Гасіння пожеж при наявності небезпечних хімічних речовин

Дата добавления: 2015-10-12; просмотров: 849

~*° Определение права, предложенное Вышинским и одобренное Совещанием 1938 г., вошло в литературу как "нормативный" (а затем и "узконормативный") подход к праву. Однако и в предварительной, и в окончательной редакциях тезисов, а также в отредактированном варианте самого доклада Вышинского речь шла о "правилах поведе­ния", а не о "нормах". Видимо, для самого Вышинского это было опре­деленной словесной страховкой от ненужных ассоциаций с "буржу­азным нормативизмом". По существу же эти термины были для него синонимами. Так, он утверждал, что "правила поведения" — это нор­мы"². "Право, — пояснял он свое общее определение, — есть совокуп­ность правил поведения, или норм, но не только норм, но и обычаев и правил общежития, санкционированных государственной властью и защищаемых ею в принудительном порядке"³.

Кстати говоря, в определении советского права указание на "обычаи и правила общежития" отсутствует, хотя, возражая про­тив предложения Полянского исключить из определения права ссыл-

¹ Там же. С. 85, сноска 1.

² Там же. С. 162.

³ Там же. С. 37.

298 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

ку на "обычаи и правила общежития", сам же Вышинский говорил прямо противоположное: "С точки зрения определения проф. По­лянского, окажутся вне права, например, нормы шариатских судов, действовавших у нас десятки лет тому назад, допущенных государ­ством в известных условиях как официальные учреждения; окажет­ся вне этого определения и все так называемое обычное право"¹.

Отсутствие в одобренном Совещанием определении советского права упоминаний об "обычаях и правилах общежития" фактиче­ски означало отрицание их в качестве источников (или форм) "со­ветского социалистического права". К таковым были отнесены (и по определению советского права, и по толкованию Вышинского) лишь "правила поведения, установленные в законодательном порядке", т. е. официальные акты различных органов власти — законы, по­становления, распоряжения, приказы, инструкции и т. д.

Эти акты (и содержащиеся в них "правила поведения", "нор­мы"), "установленные в законодательном порядке", стали собирательно именоваться "законодательством" (или "действующим законодатель­ством"). Данный термин ("законодательство") стал синонимом и "дей­ствующего права" (т. н. позитивного права), и права вообще.

По своему типу "правопонимание", предложенное Вышинским и принятое Совещанием, является легистским, поскольку, — с точки зрения традиционного критерия различения и соотношения "права и закона", — в его основе лежит отождествление "права" и "зако­нодательства" ("действующего", "позитивного" права, обобщенно — "закона"). Такое отождествление прямо и откровенно признавалось и утверждалось Вышинским. "Право,— писал он, — совокупность или система правил (законов),имеющих своим назначением забо­ту о подчинении членов общества "общим условиям производства и обмена", т. е. о подчинении господствующим в данном обществе классовым интересам"².

Характеристики подхода Вышинского и его последователей как "нормативного", "нормативистского" и т. п. нельзя признать адек­ватными независимо от целей их использования. Дело прежде все­го в том, что "правило поведения" ("норма") как политико-властное установление и регулятор в определении Вышинского — это нечто совершенно иное, нежели норма социальной солидарности в соци­альном нормативизме Л. Дюгиили норма долженствования в нор­мативизме Г. Кельзена.

Норма, согласно Дюги, зависит не от государства, а от факта социальной солидарности (включая и солидарность разных клас­сов) в обществе³. Правовой характер власти и законов зависит

Глава 3. Советский легизм

от их соответствия социальной норме (норме социальной соли­дарности).

Своя внутренняя объективная логика долженствования, вос­ходящая к "основной норме", присуща нормативизму Кельзена¹. Кстати, именно поэтому государство, согласно его нормативизму, оказывается "правовым порядком"².

Разумеется, подход Вышинского к норме, к праву как сово­купности правил поведения (или "норм"), к государству, к соотно­шению государства и права, к их функциям, назначению и т. д. абсолютно исключал нормативизм в духе Дюги или Кельзена. Для него "правовые нормы" — любые субъективные и произвольные творения политической власти, ее приказы и установления, так что у него речь, скорее, идет о потестаризме(от лат. potestas — сила, власть), чем о нормативизме.

На отличии своего подхода от нормативизма настаивал и Вы­шинский, поясняя это следующим образом: "Наше определение ничего общего не имеет с нормативистскими определениями. Нор­мативизм исходит из абсолютно неправильного представления о праве как о "социальной солидарности" (Дюги), как норме (Кель-зен), исчерпывающей содержание права, независимо от тех обще­ственных отношений, которые определяют в действительности со­держание права. Ошибка нормативистов заключается в том, что они, определяя право как совокупность норм, ограничиваются этим моментом, понимая самые нормы права как нечто замкнутое в себе, объясняемое из самих себя"³.

У Вышинского же акцент сделан именно на приказахправя­щей власти⁴. Ссылки при этом на обусловленность права способом производства и т. д. оставались пустыми словами. Главное в подхо­де Вышинского состоит в толковании права как принудительного инструмента,средства в руках власти для осуществления дикта­туры путем соответствующего регулирования поведения людей. Характеризуя право как "регулятор общественных отношений", он поясняет: "Наше определение исходит из отношений господства и подчинения, выражающихся в праве"⁵. Напомнив слова Сталина о том, что "нужна власть, как рычаг преобразования", Вышинский

¹ Там же. С. 162—163.

² Там же. С. 170.

³ См.: Дюги Л. Право социальное, право индивидуальное и преобразование государ­ства. М., 1909.

¹ См.: Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Выпуск I. ИНИОН АН СССР. М., 1987. С. 10—15, 47.

² Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Выпуск II. ИНИОН АН СССР. М., 1988. С. 116, 145, 146.

³ Вышинский А. Основные задачи науки советского социалистического права. С. 38. * H.H. Кудрявцев и RA. Лукашева справедливо отмечают, что "узконормативная теория права, которую развивал и поддерживал Вышинский", вполне соответство­вала реалиям сталинского режима, когда право рассматривалось "как команда, запрет, ограничение". — См.: Кудрявцев В.Н., Лукашева Е.А. Социалистическое правовое государство // Социалистическое правовое государство. Проблемы и су­ждения. М., 1989. С. 9. Вышинский А. Основные задачи науки советского социалистического права. С. 38.

300 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

продолжал: "Советское право и есть один из рычагов этого преоб­разования. Рычаг этого преобразования — государственная власть, а право в руках государственной власти есть, так сказать, рычаг этого рычага преобразования"¹.

Как "правила поведения", так и в целом право как регулятор носят в подходе Вышинского властно-приказной, принудительный характер. Показательно в этой связи его отношение к предложе­нию Полянского определить право как "совокупность приказов и запретов". Не возражая по существу против приказного смысла и содержания советского права, Вышинский, однако, отклоняет пред­ложение Полянского по формально-терминологическим соображе­ниям. "Нельзя, — поясняет он, — говорить, что право — совокуп­ность приказов, так как под приказом наша Конституция понимает распоряжение наркомов. По Полянскому выйдет так, что право есть совокупность наркомовских приказов..."². По сути дела же, согласно позиции Вышинского, приказами являются и другие властные акты (законы, указы, распоряжения, инструкции и т. д.).

С новых позиций (отождествление права и закона, их приказ­ной характер и т. д.) Вышинский интерпретирует и марксистское положение о буржуазном "равном праве" при социализме. Поскольку он полностью игнорирует своеобразие и специфику права (принцип формального равенства и т. д.), в его трактовке проблема буржуаз­ного права при социализме подменяется вопросом о действии в те­чение какого-то времени некоторых из старых (буржуазных) зако­нов после пролетарской революции. "Но если "сразу", на другой день после захвата пролетариатом власти, пролетариат вынужден в известной мере пользоваться старыми законами и старыми нор­мами права, ибо других нет, — писал он, — то значит ли это, что так будет и через год и через 5, 10 и 20 лет? Нет, не значит"³.

Декреты и другие акты диктатуры пролетариата — это и есть, по Вышинскому, новое "советское социалистическое право", кото­рое приходит на смену буржуазному праву.

Вышинский при этом, конечно, замалчивает (как, впрочем, и критикуемые им авторы 20—30-х годов), что в соответствии с ци­тируемыми им положениями Маркса и Ленина о буржуазном пра­ве при социализме никакого послебуржуазного (нового, пролетар­ского, социалистического и т. д.) права не может быть.

Если отбросить демагогические ухищрения Вышинского, то суть его определения права состоит в том, что право — это приказы диктаторской власти.

Навязывая всем подобное радикальное отрицание права под ширмой нового "определения права", он при этом иезуитски рассу-

I

Глава 3. Советский легизм

ждал: "Такой вопрос, разумеется, не решается простым голосова­нием, принятием резолюции. Но общее мнение специалистов-юри­стов нужно сформулировать. Нужно иметь то, что называется сот-munis opinio doctorum — общее мнение ученых"¹.

Искомое "единодушие" было легко достигнуто, поскольку ни­кто, естественно, не хотел неминуемо оказаться в числе "врагов народа". Отсутствие иной альтернативы как нельзя лучше демон­стрировало как раз насильственный, антиправовой характер всей той ситуации, "правила поведения" в которой выдавались за "пра­во". Есть, несомненно, внутренняя логика в том, что репрессивно-приказное "правопонимание" разрабатывалось, принималось и рас­пространялось в обстановке насилия и страха. Насилие как основ­ной признак и отличительная особенность "социалистического пра­ва" было вместе с тем условием, фундаментом и гарантом быстрого и тотального внедрения соответствующего "правопонимания" во все поры советской юридической науки.

Одобренное Совещанием 1938 г. определение права жестко предопределяло характер, цели, задачи и направления последую­щего развития не только теории права и государства, но и всех отраслевых юридических дисциплин. На базе и в рамках унифици­рованного "правопонимания" должна была быть, в соответствии с новыми политико-идеологическими установками, как бы заново построена наконец-то приведенная в 'состояние единомыслия "под­линная" марксистско-ленинская наука о государстве и праве, пол­ностью очищенная от "отвратительных последствий троцкистско-бухаринского вредительства"².

Общеобязательность новых установок неоднократно подчер­кивалась Вышинским, хотя это и так было очевидно для всех. Соот­ветствующую директиву юридической науке он, в частности, выра­зил так: "Ставя вопрос о марксистско-ленинской теории права и государства, или, как ее называют, общей теории права и государ­ства, т. е. такой теории права и государства, которая давала бы систему принципиальных положений, обязательных для направле­ния и разработки всей науки права в целом и каждой из конкрет­ных юридических дисциплин в отдельности, мы имеем в виду прин­ципы, отличающие советское право от права буржуазного"³.

Совещание 1938 г. знаменовало собой полное подчинение со­ветской юридической науки нуждам тоталитарной диктатуры и сталинской репрессивной политики. "Единственно и подлинно пе­редовая наука", включая и юридическую науку, в русле "овладе­ния большевизмом и повышения революционной бдительности"⁴

¹ Там же. С. 165.

² Там же. С. 162.

³ Там же. С. 36.

¹ Там же. С. 38.

² Там же. С. 8.

³ Там же. С. 27.

⁴ Там же. С. 3, 4.

302 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

была превращена в безропотную служанку террористической пар­тийно-политической власти и господствующей идеологии.

Особое внимание было уделено на Совещании 1938 г. безу­держному восхвалению и своеобразной юридической канонизации работ и положений Сталина, безусловной ориентации всей "науч­ной" работы в данной сфере на его установки и высказывания. Со­вещание довершило начатый еще в конце 20-х годов процесс ста-линизации доктрины применительно к задачам "правового фрон­та". Этот ориентир на сталинский этап и подход к пониманию и толкованию доктрины пронизывал собой работу всего Совещания, участники которого в своем приветствии Сталину, в частности, от­мечали: "В качестве важнейшей задачи Совещание поставило пе­ред всеми научными работниками-юристами самое глубокое и тща­тельное изучение богатейшего научного наследия Маркса—Энгель­са—Ленина, самое глубокое и тщательное изучение Ваших трудов, дающих непобедимое научное и идейное оружие для разрешения всех вопросов науки о государстве и праве"¹.

Под этим углом зрения были определены и задачи "подготов­ки многочисленных кадров советских юристов сталинской эпохи, эпохи Сталинской Конституции победившего социализма и подлин­ного демократизма"².

И надо признать, что "многочисленные кадры советских юри­стов сталинской эпохи", как говорится, "правильно поняли" уста­новки Совещания 1938 г. и активно проводили их в жизнь на всех участках "правового фронта".