Батальйон у морському десанті

Дата добавления: 2015-10-12; просмотров: 714

Через открытую раздвижную дверь в комнату проникал запах морской воды. Ветра почти не было, но пропитанный влагой ночной воздух все поднимался с иссиня-черной поверхности залива и плыл к лежащему в ванне человеку. Каору приятна была близость моря, его затхлость не казалась отталкивающей.

После ужина, выходя на балкон, он наблюдал за движением звезд и сменой лунных фаз. Облик луны изменялся очень медленно, и уже само это зрелище наполняло душу ощущением чего-то таинственного. Это давало Каору огромное вдохновение.

Созерцание ночного неба было для него как ежедневное домашнее задание. Раздвинув дверные створки, Каору пошарил ногами по залитому мраком полу и сунул их в шлепанцы. Нацелившийся в ночное небо балкон, девятнадцатый этаж многоквартирного дома. У Каору это самое любимое место, место, наиболее созвучное его душе.

Половина сентября уже прошла, последние жаркие дни были очень величественны. Тропические ночи продолжались еще с июня, и, несмотря на наступившую осень, палящая жара не спадала.

Видно, с какого-то момента сезон, который называют летом, стал гораздо длиннее. Каору каждый вечер, так же как и сейчас, выходил на балкон, но желанной прохлады не было, он чувствовал только обжигающую жару. Звездное небо, близкое настолько, что, кажется, можно дотянуться рукой, пододвигалось к Каору, и, глядя на него, он полностью забывал про жару.

В спальном районе, выходившем на Токийский залив, стояло очень много многоквартирных домов. Но вот жильцов в них было много, и редко в каком окне горел свет. Поэтому звезды в ночном небе сияли так красиво.

Временами дул мягкий ветерок. И тогда морские запахи исчезали, и слипшиеся, только что вымытые под душем волосы начинали высыхать.

— Каору-кун, простудишься, закрой окно, — донесся из кухни голос матери.

Похоже, она почувствовала движение воздуха и поняла, что окно было открыто. С того места, где она находилась, балкон не просматривался, и мать не могла знать, что Каору стоит под ночным небом.

Каору раздражало беспокойство матери. В такую жару замерзнуть и простудиться было невозможно. Но если она узнает, что он на балконе, точно затащит в комнату. Каору закрыл окно снаружи, чтобы не слышать мать.

Он в одиночестве стоял на этой небольшой площадке, врезавшейся в небо на высоте ста метров от земли. Он обернулся и сквозь стекло посмотрел в комнату. Фигуру матери отсюда было не увидеть, но в гостиную проникала яркая молочно-белая полоса света от флуоресцентной лампы. И в этом белом свечении Каору мог прочесть присутствие матери. Ее движения, когда она, стоя перед раковиной, мыла посуду после обеда, едва заметно колебали луч света, просачивающийся из дверного проема.

Обернувшись назад к уличной темноте, Каору вернулся к своим постоянным размышлениям. Он мечтал каким-нибудь образом объяснить устройство мира, в котором существовал. Но это не было просто желание разгадать самую главную тайну из какой-нибудь одной области. Ему хотелось создать единую теорию, которая объяснила бы различные аспекты мироздания. Мечты Каору очень походили на мечты его отца, исследователя в области компьютерных технологий, и, оказываясь вместе, эти двое разговаривали только на естественнонаучные темы.

Вернее, Каору швырял в отца множеством вопросов, а тот брался на них отвечать. Отец, Хидэюки, раньше работал в проекте по созданию искусственной жизни, защитил диссертацию и перебрался в исследовательскую лабораторию университета. Не отягощенные здравым смыслом смелые идеи сына, которому в этом году исполнилось только десять лет, давали ему подсказки для исследований.

Матико, мать Каору, с удовольствием наблюдала, как иногда после субботнего обеда ее муж и сын устраивали горячие споры. В отличие от Хидэюки, в пылу спора забывавшего о том, что творится вокруг, Каору оставался предупредительным по отношению к матери, которая не могла принять участие в споре и часто оставалась вне беседы. Он тщательно разжевывал для матери предмет обсуждения и преподносил ей так, чтобы она могла поучаствовать в разговоре. Такое необычное внимание было для Хидэюки сложным трюком, который он никак не мог повторить.

Радовало ли мать сочувствие, или она гордилась сыном, который говорил о естественных науках, уже в десять лет понимая больше ее, но всегда, когда она смотрела на него, лицо Матико сияло радостью.

Далеко внизу, по мосту Рэйнбоу-бридж, плыл поток фар. Каору ждал, ему хотелось, чтобы в полосе этого света был и папин мотоцикл. Каору всегда подолгу дожидался отца.

Прошло уже десять лет с того дня, как они переехали в этот жилой район из пригорода Токио, приурочив переезд к переводу Хидэюки с должности исследователя в проекте по созданию искусственной жизни на должность в университете. Жилой район у берега залива, где находился их многоквартирный дом, соответствовал вкусам всей семьи. Каору недостаточно было пейзажа далеко внизу, по ночам он тренировал свое воображение, представляя тот мир, в котором он придвигает к себе звезды, но все же не может их схватить.

Жилое пространство, выраставшее из земли поодаль, по-видимому, радовало птичий взор. Птицы произошли от пресмыкающихся. Дома людей тоже начали устремляться в небо. Как же это повлияет на эволюцию человечества? Каору внезапно подумал об этом. Между прочим, Каору уже месяц как не спускался вниз.

Держась руками за ограду балкона, чья высота совпадала с его ростом, и подтянувшись, Каору почувствовал... Он чувствовал это и раньше. С какого-то момента, с момента обретения плоти и духа, к нему нередко приходило это ощущение. Только вот удивительно: когда он был вместе с семьей, оно на него не нападало.

Он уже привык к ощущению, что кто-то смотрит ему в спину, но Каору и не пытался обернуться. Даже если бы он повернулся, это понял бы тот, кто стоял у него за спиной. Гостиная, в которой все оставалось на своих местах, комната со столом, рядом кухня. На кухне его мать, Матико, как всегда, моет посуду.

Каору качнул головой, чтобы прогнать наваждение. И тогда ему показалось, что оно, быстро распрощавшись с ним, смешалось с ночной тьмой и растворилось в небе.

Убедившись, что оно ушло, Каору обернулся и прижался спиной к балконной ограде. Все было по-прежнему.

В полосе света, падающей из кухни, подрагивала мамина тень. Куда же делись находившиеся за спиной бесчисленные глаза? Да, Каору точно чувствовал на себе взгляд бесчисленных глаз. Они наблюдали за ним.

Он стал вглядываться внутрь комнаты и в этот момент, как и следовало ожидать, снова почувствовал у себя на спине взгляд иссиня-черных глаз, но, как только он это почувствовал, глаза смешались с темнотой и исчезли.

Что же это, в конце концов, такое, что смотрит на меня?

Каору не кидался к отцу с подобными вопросами. Отец, при всем желании, не смог бы ответить.

Несмотря на жару, Каору вдруг замерз. К тому же ему больше не хотелось оставаться на балконе.

Он вернулся в гостиную, украдкой заглянул на кухню к матери. Закончив мыть посуду, она, стоя к нему спиной, вытирала края раковины полотенцем и тихо напевала. Желая обратить на себя внимание, он пристально глядел на ее хрупкие плечи. Но Матико не двигалась и продолжала мурлыкать песню.

Он украдкой подкрался к ней сзади и произнес:

— Эй, мама! Папа когда примерно вернется?

Каору не хотел напугать ее. Однако он слишком громко произнес свои слова, при том что подошел беззвучно. Матико, словно ее толкнули, резко двинула руками и уронила лежавшее с краю раковины блюдце.

— Вот так всегда, — вздохнула она и, скрестив руки на груди, повернулась к Каору.

— Прости. — Вид у него был виноватым. Каору не хотел, чтобы так вышло, но он часто пугал мать, неожиданно набрасываясь сзади.

— И как долго, Каору-кун, ты здесь стоишь?

— Только сейчас пришел.

— Мама у тебя трусиха, не надо ее пугать, — сказала с укором в голосе Матико.

— Прости, я же не хотел напугать тебя.

— Да? Но мама-то испугалась.

— А ты разве не заметила? Я хоть и недолго, но смотрел тебе в спину.

— Ты что, глупый. Не смотри мне в спину.

— А... Но... Я... — Начав говорить, Каору замолчал.

Даже не оглядываясь, он чувствовал стекавший по его спине взгляд.

Сказать об этом — означало понапрасну напугать боязливую мать.

— Это... Когда папа вернется?

Вернувшись к началу разговора, Каору не переспрашивал мать, когда вернется отец, вопрос был задан просто так.

— Не знаю, он все время опаздывает. Сегодня, наверное, тоже.

Как он и ожидал, мать ответила неопределенно. Каору покосился на часы в гостиной.

— Уже поздно, — сказал он со скукой в голосе.

— Сейчас у папы очень много работы. Видишь ли, он начинает исследования по новой теме, — объясняла Матико. Она, однако, не хотела показывать свое недовольство каждодневными задержками мужа.

— Похоже, мне придется не ложиться, ожидая его. Закончив расставлять посуду, Матико подошла к Каору и вытерла полотенцем руки.

— Что? Ты хочешь спросить отца о чем-то?

— Ну-у, в общем...

— О работе?

— Нет, не о работе.

— Может, у мамы спросишь?

Матико заявила, что берет на себя труд быть спрошенной.

— Д-да? — нерешительно, с паникой в голосе произнес Каору и засмеялся.

— Ой, ну мама ведь смеяться не будет. Все же аспирантуру закончила.

— Да, конечно, но по курсу английской литературы.

Матико изучала в университете не английскую литературу, а культуру Америки. Особенно хорошо она разбиралась в обычаях коренных американцев. И до сих пор в целях самообразования продолжала читать книги.

— Давай спрашивай, маме охота тебя послушать.

Не выпуская из рук полотенце, она торопливо повела сына в гостиную. Каору показался странным сегодняшний интерес матери. Ему казалось, что обычно она реагирует иначе.

— Подожди немного.

Каору быстро ушел в свою комнату и, вернувшись оттуда с двумя распечатками, сел на диван рядом с матерью.

— Что, что это такое? Одни сплошные цифры, — сказала она, глядя на зажатые в его руке страницы. Если разговор заходил о чистой математике, Матико оставалось только разводить руками.

— Нет, это не сложно.

Каору протянул матери два листа, лицевой стороной вверх, и она поочередно взяла их. На обоих листах было напечатано что-то вроде карты мира.

Поняв, что с цифрами это не связано, Матико провела рукой вниз по груди, как будто с души у нее свалился камень.

— Тут ничего необычного. Помнишь уроки географии?

В географии разбиралась даже Матико. Особенно хорошо она разбиралась в географии Североамериканского континента и была уверена, что наверняка знает по этой теме больше, чем сын.

— Да нет! Магнитные аномалии!

— Что...

Похоже, что это не было в компетенции Матико. В ее глазах появился еле заметный блеск отчаянья.

Каору взялся за дело и начал объяснять карту, схема магнитных аномалий на которой была понятна ему с первого взгляда.

— Так вот. Между усредненным показателем уровня гравитации и скорости увеличения гравитации на геологической поверхности есть небольшая разница, но дело в том, что эта разница вписана в карту числами с плюсом и минусом.

Листы, помеченные цифрами "1" и "2", содержали огромное количество данных. Так, карта номер один была испещрена бесчисленными линиями, указывающими направления магнитных аномалий. На всех линиях были проставлены числа со знаками «плюс» или «минус». Они сильно напоминали кривые из обычного атласа. Увеличивалось число с плюсом — линия шла вверх, увеличивалось число с минусом — линия ползла вниз.

В случае с картой, показывающей распределение магнитных аномалий, с увеличением положительного числа увеличивалась сила притяжения, увеличение же отрицательного числа означало, что в этом месте притяжение становится слабее. Единицей измерения служил «MGAL». Система была простой и понятной с первого взгляда, линии различались по интенсивности цвета, белые означали сильное притяжение, темные — слабое.

Матико не торопясь рассмотрела карту распределения магнит" ных аномалий и подняла голову:

— Кстати, а что такое магнитная аномалия?

Она уже больше не качала головой с видом знатока.

— Мама, ты ведь не думаешь, что земное притяжение везде одинаково?

— Да я и не задумывалась об этом никогда!

— Понимаешь ли, на самом деле сила притяжения на земном шаре в разных местах не одинаковая.

— Иначе говоря, там, где на этой карте увеличиваются числа с плюсом, притяжение становится сильнее, а там, где увеличиваются числа с минусом, притяжение уменьшается?

— Да, именно так. Дело в том, что масса вещества, из которого состоят недра Земли, не везде одинакова. Где показатель магнитной аномалии отрицательный, там, скорее всего, подземные геологические породы по массе не велики. Обычно чем больше широта, тем больше и сила притяжения.

— Так, а на этой карте?

Матико показала на второй лист. Это также была карта мира, но без сложных кривых, вместо этого на нее были нанесены только десятки черных точек.

— Места на земле, где находятся поселки долгожителей.

— Поселки долгожителей?

После карты распределения магнитных аномалий шла карта с данными о расположении поселков долгожителей. Несмотря на то что она все никак не могла вникнуть в суть вопроса, Матико была поражена.

— Итак, если сравнить эти места с другими регионами земли, станет видно, что долгожители есть только там.

Каору указывал на черные точки. Также на карте было четыре места, обозначенные по-особому, двойными кружками. Кавказское побережье Черного моря, японский архипелаг Самэдзима, подножие Каракорумских гор в Кашмире, Юг Эквадора в Южной Америке. Кружки отмечали известные на весь мир поселения долгожителей.

Видимо, сложных объяснений касательно второй карты не требовалось. Матико лишь бегло пробежалась глазами по карте с поселками долгожителей, которую видела впервые.

— Ну, и?.. — нетерпеливо сказала она.

Разумеется, проблема заключалась в том, как связать обе части.

— Попробуй их сложить, обе.

Матико послушно сложила обе карты.

— Поднеси к свету и посмотри. — Каору показал на люстру в гостиной.

Матико, прижимая листы один к другому, осторожно подняла их. Между бесчисленными кривыми начали проглядывать черные точки.

— А, поняла. — Говоря это, Матико, по-видимому, еще ничего не понимала. — Ну, объясняй, только не зазнавайся.

— Смотри, поселки долгожителей расположены как раз в зоне отрицательной магнитной аномалии.

Матико встала и поднесла листы ближе к свету, чтобы еще раз убедиться в этом. Черные точки, отмечавшие места поселений долгожителей, все так же наслаивались только на те места на первой карте, где было особенно много минусовых линий. Более того, эти отрицательные показатели были предельно большими.

— Да, действительно!

Матико не могла скрыть свою радость. Но все же, не удовлетворившись чудесным совпадением, не переставала качать головой. Видимо, все не могла полностью понять, что же означает увиденное.

— Вероятно, что-то связывает продолжительность жизни и силу притяжения.

— Об этом тебе надо бы спросить у отца.

— Да. А кстати, мама... Как ты думаешь, какова вероятность того, что жизнь возникла сама собой на поверхности Земли?

— Наверное, такая же, как в лотерее с огромным призом. Услышав мамин ответ, Каору глубоко вздохнул:

— Что ты говоришь! Несравненно меньшая. Возможно, жизнь возникла чудом.

— Считается, что всегда есть человек, который выигрывает.

— Мама, ты говоришь о ситуации, когда сто билетов, один из которых — выигрышный, покупают сто человек. Я говорю о другом. Что бы ты подумала, если бы сто раз бросили игральную кость и каждый раз выпадала бы шестерка.

— Ну, что это жульничество.

— ...Жульничество?

— Считается, что если кость кидают сто раз и она всегда выпадает одной стороной, то, значит, в ней что-то смухлевано.

Продолжая говорить, Матико легонько ткнула Каору пальцем в лоб.

— ...Смухлевано? — Каору некоторое время с открытым ртом обдумывал это. — Вот оно как. Смухлевано. Есть какой-то замысел. А иначе было бы странно. Вероятно, люди еще не поняли этот замысел. Мама, а если все-таки без всякого мухлевания кость выпадала по сто раз одной стороной, что тогда?

— Вот как... А разве тогда это не воля Божья?

Каору не понимал, серьезно ли сказала это Матико.

— Ну, если так... Помнишь, вчера сериал показывали? — стал развивать тему Каору.

«Сериалом» он называл телевизионную мелодраму. Каору любил мыльные оперы, он так засматривался ими, что даже записывал на видео.

— Да, я просмотрела.

— Так вот, слушай, там ведь Саюри-сан и Дайдзо-сан снова встретились на мысе воспоминаний.

Каору кратко изложил содержание полуденного сериала. А содержание было следующим.

Поженившиеся год назад Саюри и Дайдзо из-за многочисленных недоразумений были на грани развода.

Они все еще любили друг друга, но мелкие неприятности накапливались, молодые люди запутались в отношениях с окружающими и уже не могли вылезти из трясины, в которой увязли.

После того как они разошлись, оба случайно снова встретились на мысе в Японском море. Там они когда-то встретились впервые. Оба вспомнили то милое время, когда жили вместе, и, пока оживали их воспоминания, противоречия разрешались одно за другим, и герои снова признались друг другу в любви.

Но в этой избитой, отдаленно похожей на правду милой истории конец был заранее подготовлен. Парочка только думала, что случайно встретилась на мысе воспоминаний, на самом деле все было иначе. Друзья, желавшие, чтобы Саюри и Дайдзо вновь вернулись к тому, с чего начинали, вместе составили план. Пусть даже это будет вмешательством, но надо сделать так, чтобы они встретились на этом месте. Все было заранее задумано.

— Ну, и как теперь, мама? Какова, по-твоему, вероятность того, что на мысе в Японском море в один и тот же день, в один и тот же час встретится разведенная пара? Разумеется, не нулевая. Возможность случайной встречи существует, но это будет лишь маленькая случайность. Если такое происходит в реальности, то, скорее всего, стоит предположить, что в тени притаился дергающий за ниточки человек. В этом случае подмухлевывали друзья Саюри-сан и Дайдзо-сан, сующие нос в чужие дела.

— Ты хочешь сказать... Если мы переходим вероятность, близкую к нулю, возникает жизнь, и мы, таким образом, обретаем существование, тогда получается, существует кто-то, кто дергает за ниточки... Похоже, Каору-кун, ты это хотел сказать.

Каору, как всегда, снова почувствовал это. Страшное подозрение, что за ним наблюдают, им управляют, терзало его мозг. Он не мог понять, происходит ли такое только с ним одним, или это касается всех.

От внезапного озноба Каору передернуло. Посмотрев, он увидел, что окно оставалось немного приоткрытым. Не вставая с дивана, он повернулся и закрыл окно.

Каору никак не мог уснуть, он отчаялся дождаться отца и уже минут тридцать лежал, завернувшись в футон.

В семье Футами стало традицией, что родители и сын вместе спят в одной комнате.

При планировке типа 4LDK: с тремя комнатами западного типа и одной японской — для семьи из трех человек места было предостаточно, каждому предназначалась своя комната, но когда наступало время ложиться спать, все почему-то собирались в японской комнате и ложились на бок иероглифом «река». Все трое стелили футон, в середине оказывалась Матико, по обеим сторонам Хидэюки и Каору. Эта традиция сохранялась еще с рождения Каору.

Каору, глядя в потолок, тихо окликнул лежавшую рядом мать.

Ответа не было. Матико всегда засыпала, стоило ей только завернуться в футон. Не то чтобы Каору распирало от желания поговорить, но что-то неясное копошилось у него в груди. Карты магнитных аномалий, карты расположения селений с долгожителями. Каору неожиданно усмотрел в них интересную особенность. Получалось, что между продолжительностью жизни землян и силой притяжения есть какая-то связь.

Открытие пришло внезапно. Когда по телевизору показывали передачу о поселках долгожителей, на экране компьютера, которым часто пользовался Каору, появилось изображение карты магнитных аномалий. В последнее время Каору много играл на компьютере, и на него, непонятно отчего, постоянно обрушивался поток информации о магнитных аномалиях. Он заинтересовался этим явлением.

Экран телевизора, дисплей компьютера... Что-то подсказало Каору наложить карту магнитных аномалий на карту поселков долгожителей. Интуиция свойственна только людям.

Несмотря на способность быстрой обработки информации и высокую скорость вычисления, способность к вдохновению у компьютера отсутствует. Прибор не может сопоставить два явления, которые кажутся совершенно не связанными. Если такая способность появится, то, возможно, оттого, что в процессор сумеют вживить клетки человеческого мозга.

...Гибрид человека и компьютера. Если хорошенько подумать, это интересно, размышлял Каору. Но трудно представить, что за форма жизни в результате появится на Земле.

Мечтавший познать мироздание Каору жаждал докопаться до сути, но самым главным для него оставался вопрос о происхождении жизни.

Каким образом зародилась жизнь? Иначе говоря: почему я здесь?

Не в том дело, что Каору отчасти верил в тот вариант теории коацерватов, по которому из неорганического мира постепенно возникли рибонуклеиновые кислоты, а потом появилась ДНК. Просто, постоянно размышляя о возникновении жизни, он всерьез задумался о ее «самовозникновении». Управляла этим процессом ДНК, воедино складывались химические элементы, из которых состоит жизнь. Элементы, двадцать видов аминокислот, выстраивались в сотни комбинаций. Запрятанный в ДНК шифр в случае надобности явился бы указанием для их построения.

Аминокислоты, пока они не выстроились в каком-то определенном порядке, не были значимыми для жизни элементами. Они были как густой суп, который, видимо, наполнял первобытный океан в момент зарождения жизни. Чему же равна вероятность того, что какая-то сила размешала это месиво и элементы внезапно выстроились в осмысленной последовательности?

Для ясности Каору начал оперировать небольшими, гораздо меньшими, чем в реальности, числами. Предположим, что двадцать видов аминокислот могут выстроиться в сто комбинаций и из них одна даст элемент, конструирующий жизнь. Тогда вероятность один к двадцати в сотой степени, а это число гораздо больше, чем количество атомов во всей Вселенной. Вероятность такая же, как если вытягивать по несколько раз билеты в лотерее, в которой выигрышный билет соответствует одному атому водорода на все космическое пространство, и каждый раз выигрывать.

Как ни крути, это невозможно. Но жизнь все-таки возникла. Не иначе как был какой-то замысел. Каору хотел узнать, каким образом была преодолена стена вероятности. Ему хотелось выяснить, в чем состояло жульничество, не прибегая к понятию «бога».

С другой стороны, в нем также начинало бурлить сомнение, а не является ли все иллюзией. Он не мог убедиться в действительном существовании плоти как плоти. Если в «бытие» можно поверить, полагаясь только на эмпирические способности, то существует вероятность того, что реальность — это пустота.

В полутемной, освещаемой лишь маленькой лампочкой японской комнате было так тихо, что отчетливо слышалось биение сердца. Какие сомнения в своем существовании могли сейчас возникнуть? Каору хотелось верить в биение собственного сердца.

Шум мотоциклетного двигателя коснулся ушей Каору. Едва различимый, почти неслышный звук.

«Эй! Папа приехал!»

Каору представил себе фигуру отца. Вот он ловко заводит свой мотоцикл-внедорожник в подземный гараж ста метрами ниже. Новый мотоцикл, куплен меньше двух месяцев назад. Отец слез и с довольным видом разглядывает свое приобретение. Мотоцикл нужен был Хидэюки для поездок на работу. Его не надо было долго заводить. Сейчас отец, закончив работу, вернулся домой. Каору точно знал это, ошибки быть не могло. Несмотря на расстояние, он шестым чувством мог улавливать движения отца.

Каору представлял каждый его шаг, каждое движение. Он следовал за ним в своем воображении. Хидэюки вынул ключ зажигания и теперь, держа шлем под мышкой, зашел в кабину лифта. Вот он следит за огоньком на панели этажей.

Каору вычислял время подъема на девятнадцатый этаж, считая этажи: два, один... Дверь лифта открылась, и отец быстро зашагал по устланному ковром коридору. И прямо сейчас он встал перед дверью с номером 2916. Порывшись в карманах, вынул карточку для электронного замка, вставил...

Движения и звуки в воображении Каору слились с настоящими движениями и звуками в тот момент, когда раздалось поскрипывание открывающейся двери в гостиную. И достигнув этого опасного момента слияния реальности и мысли, Каору внутренне возликовал.

«...Разумеется, это папа».

Вскочив, Каору хотел уже побежать навстречу отцу, но невероятным усилием сдержал порыв. Он хотел подождать, посмотреть, что еще будет делать Хидэюки.

Тот шел по коридору так, словно забыл про спящих. Он шумел, ударил шлемом по стенке коридора, как обычно, громко напевал под нос. Движения Хидэюки почему-то всегда сопровождались громкими звуками. Возможно, его тело излучало много энергии.

С этого момента Каору внезапно перестал следить за действиями отца. Всякие звуки исчезли, и он не мог угадать, где отец сейчас находится. Когда Каору подумал, что в голове у него самого разверзлась дыра в пустоту, резко распахнулись фусума японской комнаты. Туда тут же ворвался свет из коридора. Свет был не очень ярким, но Каору зажмурил глаза от неожиданности. Хидэюки, пройдясь по татами, встал у футона, в котором спал Каору, присел, согнулся над ним и сказал:

— Бонза, вставай.

Отец иногда называл Каору Бонзой. Каору присел, будто только что проснулся, и спросил:

— А, папа... Сколько сейчас времени?

— Час ночи.

— Да?

— Быстрее вставай.

Каору часто приходилось вот так подниматься посреди ночи и до рассвета поддерживать разговор. На следующее утро он прогуливал школу и дрыхнул до полудня.

И на прошлой неделе ему пришлось пережить отцовское опоздание. Впрочем, Хидэюки считал учебу в начальной школе бессмысленной. Каору часто злило отсутствие здравого смысла у отца. Школа не была местом для учебы, она была местом детского времяпрепровождения, но отец, казалось, совершенно этого не понимал.

— Вообще-то завтра я хочу пойти в школу.

Каору говорил тихо, чтобы не разбудить посапывающую рядом мать.

Раз он проснулся, то мог и поболтать, он уже отчаялся пойти в школу, но все еще намеревался колоть себя гвоздем, чтобы утром не проспать.

— У тебя логика как у голодного духа. С чего вдруг? В кого это ты такой?!

Опешив от наглой реплики, сведшей на нет его старания говорить тихо, Каору подскочил. Если они не уйдут из комнаты, мать обязательно проснется.

Действительно, в кого же он такой уродился? У Каору с отцом были абсолютно разные лица. Что касается характера, то, в противоположность хаму отцу, Каору был очень чувствителен. И хотя это вряд ли могло показаться важным ребенку, Каору считал такую разницу между отцом и ним необычной.

Толкая Хидэюки в спину, мальчик вышел из японской комнаты. Он все продолжал пихать отцовское тело, и так они вошли в гостиную.

— Уф, тяжело, — вздохнул Каору и остановился.

Опершись на толкавшего его сына, Хидэюки нарочно поднапрягся и попытался пустить ветры. Он противно смеялся, издеваясь над жалкими попытками сына сопротивляться, но Каору остановился у кухонной плиты, и тут Хидэюки, будто внезапно что-то вспомнив, отстал и полез в холодильник.

Достав пиво и налив его в стакан, он посмотрел на захлебывающегося от смеха Каору.

— А не выпить ли тебе?

Проблема заключалась не в том, что Хидэюки перебрал лишнего, а в абсолютной трезвости Каору. Сегодня впервые ему предложили выпить.

— Не буду. Если я скажу, мама рассердится.

— Не неси херню.

Хидэюки, бравируя, залпом выпил пиво и вытер рот.

— С таким отцом, как я, ребенок превратится в размазню, — пропел он и, подумав, а не выпить ли ему еще, тут же открыл новую банку. — Вот, лучше всего пить пиво, глядя на Бонзу.

Каору не было противно слушать пьяную отцовскую болтовню. Он понимал, что отец радовался, даже просто глядя на него. Хидэюки пил с удовольствием, отдыхал от работы, успокаивал нервы. А когда успокаивался отец, успокаивался и Каору.

Растроганный Каору достал из холодильника еще одну банку и вылил ее содержимое отцу в стакан.

Однако Хидэюки не поблагодарил сына, а потребовал:

— Так, Бонза, разбуди Мати!

Мати он называл мать Каору, Матико.

— Нельзя, мама устала и спит.

— На ее месте я бы и усталым встал.

— То есть тебе все можно, потому что ты ее любишь и с ней спишь?

— Ну, разбуди.

— Что тебе от мамы надо?

— Да так, ничего. Пусть пива попьет.

— А мама, может, не хочет пить.

— Да ну тебя, вот я ее позову, она мигом прибежит.

— Ну хорошо. Да, кстати, только между нами, я хочу кое о чем спросить.

— А-а, пожалуйста, только не говори ни о чем серьезном. И не надо меня, как Мати, опускать. В конце концов, так ведь всегда и случается.

Каору нехотя побрел в спальню. С чего это будить спящую мать должен он, а не отец? За столько лет можно было бы понять, что мать не расположена к тому, чтобы ее будили посреди ночи.

В последнее время семье Футами постоянно приходилось мириться с отцовскими капризами. И не потому, что Хидэюки обнаруживал свои отцовские достоинства, напротив, потому, что из всех троих он более других сохранял свою инфантильность.

Каору уважал талант отца как ученого. Но он также догадывался, что для взросления отцу чего-то не хватает. У него была душа ребенка. В процессе взросления, возмужания его инфантильность проявлялась все сильнее. Вот бы поменять ее на здравый смысл. Но его ли не хватает вокруг?

На душе было тяжело оттого, что предстоит потревожить мать. Когда Каору вернулся в спальню, оказалось, что Матико сидит, наполовину выбравшись из футона, и держит в руках волосы. Похоже, ее разбудила возня вернувшегося мужа.

— Ой, мама, прости. — Каору извинялся вместо отца.

— Да ничего, — сказала мать, как всегда, нежно глядя на него.

Матико почти никогда не ругала Каору. Возможно, из-за того, что он никогда не просил ничего понапрасну, хотя все его пожелания мать всегда выполняла. Маленький Каору чувствовал, что она всецело доверяет ему, и это его радовало, но в то же время он постоянно чувствовал свою ответственность по отношению к матери.

«Ситуация, когда все три члена семьи Футами вместе» — так называл Каору свои взаимоотношения с родителями. Совсем как в игре дзянкэн: кто-то из них троих (отца, матери и Каору) был более сильным, кто-то — более слабым по отношению к другому.

Каору был сильнее матери, но слабее отца, и поэтому, случайно сталкиваясь с необычным поведением отца или слыша его приказания, он всегда терялся. Отец был сильнее сына, он мог поступить по-хамски, но почему-то не казался сильнее своей жены. Если настроение у Матико портилось, то он весь менялся в лице и как будто немного съеживался.

Поэтому будить жену он послал сына. Матико всегда положительно реагировала на требования Каору, но выходки мужа иногда сердили ее, как сердят детские проказы.

Однажды отец с довольным видом заметил, что мир в семье поддерживается благодаря тонкому балансу соотношения слабости и силы. Хидэюки с насмешкой описывал отношения в семье, используя всякие старые научные выражения: «хаотическая взаимосвязь», «самоорганизация» и другие. Их собственные стремления были здесь ни при чем: эти необычные отношения создавались сами собой, благодаря смеси всех трех характеров, в постоянной разноголосице.

— Хидэ, что такое? — спросила Матико, неторопливо расчесывая волосы и придерживая их пальцами на затылке.

— Выпьем пива?

— Ну что ты с ним будешь делать? Так поздно...

— Папа это специально, чтобы с мамой побыть.

Матико, фыркая от смеха, вылезла из футона.

— Похоже, в животе пусто.

— Ну, вот это на маму похоже. — Каору сказал это с таким серьезным видом, что Матико, услышав, рассмеялась. Лицо сына было одновременно и наивным, и очень серьезным.

Но Каору уже заметил бесстыдное выражение на лицах родителей.

Это произошло три месяца тому назад, когда наступил период первых летних дождей, хотя дожди еще не шли. Июньской ночью, уже полной признаков приближения грядущих тропических дождей, Каору неожиданно столкнулся на кухне с отцом, который стоял в какой-то необычной позе, и эта встреча шокировала его.

* * *

В ту ночь Каору, закрывшись у себя в комнате, играл на компьютере; ему сильно захотелось пить, он решил выпить минеральной воды и пошел на кухню. И отец и мать были заняты и поэтому сидели каждый по своим комнатам, откуда не доносилось ни звука. Случалось, что родители засыпали прямо за работой. Каору был уверен, что и сегодня будет так же. Он не знал, что в тот день отец и мать ночевали в одной комнате.

Каору, не зажигая света, стоя в темноте, наливал минералку в стакан и закинул себе в рот кусочек льда. Собираясь поставить маленькую бутылочку назад в холодильник и уже открывая дверцу, Каору внезапно обнаружил, что смотрит прямо в лицо оказавшемуся на кухне Хидэюки. Свет из холодильника освещал абсолютно голого отца.

Хидэюки отпрянул — скорее от стыда, чем от страха.

— Ты что здесь делаешь? — спросил отец и, не обращая внимания на собственную наготу, выхватил у Каору стакан и, жадно глотая, выпил.

Каору поразило не только то, что отец полностью обнажен, но и то, что его половой орган больше, чем обычно. Он был покрыт густой блестящей слизью. Когда вся семья забиралась в офуро, эта часть тела выглядела обычно бессильно размякшей. Но сейчас член вряд ли можно было назвать отработавшим свое органом, он возбужденно подрагивал и стоял торчком.

Пока отец не выпил воду, Каору не мог отвести глаза от этой части его организма.

— Чего уставился, завидно?

— Не-ет, — ответил Каору, едва не свалившись без чувств. Резко сгорбившись, Хидэюки приложил к головке своего полового органа указательный палец и, собрав сперму, показал ее Каору.

— Вот, смотри, твои «породители», — сказал он с серьезным видом и вытер пальцы о края кухонной раковины, у которой стоял Каору.

— Э! — сказал Каору, нагибаясь и рассматривая белые капли на краях раковины.

Он не знал, как реагировать на это. Хидэюки развернулся, пытаясь осмотреть свою спину, и удалился в туалет. Через некоторое время оттуда через открытую дверь явственно донесся отвратительный звук мочеиспускания.

Каору временами не мог решить, дурак его отец или все-таки нет. Не было сомнения, что Хидэюки превосходный специалист в области компьютерных технологий, но иногда он становился хуже ребенка. Каору его уважал, но порой испытывал беспокойство за него и думал о том, как нелегко приходится с ним матери.

Размышляя об этом, Каору рассматривал то, что отец назвал «породителями».

Плавающие кругами в каплях размером с боб сперматозоиды, отдавая нержавейке свое тепло, постепенно умирали. Разумеется, невооруженным глазом увидеть их было нельзя. Хотя Каору представлял себе каждый умирающий внизу в куче трупов сперматозоид вплоть до его лица и пытался проследить движения целых косяков.

Рожденные повторным делением клеток в теле отца сперматозоиды, так же как и яйцеклетки, несут в себе половину хромосом, содержащихся в клетках тела; слившись с яйцеклеткой, они уже имеют то же число хромосом, что и обычная клетка, однако это не значит, что сперматозоид — полчеловека. Разумеется, можно рассматривать сперматозоиды и яйцеклетки как базовые элементы строения человеческого тела. И не будет преувеличением сказать, что только репродуктивные клетки непрерывно с момента зарождения жизни обладают свойством бессмертия.

Каору раньше и мечтать не мог о том, что ему представится шанс спокойно рассмотреть папины сперматозоиды. Ведь в них находился источник его жизни.

Неужели я действительно родился из такой крохотной штуки?

Как бы там ни было, произошедшее глубоко поразило его. До того, как их произвело отцовское тело, сперматозоиды нигде не существовали. Творение из ничего. Загадочная сила, которой обладает только жизнь.

Не заметив, что отец, пописав, вернулся, Каору продолжал смотреть.

— Что делаешь, Бонза? — спросил отец Каору, ненасытно глядевшего на засыхающую сперму. Похоже, он уже успел позабыть о своей глупой выходке.

— Да то, что папа наделал, рассматриваю, — ответил мальчик, не поворачивая лица. Хидэюки наконец понял, что рассматривает его сын, и тихо усмехнулся:

— Дурачок. Кто с таким пылом такие вещи рассматривает? Не стыдно?

Хидэюки взял оставленную на кухне салфетку, стер ею сперматозоиды и швырнул ее в раковину. В этот момент схема жизни, сложившаяся было в мозгу Каору, скомкалась и куда-то исчезла.

Каору стало не по себе. У него возникло такое чувство, как будто это его тело стерли салфеткой и выбросили.

Из-за этой выходки отца неприкосновенная до сих пор тайна семьи перестала быть таковой. Сегодня, три месяца спустя, Каору помнил ту ночь, как вчерашнюю. Разумеется, хорошо, что Матико не знала, как пошутил над Каору отец, когда вышел из спальни, чтобы заглянуть в холодильник и сходить в туалет. Если бы она узнала, то страшно рассердилась бы и какое-то время не разговаривала бы с ним.

Возможно, как раз сегодня вечером ей не хотелось вставать и готовить рыбу. Со словами «Ну! Ничего не поделаешь» Матико, как могла, приводила в порядок свои волосы и перезастегивала неправильно застегнутые пуговицы на пижаме. Эта сцена сохранилась в памяти Каору как приятное воспоминание.

Надев тапки, Каору пошел за матерью в гостиную.

— Извини, что поднял, — сказал Хидэюки, повернувшись к Матико.

— Ничего. К тому же ты небось проголодался.

— Ага, немного.

— Что приготовить?

Тут Хидэюки остановил собиравшуюся зайти на кухню Матико и сунул ей стакан:

— Выпьем сначала по стаканчику.

Взяв стакан, Матико отпила так, будто пробовала жидкость на вкус. Она не выносила газированные напитки и поэтому не могла одним махом осушить стакан. Что касается алкоголя, то она, скорее, даже была склонна к его употреблению.

Увидев, что жена не торопится пить пиво, Хидэюки немного ослабил галстук. Его работа не предполагала какой-нибудь особой манеры ношения галстука. Хидэюки всегда аккуратно надевал костюм и, застегнутый на все пуговицы, на мотоцикле приезжал в лабораторию. То, что он носил костюм и ездил на работу на внедорожном мотоцикле, могло показаться несколько необычным, но Хидэюки это совсем не волновало.

Стоя рядом с матерью, которая, налив на сковородку масло, жарила сосиски, отец начал рассказывать, что произошло сегодня на работе. Хотя жена ничего не спрашивала, Хидэюки по очереди упоминал своих коллег, ругая их на чем свет стоит. Таким вот забавно-странным образом вел он рассказ о событиях за день. Как будто забыв, что рядом с ними стоит их сын, родители начали погружаться в свой собственный мир, и Каору почувствовал себя покинутым.

Словно вспомнив о нем, Матико догадалась сменить тему:

— Кстати, Каору, можно показать папе твое сравнение?

— А? Сравнение?

Из-за резкой смены темы Каору не мог понять, о чем его спрашивают.

— Ну, я про магнитную аномалию и все такое.

— А, это! — Каору потянулся за оставленными на буфете распечатками и протянул их отцу.

— Не поверишь! Наш сын такое открытие сделал! — произнесла мать с апломбом. Каору, правда, не считал это таким уж особенным открытием.

— Так, так. — Отец взял оба листочка и поднес их поближе к глазам. Он смотрел на ту распечатку, где карта Земли была расчерчена линиями и исписана минусами и плюсами, и прошло несколько секунд, прежде чем он понял, что, собственно, на ней изображено.

— Ну и что? Это вроде карта магнитных аномалий?

Он стал смотреть дальше, на вторую распечатку, но теперь уже не выражая свои чувства, только нахмурился. Для мозга Хидэюки геологическая карта поверхности Земли была воплощением ясности, однако, сколько он ни смотрел на вторую карту, он не мог понять, что значат черные отметки, которыми она пестрела. Вероятно, Хидэюки прокручивал в уме различные логические комбинации, связанные с магнитными аномалиями, и вспоминал названия спящих в земле минералов. Наконец он сдался:

— Нет, не знаю... Что это?

— Местоположение поселков, где живут долгожители.

— Села с долгожителями? — Хидэюки попытался сложить вместе обе распечатки. — Что такое?! Получается, что села с долгожителями находятся только в области отрицательной магнитной аномалии.

Как и следовало ожидать, восхищению Каору не было предела.

— Ну да, именно так! — радостно ответил он.

— Так что же это получается... — пробормотал Хидэюки, оторвавшись от распечаток.

— Это... Что, все уже знают? — Каору боялся, что, быть может, кто-нибудь уже заметил такое совпадение, а он не знал об этом.

— Нет, даже если кто-то знал, я — нет.

— Правда?

— Может ли существовать между продолжительностью жизни у людей и силой притяжения какая-нибудь связь? Если есть хотя бы такой явный момент, то нельзя считать это случайностью. Кстати, Бонза, а какое более точное определение можно дать поселкам долгожителей?

Хидэюки не напрасно сомневался. То же ощутил и Каору. Действительно, а что же такое «поселок долгожителей»? Место, где средняя продолжительность жизни выше, чем где бы то ни было? Тогда всю Японию можно рассматривать как один огромный поселок долгожителей.

Вероятно, больше всего подходят под это определение отмеченные на карте поселки, где процент людей, которым перевалило за сто, выше по отношению к общему числу жителей, чем в других местах.

Хотя в действительности математически четкого определения «поселка долгожителей» никто не дал. Так назывались территории, которые, согласно статистике или наблюдениям, считались населенными большим количеством долгожителей.

— Думаю, нет ни одного точного определения.

Неудивительно, что карта выраженных точными числами магнитных аномалий полностью совпала с вонявшими человечиной словами «поселок долгожителей». С этим были согласны и Каору, и Хидэюки.

— Неопределенно, но почему же так получилось... — бормотал Хидэюки.

— Пап, а ты что-нибудь слышал о связи силы притяжения и жизненных процессов?

— Да, слышал. Говорят, когда во время эксперимента курица отложила яйца в условиях невесомости, яйца оказались неоплодотворенными.

Каору. У которого из головы не шли увиденные три месяца назад папины сперматозоиды, помнил статью о курице, несшей в состоянии невесомости неоплодотворенные яйца, несмотря на спаривание. Но что это был за эксперимент, он забыл напрочь. Информация о результатах этого опыта была опубликована в популярном журнале в связи с обсуждением особенностей современного полового поведения.

Каору напрягал воображение, пытаясь представить, каким бы в конце концов получился человек, который родился и вырос, развившись только из деления яйцеклетки, без оплодотворения. Ему представилась женщина с абсолютно пустым овалом лица. Встряхнувшись, он прогнал видение. Но образ безликой женщины все никак не исчезал.

— Однако я пока не вижу никакой логической связи. Кстати, а чего это ты вдруг сопоставил магнитные аномалии и поселки долгожителей?

— А?

Сознание Каору снова и снова терзал самопроизвольно возникший образ. В подобные моменты слова проходили мимо его ушей.

— Спрашиваю еще раз! — Раздражительный Хидэюки ненавидел переспрашивать.

— Прости.

— Так вот. С чего у тебя такая мысль возникла?

Каору объяснил, что это получилось интуитивно: в тот момент, когда по телевизору шла передача о поселках долгожителей, на экране компьютера появилась карта магнитных аномалий.

— Так это просто случайность? От простой случайности ничего не происходит. Вот, например, дурные приметы...

— Дурные приметы?

У Каору были определенные догадки, почему отец говорит здесь о совершенно ненаучных вещах. Таким образом создавалась возможность и для Матико принять участие в разговоре.

Матико, закончив готовить закуску к саке и сев за стол, слушала мужа с сыном, ни разу не открыв рот. Не похоже было, что ей особенно скучно, но когда муж произнес слово «дурные приметы», она немного наклонилась вперед.

От Хидэюки не ускользнула реакция жены.

— Да, Мати, не знаешь ли чего-нибудь интересного о дурных приметах?

— А почему ты меня спрашиваешь?

— Да потому... Ты вроде такое любишь. Гадания там всякие, заклинания наудачу. Ведь, знаешь, Мати, у тебя взгляд всегда повернут туда, где еженедельники лежат. К тому же ты хорошо разбираешься в мировой мифологии.

— Ну-у, дурные приметы... Ну, вот такая, например, как: «Если подарить любимому человеку носовой платок, то скоро с ним расстанешься».

— Такая? Да, это все знают. Чего-нибудь другого нет?

Каору догадывался, какую примету хочет услышать отец. Ему наверняка нужна была такая, в которой связывались бы воедино два совсем несвязанных явления.

— Другого? Ну, а такая, как: «Если увидишь переплывающую реку черную кошку, то кто-нибудь из близких умрет».

Каору тут же встрял:

— А что, такая действительно есть?

— Есть! Ты ведь должен ее знать.

Матико спросила, подходит ли эта примета. Но Хидэюки, смеясь, покачал головой:

— Нет, нужно что-нибудь совсем абсурдное.

— "Если, выходя из дома, поставить стул спинкой кокну, потеряешь кошелек". Годится?

Хидэюки зааплодировал:

— Отлично, теперь посмотрим. Ладно? Хоть я и не уверен, но предположим, такая примета существует...

— Существует.

Хидэюки увидел, что Матико надулась.

— Конечно, конечно, — сказал он и слегка поклонился, сложив руки. — Здесь у нас вместе два явления: «Стул ставят спинкой к окну, когда уходят» и «Теряют кошелек». Между ними с научной точки зрения нет никакой связи. В мире есть множество дурных примет, и все они, в зависимости от своего типа, возникали по-разному. Но вот что удивительно. Даже в очень отдаленных друг от друга местностях, между которыми не было никакого сообщения, есть совершенно одинаковые приметы. Предположим, что та странная примета, о которой рассказала Мати, встречается еще где-то в мире.

— А действительно, есть такая примета где-то еще?

Все трое переглянулись.

— Ну, Мати... — Хидэюки понуждал жену ответить.

— Разумеется, есть. Абсолютно такая же примета. И вообще, раз я говорю, значит, есть. И в Европе есть, и на Американском континенте.

Теперь уже Каору и Хидэюки обменялись недоверчивыми взглядами.

— Кстати, Матико, а ты не задумывалась, отчего возникают приметы?

— Нет, — тихо ответила Матико.

— Бонза, а ты как думаешь?

— Это... Это, наверное, связано с человеческой психологией. Поэтому я все еще в них не верю.

Перед Хидэюки уже выстроилось пять пустых бутылок. Разговор стал постепенно набирать обороты.

— Прежде всего, что же такое приметы? Это традиционное представление о том, что какое-то переживание или событие непременно имеет определенные последствия. В большинстве своем — негативные, хотя, разумеется, бывают и позитивные по сути, но мы не будем ограничивать себя словами «плохой», «хороший». Проще говоря, приметы — это то, что связывает одно явление с другим.

Известны случаи, когда такую связь удавалось объяснить научно. Например: «Если с востока на запад плывут облака — это к дождю». Эту примету современная метеорология может объяснить с легкостью. Сущность каких-то примет можно понять посредством чувств. «Фотография сокращает жизнь», — я почему-то понимаю это. Можно сказать, я даже понимаю то, что касается сломанных палочек, порванных ремешков, черных кошек и змей. От всего этого становится как-то неприятно. В черных кошках и змеях есть что-то, что во всех людях вызывает беспокойство. Вопрос здесь вызывает то, что не обосновывается аргументами. Неясно, совсем не понятно, отчего возникла примета. Например, та, о которой рассказала Мати. Какая связь между событием «выходя из комнаты, поставил стул спинкой к окну» и событием «потерял кошелек»?

Хидэюки остановился и пристально посмотрел на Каору.

— Возможно, это много раз было пережито на опыте, — сказал тот.

— Вероятно, люди из опыта узнали, что если, уходя из комнаты, поставить стул спинкой к окну, то высока вероятность потерять кошелек.

— Правда, с точки зрения статистики это не обязательно так.

— Ну, это почему-то никого не волнует. Если ты теряешь кошелек, а до этого случайно ставишь стул спинкой к окну, и потом снова теряешь кошелек, а стул опять оказывается поставлен спинкой к окну, то ты будешь рассказывать людям об этих двух событиях как о взаимосвязанных. Здесь важно, чтобы и у тех, кому ты рассказываешь, был подобный опыт, чтобы они тебе поддакнули, мол: «М-да, случается порой такое». Если третье лицо опровергнет твое предположение, то, возможно, оно и не закрепится мифологически. Однако стоит ему стать приметой, как его влияние на процесс сознания возрастет. Ведь если появится связь, то наверняка она, будучи в целом осознаваемой, усилится. Разум и воображение соединятся.

— Значит, явление «я, выходя из комнаты, ставлю стул спинкой к окну» и явление «я теряю кошелек» незримо влияют друг на друга.

— Мы не можем отрицать возможность того, что где-то в них запрятано связующее звено.

Что же хотел сказать отец, используя метафору с приметами? У Каору было предчувствие, что разговор перейдет с примет на продолжительность жизни.

— Жизнь... — пробормотал про себя Каору. Это слово послужило сигналом для того, чтобы все трое переглянулись.

— Ой, а помнишь петлю? — Тему разговора сменила Матико. Похоже, что из-за слова «жизнь» у нее это вырвалось само собой.

Но Хидэюки, подмигнув Матико, принудил ее сменить тему. Похоже, ему не нравились разговоры о петле.

После окончания медицинского факультета Хидэюки, сменив специальность на логика, поступил в аспирантуру, начал было читать вводный курс в метаматематику, когда к нему вернулся прежде забытый интерес к живому миру. Тут он начал думать, что интересно было бы математическими терминами описать человеческую жизнь. Изначально присущий Хидэюки интерес к живым существам позволил создать способ численного выражения, и этот способ оказался действенным.

Случай также представился. Когда он получил докторскую степень, его пригласили работать в совместном японо-американском проекте по созданию искусственной жизни. Хидэюки не раздумывая согласился. Смоделировать на компьютере жизнь... Именно об этом он мечтал больше всего.

Хидэюки женился еще до тридцати, но детей у них с Матико не было. Через пять лет после того, как он стал исследователем, проект совершенно неожиданно был заморожен. Это не явилось следствием провала, эксперимент свернули по достижении определенных результатов. Однако, по мнению Хидэюки, до успехов было далеко. И так или иначе, причины закрытия замалчивались.

Внезапно остановленный на середине проект, которому Хидэюки отдал весь свой молодой пыл, назывался «Петля».

Хидэюки, изо всех сил уводя разговор от темы «Петли», задал Каору еще один вопрос:

— Как ты думаешь, жизнь возникла случайно или создана преднамеренно?

— Не знаю. — Ответить иначе Каору просто не мог. Раз ты существуешь, невозможно утверждать, что это не случайно. Если только наша жизнь не была создана жизнью внеземной, вполне возможно, что она является результатом случайности, единственным во всей Вселенной.

— Я спрашиваю, как ты думаешь.

— Папа, разве ты не говорил все время, что непонятное для науки важно считать непонятным.

Услышав ответ, Хидэюки громко рассмеялся. Даже выражение его лица говорило о том, что он порядочно захмелел от саке. А на столе в ряд стояло уже шесть пустых бутылок.

— А-а, понятно. Поэтому я хочу, чтобы ты считал это игрой. Миром для игры. Мне важно, чтобы ты полагался на свою интуицию. И никак иначе.

Матико на кухне готовила якисоба, но, не сильно концентрируясь на этом, посматривала на Каору, глаза у нее блестели.

Каору размышлял о самом себе. Возникновение жизни и космоса, конечно, не может быть объято силой воображения. И чтобы облегчить задачу, лучше было бы рассмотреть собственное возникновение.

Ну, прежде всего, что считать своим рождением? Тот момент, когда ты вылез из матки и тебе перерезали пуповину? Или тот момент, когда после оплодотворения в фаллопиевых трубах ты, наконец, устроился в матке?

Если поразмыслить, то оплодотворение является, по всей видимости, первым из этапов. Загадочная связь между плодом и матерью появляется примерно через три недели после зачатия.

Предположим, что в это время у эмбриона есть сознание и он обладает способностью размышлять. Тогда для него матка сама по себе является космосом. «Почему я здесь нахожусь?» — думает эмбрион. Залитый околоплодными водами, он так и сяк обдумывает, как это он родился, но ему, не знающему ничего о мире снаружи, невозможно даже представить, что его рождению предшествовал репродуктивный акт, ему ничего не остается, как заставлять работать свой разум, исходя из тех следов, которые в изобилии разбросаны по матке.

С самого начала будет естественным, если он посчитает сами околоплодные воды родителями, произведшими его на свет. Вероятность того, что... Что в околоплодных водах, которые можно сравнить с супом из органических веществ, покрывавшим изначальную Землю, в процессе брожения двадцать видов аминокислот дружно возьмутся за руки и начнут вырабатывать элементы, составляющие основу жизни... абсолютно такая же, как и вероятность того, что у обезьяны, которой дали постучать на печатной машинке, выйдет строфа шекспировского произведения.

Вероятность, при которой можно с полным основанием утверждать, что, сколько бы триллионов обезьян сколько бы триллионов лет ни печатали, у них бы ничего не получилось. Если бы у них все же получился отрывок из Шекспира, то тогда можно было бы рассматривать человека как случайность. Невозможно не заподозрить, что без жульничества здесь не обошлось. Либо за машинкой сидел не примат, а похожий на него человек... Либо у этой обезьяны был разум...

Но залитый околоплодными водами эмбрион считает свое рождение случайностью, ему не хватает воображения, чтобы представить стоящее за ним мухлевание. А все потому, что он не знает о существовании внешнего мира.

Примерно через тридцать шесть недель, развившись в матке, он начинает по каналу вылезать наружу и воспринимает мать, родившую его, снаружи. В дальнейшем, когда он подрастет и у него разовьется интеллект, он уже точно сможет понять, почему родился. Что в матке, что в космосе, в тот период, пока мы находимся внутри, у нас отключена способность постигать и мы не можем разгадать весь замысел.

Каору использовал пример с зародышем, развивающимся внутри мира матки, чтобы экстраполировать его на проблему жизни на Земле и в космосе.

Возможность появления в матке оплодотворенного эмбриона в большинстве случаев заложена a priori. Но что он потом будет выношен, утверждать невозможно. Феномен оплодотворения по большей части является случайностью. Много женщин рождают детей незапланированно.

Если за всю жизнь женщина рождает двоих детей, то общее время пребывания зародышей в матке не превышает двух лет.

Проще говоря, несмотря на потенциальные свои возможности, большую часть времени матка пустует.

Если оглянуться и обозреть Вселенную, что предстанет перед нами? Мы думаем исходя из того, что мы уже существуем. Мы допускаем возможность зарождения жизни в космосе. А если это так, обязательно ли это произойдет? Нет, предположим, что возможность есть, но при этом матка в большинстве случаев пуста. В таком случае считать ли ее также случайной? Не факт, что космос переполнен жизнью, возможно, более естествен космос, не наполненный жизнью.

Разумеется, Каору не мог дать ответ.

А Хидэюки, ожидая, что ответит сын, продолжал пить пиво.

— Возможно, в космосе, кроме нас, жизни нет, — сказал Каору. Отец, фыркнув, кивнул.

— Ты честно так думаешь? — Хидэюки с любопытством глядел на Каору, потом перевел взгляд на жену.

Матико, положив руки на стол и опустив на них голову, спокойно посапывала.

— Эй, сходи за покрывалом для Мати! — приказал Хидэюки сыну.

— Понял, сейчас. — Мальчик принес из спальни покрывало и отдал отцу. Тот набросил его на плечи Матико и, только когда на сонном лице появилась улыбка, поднял взгляд.

На востоке незаметно стало светать, а в комнате похолодало. Завершилась ночь семьи Футами, пришло время поспать.

Хидэюки собирался допить выдохшееся пиво, взгляд его был пустым.

— Это, пап, у меня тут просьба есть... — сказал Каору, подождав, пока отец допьет пиво.

—Что?

Каору снова развернул карту магнитных аномалий.

— А вот об этом что ты думаешь? — Кончиком мизинца он показывал на пустынную зону под названием Финикс, которая покрывала территорию штатов Аризона, Нью-Мексико, Юта, Колорадо.

— И что здесь не так? — Заморгав, Хидэюки уставился туда, куда показывал Каору.

— А ты хорошенько посмотри. И еще погляди на уровень магнитной аномалии.

Хидэюки не мог различить цифры и несколько раз протер усталые глаза:

— Плохо вижу.

— Ну, смотри, к этой точке линейный показатель постепенно уменьшается.

— Да, похоже на то.

— Он указывает на предельный показатель.

— Да, отрицательный и очень большой.

— Если смотреть с геологической точки зрения, то, мне кажется, поблизости что-то есть. Особенное вещество, в небольших количествах, залегает там прямо под землей. — Каору поставил карандашом крестик рядом с тем местом, где граничат четыре штата.

Только по линии, окружавшей это место, можно было установить, что здесь в определенной точке сила притяжения предельно мала. Каору и Хидэюки некоторое время молча рассматривали карту. Тут Матико, притворявшаяся до сих пор спящей, поднялась и сонным голосом сказала:

— Там внизу наверняка ничего нет.

Все это время она бесстыдно подслушивала разговор отца с сыном.

— Ты чего не спишь?

Испугавшись внезапности фразы, Каору представил полое пространство, сокрытое далеко в песках. Существование огромной пустоты легко объясняло предельно высокую отрицательную магнитную аномалию.

И там, в протянувшейся под землей известняковой пещере, с незапамятных времен жило племя... Продолжительность жизни у них была доведена до предела.

Каору захотелось попасть туда.

— Как-то странно: есть то, в чем ничего нет... — вздохнув, сказала Матико и собралась встать.

— Вот, маме тоже любопытно, что там такое находится. Если считать, что минусовая магнитная аномалия и поселки долгожителей всегда точно соответствуют друг другу, то высока вероятность того, что там существует гигантский поселок долгожителей, укрытый от цивилизации.

Каору пытался спровоцировать мать, зная, что она больше всего интересуется североамериканской этнографией, и особенно мифами коренных жителей Америки. Он оценил, как высоки шансы, что Матико выскажет его желание вместо него.

Спекуляции Каору подействовали — Матико прямо распирало от любопытства.

— Хм, там неподалеку живет племя навахо.

— Правда?

Матико рассказывала Каору, что есть племя, которое, однажды решив поселиться в безлюдной пустыне и каньонах, так с давних времен там и живет. Уверенности, что на той территории имеются поселки долгожителей, не было, но, намекая на такую возможность он как раз хотел стимулировать любопытство матери.

— Так, Бонза, хватит выдумывать.

Похоже, Хидэюки разгадал его замысел. Каору многозначительно посмотрел на мать.

— Давай поедем туда, посмотрим...

Матико не только выразила желание сына, но и сама увлеклась его идеей.

— Поедем! — нетерпеливо прокричал Каору.

— Финикс, вот ведь совпадение...

— А? — Каору посмотрел на отца.

— Ну, там недалеко... В общем, мне следующим летом или через лето придется туда съездить по работе.

— Правда?! — радостно воскликнул Каору.

— Ну да, я вдруг понадобился лаборатории Нью-Мексико в Лoc-Аламосе и лаборатории в Санта-Фе.

Каору в умоляющем жесте сложил ладони:

— Возьми меня с собой, прошу тебя.

— А Мати возьмем?

— Разумеется.

— Хорошо, то-огда... поедем все вместе?

— Договорились.

Чтобы заставить отца подтвердить сказанное, Каору протянул ему листок бумаги и ручку — расписаться. При наличии письменной договоренности Хидэюки уже не сможет прикинуться, что позабыл об этом разговоре. Весьма малоэффективная мера для того, чтобы превратить обещание в нечто действенное. И все же Каору по опыту знал, что в случае с отцом вероятность выполнения обещания гораздо выше, когда оно подтверждено документом, а не дано на словах.

Когда Хидэюки закончил писать корявыми иероглифами договор, он криво оторвал клочок бумажки:

— Смотри, я все как надо здесь пообещал.

Каору, взяв договор, прочитал написанное. На его лице появилось выражение удовлетворенности. Он почувствовал, что хочет спать.

Ночь сменялась утром, солнце, жгучее несмотря на конец сентября поднималось на востоке. На западе все еще мерцали звезды, готовые в любой момент раствориться в небе. Линии, разделяющей свет и тьму, день и ночь, не было. Каору всем сердцем любил тот момент, когда сам ход времени проявляет себя, отразившись в перемене цветов.

Родители уже ушли к себе в комнату, а он все продолжал стоять у окна.

Густонаселенный район завибрировал, возвещая о том, что забился пульс мегаполиса. Над видневшимся из окна Токийском заливом летали большие стаи птиц. Пение птиц, напоминающее детский плач, казалось, продлевало жизнь людям под уходящими звездами.

Желание познать устройство мира стало еще сильнее, когда Каору глядел на море черного цвета и на небо, менявшее свои тонкие оттенки. Захваченное лежащим внизу пейзажем воображение получило новый импульс.

С горизонта на востоке показалось солнце, гонимая им ночь ушла, и Каору, войдя в японскую комнату, завернулся в свой футон.

Хидэюки и Матико уже давно спали глубоким сном — Хидэюки, не укрываясь одеялом, в позе иероглифа «большой», Матико, обняв одеяло, сжалась комочком.

Каору, примостившись рядом с ними, спал на боку, одной рукой обняв подушку, а в другой сжимая договор, гарантирующий поездку в пустыню.

В его позе с согнутой спиной он немного напоминал эмбрион.