Уявіть, що ви німецький солдат, який попав на Україну в 1943 році. Дайте власну оцінку того, що там відбувалося. Зробіть висновки.

Дата добавления: 2015-10-02; просмотров: 615

Бэнкс сидел в таверне «Везувий» за столиком у окна, так что видна была входная дверь, потягивал пиво и пролистывал только что купленную книгу. «Мальтийский сокол» – один из его самых любимых фильмов, а вот роман он еще не читал. Хэммет описал в нем Сан‑Франциско тридцатых годов прошлого века, и было интересно поглядеть на те места, где происходит действие. Можно предложить Терезе зайти в бар, где Сэм Спейд наслаждался телячьими отбивными. Бэнкс нашел его в туристическом справочнике, там теперь ресторан, это недалеко от отеля.

А то место, где он сейчас сидел, служило прибежищем битников, и мужчина в берете, болтавший у стойки с барменшей в завитых локонах, выглядел так, словно торчит здесь со времен Джека Керуака. Бэнкс огляделся. Высокий потолок, у правой стены балкон, но сейчас там пусто. На экране за барной стойкой мелькают сюрреалистические картины, а стены увешаны старыми газетами в рамках со статьями о Сан‑Франциско.

Всю дорогу сюда Бэнкс проделал пешком, и холодное пиво было очень кстати.

Лос‑Анджелес и два дня пути вдоль побережья успели отойти в область воспоминаний, теперь он целиком погрузился в атмосферу Сан‑Франциско, и здесь его странствия по Америке подойдут к концу.

Бэнкс снова принялся было читать, но очень скоро мысли его уплыли вдаль, к той удивительной ночи в пустыне, когда на него снизошло ощущение счастья. Его поразило, насколько новым и странным показалось ему это чувство, никогда прежде он не испытывал ничего подобного, разве что в раннем детстве. Но и тогда он был непоседлив и беспокоен, а это противоречит умению длить счастливые минуты. Ему бы в голову не пришло остановиться, чтобы вдохнуть аромат цветка или вслушаться в шум прибоя. Иногда его деятельная активность сменялась смутной, почти сладостной грустью, а иногда – вспышками гнева или отвращения. Конечно, Бэнкс бывал счастлив – но так редко и мимолетно! – и часто задумывался, может ли вообще это ощущение длиться долго. Какова природа счастья? Быть может, оно сродни легкому дуновению прохлады посреди жаркой пустыни? Или счастье – то, что мы можем определить лишь через его отсутствие? А может, счастье в том, чтобы просто жить? Наверно, он никогда до конца этого не поймет. Да и так ли уж это важно?

Все меняется. Не меняется ничего. Тайна, которая ему приоткрылась, заключалась в том, что никакой тайны нет. Чтобы всерьез изменить свою жизнь, ему пришлось бы сделать решительный шаг и начать строить ее на иных, принципиально новых основаниях, ставя во главу угла иные ценности и догмы, пришлось бы вести себя по‑другому и, скорее всего, даже признать над собой власть неких сил. Ему пришлось бы поверить, а этого, как ему казалось, он сделать не смог бы. Да и не хотел.

Стало быть, пусть ему и не всегда уютно в его привычной шкуре, но придется жить в ней и дальше, а счастье с благодарностью принимать в те редкие мгновения, когда оно вдруг снизойдет на него (как это случилось в пустыне). И еще постараться не придавать излишнего значения неизбежным в нашей жизни неприятностям. К тому же есть на свете радости, которые невозможно отнять, например музыка. Есть Бах, Бетховен, Шуберт, Билл Эванс и Майлз. Их творчество тоже полно откровений, и это счастье – вернее, удовольствие – не грозит обернуться горечью утраты.

Бэнкс потянулся, как кот, пригретый солнышком, и весело прихлебнул пива. Не помешала бы и сигарета, однако никотин – как раз из разряда утраченных радостей, не только для него лично, но и для всех посетителей бара. Керуак с Гинсбергом небось в могиле переворачиваются от негодования. Ему неожиданно захотелось домой, в Иствейл. Не то чтобы он соскучился по работе, но ему сильно не хватало Энни, Уинсом, Гристорпа, Хатчли и даже Жервез с Гарри Поттером. После родителей и детей, Брайана и Трейси, по которым он тоже соскучился, эти люди были ему наиболее близки. Он соскучился по коттеджу в Грэтли, по своей коллекции дисков. К черту Софию, la belle dame sans merci. Пусть эта безжалостная красавица сама сражается со своими демонами. А с него хватит. Все образуется.

Завтра он отправится домой, но до того его ждет свидание с восхитительной, прелестной женщиной по имени Тереза. Бэнкс допил пиво и вышел на улицу. На углу дома висела табличка: «Переулок Джека Керуака». Бэнкс улыбнулся и неспешно направился вниз с холма, к Чайнатауну, и через Юнион‑сквер обратно в отель.

– Господи, ну и что вам на этот раз от меня нужно? – вздохнула Роуз Престон, открывая входную дверь перед двумя мужчинами.

С тех пор как она проводила Энни, не прошло еще и часа. По телику показывали сериал «Холби Сити», который Роуз смотрела с искренним интересом, так что очередное вторжение ее ничуть не порадовало.

Мужчины обменялись удивленными взглядами.

– Извините, – насупилась Роуз. – Все в порядке. Входите. Надеюсь, вы ненадолго.

– А, смотрите «Холби Сити», – заметил тот, что повыше.

У него были широкие плечи и лысая загорелая голова, а его коллега, напротив, был худосочный, сутулый, с редкими рыжими волосами и бледной, почти как у альбиноса, кожей.

– Я и сам иногда его смотрю, хотя там, бывает, такие жуткие вещи показывают! И все равно, жалко, что времени мало, а то б я чаще смотрел. Но работа… Работа! Я – инспектор Сэндлвуд, это мой напарник – инспектор Уоткинс. Ну, вы не обращайте на него внимания.

Сэндлвуд показал Роуз удостоверение. Она даже не удосужилась заглянуть в него. За последние два дня она видела их столько, что на всю оставшуюся жизнь хватит.

– Что на сей раз? – спросила Роуз. – Честное слово, мне больше нечего вам сообщить. Я здесь недавно. И своих соседок знаю плохо.

– Что значит «на сей раз»?

– Ну вам, я надеюсь, известно, что полиция сюда недавно приходила. Или вы не общаетесь между собой?

– Взаимодействие у нас налажено неплохо, но иной раз случаются накладки, надо признать честно, – изрек Сэндлвуд.

Меж тем Уоткинс деловито рыскал по комнате, заглядывал под каждую подушку и в ящики серванта.

– Что он делает? – спросила Роуз.

– Я же говорю, не обращайте внимания. Он отлично справится сам. У него такая привычка – всюду совать свой нос. Учитывая его работу, очень полезная привычка, уж вы мне поверьте. Вроде как нюх у ищейки. Милая, а у вас случайно чашки чая не найдется?

– Я надеялась, вы ненадолго.

– Чего‑то она много болтает, а? – спросил Уоткинс, рывшийся в книжном шкафу.

У него был высокий визгливый голос, напомнивший Роуз мерзкий скрежет ножа по стеклу.

– Нечего, нечего, – примирительно сказал Сэндлвуд. – Не будем ссориться. Ты лучше пойди наверх и проверь там все по‑быстрому, а мы тут пока с юной леди кой о чем поболтаем.

Уоткинс фыркнул и вышел. Роуз слышала, как он поднимается по лестнице.

– Что он собирается делать? – возмутилась она. – Перерыть весь дом? С чего вдруг? Так нельзя. Где ваш ордер?

Роуз направилась было вслед за Уоткинсом, как вдруг лысый схватил ее за плечо – ей показалось, что она попала в железные тиски, – стало очень больно, а потом рука словно онемела.

– А‑а! – завопила она. – Отпустите!

Сэндлвуд и не подумал ослабить хватку, вместо этого без лишних церемоний швырнул ее на ближайший стул.

– Присядь‑ка, девочка, – процедил он, сжав зубы. – И говори только тогда, когда я тебя о чем‑то спрашиваю.

Роуз поразилась тому, что все это он проделал абсолютно невозмутимо: на лице не дрогнул ни один мускул и он не сделал ни единого лишнего движения. Она нервно поправила очки:

– Кто вы? Вы не из полиции. Вы…

Он ударил не сильно, но этого хватило, чтобы у Роуз перехватило дыхание. А она даже не успела заметить, как он размахнулся.

– Заткнись! – Сэндлвуд нацелил на нее заскорузлый палец. – Просто заткни фонтан, а не то я позову инспектора Уоткинса, и ты узнаешь, что такое настоящая боль. Уоткинс любит кого‑нибудь помучить, нравится ему это дело. А я просто исполняю свою работу.

Роуз отлично его поняла. Рука у нее страшно болела, щека горела от удара. Она разрыдалась.

– И вот этого тоже не надо, нечего сырость разводить. Со мной такой номер не пройдет.

– Чего вы хотите?

Она невольно поплотнее сжала колени, осознав, что юбка задралась слишком высоко.

Сэндлвуд заметил и засмеялся:

– Расслабься, киска. Мы пришли сюда не за этим. Хотя смотрится неплохо.

Роуз залилась краской и изо всех сил стиснула ладони. Она была совсем беспомощна и очень напугана. Если б у нее был пистолет, она застрелила бы Сэндлвуда, вот прямо сейчас, немедленно. Было слышно, как наверху орудует Уоткинс. Похоже, он у нее в комнате, роется в ее вещах – при этой мысли по телу пробежала гадливая дрожь.

– Пара простых вопросов. Пара простых, прямых ответов – и мы оставим тебя в покое. – Сэндлвуд, не мигая, смотрел ей в лицо. – Согласна?

Роуз ничего не ответила, а только молча сжимала ладони.

– Согласна? – повторил Сэндлвуд.

Она кивнула. Ей хотелось одного – чтобы они как можно скорее ушли. В телевизоре врачи изо всех сил пытались помочь истекающему кровью пациенту. Роуз не волновало происходящее на экране – ей было страшно именно здесь, в самой что ни на есть реальности.

– Где Эрин Дойл?

– Вы же сами знаете. Это было в новостях и во всех газетах. Она в Иствейле. Наверное, в тюрьме.

Сэндлвуд одобрительно кивнул, как будто он проверял ее и она эту проверку успешно прошла.

– Ты знаешь парня по имени Джафф? Пакистанского ублюдка?

– Я его несколько раз видела.

– Он трахает эту девку, Эрин. Верно?

– Да, они тусуются вместе. Не обязательно так выражаться.

– Хорошо, пошли дальше. Где он? Где Джафф?

– Я не знаю.

– Ты мне лучше не ври.

– Зачем я буду врать? Я с ним практически не знакома. Говорю вам, я его видела всего два‑три раза. Он мне никто, просто бойфренд Эрин.

– Ты была у него дома?

– Никогда.

– А мы вот только что к нему заскочили, и его там нет. Чувак типа портье сказал, что он смотался вчера вечером с какой‑то девкой. И вроде как очень торопился. Как думаешь, кто она и почему он решил прогуляться на ночь глядя?

– Не знаю.

Уоткинс спустился вниз, встал в дверях, помотал головой и поднял три пальца. Сэндлвуд кивнул и снова повернулся к Роуз:

– Инспектор Уоткинс намекает, что вас тут трое живет. Кто третий?

– Франческа. Франческа Бэнкс. Кажется, на самом деле ее зовут Трейси.

– Франческа, но на самом деле Трейси? Что за хрень ты несешь?

– Я не знаю. – Роуз закрыла лицо руками и опять расплакалась. – Мне страшно!

– Давай, расскажи про эту Франческу.

– Она тоже знает Джаффа. По‑моему, он ей нравится. Она исчезла. Ушла вчера ночью и не вернулась. Пожалуйста, уходите. Пожалуйста, оставьте меня в покое. Я ничего не знаю.

– Она и есть та девка, с которой смылся Джафф? Только смотри, не ври.

– Может быть, это она. У нее короткие светлые волосы с крашеными прядями. Она была в джинсах и в куртке.

– Под нижней губой гвоздик и колечко в брови?

– Да, правильно.

Сэндлвуд глянул на Уоткинса:

– Это точно та девица, что была с Джаффом. Где они?

– Я не знаю! – в истерике закричала Роуз. – Понимаете? Она ушла. Может быть, с Джаффом. Меня про это уже спрашивала инспектор. Я ей сказала то же самое. Я не знаю. Не знаю!

– Что еще за инспектор?

– Та, которая приходила перед вами.

– Мы не в курсе ни про какую инспекторшу.

– Слушайте, я совсем не понимаю, что происходит. Честно. Меня это все не касается. Я думаю, что Эрин в тюрьме, а где Франческа, не знаю. И где Джафф – тоже. Мне все это непонятно. Я просто снимаю здесь комнату. А во все остальное не лезу, это не мои проблемы.

– Похоже, ты ошибаешься и это очень даже твои проблемы, – сказал Сэндлвуд, оглядевшись вокруг. – Ведь кроме тебя тут никого нет, не считая нас конечно.

– Нет, пожалуйста! Пожалуйста, не надо! – Роуз прижимала дрожащие руки к лицу и затравленно всхлипывала.

Она уже сжалась в ожидании удара, но вместо этого вдруг услышала, как хлопнула входная дверь. Она опустила руки и открыла глаза. Неужели ушли? Боже, неужели правда ушли? Роуз встала, выключила телевизор и проверила каждый закуток в доме. Наверху все было вверх дном, но они действительно ушли.

Все, с меня довольно, подумала Роуз. С меня более чем достаточно.

Она пошла в свою комнату и лихорадочно запихнула в дорожную сумку кое‑какие вещи и несколько книг, положила в рюкзак косметику и зубную щетку, затем остановилась и быстро огляделась, соображая, не забыла ли чего. Нет, все взяла.

Угораздило же ее поселиться в одном доме с чертовыми психами! Больше она здесь оставаться не желает, пора сваливать, пока сама не спятила. Деньги за комнату отправит потом по почте. А прямо сейчас, если поторопиться, можно успеть на поезд в Олдем, где живут родители. Если она опоздает, то позвонит домой и папа приедет за ней на машине. Конечно, он начнет нудеть и заведет свое бесконечное «я же тебе говорил», но все равно приедет. Это по‑любому в тысячу раз лучше, чем провести в здешнем дурдоме еще хотя бы одну минуту.

Роуз вышла, захлопнула за собой входную дверь, а ключ бросила в почтовый ящик.

Энни сидела на ковре в гостиной в позе лотоса. Она целиком сосредоточилась на том, чтобы правильно дышать, а мысли могут лететь прочь, подобно пузырькам воздуха, она их не держит. Вдох… выдох. Вдох… выдох.

Стук в дверь нарушил ее сосредоточение. Она недовольно посмотрела на часы. Уже четверть одиннадцатого. Кого это принесло в такое время? Ну, все равно настрой пропал, медитация полетела к чертям… Она встала, услышав, как хрустнули коленки – а потому что заниматься надо регулярно, а не урывками! – и пошла посмотреть, кто там.

Оказалось, Нерис Пауэлл, женщина‑спецназовец.

– Что вы здесь делаете? – спросила Энни. – Вам не следовало приходить. Чамберс будет в ярости.

Нерис подняла руки, признавая, что не права.

– Я понимаю, поверьте. И прошу прощения. Но все‑таки можно мне войти? Пожалуйста, мне очень нужно поговорить с вами. Буквально две минуты. А Чамберсу ведь совсем необязательно об этом сообщать, правда?

– Как вы узнали, где я живу?

– У меня друг работает в отделе кадров.

– Кто?

– Просто друг.

– Я ведь могу довольно легко выяснить…

– Зачем вы так говорите? Что вы имеете в виду?

– Ничего. – Энни мрачно вздохнула. – Только то, что вам не надо было приходить. Это неправильно.

– Чего вы так боитесь? Что вас увидят со мной? Так чем быстрее вы меня впустите, тем лучше. И потом, отсюда до Иствейла неблизко. Я понимаю, сейчас уже поздно, и еще раз прошу прощения. Но я заходила раньше, вас не было. Я пошла побродить по округе и все пыталась набраться храбрости, чтобы вернуться. Зашла в паб, выпила пару глотков. Я просто хочу с вами поговорить, вот и все. Никто об этом не узнает.

– Ну, это как сказать… Не следует мне этого делать. – Энни в задумчивости прикусила нижнюю губу, пытаясь сообразить, как поступить. Она еще не до конца вернулась к реальности после медитации. Пьяной Нерис вроде не выглядит… Наконец Энни решительно распахнула дверь и сказала: – О’кей, входите. Буквально на две минуты.

Нерис вошла и огляделась:

– Уютно.

– То есть, иначе говоря, тесно.

– Со вкусом.

– То есть – простенько и без затей.

Нерис рассмеялась:

– Нет, правда, мне нравится.

– Садитесь. Хотите чаю? Или, может быть, кофе?

– Нет, спасибо.

– Уверены?

– «Тело – это храм. Заботься о нем».

– Ну, а я выпью бокал вина.

– Мм, в таком случае… – Нерис улыбнулась и кивнула.

Энни пошла на кухню и достала из холодильника бутылку пино гриджо. Ее смущало, что Нерис заявилась к ней домой, и было ясно, что ни впускать, ни разговаривать с ней, ни даже просто слушать ее не следовало. А, ладно, подумала Энни, поступим вопреки правилам, из духа противоречия.

Она была расстроена неудачной поездкой в Лидс: и тем, что услышала от Роуз, и тем, как потом безрезультатно наведалась к Джаффу. Энни без труда отыскала его дом на Хлебной пристани. В квартире у него, разумеется, никого не было, а злобный сосед, прежде чем захлопнуть дверь перед ее носом, рявкнул, что полиция его уже допрашивала и все, что знал, он им рассказал, так что будь он проклят, если станет повторять это еще раз.

А потому, решила Энни, может, оно и неплохо, что к ней пришла Нерис. Пусть расскажет, а я послушаю. Никогда не знаешь наперед, где найдешь, где потеряешь.

Она откупорила бутылку, захватила два стакана и вернулась в комнату. Нерис, стоя на коленях, изучала скромную подборку музыкальных дисков на нижней полке книжного шкафа. Куртка ее при этом задралась и изрядная часть ее задницы в голубых обтягивающих джинсах была доступна обозрению. Нерис поднялась, и Энни мельком отметила, что короткая легкая ветровка поверх черной футболки неспособна скрыть ни накачанные мускулы на руках, ни прочие выпуклые округлости. Наверно, это тоже мышцы, подумала Энни.

– Нашли что‑нибудь интересное? – спросила она.

Нерис мотнула головой:

– He‑а. Но я не особо‑то люблю музыку. Не то что ваш босс, как я слышала.

– Алан? Да, он большой знаток. Я, если честно, далеко не все его пристрастия способна оценить по достоинству. Кое‑что звучит очень приятно, а кое‑что, откровенно говоря, больше всего напоминает рев быка, которому крепко прищемили яйца.

Нерис рассмеялась, взяла у нее бокал и села. Она была сантиметров на восемь ниже Энни и при этом гораздо плотнее, а ежик волос такой короткий и колючий, что напоминал солдатскую стрижку.

Она подняла свой бокал, сверкнула зелеными глазами и сказала:

– Ваше здоровье!

Энни чокнулась с ней и вежливо добавила:

– И ваше.

– Про него всякое болтают в управлении, у вашего старшего инспектора та еще репутация.

– В каком смысле?

– Типа неуправляемый. Такой ковбой, себе на уме. Хочет, чтобы все было только так, как он считает нужным.

– Верно. Но ведь каждый этого хочет, если уверен, что прав?

– Это точно. Вопрос в том, где ее взять, эту уверенность. Мне проще выполнять чужие приказания. У нас вообще с дисциплиной строго.

– И это правильно… Мне сдается, вы пришли сюда не за тем, чтобы поговорить об Алане Бэнксе?

– Да как сказать. Мм, приятное вино.

Энни пожала плечами:

– Дешевое итальянское пойло.

Нерис снова встала и подошла к акварельному рисунку – Иствейлский замок на закате.

– Здорово. Тот, кто это сделал, очень точно поймал свет в зимний вечер.

– Благодарю вас, – сказала Энни.

Нерис изумленно открыла рот:

– Так это… это ваше? Никогда бы не подумала. – Она улыбнулась. – Нет, правда?

– Правда. – Энни почувствовала, что краснеет. – Зачем мне врать? Это так, хобби. Развлекаюсь на досуге.

– Да у вас же прекрасно получается! Вы очень талантливая. А вы когда‑нибудь думали о том, чтобы всерьез…

– Погодите, Нерис. Спасибо на добром слове и все такое, но не могли бы вы перейти к делу и рассказать, в чем суть? Я не хочу показаться невежливой, однако…

Нерис вернулась за стол:

– Нет‑нет, что вы. Конечно, вы правы. Я немного нервничаю, вот и все. А от нервов я всегда начинаю трещать без умолку.

– С чего бы вам нервничать?

– Ну, вы инспектор, а я скромный констебль.

– Не думаю, что такой уж скромный. Кроме того, перевес на вашей стороне. Вы с оружием.

– Нет. Честно. – Она подняла руки. – Хотите проверить?

– В чем суть, Нерис?

Нерис опустила руки, села на стул и вроде бы слегка расслабилась. Проведя пальцем по ободку бокала, она спросила:

– Болтовня вчера на совещании насчет того, что миссис Дойл пришла к старшему инспектору Бэнксу, – это правда?

– Правда. Они старинные друзья. И соседи.

– А он бы пошел с ней?

– Думаю, да. Скорее всего. Но его же не было.

– А где он?

– В Америке. Далековато отсюда.

Нерис отпила вина:

– Жалко, что его здесь не было. Это избавило бы нас от кучи проблем.

– Чамберс так не думает.

– Чамберс – гребаный придурок. – Нерис зажала рот рукой. – Извините. Не нужно было этого при вас говорить.

Энни не смогла удержаться от смеха:

– Не нужно. Но сказано в точку.

– Я так понимаю, вы с ним одно время работали вместе?

– Да, не иначе как в наказание за мои грехи. А вам много чего известно.

– Раз уж мы вляпались в такое дерьмо, я предпочитаю быть в курсе.

Энни удивленно приподняла брови:

– Это вам все ваш друг из отдела кадров рассказал?

Нерис усмехнулась:

– Нет, другой. Из архива.

– Я гляжу, у вас много друзей.

– Нет. В том‑то и дело. Никого у меня нету. Я поняла, что совсем одна. Абсолютно.

– Как странно, – удивилась Энни. – Все знают, что спецназовцы очень дружная, спаянная команда. Жизнь каждого из вас зависит друг от друга.

– Все верно, но это только на работе. Нас этому специально учат. Вне службы все иначе. – Она наклонилась к Энни и пристально посмотрела ей в глаза. Слишком близко и слишком настойчиво, так что Энни стало неуютно. – Поймите, я женщина в мире мужчин. Хм, это слишком мягко сказано. Я – женщина‑лесби в мужском стрелковом клубе, так, наверное, ближе к реальности. Вы, может, думаете, они относятся ко мне, как к приятелю? На самом деле – как к фрику.

– Я уверена, что это не так.

Нерис насмешливо скривила губы:

– Разве вы что‑нибудь об этом знаете?

– Ничего. Зачем же вы тогда пошли туда? В спецназ?

– Я толком не знала, где именно хочу работать. В смысле в полиции. Считай, все перепробовала – и в группе наблюдения была, и в мобильной группе, и даже в дорожной полиции.

– И?

– Наверно, все дело в моем отце. Он был десантник. Настоящий мачо. Погиб в Ираке два с половиной года назад – снайпер вычислил. Отец был реальный профи, первоклассный. Я выросла среди оружия. Господи, да я еще совсем сопливая могла разобрать и собрать «Хеклер и Кох» с завязанными глазами.

– Очень полезный навык, – заметила Энни.

– Да черт его знает. Извините.

– Но конкретно о спецназе вы не думали, когда пошли учиться?

– Нет. Я не собиралась идти по его стопам. А потом его убили. Тогда во всем этом появился новый смысл. И у меня хорошо получается. Я быстро продвигаюсь по службе. В нашем отделении я самая младшая, не считая Уорби.

Они обе немного помолчали. Нерис, видимо, думала о своем отце, а Энни – о Бэнксе. Где он сейчас? В Лос‑Анджелесе? В Рино? В Тусоне? Она знала лишь, что где‑то на юго‑западе. И ей хотелось быть с ним рядом.

– Я не собираюсь всю жизнь служить в спецназе, – призналась Нерис.

– Честолюбие?

– Есть немного. Хотела бы попасть в отдел антитеррора.

– Это непросто.

– А я люблю трудности. Отчасти поэтому я так дергаюсь из‑за… ну, всей этой истории…

– Боитесь, что у вас в тетрадке появится жирная клякса?

– Да.

– Наверное, нет такого полицейского, у которого не случалось ошибок. Ну, вот например, некоторые считают, что старший инспектор Бэнкс – ходячая зона катастрофы. Наш приятель Чамберс в этом уверен.

– А какой он на самом деле?

– Кто? Чамберс?

– Да. Он мне напоминает жирного комика в котелке, как в старых черно‑белых фильмах.

– Вроде Оливера Харди?

– Точно. Серьезно, как вы думаете, он признает права секс‑меньшинств? Может так быть, что он нежно отнесется к маленькой лесби?

Энни не выдержала и расхохоталась. Потом подлила им обеим вина. Нерис, как она заметила, успела ее сильно обогнать.

– Очень сомневаюсь. Он, скорее, из тех мужиков, которые уверены, что любая женщина только и ждет, когда он попросит ее снять трусы. И считает, что мечта всех лесбиянок на свете – крепкий двенадцатидюймовый ствол Реджинальда Чамберса. Хотя я почему‑то думаю, там дюйма на три‑четыре с трудом наберется.

Нерис засмеялась:

– И все же, как по‑вашему, что он за человек?

Энни повертела бокал в руке, отпила глоток. Ей было неприятно вспоминать о работе с Чамберсом – не лучшее время ее жизни.

– Давайте я скажу так: мы не слишком удачно сработались. И хватит об этом, ладно?

– И чего мне от него ожидать? Он попытается уничтожить нас с Уорби? Так, да?

– Ну… это слишком сильно сказано. Не надо драматизировать. Чамберс не так ужасен. Есть типы куда похуже его, и немало. Я же говорю: мы не сработались. Только и всего. Может, я была в этом виновата ничуть не меньше, чем он. И я отнюдь не мечтала о той должности. К тому же я далеко не со всеми умею находить общий язык.

– Да, я слышала.

– Это меня почему‑то не удивляет. – Энни посмотрела на часы. – Вы простите, я не то чтобы вас выгоняю, но если вы узнали, что хотели, то…

Понятно, что ни о какой медитации сегодня речь уже не идет. Хотелось бы по крайней мере поваляться и глянуть перед сном в телевизор. Все лучше, чем эти разговоры.

– Простите меня. – У Нерис задрожала нижняя губа. – Я совсем не собиралась испортить вам вечер. Я имею в виду… я пришла, чтобы спросить, могу ли я рассчитывать на вас и надеяться, что вы на моей стороне. Мне стыдно, что отняла у вас время. Я просто очень нервничаю, вот в чем дело.

Энни увидела слезы у нее на глазах и смягчилась. Она проклинала себя за слабость, но просто физически не выносила чужих слез. Боялась их сильнее, чем любой из ее знакомых мужчин.

– Да чего уж, – смущенно пробормотала она и подлила им обеим вина. Однако они быстро управились, бутылка уже почти пуста. – Нерис, соберитесь! Поверьте, Чамберс не собирается вам вредить. Тем более что это не вы стреляли из тазера. Он придурок, это верно, и позер, и по‑свински относится к женщинам, но, насколько мне известно, он играет по‑честному. Худшее, на что он способен, – это пойти на поводу у журналистов и дать им то, чего они хотят. В глубине души он пиарщик, а не коп. На жалость его брать бесполезно. Он раскопает факты и поступит строго по инструкции, въедливый ублюдок.

– Так в том‑то и проблема! Исход дела напрямую зависит от того, кто рассматривает факты. Важно еще, чего захочет пресса, какую из версий предпочтет? О том, что случилось в понедельник, поведают столько историй, сколько там было людей. И все расскажут по‑своему.

Энни понимала, что это правда. Она не раз смотрела «Расёмон», самый любимый фильм ее отца, – один и тот же случай описывается разными людьми. Факты одни – истории разные.

– Вы правы, – согласилась она. – Но с этим ничего не поделаешь. И не забудьте: у Чамберса есть начальство и люди из Большого Манчестера будут контролировать его. Он ведь не олицетворяет собой закон, даже если ему очень хочется так думать.

– Мне необходимо знать, чего ждать, к чему готовиться. А что он вам сделал, когда вы с ним работали?

– Разве ваш друг из отдела кадров об этом не сказал?

– Никто, кроме вас, до конца этого не знает.

Энни глубоко вздохнула и отпила вина.

– Давняя история, – сказала она. – «Почему это меня преследует, почему?» Она‑то надеялась, что год назад дело Джанет Тейлор, Люси Пэйн и Хамелеона наконец удалось закрыть. Ей тогда досталось с лихвой. Теперь Чамберс снова возник в ее жизни. – Сам Чамберс не сделал мне ничего плохого. Тогда он был просто ленивый, развратный, угодливый жополиз, который умело заставлял других выполнять за него всю грязную работу, а потом присваивал себе их заслуги. Ему нужна была слава, и он страшно радовался, когда о нем упоминала любая желтая газетенка. И еще он всегда очень чутко определял настроения общества.

– А почему он не уволился? Я слышала, он все время проводил на поле для гольфа, только что не жил там?

– Когда началась реорганизация, перед ним открылось другое поле. Появились новые, выгодные возможности. Он обрел больше власти. И теперь старается всех поставить на место. Иногда даже уволить. Не могу сказать, что всегда незаслуженно, тем более, как я говорила, действует он строго по инструкции.

– У него есть какая‑то установка?

– О да! Все всегда виноваты, еще прежде, чем это доказано, – вот его правило. Особенно если о вашей вине пишут газеты.

– Значит, я не зря дергаюсь?

– Ваш случай сильно отличается от того дела. Констебль Джанет Тейлор застрелила серийного убийцу, который на ее глазах порезал на куски ее напарника и собирался проделать то же самое с ней самой. К несчастью, один штатский, фермер Джон Хэдли, который застрелил грабителя у себя в доме – это было за триста миль от нас, – был признан виновным в убийстве примерно в это же время. И решили, что будет неправильно, если сотрудница полиции останется безнаказанной. Все, занавес.

– Хотя Хамелеон был серийным убийцей? Мы изучали это дело.

– Тогда вы понимаете, о чем я говорю. Но надо учитывать тогдашнюю политическую обстановку и шумиху в прессе. В общем, мне удалось убедить службу уголовного преследования снизить обвинение против Джанет Тейлор до непредумышленного убийства. Остальное вам известно.

– То есть это был политический жест? Тейлор оказалась в роли жертвенного агнца?

– Ну она тот еще ягненочек, хотя отчасти вы правы. Там, где крутятся всякие Чамберсы, всегда замешана политика. Вам следует это знать. Это как с ярмарочным шестом: чем выше заберешься, тем больше опасность соскользнуть. И тем безнадежнее попытки удержаться.

Нерис молчала, обдумывая слова Энни.

– Я могу рассчитывать на вашу поддержку? – наконец робко спросила она.

Энни резко отхлебнула вина, поперхнулась и закашлялась.

– Бог ты мой, да о чем вы толкуете? – спросила она, когда наконец пришла в себя.

– Да я же говорю: я совсем одна. Мне даже поговорить не с кем.

– Это не так, и вы не одна. Рядом – ваши напарники, а за спиной – ваш босс. К тому же Чамберсу нужны не вы, а Уорбертон. Он ведь стрелял из тазера.

– Вы заблуждаетесь. Мы все заодно. Если бы Уорби не застрелил того мужика, это сделала бы я. Или кто‑то из ребят, которые вошли с черного хода.

– Что, так все было плохо?

– Ага. Темно, лампочка мигнула и накрылась, когда Уорби ее включил. Такие вещи всегда случаются неожиданно и всегда напрягают. В доме был заряженный ствол. Мы все были порядком на взводе.

– Никто и подумать не мог, что вам придется входить в дом вот так, взломав дверь. И уж точно нельзя было предвидеть, что лампочка выберет именно тот момент, чтобы перегореть.

– Мы должны быть готовы к всякого рода случайностям. И действовать по обстоятельствам.

Энни разлила остатки вина и отставила пустую бутылку.

– Ни черта не видно, – продолжала Нерис, – и напряжение такое, что хоть ножом его режь. Уорби правильно сказал на совещании: мы не знали, что может произойти. Девушка могла потерять над собой контроль и схватиться за пистолет. Да что угодно сделать. Когда Патрик Дойл вышел из кухни, он действительно выглядел так, будто держит в руке меч, или бейсбольную биту, или даже короткоствольное ружье. Уорби просто отреагировал первым, вот и все. Я, наверно, в команде самая меткая, а у него зато самая лучшая реакция. – Она улыбнулась. – Он был бы великим стрелком на Диком Западе. Мы его зовем «самая быстрая рука Уиски».

– Почему Дойл поднял костыль?

– Разозлился. Видимо, до этого он ругался с дочерью. Они отношения выясняют – а тут мы ломаем дверь, входим с диким грохотом… кому ж такое понравится? Он просто был в ярости, вот и тряс своим костылем. Вполне можно понять. Ему, видать, и в голову не пришло, что мы вооружены. Тем более он‑то ждал старого друга, инспектора Бэнкса, а не отряд спецназа в боевой экипировке. И потом, он ведь нас тоже не видел, вышел из освещенной кухни в темную прихожую. Мы небось выглядели для него как марсиане. Ясное дело, он совершенно обалдел.

– Да уж наверняка, – согласилась Энни.

– Ну вы понимаете, на чьей стороне будет общественное мнение?

– Догадываюсь.

Нерис медленно покачала головой и допила вино:

– Это несправедливо. Можно прорабатывать какие угодно сценарии. Мастерски расстреливать движущиеся мишени, типа как Грязный Гарри. Но в реальной жизни все по‑другому. На тренировке ты знаешь, что тебя не застрелят и не пырнут ножом. А когда все по‑настоящему… Ни хрена ты не целишься в ногу или в руку. И Уорби сделал все правильно. Я его полностью поддерживаю. И, как могу, буду защищать. Нужно, чтобы до всех дошло, как оно бывает на самом деле. Конечно, ошибки случаются, но не надо делать из нас козлов отпущения и отдавать на растерзание прессе. Мы делаем полезную работу и делаем ее, черт возьми, хорошо. Да, работа у нас грязная, но так уж сложилось, что без нас людям не обойтись. Это не значит, что мы им нравимся. Большинство вообще предпочло бы забыть о нашем существовании, а лучше того – похоронить.

– Тут я ничем помочь не могу, – заметила Энни. – Но существует система сдержек и противовесов. Я уверена, расследование проведут честно и непредвзято.

– Мне бы вашу уверенность. Ладно, я пойду.

Энни встала не слишком поспешно, чтобы Нерис не подумала, будто она торопится поскорее ее выпроводить. В голове мелькнула мысль, что Нерис выпила львиную долю содержимого бутылки. Неужели она собирается сесть за руль? Наверно, следовало бы предложить Нерис переночевать здесь? Этого Энни не хотела. Лучше не спрашивать. Может, это и безответственно, но альтернатива сопряжена с кучей сложностей.

– О’кей, – улыбнулась она. – Вряд ли вас надо провожать до двери, это недалеко.

Нерис тоже улыбнулась:

– Спасибо.

– Вы в порядке?

– Да. – Нерис открыла дверь. – Хотя полностью ручаться нельзя. – Она остановилась и осторожно взяла Энни за руку. – Я много хорошего о вас слышала. И мы несколько раз встречались в управлении. Я всегда вас очень уважала. Считаю, что вы правильный человек. Вы мне с самого начала понравились. – Она чуть приподнялась и чмокнула Энни в щеку, а потом смущенно уставилась на половичок.

Энни подумала, что Нерис разглядывает ее ноги, и боязливо отступила назад. Ей вдруг пришло в голову, что она в одних легинсах и футболке, которые надела, чтобы заняться йогой. Футболка едва доставала до бедер, и Энни почувствовала себя неуютно.

– Слушайте, Нерис, я польщена и все такое. Я не знаю… что вы обо мне слышали, но я не… ну, понимаете…

– Ох, нет, конечно. Я знаю, что вы не лесби. Все хорошо. Не волнуйтесь. Я вовсе не клеюсь к вам. Честно. Да вы и не в моем вкусе. Просто хотела сказать, что вы молодец, вот и все.

– Внешность бывает обманчива.

– Не думаю, что ошибаюсь.

Когда Нерис ушла, Энни закрыла дверь и прислонилась к ней спиной в задумчивости. «Не в моем вкусе». Что бы это значило? Может, стоило обидеться? Что со мной? Что‑то не так? Да и не наврала ли Нерис? Ее поведение шло вразрез со словами: несколько раз она явно пыталась заигрывать с Энни.

Энни с тревогой подумала, что если Нерис Пауэлл, Уорбертона и остальных спецназовцев и впрямь решат принести в жертву пресловутому общественному мнению, то следователи, которые должны были бы их тщательно проинструктировать перед тем, как посылать на операцию, легко отделаются, если их просто отправят в отставку. Костыль. Слабое сердце. Энни и Жервез должны были об этом каким‑то образом узнать и предупредить спецназ? Вопрос не в том, могли они об этом узнать или не могли, а в том, должны ли. В этом суть – остальное вторично: по мнению Чамберса и остальных, они обязаны были предупредить спецназ. А что и почему произошло потом – спорные подробности. М‑да, не самые утешительные мысли.

Энни пошла на кухню, открыла еще одну бутылку вина и устроилась перед телевизором смотреть документальный фильм про слонов на Би‑би‑си.