Подоляк Л.Г., Юрченко В.І. 2 страница

Дата добавления: 2015-10-15; просмотров: 648

§ 76

Для обыденного суждения само собой понятно, что наши представления о внешних вещах совершенно сходны с ними самими. Истиной именуется здесь совпадение пред­ставления с представляемым предметом,

После же того как мы увидели, что дело не может так об­стоять и что все элементы познания суть только наши чувства (Affektionen), которые все же возникают в нас через воздействие действительно воспринимаемого внешнего мира, наше познание не может больше быть сходным образом (ähnliches Abbild), но лишь закономерным следствием того, что существует и происходит вне нас. Так, если две сущности, а и Ь, вне нас находятся в отношении с, то наше познание не отразит ни одного из этих связанных элементов, как он существует,

но йредставит вместо этого некоторые α и ή в некотором отно-шении \. Если же abc изменяется в а'Ь'с', то и наши пред­ставления, согласно определенному масштабу, изменятся в α'β'γ', т. е. между изменениями объективных отношений вещей и изменениями наших представлений о таковых существует устойчивая пропорциональ­ность, подобная имеющейся при переводе на чужой язык, в котором воспроизводятся не слова оригинала и не способ обра­зования предложений, а только взаимосвязь мыслей средствами нового языка. — Истина состоит тогда только в совпадении представления с тем представлением, которое должно возникнуть во всех других душах, имеющих ту же органи­зацию, в связи с тем же самым объектом.

Если же существование внешней действительности было бы уничтожено, то уничтожен был бы и тот пункт отнесения, в связи с которым только и может идти речь об «истине» или «неистине», и тем самым было бы утрачено понятие собст­венно познания, которое немыслимо без такого объекта.

§ 77.

Свяжем наше дальнейшее рассмотрение со средним слу­чаем. — Что будет означать познание, которое представляет вме­сто сущностей а и b их несходные изображения α и β, а вместо отношения с между ними — отношение \, а следовательно, ни­когда не воспроизводит действительность так, как она есть?

Интерес, который вызывает постановку этого вопроса, с ко­торым связаны поиски «истины» познания, может быть найден в рамках научной жизни. Ибо ее усилия направлены на специ­фическую цель отражения действительного, как оно суще­ствует; и потому для нее естественно стремление доказать, на­сколько все многообразие процессов' представления и мышления, совершающихся в нашем духе, может быть использовано как средство к этой цели «отражения действительного». Однако сама по себе эта точка зрения вовсе не является руково­дящей. Было бы предрассудком считать, что внешний мир для себя образует уже весь мир, что познание просто приходит случайно с тем, чтобы еще раз отразить этот замкнутый мир, что это отражение не привносит ничего но­вого к предшествующему состоянию мира, что это состояние совершенно готово и завершено, даже если этого отражения и не произошло. Наоборот, нам следует считать тот факт, что под воздействием внешнего. мира в духе возникает мир многообраз­ных .явлений, также содержанием мирового процесса и как раз одной из важнейших его составных частей. Так что мир был бы без этого процесса совсем неготовым, и он состоит не в бытии, которое попутно может быть познано, а как раз в" са­мом постоянном переходе этого бытия в его явление для Духа.

Короче, это означает: не следует рассматривать ж и з н ь представлений таким образом, будто духу предопределена священная обязанность отражать «вещи», которые не суть дух, так как они существуют; жизнь представлений духа имеет свои собственные цели, которым она соответствует.

И если «вещи» не так воспроизводятся, как опи существуют, то сами вещи следует рассматривать как простое сред­ство, определенное к тому, чтобы вызывать в духе и соответ­ственно его природе явления, которые мы несправедливо рассматриваем как неудачные отражения действительного и ко­торые, напротив, суть нечто более высокое, чем могли бы быть сами вещи без духа.

§ 78.

Если мы обратимся к первому примеру, чувственным восприятиям, то увидим, что люди совершенно ошибочно жалуются, будто цвета, тона, запахи и т. д. ничего не передают нам относительно действительных внешних собы­тий, которые лежат в их основе, о колебаниях и иных движе­ниях атомов и т. д., и будто на их место они ставят явления «голубое», «сладкое», «теплое», которые ни в малейшей степени не сравнимы с ними. Ведь это предрассудок, что чувства определены к тому, 'чтобы отражать внешнее как оно есть. Б л е.с к света и цвета, звучание тонов, сладость вкуса, напротив, могут быть поняты как явления, которые должны существовать в силу своих собственных красоты и ценно­сти, но н е м о г у т существовать иначе как когда имеется дух, в котором только они и могут возникнуть -в качестве его субъективного возбуждения. Они, следовательно,суть цель, 'средством осуществления которой являются внешние фи­зические явления, через воздействие' которых на дух и должна осуществляться эта цель.

То же самое справедливо для всех чувств удоволь­ствия и неудовольствия, как эстетических, так и лич­ных. Они не отражают ничего из состояния вещей, которое может существовать вне духа; но они и не побочное явле­ние (Nebenwerk), случайно возникающее вследствие его воз­действия, но то,, что должно осуществляться. посредством всякого такого состояния вещей.

И так мы можем продолжать и дойдем в конечном счете до рассмотрения идей, которые пробуждаются в духе под воз­действием вещей и событий в качестве истинной сущности этих вещей и явл-ений, так что, короче говоря, вещи в себе не суть то, чем они должны быть, но становятся тако­выми только в духе.

§ 79.

Этот взгляд в Новое время (Шеллинг, Гегель) выражен ко­роткой фразой «мышление и бытие тождественны», однако не так, как мы его здесь мыслим. Если слово «мышление» должно иметь определенное значение, отличающее «мышление» от других функций духа, то к этому положению нельзя присо­единиться. Ибо как раз то, что составляет специфику вся­кого бытия и действия, не исчерпывается мышлением, но остается ему совершенно недоступным.

А именно следует вспомнить, что когда мы мыслью придали пережитому кем-то из нас содержанию определенную логическую форму, которая выразима только словом или предложением, то мы тогда совершенно ошибочно думаем, будто мы мыслью обнаружили само содержание. Например, мы гово­рим о «понятии цвета». Все, что сделало здесь мышление, со­стоит в том, что оно посредством этого общего выражения при­казывает нам представить однородное в разных цветах отделенным от неоднородного. Это однородное может быть всегда просто воспринято или пережито, но его нельзя никакой работой мысли отделить от неоднородного. Вы­ражения, используемые для обозначения отдельных ощущений, например, «голубого», также ничего не сохраняют от мышления, кроме формы прилагательного. Их содержание, с помощью которого «голубое» отличается от «красного» или «теплого», про­сто воспринимаемо или переживаемо. То же самое относится к абстрактным понятиям, например «быть», «действо­вать», «обусловливать». От мышления они имеют просто (гла­гольную) форму. Что же означает «быть» и чем оно отличается от «не быть» и что такое «действовать» или «обусловливать», мы просто воспринимаем или переживаем, когда мы сами «суть», «действуем» и «нечто обусловливаем» нашим действием.

Само мышление и его операции направлены на связь наших представлений, посредством которой становится возможным исходить из определенного пережитого факта и с по­мощью ряда таких операций достигать связывания представле­ний, содержание которых совпадает с некоторым вторым пере­живаемым фактом. Но движение, которое мышление осу­ществляет между этими двумя пунктами, а следовательно, все наше рациональное рассуждение, умозаключение и доказатель­ство, не только не соответствует необходимо, но и вообще не соответствует действительной связи между этими дву­мя фактами. Более того, она просто наш субъективный, диктуемый организацией нашего духа способ перехода от одного факта, а, к другому, Ь.

Поэтому, если придать мышлению это определенное значе­ние, не может быть речи о «тождестве мышления и бытия»; и все мировоззрение извращается, если все, что есть и происхо­дит, представляют по аналогии с движением мысли и даже при­роду и историю в их устойчивых структурах или процессах сравнивают с различными членами заключения или различ­ными ступенями какого-либо иного логического способа разви­тия. Действительное всегда намного больше, чем этот логиче­ский скелет, и это «большее» нельзя рассматривать «как про­стое логическое замутнение или загрязнение чистой логической идеи, к выражению которой конечные вещи не способны» (Гегель). Наоборот, следует считать простое мышление неспособным к постижению истинного содержания действительности, тогда как это содержание, впрочем (посредством ощущений, чувств и проистекающих от них или сопровождающих их догадок), действительно пережи­вается согласно его ценности.

§ 80.

В другом направлении двигался прежний идеализм (И. Г. Фихте). Отражения сущего познание н е должно давать; и вообще поскольку вне духа нет более сущего, постольку ми­ровые грезы (der Welttraum), которые по внушению всеобщего рассудка развиваются в каждом отдельном духе, должны оцени­ваться только согласно некоей цели, которую они должны осуществить для этих духов.

Это философское направление приняло особенно близко к сердцу нравственную задачу духа и имело в виду, что вся являющаяся духу действительность существует лишь в отно­шен и и к нему. Она составляет осмысленный в интуиции предварительный материал долга; и всякое возможное объяснение действительности должно было быть направ­лено на то, чтобы показать, как каждая отдельная ее часть составляет необходимое средство или какое-то предварительное условие для осуществления нравственного деяния. На­против, объяснение того, как возникает этот мир видимости, становится тогда невозможным, будучи указанием одного-един-ственного, имманентного самому себе формального принципа, из которого развиваются все его отдельные стороны. Природа но содержит в себе этого единства цели, но она есть совокупность средств для различных целей.

Это воззрение также односторонне. Оно находит единствен­ную ценность в действии индивидуального духа и не может доказать, почему абсолютная свобода и са­мостоятельность Я, к которым оно стремится, должны считаться столь исключительным и великим благом, что вся действительность должна служить и быть направлена к их уста­новлению. Это воззрение следует дополнить утверждением, что всякое благо и красота, не только нравственная свобода лич­ности, но и всякое содержательное счастье, которым может на­слаждаться дух, выдвигаются в качестве последней цели мира, «идеи», из содержания которой должны быть выведены как не­обходимые предпосылки всеобщие законы, которые мы на­ходим в мире, и определенные конкретные уста­новления, на которых основываются их проявления.

Этой общей перспективой и следует завершить метафизику. Человеческое знание, которому известна только очень малая часть всей действительности, не в состоянии под­линно научно, путем, ведущим к прочным результатам, изло­жить этот «мировой план». Ему остается для исследований эта вера в высшее благо, образующая основу бытия всякой определенной действительности, но толь­ко в качестве регулятивного принципа целостного мировоззрения, не допускающего действительно убеди­тельного его применения в частных исследованиях (стр. 94—100).

ВУНДТ

Вильгельм Вундт (1832—1920) — немецкий физиолог и психо­лог, философ-идеалист. С 1864 г. профессор психологии β Гейделъ-берге, философии β Цюрихе (с 1874 г.) и Лейпциге (с 1875 г.).

В философии Вундг стоял, как отмечал В. И. Ленин, «на путаной идеалистической точке прения» *. В области гносеологии примыкал к традициям Лейбница и Канта, эклектически сочетая их с элементами позитивизма. Процесс познания подразделяется, по Вундту, на три ступени — непосредственное восприятие, рас-судочное познание (область частных наук) и разумное познание (область философии). Философия призвана стать универсальной наукой, преодолевающей дуализм естествознания и психологии, а также якобы соединяющей в «высшем монизме» материализм и идеализм. В онтологии Вундту тоже был присущ эклектицизм. Мир рассматривался им в порядке «рабочей гипотезы» как сово­купность духовных сущно­стей, наделенных волей и об­ладающих способностью к це­лесообразному развитию.

Являясь одним иа. ос­нователей экспериментальной психологии как специальной научной дисциплины, Вундг внес значительный вклад в ее разработку, чт.о.' объективно содействовало материалисти­ческому пониманию психики. Он рассматривал психические процессы как продукт ассо­циаций и апперцепции, т. е. при анализе психики соеди­нял мотивы Д. С. Милля, Лейбница и Гербарта. Однако теоретической основой психо­логических взглядов Вундта было отрицание зависимости психики от материального мира и его отражения в со­знании человека. Он тракто­вал сознание как поток «твор­ческого синтеза» и был близок к позиции психофизического

параллелизма. В этике Вундт выдвинул принцип гетерогенности целей: результаты человеческих действий не соответствуют моти­вам и ведут к появлению новых целей будущих поступков, каче­ственно отличающихся от прежних.

Вундтом было написано большое количество работ, основ­ными из которых являются: «Лекции о душе человека и живот­ных» (1863—1864 гг.), «Основания физиологической психологии» (1874 г.), «Логика» (1880-1883 гг.), «Этика» (1886 г.), «Система философии» (1889 г.) и др.

Ниже публикуются извлечения ив кн.: В. В у н д т. Система философии. Перевод с немецкого А. В. Ведена. СПб., 1902. Для настоящего издания перевод заново сверен по немецкому изданию: W. Wundt. System der Philosophie. Bd. 1. Leipzig, 1919.

* В. И,Ленин. Поли. собр. соч., т. 18, стр. 57.

В. В. Мееровским составлена подборка и написан этот вступи.' тельный текст.

СИСТЕМА ФИЛОСОФИИ

ИСХОДНЫЙ ПУНКТ И СТУПЕНИ ПОЗНАНИЯ

Со времен Декарта в философия почти бесспорно прини­мается положение, гласящее, что не должен считаться истинным ни один факт, который не познан ясно и отчетливо. Вряд ля кому-нибудь придет в голову что-либо возразить против этого положения в его абстрактной формулировке. Да и кто мог бь< решиться защищать неявные и неотчетливые знания? Но к сожа­лению, приведенное выше правило само страдает неясностью и неотчетливостью. Определенный смысл оно получает лишь при знакомстве с его историей и благодаря своему применению. В этой краткой формуле Декарт резюмировал то, что во все вре­мена было конечной целью рационалистической философии. Схоластика наиболее торжествовала, когда ей удавалось при по­средстве искусства определения и доказательства создавать реальные объекты, о которых .настойчиво утверждалось, что они могут быть получены лишь этим путем логической очевидности. Вполне соответственно этому источнику, из которого вытекает картезианское правило, из него развился затем тот онтологиче-ский метод, который усматривал единственную гарантию реаль­ности в отвлеченной логической необходимости, а потому прини­мал все фактически данное, но не способное представить подобной гарантии лишь за неадекватное или смутное представление. И в самом деле, если мышление призвано к тому, чтобы созда­вать действительность, то это было воззрение вполне основа-тельное. Тогда высшим пунктом всего познания необходимо следовало признать чистые определения мышления, лежавшие вдали от всякого воззрения и даже совершенно исключавшие воз­можность выражения в воззрениях. Показав внутреннюю пустоту этих чисто идейных порождений (Begriffserzeugnisse}, Кант про­ложил путь к огромному прогрессу. Но все-таки в «мире явле­ний», для которого он составил свой схематизм форм воззрения и категорий, сохранились некоторые элементы, перешедшие от неадекватной ступени познания его философских предшественни­ков. И этот результат был неизбежен, так как Кант продолжал держаться того ошибочного предположения, что представление и объект первоначально отличны друг от друга, а следовательно, если бы был возможен переход от представления к объекту, то его можно было бы найти только в мышления. Он повял, что это невозможно, что, наоборот, мышление всегда связано только с представлением как е относящимся к нему объектом. Но вместо того чтобы сделать отсюда правильный вывод, что именно по­этому представление есть в то же время и объект, он искал, ηθ* найдется ли где-либо иной путь, который приводил бы к реаль­ности вещей. Он полагал, что нашел этот путь в практиче­ской деятельности. Таким образом, реальные объекты превращены им в практические постулаты. Но он упустил из виду, что человеческие действия неизменно участвуют

8 Мире явлений и что поэтому практические постулаты нигде иначе не могут найти себе основание, кроме как в представле­ниях-объектах. Вследствие этого невозможно также, чтобы, как он предполагал, в той или другой области существовали различ­ные принципы оценки, чтобы, например, воля была обусловли­ваема, поскольку она принадлежит к миру явлений, но чтобы она была свободна или сама себя определяла, коль скоро она рас­сматривается как составная часть нравственного мира, то есть мира наших нравственных требований.

Несомненно, достойно внимания, что то правило старой тео­рии познания, сообразно которому всякий факт прежде всего следует рассматривать как сомнительный и лишь тогда призна­вать его достоверность, когда для этого оказываются убедитель­ные основания, в частностях не соблюдается научным позна­нием и никогда им не соблюдалось. Но в то же время ни от кого не может укрыться, что надежность успеха, при всех ошибках в частностях выпадающая на долю наук, полностью основывается именно на том, что они применяют принцип, диаметрально противоположный вышеуказанному. Какой-либо факт, данный в опыте, они до тех пор рассматривают как истин­ный и как обладающий всеми свойствами, принадлежащими ему в воззрении, пока не оказывается непреодолимых мотивов, застав­ляющих отказаться от этого предположения. Научное исследо­вание шло своим путем тем вернее, чем строже оно держалось этого основного правила и чем менее оно в своем понимании данных в опыте фактов смущалось теми гипотезами, которые прибавлялись к фактическим данным без непосредственной необ­ходимости. Поэтому усилия наук о природе в общем увенчались успехом раньше, чем усилия большинства наук о духе. Например, в науке права и в учении о государстве относительно фактиче­ских условий происхождения правового порядка и образования государств вплоть до новейшего времени оставались господствую­щими гипотезы, которые зачастую должны были затемнять понимание фактов. Не было, конечно, недостатка в попытках подвести предмета под известные извне навязываемые им отвле­ченные постулаты (Begriffspostulate) и в естествознании. Ведь, начиная от Аристотеля и вплоть до Шеллинга и Гегеля, подобные попытки образуют главное содержание философских обработок учения о природе. Но благодаря принуждению, оказываемому здесь самими представлениями-объектами и побуждающему на­блюдателя к непредубежденному рассмотрению последних, есте­ствознание могло все-таки в общем без ущерба для себя освобо­диться от этих попыток понимания своих предметов согласно чистым определениям мышления, а не условиям их познания, лежащим в них самих. Иначе обстоит дело там, где сами пред­меты даны в непосредственном опыте лишь очень неполно, как это бывает почти всегда при изучении видов исторического раз­вития и духовных продуктов.

Этим не отрицается положительная польза, которую могут приносить науке и подобные неудачные и преждевременные по­строения. Коль скоро у мышления возникли сомнения в реаль­ности его представлений-объектов, хотя бы только в единичных случаях, оно становится склонно распространять эти сомнения на всякий единичный предмет. Оно считает своим долгом всюду

из предположений, на которые его наводят или ограниченная область представлений, или известные общие понятия, конструи­ровать реальность, которая впервые делала бы ему понятной эмпирически данную действительность. Таким образом, филосо­фия с давних времен измыслила запас метафизических гипотез, который был наготове для выбора, чтобы наука могла принимать или отвергать их, коль скоро настоятельные основания заставляли ее где-либо отрицать объективную реальность явлений, данных в непосредственном опыте. Так, все предположения естествозна­ния, как-то: атомистическая гипотеза, допущения относительно природы теплоты и света — существовали в форме предварительных гипотез, не имевших объективного значения и находивших неко­торого рода субъективное оправдание лишь в умозрительном стремлении человеческого мышления к единству, пока они не нашли себе применения в качестве положительных вспомогатель­ных средств при объяснении фактов. Но в развитии каждой области специальных познаний наступает рано или поздно мо­мент, когда упомянутому блужданию воображения между всевоз­можными формами логического и наглядного связывания фактов приходит конец, и получает признание требование, чтобы данное представление-объект до тех пор признавалось в своей непо­средственной реальности, пока это не приводит к противоречиям, разрешать которые приходится мышлению. С тех пор становя­щаяся необходимой проверка непосредственного содержания опыта должна идти тем же самым темпом, что и вызывающие ее объективные принуждения. За последние столетия специаль­ные науки всюду или уже достигли этого важного поворотного пункта, или по крайней мере готовы достигнуть его. Но· из этого исторического факта вытекает, что и общее учение о познании должно последовать их примеру. Опрометчиво было бы, конечно, надеяться, что с достигнутой таким образом точки зрения все поправки, к которым вынуждает обработка представлений-объек­тов, тотчас приобретут прочный успех. Ведь.вместе с отрицанием еще не дано непосредственно утверждения, становящегося на его место, и побуждение к проверке данных представлений еще не равносильно нахождению реальных объектов. Скорее даже и при самом тщательном исследовании могут оставаться различные возможности, между которыми выбор колеблется до тех пор, пока не оказывается новых точек зрения, приводящих к решению. Нельзя ожидать, чтобы общее учение о познании избавилось от вытекающей отсюда борьбы мнений, которая значительно способ­ствовала прогрессу специальных наук. Коль скоро, однако, эта борьба мнений основывается лишь, на общем убеждении в том, что все предположения относительно элементов действительности, не находящихся налицо в самих представлениях-объектах, не мо­гут никогда иметь иной, цели, кроме объяснения непосредственно данных объектов, то она и здесь никогда не выродится в то бесплодное словопрение, которое ни к чему не. приводит, ибо приемы труда настолько же различны, как и имеющиеся в виду цели.

Этим ясно намечается тот путь, которого должно держаться наше исследование. Его исходным пунктом служит представ­ление-объект со всеми свойствами, которыми оно непосред­ственно обладает, следовательно, также в особенности со своц-

ством быть реальнымобъектом. Прежде всего мы должны отдать себе отчет в тех условиях, которые вынуждают нас отчасти вносить поправки в признаки этого первоначального представле­ния-объекта, отчасти совершенно устранять их, чтобы доходить таким образом до понятия объекта, который рассматривается как отличный от представления и, однако же, как реальное осно­вание последнего. Но затем мы должны также взвесить мотивы, приводящие нас в силу открытого таким образом различия между понятием и представлением к образованию идей об объектах, которых нельзя реализовать ни в каком представлении, и, нако­нец^ исследовать ценность для познания и возможную реальность такого рода идей.

Стараясь при этом исследовании шаг за шагом следовать по пути, соответствующему правильной последовательности мотивов, возникающих в мышлении, и согласному с сущностью дела дей­ствию их на развитие понятий, мы вынуждены различать опре­деленные ступени познания, смотря по роду и объему применяемых при этом функций мышления. Для краткости сту­пени эти могут быть обозначены как воспринимающее, рассудочное и разумное познание, но следует заранее предостеречь, что под этими терминами не надо разуметь ни спе­цифически различные функции, пожалуй, основывающиеся на особых способностях духа, ни вообще когда-либо резко разграни­ченные в действительности формы познания. Напротив, на всех этих ступенях познания проявляется одна и та же цельная ду­ховная деятельность, и сообразно с этим деятельности восприя­тия и рассудка, рассудка и разума постоянно переходят друг в друга и в отдельных случаях. Всё же мы причисляем преобразо­вания первоначальных представлений-объектов к области вос­принимающего познания, если они совершаются уже в пределах обыкновенных процессов восприятия, без вспомога­тельных средств и методов научного образования понятий. На­против, к рассудочному познанию мы причисляем те улучшения и дополнения, которые вносятся в содержание и связь представлений при посредстве методического логи­ческого анализа, которому способствуют, где нужно, спе­циальные вспомогательные средства наблюдения и анализа вос­приятий. Наконец, под именем разумного познания мы объединяем те усилия мышления, которые клонятся к тому, чтобы соединить в единое целое все отдельные связи, найденные рассудочным познанием, стало быть построить из отдельных отрывков познания мира, созданных совместной работой восприя­тия И рассудка, единое мировоззрение, отводящее каждому из них свое место. Поэтому можно отличать друг от друга эти три ступени еще так, что воспринимающее познание принадлежит практической жизни, рассудочное познание — специ­альной науке, а разумное познание — философии. Но и при этом опять-таки не следует забывать, что все такие разли­чия — текучи. Наука опирается на опыты практической жизни, а научные завоевания становятся мало-помалу прочным достоя­нием практической жизни, повсюду применяющей их при сужде­нии о предметах. Философия оказывается вынужденной вмеши­ваться в работу специальных наук, дополняя и, если нужно, исправляя эту работу, чтобы продолжать ее со своей более

общей точки зрения; 'наконец, единичные науки оказываются
против желания вынужденными философствовать, чтобы не упу­
стить лучшей доли своих результатов. Поэтому, как только осо­
знана эта необходимость взаимного дополнения и сотрудничества,
настолько же не может быть речи о постоянном раздоре между
философией и наукой, как и о раздоре между наукой и практи­
ческой жизнью. По временам не было недостатка и в последнем.
Но все же подобный раздор всегда служит лишь симптомом
преходящих заблуждений, и он должен уступить место нормаль­
ному отношению взаимного сотрудничества, когда вновь появ­
ляется правильное понимание (стр. 64—67). .