| Как показано нами ранее (см. сб.тезисов конференций "Свет и музыка" г. Казань, 1969, 1979), сложившаяся у Римского-Корсакова система образно-цветовой символики тональностей нашла воплощение в логике тональных соотношений и изобразительной драматургии его произведений. Особенно наглядно о том свидетельствуют оперы, где синтез музыки, слова, сценического действия и декоративно-светового оформления в полной мере позволил проявиться синестетическим представлениям композитора. (Более того, в ремарках "Млады" он предписывал менять цвет освещения, как выявил наш анализ, в соответствии с тональным планом музыки!)
Пантеистический характер мировоззрения композитора обусловил частое обращение к сюжетам, связанным с природой. Именно здесь его синестетическое мышление выявилось наиболее четко. Характерно, что в системе образно-цветовых характеристик тональностей у Римского-Корсакова содержатся прямые аналогии с природными явлениями (Ля мажор - "ясный, весенний, розовый, это цвет вечной юности", Фа мажор -"ясно-зеленый, пасторальный, цвет весенних березок"). Образная символика тональностей, а отсюда и цветовая, по нашему мнению, были у него обусловлены наличием своего рода "тональной оценки" явлений природы: "Все тональности, строи и аккорды, - говорил он, - по крайней мере, для меня лично, встречаются исключительно только в самой природе". Помимо образно-цветовых, многие тональности наделялись также и эмоциональными оценками, используясь композитором для соответствующей характеристики чувств героев.
Подтверждением тому может служить анализ оперы "Снегурочка". на протяжении всей партитуры четко прослеживается прямая зависимость между выбором тональности с ее определенным эмоционально-смысловым значением и настроением действующих лиц. Так, слова Мороза "Известно мне, что Солнце собирается сгубить Снегурочку" или рассказ Купавы о вероломной измене Мизгиря находят музыкальное воплощение именно в "зловещем, трагическом" до-диез миноре. Ариетта Снегурочки "Как больно здесь! Как сердцу тяжко стало..." звучит в "элегическом" соль миноре. Веселые хороводы и песни скоморохов написаны в "светлых", "радостных" тональностях - До, Соль, Ре, Фа мажоре. Проявление любовных чувств композитор передает преимущественно в "теплом" Ре-бемоль мажоре: Лель выбирает Купаву, Снегурочка дарит последний вздох Мизгирю. Эта же тональность иллюстрирует, как правило, и слова о самом тепле. Например, Лель поет о Солнце: "Тепло его в речах моих и песнях", или Весна - о встрече счастливых краев "за теплыми морями". Народ приветствует гимном "владыку среброкудрого" и поет песнь Яриле-Солнцу ("Свет и сила") в "сильном" Си-бемоль мажоре.
Многочисленны примеры воплощения картин природы в соответствующих тональностях. Снегурочка впервые появляется в "синем" Ми мажоре, а Весна-красна в "весеннем, розовом" Ля мажоре. В той же тональности Лель поет о восходящей заре. Ария Мизгиря "На теплом синем море" написана в "серо-синеватом" си-бемоль миноре. Доминанта одноименного мажора звучит на ремарке "Мизгирь бросается в озеро". Синестетическая многозначность Ре мажора проявляется в разнообразном его использовании как для иллюстрации "царственности" шествия Берендея, так и солнечного сияния. В финале оперы, точно на ремарке "Яркий луч света прорезывает утренний туман", дается смена Ре-бемоль мажора на Ре мажор.
Поразительна забота композитора о реализации цветовых ассоциаций даже на уровне соответствия отдельным словам текста. (Наиболее яркий пример - гармонический ход в речитативе Берендея: Ля, Соль, Фа, Ми, Ре, До, Си-бемоль. Фа на словах: "На розовой заре в венке зеленом среди своих ликующих детей счастливый царь пойдет навстречу солнцу".)
Проведенный анализ опер Римского-Корсакова (прежде всего, "Млады") убеждает в необходимости учитывать отмеченные выше особенности музыкального мышления композитора в сценографическом их освоении. Цветотональная расшифровка "Снегурочки" передана Татарскому театру оперы и балета им.М. Джалиля для возможного ее использования в предстоящей постановке осенью 1987 г.
Опубликовано в кн.: Синтез искусств в эпоху НТР. Сб. тезисов науч.-техн. семинара, 20-30 сент. 1987. - Казань: КАИ, 1987, с. 95-97.
|
