C. Предполагаемое бесчеловечное обращение с заявителем

1. Правительство

122. Правительство не представило никаких соображений по этому вопросу.

2. Заявитель

123. Заявитель настаивал на том, что он был подвергнут бесчеловечному обращению и пыткам сотрудниками милиции в нарушение статьи 3 Конвенции. В поддержку своего заявления он предоставляет расшифровку устных объяснений Ф. (второй подозреваемый в предполагаемом убийстве М.С..), Б., М. и В. (соседи по палате в больнице № 39), которые были получены сотрудниками правозащитной организации в 1999 году в ходе проведения неофициального расследования событий сентября 1998 года (приведены в разделе “Факты”). Далее заявитель утверждает, что показания, данные сотрудниками милиции в ходе расследования его жалобы на пытки, были крайне нелогичными и отражали ошибочную версию событий, которая была предложена вышестоящими властями. В поддержку своих заявлений он также ссылается на некоторые документы официального расследования, доступа к которым у него в настоящее время нет.

124. Заявитель добавил также, что существует множество косвенных доказательств жестокого обращения с ним. В частности, он отметил, что перед его арестом его физическое и психическое состояние было нормальным. У него не было признаков какого-либо психического расстройства или проблем, которые могли бы привести его к попытке самоубийства, а также у него не было никаких физических следов насилия на теле. При поступлении на службу в ГИБДД он прошел психологический тест, в соответствии с которым он был признан адекватным и устойчивым в психическом плане. Однако после нескольких дней под арестом он согласился подписать признание в изнасиловании и убийстве несовершеннолетней девушки, в ужасном преступлении, которого он не совершал (как оказалось позднее, М.С. вернулась домой живой и невредимой), а затем совершил попытку самоубийства.

125. Далее, описание заявителем произошедшего 10-19 сентября 1998 года не было оспорено Правительством-ответчиком. Правительство не представило материалы уголовного дела, которые могли бы помочь Суду выяснить обстоятельства дела. Ссылка Правительства на статью 161 Уголовно-процессуального кодекса была некорректной и, более того, не совместимой с его обязательствами по статьям 34 и 38 п. 1 (a) Конвенции.

126. Заявитель также обратил внимание Суда на обстоятельства его задержания, ареста и допросов, которые, по его словам, не отвечали требованиям нормальной процедуры, гарантирующей неприкосновенность арестованного, то есть ведение протокола во время допроса, доступ к адвокату и т.д.

3. Оценка Суда

127. Во многих случаях Суд отмечал, что власти обязаны обеспечивать физическую неприкосновенность лиц, находящихся по стражей. Если лицо, взятое под стражу в хорошем состоянии здоровья, при освобождении имеет какие-либо физические повреждения, на государстве лежит обязанность представить разумное объяснение происхождения данных повреждений (см. «Рибич против Австрии» (Ribitsch v. Austria), решение от 4 декабря 1995, Series A no. 336, § 34; также см., mutatis mutandis (с учетом соответствующих изменений - прим. перев.), «Салман против Турции» (Salman v. Turkey) [GC], № 21986/93, §. 100, ECHR 2000-VII). В противном случае пытка или жестокое обращение могут быть презюмированы в отношении заявителя, и возникает вопрос о нарушении статьи 3 Конвенции.

128. Суд отмечает, что стороны не оспаривают тот факт, что заявитель получил серьезные травмы, так как выпрыгнул из окна здания отделения милиции и то, что он сделал это сам. Однако стороны выдвигают различные версии о том, что побудило заявителя выпрыгнуть из окна. Прокуратура настаивает на том, что допрос 19 сентября 1998 года был законным, что собственные психологические проблемы заявителя побудили его совершить попытку самоубийства. Заявитель оспаривает эту точку зрения. Он подчеркнул, что перед инцидентом он не обнаруживал никаких признаков психического расстройства, и что он пытался покончить с собой исключительно потому, что хотел положить конец своим страданиям.

129. Суд установил, что на всех стадиях расследования заявитель представлял логичное и детальное описание того, кто и как его пытал. Этот факт был также зафиксирован национальным судом 27 марта 2001 года. Более того, показания заявителя были подтверждены заявлениями его матери и господина В., которые показали, что видели следы электрических ожогов на голове и ушах. В. и М., другие пациенты больницы, также подтвердили, что уши заявителя были повреждены. И, наконец, в соответствии с заключением о медицинском освидетельствовании заявителя от 26 октября 1998 года, у заявителя были следы укусов на языке – травма, которая косвенно указывает на правдоподобность описанных заявителем обстоятельств. Ф. показал, что когда он находился в милиции, его запугивали такими же видами пыток, какие описывал заявитель. Ф. подтвердил, что во время нахождения под стражей его били и пугали насилием и пыткой электродами. В ходе короткой беседы с заявителем в милиции Ф. видел синяки на его шее.

130. С другой стороны, медицинская экспертиза заявителя от 26 октября 1998 года не выявила у него никаких повреждений, кроме тех, что были вызваны падением из окна. Кроме того, доктора и другой персонал, которые лечили заявителя в больницах № 33 и 39, не видели никаких следов применения электродов. Некоторые пациенты больницы подтвердили, что не видели никаких подобных следов на ушах заявителя, хотя заявитель упоминал в разговорах, что его пытали в милиции электродами.

131. Следовательно, основываясь исключительно на материалах, имеющихся у Суда, очень трудно установить “вне всякого сомнения”, что именно произошло в Ленинском РОВД 19 сентября 1998 года. В это же время Суд отмечает, что не имеет возможности прийти к окончательному выводу, поскольку соответствующие органы не провели эффективного расследования, а государство не предоставило ему материалы уголовного дела.

132. Суд выяснил, что до указанного случая заявитель не имел никаких психических проблем. Что касается психологического состояния, это правда, что один из его бывших коллег описал его как слабохарактерную личность. В дополнение к этому, психологическое тестирование на работе показало, что заявитель склонен избегать конфликтов и является очень чувствительной личностью. Однако эти характеристики не означают того, что заявитель был предрасположен к самоубийству, как предполагают национальные органы. Наоборот, истинная попытка самоубийства требует определенного волевого решения. Суд также отмечает, что обследование, проведенное экспертами в 2001 году (см. параграф 47 решения), не выявило никаких тенденций к совершению самоубийства на тот момент. В отсутствие другой информации от Правительства в этом отношении, Суд пришел к выводу, что заявитель перед инцидентом не страдал никаким психическим отклонением, которое бы повлияло на результат данного дела.

133. Заявитель оказался в стрессовой ситуации, поскольку ложно подозревался в совершении столь тяжкого преступления. Однако национальными властями не было представлено никакого достоверного объяснения, почему заявитель, зная о своей невиновности, должен был попытаться совершить самоубийство, если на него не оказывалось никакого давления.

134. Более того, Суд отмечает важность свидетельских показаний, представленных Ленинскому районному суду. Суд заслушивал показания свидетеля В.З., который заявлял, что подвергался пыткам электрическим прибором, таким же, какой применялся к заявителю. Кроме того, суд заслушал свидетельницу В.К., которая подтвердила, что слышала от коллег, что заявитель совершил попытку самоубийства, когда к нему применялись пытки. Наконец, Суд изучил “признание”, написанное заявителем, которое косвенно подтверждает его версию событий.

135. Учитывая все обстоятельства, несмотря на тот факт, что решение от 30 ноября 2005 года еще не является окончательным, Суд делает вывод о том, что во время нахождения в отделении милиции заявитель был подвергнут государственными должностными лицами жестокому обращению с целью получения признательных показаний или информации о преступлении, в котором его подозревали. Жестокое обращение, примененное к нему, вызвало настолько тяжелые психические и физические страдания, что заявитель совершил попытку самоубийства, результатом которой явилась общая и постоянная физическая недееспособность. В соответствии с практикой Суда и учитывая критерии степени жестокости обращения (см., помимо других решений, «Илхан против Турции» (Ilhan v. Turkey) [GC], № 22277/93, §. 85, ECHR 2000-VII), Суд пришел к заключению, что жестокое обращение в данной ситуации являлось пыткой с точки зрения статьи 3 Конвенции.

136. Следовательно, в данном случае имело место нарушение статьи 3.