландца. Я абсолютно ничего не имею против них, но меня почему‑то постоянно с ними путают, и это слегка уже начинает раздражать.

– Я не по случайности угадала, а была уверена. У меня прадед был англичанин. Из Халла.[3]

– В самом деле? Я там бывал, и не раз. Вообще‑то я живу недалеко оттуда. Вы простите, ради бога, мой вопрос, но как же это… он из Халла?

Тереза рассмеялась:

– Как вышло, что у девушки с моей внешностью предок – англичанин? Все очень просто. У моих родных был в Халле китайский ресторан.

Бэнкс не нашелся, что на это сказать.

– Вы бы видели сейчас свое лицо, – со смехом продолжала она. – Ладно, я пошутила. Я не китаянка. Мой прадед был матросом, и каким‑то образом он оказался на французском торговом судне. Он не раз ходил в Японию, Китай и Корею, а в итоге осел во Вьетнаме. Такие дела – во мне тоже течет британская кровь, кровь Халла.

Бэнкс заговорщически понизил голос и наклонился к ней поближе:

– На вашем месте я не стал бы объявлять об этом во всеуслышание. Известно ли вам, что гласит старинная присказка английских бродяг и нищих?

– Нет, просветите меня.

– «От Галифакса, Халла и геенны убереги нас, Боже, беспременно». Говорят, бытовала уже в шестнадцатом веке. В Халле было строго запрещено попрошайничать, а кроме того, и там, и в Галифаксе были особенно кошмарные тюрьмы. Кажется, бродяги боялись их даже больше, чем геенны огненной.

Тереза снова рассмеялась.

– Интересные вы люди, англичане, – весело сказала она. – Я никогда не была в Англии, но хотелось бы съездить, поглядеть.

Бэнкс не мог вообразить, зачем ехать в Халл: ничего примечательного с точки зрения туриста там нет; впрочем, город – с его доками и вполне приземленными обывателями – обладает своеобразным грубоватым шармом. И еще в Халле имеется футбольная команда высшей лиги – немалый плюс в наши дни.

– Глядишь, однажды вы так и сделаете, – сказал он. – Послушайте, Тереза, возможно, я несколько прямолинеен, но скажите: вы здесь одна?

Ему показалось, что она покраснела, да он и сам смутился.

– Да. Я… я… – Она сделала такой жест, точно отмахивалась от комара. – Извините, это длинная история.

– А вы бы не хотели поужинать со мной сегодня и рассказать ее? У меня нет никаких планов на вечер, и я умею слушать.

Тереза прижала руку к груди:

– О, простите. Я бы с радостью, правда, но я не могу. Уже уговорилась… обещала пойти в одно место.

– Конечно, – ответил он, досадуя, что вообще завел этот разговор, – я понимаю.

Она мягко тронула его за рукав:

– Нет‑нет, это совсем не то. Правда. Я сегодня обедаю с сыном, его женой и детьми. Приехала сюда в основном затем, чтобы повидаться с ними. И мне уже надо бы поторапливаться. Но я решила, что еще один бокал не повредит, прежде чем окажусь лицом к лицу с юными разбойниками. В смысле с внуками.

Никогда бы не подумал, что она уже бабушка, удивился Бэнкс, но говорить не стал – и банально, и слишком напролом.

– Ясно, – кивнул он.

Она вопросительно заглянула ему в лицо и предложила:

– А завтра? Я имею в виду… ну, то есть, если вы…

– Завтра – идеально. Это будет мой прощальный вечер здесь.

– И мой тоже.

Тереза одним глотком допила вино, поставила бокал на ближайший столик и вынула из сумочки пакетик с мятными леденцами. Поймав на себе взгляд Бэнкса, усмехнулась:

– Не удивляйтесь. Я не алкоголичка. Но там все‑таки дети, да и моя невестка уж очень нервно относится к некоторым вещам. Она весьма религиозна, ее отец баптистский пастор. Ну что, встречаемся здесь?

– Отлично. В семь? Я закажу где‑нибудь столик?

– Позвольте, я сама это сделаю, – возразила Тереза. – Я неплохо знаю город.

– Хорошо, – согласился Бэнкс. – Значит, до завтра.

Тереза заспешила к выходу, и он остался один.

Неподалеку расположился за складным деревянным столиком толкователь карт таро, и, когда глаза их случайно встретились, он заговорщически улыбнулся Бэнксу. На мгновение тот задумался: может, погадать? И тут же отверг эту идею. Либо расстроишься попусту, либо обнадежишься, и тоже попусту. Он любезно улыбнулся в ответ, допил вино и вышел на улицу. Пройтись, чтобы как‑то скоротать вечер?

Первое, что он увидел, была пожилая проститутка, которую рвало на газон у дороги. Он торопливо прошел дальше, краем глаза заметив трех голубей, обрадованно заспешивших к «ужину». Как ни грустно, а подобные сцены не редкость в этом районе.

Он свернул за угол и обратил внимание, что какой‑то негр, судя по всему, бездомный, упорно тащится за ним. Так они прошли с полквартала, и всю дорогу негр злобно ругал скупердяев, населяющих этот поганый мир. Похоже на Лондон, подумал Бэнкс.

На Юнион‑сквер мимо него проехал трамвай, обвешанный развеселыми юнцами, которые радостно свистели и гоготали. Трамвай в унисон звенел и грохотал по рельсам.

Бэнкс пересек площадь и в задумчивости остановился. Пойду куда глаза глядят, решил он, и рано или поздно набреду на подходящий бар либо ресторанчик. Это уж непременно – к гадалке не ходи.

В помещение на первом этаже управления Западного округа, где почти всегда проводились пресс‑конференции, притащили все стулья, какие сумели найти. Энни и суперинтендант Жервез заранее обсудили с Маклафлином, что и как можно сообщать журналистам, а о чем лучше помалкивать до поры до времени. Максимум, что мы можем сейчас сделать, мрачно подумала Энни, это опровергнуть парочку идиотских домыслов и не дать страстям разгореться сверх меры. Хотя, судя по всему, уже слишком поздно.

Смерть Патрика Дойла – вот во что репортеры вцепятся со страшной силой, и не только потому, что она наступила в ходе полицейской операции, но и потому, что спецназ применил тазер. А с тазерами пресса активно воюет уже третий год. Из больницы, где умер Дойл, просочилась информация, что два года назад у него был сердечный приступ. И хотя лечение прошло успешно и его последние ЭКГ были в норме, все же он поправился не до конца. Диагноз «сердечная недостаточность» ему так и не сняли. Полиции следовало выяснить это, прежде чем посылать людей, вооруженных тазерами. И журналисты обязательно будут всячески напирать на столь «вопиющий просчет». Дебаты о правомерности применения «убийственных электрошокеров» уже помогли многим газетам увеличить свои тиражи.

Помимо местной прессы и ТВ прибыли репортеры ведущих национальных изданий – «Дейли мейл», «Сан», «Гардиан», «Телеграф», «Экспресс», «Таймс», «Дейли миррор» – и парочка кинодокументалистов – в поисках достоверной фактуры по актуальным нынче темам: преступления с применением оружия, проблемы молодежи и действия полиции, повлекшие смерть граждан.

Зал был невелик, народу набилось как сельдей в бочке, в воздухе висел гул голосов. Микрофоны не понадобились, и так все друг друга слышали, но соответствующее оборудование позволяло записывать все на видео, а кроме того, сзади по углам поставили две телекамеры.

Войдя в зал, Энни огляделась и заметила нескольких знакомых, в том числе и тех, кто вчера был на Ракитовом проезде. Она прислонилась к стене возле дверей и не спеша потягивала кофе, пока репортеры рассаживались по местам. Наконец Маклафлин откашлялся и приступил к делу:

– Вчера утром, в десять сорок пять, полиция прибыла к дому по Ракитовому проезду, в котором, по имевшимся сведениям, находился заряженный пистолет. В силу того, что получить разрешение на вход от тех, кто находился в доме, полиции не удалось, были привлечены силы спецназа, которые и осуществили проникновение. В ходе операции один человек пострадал от разряда тазера. Впоследствии он скончался в городской больнице Иствейла. Заряженный пистолет был изъят с места происшествия. А теперь прошу задавать вопросы, если они у вас есть. Должен предупредить, что расследование не закончено, поэтому часть информации разглашению пока не подлежит.

По всей комнате поднялся лес рук, и первым задал вопрос представитель «Дейли мейл»:

– Как я понимаю, мистер Патрик Дойл был владельцем дома, о котором идет речь. Он присутствовал там во время полицейской атаки? Это именно он погиб? И если да, то как это произошло?

– Я возражаю против формулировки «атака» как излишне резкой и негативной, – немедленно парировал Маклафлин. – Полицейские действовали в потенциально опасной ситуации. Однако я попробую дать максимально ясный и четкий ответ, поскольку вижу, что отчасти вы уже владеете информацией. Вы правы, Патрик Дойл действительно являлся законным владельцем дома номер двенадцать по Ракитовому проезду. И он находился там во время операции. Он был травмирован разрядом тазера и, к сожалению, в дальнейшем скончался в больнице. Смерть мистера Дойла связана с его заболеванием, которое не имеет отношения к данным обстоятельствам.

Вспыхнул гул голосов, и вновь поднялось множество рук. Маклафлин выбрал корреспондента местной газеты:

– Давайте, Тед.

Тед Уитлоу из «Иствейл газетт» торопливо встал с места:

– Вы сказали: «заболевание не имеет отношения». Ответьте на прямой вопрос: была ли смерть мистера Дойла следствием выстрела из тазера или нет?

– В настоящее время у нас нет оснований для подобного утверждения.

– Что, полиция опять отрицает свою причастность? Опять «смерть по независящим обстоятельствам»? – крикнул кто‑то.

Маклафлин пропустил эти нападки мимо ушей.

– В рамках расследования будет произведено вскрытие, – спокойно продолжал он. – Вплоть до его результатов невозможно с какой‑либо долей уверенности утверждать, что стало причиной смерти мистера Дойла.

– Но ведь похоже на то? – настаивал Уитлоу. – Всем известно, что разряд тазера может оказаться смертельным.

– Полагаю, сейчас не место и не время вступать в дискуссию о тазерах, – заявил Маклафлин. – Повторяю, надо дождаться результатов медицинской экспертизы.

– Насколько я знаю, смертельный исход от применения тазера часто связан с тем, что пострадавший употреблял наркотики либо страдал сердечными заболеваниями, – не отступался Уитлоу. – У мистера Дойла были проблемы с сердцем? Или с наркотиками?

– Два года назад у Патрика Дойла случился сердечный приступ, – сухо сообщил Маклафлин. – Но его врач утверждает, что мистер Дойл находился в отличной форме.

– Вооруженные спецназовцы знали о том, что у него был этот приступ?

– Нет, таких данных у них не было.

– Почему же?

– Я не уполномочен строить предположения. Это обстоятельство необходимо будет прояснить.

– А может быть, трагедия случилась как раз потому, что полиция не знала о болезни Дойла?

Маклафлин промолчал.

– Я повторю свой первый вопрос: вы не исключаете, что именно применение тазера стало причиной смерти? – настаивал Уитлоу.

– Произошел в высшей степени прискорбный инцидент, и он будет тщательно расследован. Вы задали более чем достаточно вопросов, Тед. Думаю, пора уступить место вашим коллегам.

Уитлоу сел, самодовольно ухмыльнулся и застрочил в своем блокноте.

– Вы сказали, что будет проведено тщательное расследование, – подал голос репортер «Дейли миррор». – Кто именно будет его проводить?

– Расследование поручено суперинтенданту Чамберсу. Он представляет отдел по расследованию жалоб и дисциплинарных нарушений полиции округа и будет работать совместно со специальной межведомственной комиссией. Этот порядок определен независимым комитетом управления полиции графства по работе с жалобами граждан.

– Значит, это все‑таки будет полицейское расследование, не так ли? – спросила журналистка из «Гардиан».

– Я недавно наводил справки, Морин, – сказал Маклафлин, – и выяснил, что в нашей стране наиболее квалифицированная структура, способная провести такого рода расследование, – это полиция. А вы кого предлагаете привлечь? Библиотекарей? Местных антикваров? Милую старушку с соседней улицы, которая кормит всех бездомных котов? – Саркастические ноты усилили его шотландский акцент.

Журналистка улыбнулась.

– Я лишь подчеркнула, что это очередной случай, когда полиция сама расследует свои собственные ошибки, – заметила она и села.

Маклафлин посмотрел в зал. Желающих задать вопрос по‑прежнему было очень много.

– Да, Лен. Прошу вас.

Лен Джепсон из «Йоркшир пост».

– У меня простой вопрос. Почему отряд вооруженного спецназа вломился в дом мирных обывателей на благопристойной улице Иствейла тихим понедельничным утром?

По залу волной прокатился смех.

– Как я уже сообщил, мы располагали проверенной информацией о том, что в данном месте находится заряженный пистолет. В связи с тем, что наши сотрудники не получили возможности мирного доступа в дом, было вызвано вооруженное подкрепление. Это стандартная процедура, Лен. Вы должны об этом знать.

– Сколько спецназовцев участвовало в операции? – спросил корреспондент «Индепендент».

– Четверо. Двое вошли с переднего входа, двое с заднего, как обычно. В полном соответствии с инструкцией о проведении подобных мероприятий.

Поднялась еще одна рука.

– Да, Кэрол.

– Вы упомянули, что в доме был в результате обнаружен заряженный пистолет. Из него стреляли?

– В период времени, относящийся к расследованию, пистолет не применялся. Это все, что я сейчас могу сказать.

– Кому он принадлежал?

– Этого мы не знаем.

– И где сейчас этот пистолет? – поинтересовался кто‑то из зала.

– Он отправлен в отдел судебной экспертизы в Бирмингем.

– Есть какие‑то соображения о том, как он попал в дом?

– Этим занимается следствие.

– Пистолет имеет отношение к Эрин Дойл?

– Извините, сейчас не могу дать никаких комментариев по этому поводу.

Несколько человек разом подняли руки.

Маклафлин выбрал корреспондентку из «Дарлингтон и Стокман таймс»:

– Джессика?

– О вас не раз говорили, что вы придерживаетесь, скажем так, левых взглядов на такие общественные проблемы, как расовая сегрегация, переполненные тюрьмы, использование полицейского спецназа и так далее. Вы бы не могли сообщить нашим читателям, что сами думаете о данном происшествии?

Маклафлин скупо улыбнулся. Энни знала, что сослуживцы называют его порой «Красный Рон» и он делает вид, будто недоволен этим, но ей казалось, что в глубине души Маклафлин гордится прозвищем. В послевоенные годы его отец, который работал на судостроительной верфи в Глазго, был крупным профсоюзным деятелем, и сын унаследовал ряд его идей социалистического толка.

– Мое личное мнение в данном случае совершенно не важно, – ответил ей Маклафлин. – Речь идет о том, что в результате трагического стечения обстоятельств погиб человек, и семья его глубоко скорбит. Я просил бы всех с уважением отнестись к их горю.

– А где же ваше уважение? – выкрикнули из зала. – Не вы ли допрашивали семейство Дойлов и мучили их разными подозрениями вплоть до вчерашнего утра?

– Я не могу сейчас обсуждать все подробности дела: следствие не закончено. Но заверяю вас, никакого давления и тем паче преследования с нашей стороны не было.

По залу пронесся шум и недоверчивые смешки, затем встал Люк Стаффорд из газеты «Сан».

– Какую роль в происшествии сыграла дочь Патрика Дойла, Эрин Дойл? – спросил он. – Пистолет принадлежал ей?

– Повторяю, я не стану комментировать подробности дела: идет следствие.

– Значит, это ее оружие? Соседи видели, как Эрин вывели из дома в наручниках, – гнул свою линию Стаффорд. – Правда ли, что в Лидсе она общалась с весьма сомнительными людьми? В частности, с торговцами наркотиками?

Энни поняла по лицу Маклафлина, что тот впервые об этом слышит. И для нее это тоже стало неожиданной новостью. Должно быть, газета отправила в Лидс репортеров и им удалось что‑то нарыть.

– У меня нет комментариев, мистер Стаффорд, – заявил Маклафлин, – но, если вы располагаете какой‑либо информацией, имеющей отношение к данному делу, надеюсь, вы исполните свой гражданский долг и сообщите нам ее.

С этими словами он встал и подытожил:

– Дамы и господа, боюсь, время вышло. Пресс‑конференция окончена.

Энни нисколько не сомневалась, что журналисты не слишком довольны: они жаждали крови и уже учуяли ее запах. Одному богу известно, что они теперь понапишут.

Да и Маклафлин явно был не очень‑то счастлив. Выходя из зала, он подошел к Энни с Жервез и процедил сквозь зубы:

– О чем, черт подери, они говорили? Нам что‑то известно о жизни Эрин Дойл в Лидсе?

– Ничего, сэр, – тихо сказала Жервез. – Расследование‑то еще толком не начато.

– А вот газетчики уже что‑то пронюхали. Настоятельно советую вам пошевеливаться. Мы, кровь из носу, должны понять, что там происходит. И желательно до того, как это сделает желтая пресса. Мне нужны результаты, и быстро.

– Да, сэр.

Когда Маклафлин ушел, Жервез повернулась к Энни:

– Через час у меня в кабинете.

Дело становится все интереснее, подумала Энни. Она и так собиралась съездить после работы в Лидс и потолковать с Трейси Бэнкс, но теперь ей придется сделать это уже официально, в рамках расследования. Придется также сообщить Жервез, что Трейси Бэнкс снимает дом вместе с Эрин Дойл: все равно она вскоре об этом узнает. Но Энни в любом случае хотелось бы оградить дочь Бэнкса от неприятностей – если они у нее есть и если это окажется в ее силах. Надо действовать осторожно, решила Энни, и никого не посвящать в свои планы, по крайней мере пока не станет хоть немного понятнее, с чем именно они имеют дело.

Разумеется, случилось то, что и должно было случиться. Джафф и Трейси до глубокой ночи сидели в оранжерее, пили виски и курили траву, хохотали, слушали музыку, а затем раскурочили коллекцию фильмов в поисках подходящего. В итоге выбрали один из боевиков про Борна, с бесконечными погонями, драками и перестрелками. Джафф опять швырял то, что ему не глянулось, прямо на пол, и вскоре он весь посверкивал, словно разноцветная мозаика. Трейси запомнила, как диски хрустели под ногами, когда они шли к лестнице. После этого все терялось в тумане.

В половине одиннадцатого утра Трейси проснулась у себя в спальне голая, как младенец, но под пуховым одеялом. Джаффа в пределах видимости не наблюдалось. Голова у нее раскалывалась, но, приложив некоторые усилия, все же удалось по кускам восстановить большую часть событий.

Они прихватили с собой наверх бутылку виски, добрались до отцовской спальни и рухнули на кровать. Вскоре Джафф принялся целовать ее, его руки скользили по всему ее телу. Она попробовала сопротивляться, но вяло: сил не было. Все же это свинство, подумала Трейси, заниматься любовью на кровати отца, надо сказать Джаффу, чтобы прекратил. И вообще, ей плохо. А не надо было пить столько виски и вина… Джафф проявлял завидную настойчивость. Вскоре он стянул с нее блузку и попытался расстегнуть джинсы. Постепенно ему это удалось, и тут… тут ей стало совсем паршиво.

Она умудрилась вовремя свеситься с кровати, и ее стошнило на пол. Трейси надеялась, что это остановит Джаффа и он вырубится, пока она умывается и чистит зубы. Однако, когда она вернулась в спальню, застегнув джинсы и блузку на все пуговицы, Джафф лежал на спине – огромный, совершенно обнаженный, весело улыбающийся. И все началось по новой. Голова у нее кружилась, и не было ни сил, ни желания его останавливать. Да и с чего, в самом деле? Ей не хотелось выглядеть ломакой и льстило его рвение. Постепенно она немного пришла в себя, и ей стало нравиться то, что он делает. В конце‑то концов, не она ли представляла себе, как они с Джаффом трахаются – например, тогда, на дискотеке, когда они целовались? Многие девушки с радостью оказались бы сейчас на ее месте, можно даже не сомневаться. И все это она творит в спальне своего отца.

Трейси не сумела вспомнить в точности, как все было, но Джафф порядком перебрал, так что, кажется, его ненадолго хватило. Сразу вслед за тем он уснул, попросту вырубился. Убедившись, что он больше не собирается предпринимать никаких активных действий, она потихоньку выскользнула из отцовской спальни и пробралась к себе в комнату, ту, в которой всегда жила, когда приезжала погостить.

С утра ее разбудили птичьи голоса и солнце – она забыла задернуть занавески. На мгновение Трейси запаниковала, не понимая, где очутилась, затем вспомнила. А заодно вспомнила все – что наделала и где оставила свои вещи.

Трейси тихонько прошла в спальню отца и оделась. Джаффа нигде не было видно, и в доме стояла тишина. Приняв душ и выпив две таблетки парацетамола, она спустилась вниз и негромко позвала его. Он не откликался, и Трейси заглянула в оранжерею. Джафф спал, уютно устроившись на подушках в плетеном кресле, рядом с ним на столике стоял стакан с недопитым виски и забитая окурками пепельница. Она подумала, что вид у него просто ангельский – длиннющие густые ресницы, влажные губы слегка приоткрылись, тихо сопит во сне – ну точно, херувим. Трейси хотела поцеловать его, но не стала: побоялась, что разбудит.

Она пошла на кухню, приготовила себе чаю и тостов, стараясь не шуметь, а затем решила, что надо бы хоть немного навести порядок. Первым делом набрала воды в ведерко, взяла тряпку и пошла наверх, убрать возле кровати. Слава богу, там просто деревянный пол, никаких ковров. Устраняя следы вчерашнего безобразия, она покраснела от стыда: как это ее только угораздило? Напоследок распахнула настежь окно, чтобы как следует проветрить, и спустилась в комнату отдыха. Бардак изрядный, непонятно даже, с чего начинать. Вздохнув, Трейси вернулась на кухню налить себе свежего чаю.

И в этот момент вспомнила про мобильник. Сейчас, пока Джафф спит, можно попытаться найти его и снова обрести связь с миром. Джафф, вероятно, не сразу это обнаружит.

Она помнила, Джафф убрал телефон к себе в сумку. Не исключено, что он прав и пользоваться мобильником опасно. Трейси слышала, что телефоны действительно регистрируют себя в сети и благодаря этому можно вычислить местонахождение человека – отец как‑то мельком об этом упоминал, да и Джафф, похоже, знал, о чем говорит. И все‑таки пусть телефон будет при ней: с ним ей будет гораздо комфортнее. Она не станет его включать, а значит, и вреда никакого, верно? Конечно, Джафф не будет возражать, даже если обнаружит ее хитрость.

Трейси уже собралась было открыть Джаффову сумку, как он появился в дверях, потягиваясь, зевая и потирая глаза. Ладно, решила Трейси, тогда в другой раз, попозже.

– Доброе утро, – улыбнулась она. – Чаю?

Джафф что‑то буркнул. Понятно – не ранняя пташка. Но Трейси все равно налила ему чай. Он добавил молока и сахара, отхлебнул глоток и скривился. А потом сообщил, что с утра предпочитает кофе.

Она сделала кофе.

Он молча выпил его и произнес:

– Умираю от голода. У нас осталось чего‑нибудь пожевать?

Трейси посмотрела в холодильнике, заглянула в морозилку, но там было холодно и пусто. В буфете нашлась банка фасоли и упаковка супа, больше ничего. Они съели фасоль, даже не переложив ее в тарелки.

– Мы все подъели, в доме шаром покати. Придется ехать за покупками, если мы собираемся здесь оставаться, – сказала Трейси. – Смотаемся в Иствейл?

– Когда, говоришь, твой старик вернется?

– Не раньше понедельника. Так что пока все в порядке. Ты прикинул, что дальше делать?

– Типа того.

– И?

– Думаю, нам надо оставаться здесь, пока это безопасно. Скажем, до конца недели. Пускай все чуток уляжется. Здесь приятно, место уединенное, можно не волноваться, что кто‑то притащится и начнет лезть с дурацкими вопросами. Никому в голову не придет меня тут искать. А даже если кто‑нибудь заявится, ты скажешь, что все о’кей, и сплавишь восвояси. В конце концов, это дом твоего отца. Ты имеешь полное право здесь находиться. Плюс к тому, у нас есть неплохие записи и фильмы. Не говоря уж о выпивке. Я считаю, нам повезло.

– Мы не можем остаться здесь навсегда, – возразила Трейси, мысленно нарисовав картину дальнейших разрушений, которые ждут отцовский дом. Вчера ночью было здорово – полная свобода и дикий загул, но так не может продолжаться до бесконечности.

– Я знаю, малыш. – Джафф подошел к ней, провел рукой по волосам, по щеке, по груди. – Мне нужно привести в действие свой план, только и всего. Есть подходящие люди. В Лондоне живет старый друг, еще по универу, он может снабдить нас чистыми паспортами и никаких вопросов задавать не будет. Несколько дней уйдет на то, чтобы сделать ряд звонков и все уладить. Такие вещи не делаются с наскока, да и денег стоят. Поэтому хорошо, что у нас есть надежное убежище, это сейчас главное. Скоро я договорюсь обо всем, мы поедем в Лондон, а потом выберемся из страны. И когда пересечем Канал – гуляй не хочу.

– Не совсем так, – покачала головой Трейси. – Есть Интерпол, Европол и хрен его знает какой еще пол. Я смотрела передачу по телику.

– Ты слишком заморачиваешься. Не будь занудой, малыш. Я хочу сказать одно: если знать как, то там можно отлично спрятаться.

– А ты знаешь?

Джафф поцеловал ее:

– Уж поверь мне. И, наверно, тебе стоит купить другую помаду, когда поедем в Иствейл. Скажем, розовую. Мне не нравится темно‑красная. Это касается и лака для ногтей. Похабно смотрится. Подбери себе цвет полегче. И ты можешь сделать что‑нибудь со своими волосами? Без крашеных прядей будет намного лучше.

– Их нетрудно смыть, – заметила Трейси.

Она смущенно потрогала волосы и облизнула губы, придирчиво изучила лак на ногтях. Ей стало не по себе.

Трейси совсем не была уверена, что так уж жаждет изменить внешность и тем более отправиться в заграничную ссылку вместе с Джаффом, как бы сильно он ей ни нравился. Он ей почти чужой, да и она лично ничего противозаконного не совершала. Она не в бегах, хотя сама не знает, что делает и зачем. Пока что все ее преступление заключается в том, что она устроила бардак в доме отца и посягнула на его винные запасы. Впрочем, зачем ломать голову над всякими проблемами – нужно жить здесь и сейчас. С остальным после разберемся.

Не так далеко от них, на северо‑запад от Рипона, что славится старинным кафедральным собором, в особняке XVIII века у венецианского окна стоял Джордж Фанторп по прозвищу Фермер и раздумывал над тем, что он только что узнал.

В стекле отражалось красное грубое лицо, жирные покатые плечи и густые курчавые волосы, уже подернутые сединой. Вид за стеклом был гораздо симпатичнее, недаром Фермер гордился своим садом ничуть не меньше, чем особняком: идеально ровная лужайка, чуть поодаль – качели, горка и карусель для детей, фигурно подстриженные деревья, дорожки, посыпанные гравием, фонтаны, цветочные клумбы и ровные грядки овощей. Здесь Зеновия любила изображать огородницу; сегодня она отправилась за покупками в Йорк.

Вдоль стены, увитой виноградом, росли деревья, однако умелый садовник позаботился, чтобы они не заслоняли Уэнслидейлские холмы, за которыми гордо высилась Мэсем. Было прохладно, бурые холмы уныло сгорбились друг за другом, точно выстроились в цепочку по росту, и самые высокие терялись за горизонтом. Фанторп мог смотреть на них часами. Со второго этажа, из спальни, вид был еще лучше, там стены совсем не мешали взгляду. Но без стен, к сожалению, не обойтись. Да еще и усыпанных сверху битым стеклом – у Фермера немало врагов.

Серый сумрачный день вполне соответствовал его настроению. На дальних окраинах его могучей империи происходили вещи, которые ему совершенно не нравились, то есть абсолютно. Он удачно провернул одно очень непростое дельце и намеревался хотя бы денек насладиться чувством глубокого удовлетворения, но обрывочные новости, принесенные Дарреном, мягко говоря, вывели его из равновесия.

– Ты уверен, что она подружка Джаффа? – спросил он, чуть повернув голову к собеседнику.

– Уверен.

Даррен неподвижно стоял сзади, скрестив руки. Фанторп знал, что он не станет зазря бить тревогу, не в его характере преувеличивать опасность и дергаться по пустякам. Даррен был невозмутим и холоден даже в самых опасных ситуациях. Особенно – в опасных ситуациях. И он тоже понимал, насколько серьезна поступившая информация.

– Они нашли ствол в ее доме? – спросил Фанторп.

– В доме ее родителей. Это было в новостях.

– Только ствол? Я имею в виду, они не упоминали?..

– Только ствол. Копы стреляли в ее папашу из тазера. Он умер.

Фанторп отвернулся от окна и подошел к Даррену поближе:

– Погано. Ты же понимаешь, это нам сейчас нужно меньше всего. Меньше всего на свете. Как раз сейчас, когда с русскими вроде все заладилось. И с литовским транзитом наконец договорились. И по албанской сделке срослось… Что этот тупоголовый ублюдок думал своей никчемной башкой, когда отдал пушку какой‑то гребаной девке? И где он? Он должен был привезти сюда товар еще вчера вечером. Вчера, мать его, вечером.

– Не знаю, – сказал Даррен. – Может, он не давал ей ствол. Может, она сама забрала его и товар. Копы не говорят. Что мы должны сделать?

– Киаран с тобой?

– В машине.

Фанторп принялся злобно мерить шагами комнату, обдумывая, как теперь быть. Он не хотел делать ничего такого, что могло бы привлечь к нему нежелательное внимание, а учитывая его деятельность, любое внимание было нежелательно. Его криминальный бизнес отличался поразительным размахом, и все его дела – от «серых» до «черных» – были темные. У Фермера был товар на любой спрос – только заказывай. Нужны наркотики? Спешишь отмыть грязные деньги? Приглядел роскошную машину? Хочешь секс‑рабыню? Фермер сделает. Его дочери ходили в самую лучшую в графстве школу, а жена, молодая красотка из Сербии, не знала домашних забот и вообще никаких житейских тягот. Фанторп не собирался подвергать эту прекрасную, налаженную жизнь ни малейшему риску. Кроме того, он чрезвычайно дорожил своим особняком. Словом, все должно остаться как есть.

Его часто изумляла способность Даррена застывать в полной неподвижности. Тот даже не моргал, просто молча ждал указаний.

– Это все, что было в утренних новостях?

– Да.

– Про Джаффа не упоминали?

– Пока нет. Мы думаем, девчонка в глухой несознанке и о Джаффе они пока даже не знают.

– Долго она не продержится, – скривился Фанторп. – Это уж как водится.

– Ее выпустили под подписку. Мы можем до нее добраться. Можем…

Фанторп вскинул руку, останавливая его:

– Нет. Нет и нет. Я ценю твою готовность, Даррен. Если кто и мог бы это сделать, так только вы с Киараном. Но… Уж слишком рискованно. Знаю, раньше в похожих случаях мы убирали свидетелей, но сейчас это может принести больше вреда, чем пользы. Пусть она его не назвала, так кто‑нибудь другой назовет. Ты ж не будешь меня уверять, что они ни с кем не тусовались. Наверняка шлялись по кабакам с такими же, как они, придурками. Им ведь надо повыдрючиваться, посветить деньгами. Ты же знаешь этих ребят. Клубы. Пабы. Язык без костей. Светская, мать их, жизнь. Нет. Молчит она про него или не молчит – не важно, все равно кто‑то другой сболтнет.

– Так что же нам делать?

– Сначала нужно заглянуть к Джаффу на квартиру. Ты знаешь, где это. Понтовый район на набережной в Лидсе. Вот ключ. У него до сих пор находится то, что принадлежит мне, и я хочу забрать это. Думаю, он знает, что случилось с его девкой, и решил на время смыться. И товар прихватил с собой, хотя должен бы понимать, что из этого выйдет. В любом случае наведайтесь к нему.

Даррен положил ключ в карман. Он не спросил, где Фанторп его достал. Какая разница.

– Не вопрос, сделаем. А потом?

– Джафф вовсе не так крут, как ему кажется. Как только копы до него доберутся – а они рано или поздно обязательно доберутся, – он заговорит. Если уже не заговорил. Может быть, они предложат ему сделку. А он, сучонок, слишком много про нас знает. То есть он просто до хрена сколько знает! – Фанторп покачал головой. – Говорю и ушам своим не верю. Джафф… я уже практически готов был взять его в долю. Ты знал? Я же с ним обращался как с сыном. Чуть ли не в преемники готовил, кучу сил в него вложил. И вот чем он мне отплатил!

– Мы пока не знаем, как он поступил. А если он не сделал ничего такого, чтобы…

Фанторп налился краской:

– Как это не сделал?! У меня от него столько геморроя, что на троих хватит. Он допустил, что пушка попала в руки полиции, а все из‑за его тупой шлюхи. Если этого мало, я уж тогда не знаю, что такое по‑твоему много. Короче, он нам мешает.

Даррен только кивнул, решив больше не высказывать никаких предположений: Фермер и так в ярости.

– Что бы он ни напортачил, все должно закончиться только на нем. Надо обрубить концы. Через него есть конкретный выход на нас?

– Прямого – нет, – покачал головой Даррен. – Слухи. Сплетни. Ничего, с чем можно работать. Никаких концов нет, обрубать нечего.

Фанторп кивнул:

– Я так и думал. От слухов и сплетен пользы, как от пердежа в девятибалльный шторм, но вот навредить они все‑таки могут. Так что все должно остановиться на Джаффе. Проследи за этим.

– Хорошо, босс.

– Найдите его. Сюда привозить не надо. Доставьте его в уютное тихое местечко. Выясните точно, что именно происходит. Пусть Киаран с ним поработает, если понадобится. Он уже небось жаждет крови, давно сидит без дела. Вытрясите из Джаффа все, что можно. Верните мне товар. Дайте знать, когда закончите с ним, я скажу, что делать дальше. Как думаешь, справитесь?

Даррен посмотрел на него с удивлением: что за странный вопрос?

– Конечно, справитесь. – Фанторп похлопал Даррена по плечу. – Знаю, парень, все будет в порядке. Ты никогда меня не подводил. Запомни, все должно закончиться на Джаффе. Первым делом надо вернуть товар, а потом… потом… – Он провел по горлу ребром ладони. – А потом и закончить.