Эскизы на улетающих листьях 26 страница

Понятно, что у каждого человека своя колея, но как ее розыскать. Половину жизни ищешь ее, оставшуюся — горюешь, что не использовал силы должным образом. Столько возможностей, а выбрать одну — труднее не придумаешь. У всех вроде бы все одинаково: вот песочница, вот песок, вот жизнь, а у всех получается все-таки все по-разному. Даже формочки придумали типовые, а судьбы все равно выходят не типичные. Как ни загоняй человека в формочки, а не получится, — вывернется в самый последний момент.

Никто не знает как устроен человек, известно только, что он считает себя в этой песочнице самым умным из всех приматов, потому что может мысленно представить себе проект будущего куличика, а потом изготовить его с помощью своих же рук. Он может бесконечно совершенствовать это свое искусство, соревнуясь с другими, но также может и лопаткой по голове дать в случае творческого конфликта.

Находятся такие, которые верят, что из песка можно построить высоченный куличек, который будет доставать до неба и увлекают этой идеей слаборазвитых.

Некоторым нравится сам песок, прикосновение к нему, — эти просто наслаждаются тем, что тупо мнут его между пальцев днями на пролет, — и от этого балдеют.

Находятся и такие, что замыслили себе пересчитать все песчинки песочницы до единой, — непонятно, зачем им это надо, — да только сидят и считают, а когда сбиваются — начинают сначала.

Есть такие плохиши, которым нравится бросаться песком в других, эти еще любят закапывать в него разных живых существ: поймают муху и давай ее закапывать.

Каких только не бывает детей. Что только они не делают с песком, как ни изголяются!

Смотрю я на них со стороны и умиляюсь: сидят вот так день за днем, предаваясь серьезнейшим образом выбранному делу и верят, что оно уникально и приносит пользу человечеству. Милые, наивные детишки! — дальше песочницы и не бывали, а вот-де все про все знают. Подсядешь к ним, посидишь с полчаса, — и уже сам уверуешь во все их придумки, сам становишься ребенком и включаешься в их игры.

Что жизнь? Только песок для игры.

Но в один прекрасный день он всех нас сокроет в своих недрах.

 

 

82. Выхолощенное

 

Мы учимся жить в мире выхолощенного милосердия и сострадания: рынок вовсе не способствует развитию человеческих ценностей. Рынок аппелирует к низкому, предавая забвению все высокое. Ценности на то и ценности, что не имеют стоимостного эквивалента. Нас ждет неуклонное скатывание к низкому, очень скоро высокое перестанет иметь всякую ценность и превратится в антикварную редкость.

Но надо жить так, чтобы превратиться в животное самым последним, когда быть человеком станет смертельно опасно. Вполне возможно, что наступит такое время, когда мы всерьез будем задумываться: быть человеком или не быть.

Мир остался таким же, каким пребывал и много тысячелетий тому назад, но информационное поле, порожденное человеком, стало резко отрицательным и дало сочные плоды с ядом. Цивилизации сходят с осей, а человек опускается в свою глубину и одиночество.

Надо научиться жить как-то очень и очень просто. Найти и довериться внутреннему человеку внутри себя. Ведь он существует, и только этот факт доказывает существование иных миров и Бога. Отыскать внутреннего человека в себе, значит, открыть сразу все двери и к космосу, и к себе, и к Богу. Все это огромное информационное поле Земли нужно человеку только для того, чтобы он обрел инструменты для самопознания. Оно может улететь в тар-тарары, — лишь бы сохранился человек, со всем тем багажом ценностей и инструментов.

Катастрофа неизбежна: чаша весов давно переполнена. Нужно готовиться остаться в живых, остаться человеком, может быть даже последним. Но лучше быть последним человеком, чем первым животным.

Милосердие и сотрадание уходят тогда, когда человек снимает человеческий облик с себя во имя иных псевдо-человеческих ценностей.

Не чувствуешь ли ты, прохожий, что время это настало?!

 

 

83. Центр любви

 

Однажды я встречусь с Христом. Минуют года и десятилетия, и эта встреча обязательно произойдет.

Мне бы хотелось сказать ему так: "Велики дела твои, Господи, лепо и мудро устроено все, чего касался я на своем жизненном пути. Говорил ты о любви, и благая весть твоя возрадовала сынов земных. Много и чудно рассказывалось о любви, и любо было слушать, да только осталась неясность по существу вопроса. Корень любви ускользал между пальцами моими, как ни старался ухватить его. Любовная лихорадка не раз охватывала плоть и душу мою и затмевала разум. Искал, алкал любви я, и, казалось иногда, что настигал ее, а она настигала меня. Но проходило время и чувства обманывали меня: то, что казалось любовью, переставало ею быть. А была ли любовь? — вопрошал я к небу, но оно молчало.

Нес я бремя ответственности не ропща на судьбу, но сомнение поселилось в уме моем, — как же знать где любовь-то таится? Взялся за учение трудов твоих, многие лета канули в штудиях. Но и в книгах о Тебе, не смог я вычитать правды о любви. Что любить надо, и сие хорошо есть, — это я понял и принял сразу, но вот где критериум ее? — в толк не взял. Если любовь есть центр целого мира, всего мироздания, то обязательно должен быть центр, какая-то точка самой этой любви. Пусть это будет маленькая светлая комнатка в каждом сердечке, — открываешь дверку и попадаешь в нее. Ведь не попав в эту точку, в эту дверку, не попадешь и в любовь, — никуда не попадешь. Будешь жить как бы вне, поверх, над любви, но не в любви. Жизнь твоя тогда пойдет как бы сквозь, рядом, около, параллельно любви и, вообщем-то, откровенно говоря жизни. И тогда все на свете для тебя становится бессмысленным: жить без любви, значит, жить без жизни, в тусклом, вялом, мрачном мире, в котором душа и только и может делать, что томиться. И опять же по любви.

А как найти ее? Где, скажи мне, прячется эта плутовка?

Сколько людей готовы отдать все самое лучшее, что есть в них, может быть даже и свою жизнь, ради мгновения полной, чистой, светлой, настоящей любви?

Как это странно, что она дается в этом мире лишь единицам, да и тем только на краткий миг; в мире, где Тобою любовь провозглашена как путь жизни и истины. Получается, что мы все живем только в ожидании той любви, о которой Ты нам поведал. И ужас нашей повседневности заключен в безвыходности этой ситуации. Мы не знаем как любить. Ты подарил нам религию утешения и надежды, но она хороша как приготовление к смерти, к жизни той, загробной, а к земной — она не подходит. Для того, чтобы жить краткой жизнью земной достойно и праведно, как Ты того хочешь, нужна философия любви. Любви нужно обучать, нужно объяснять людям, как должно любить, какими принципами руководиться, какой мерою мерить. Ведь никогда же не знаешь до конца: так ли ты любишь или нет? Любовь — это сладкая мука: с нею больно, а без нее еще больней. С нею хоть понимаешь, что болит, но не знаешь как лечиться, а без нее — ноет вообще все: все существо твое. Но ведь любовь — не боль только: болью нельзя созидать.

Что же Ты не показал нам соль любви? Все это время мы мечемся по кругу, в поисках простого решения. В любви человек словно в лабиринте: из него не хочется уходить, но и выйти не представляется возможным. Человек вне любви — только тело, только труп, только ожидание.

Наша обреченность в Твоих руках, и мы ждем и уповаем".

 

 

84. Угроза ядерной войны

 

Когда сегодня мы критикуем власть, жалуемся на кризисы, испытываем неуверенность в завтрашнем дне и нестабильность дня сегодняшнего, мы на секундочку забываем, что уже погибли не один раз. Сегодня человечество живет как миф о прошлой жизни, оно стерто с лица Земли как вид, — его больше не существует, оно фантом.

Чуть более пятидесяти лет назад было изобретено смертоносное ядерное оружие. Эта была та новая точка отсчета, с которой началось совершенно новое человечество. Ранее оно считало себя бессмертным, — все было в руках у Бога, с этим же изобретением, человечество взяло в руки свою смерть. То есть оно теоретически умерло: жизнь перестала быть тайной, ибо ее можно оборвать когда угодно, причем для всех разом. Смерть всему живому, которая заключена в ядерных чемоданчиках президентов ядерных держав, есть предел жизни. Жизнь человечества отныне перестала быть беспредельной и трансцендентной. Жизнь на Земле можно уничтожить здесь и сейчас в любую минуту, — она вся в руках человека. Ушла тайна, ушел идеализм, жизнь лишилась своей цели, кроме бесконечного бесцельного продления: жить, чтобы жить, потреблять, чтобы потреблять, развиваться, чтобы развиваться. У жизни осталась только одна цель — не умереть здесь и сейчас, а по возможности отсрочить свой предел.

У мира больше не осталось никаких шансов на войну, и если таковой объявится, — это будет конец всему. Маячащая без конца черным призраком новая мировая война, совершенно невозможна в условиях изобретения ядерного оружия.

Невозможность войны, которая во все времена оздоровляла любую экономику и решала все внешние и внутренние противоречия империй и государств, диктует политику договора во всем и всегда.

Когда мы спрашиваем себя, почему не получаются те или иные реформы, или они осуществляются не по уму, почему столько кризисов в мире: надо понимать, что вот такой худой мир все же лучше любой хорошей ссоры — ядерной войны.

Мы забыли о страхе ядерной войны так, словно бы его и не было никогда, отвлеклись на разные демократические штучки. В моем детстве, в период "холодной войны", этот страх навевал настоящий ужас. У меня дома до сих пор хранится давно просроченная аптечка первой помощи при облучении и два противогаза. И такое было во многих домах. Я с трудом могу подсчитать, сколько фильмов, в которых вырастал ядерный гриб, мне пришлось просмотреть. Ядерная война казалась неизбежностью, особенно для тех, кто помнит всю подноготную Карибского кризиса. Сегодня вы уже не найдете в домах противогазов. Только вот непонятно с чем связана уверенность в завтрашнем дне?

Сегодня человек снова стал чувствовать свою защищенность, он привыкает к кризисам любой сложности и тяжести, но на прочь забыл о ядерной катастрофе, которая вовсе не неизбежна. Люди перестали прогнозировать свои кризисы, поскольку верят в возможность договориться и все наладить. Но движущей силой цивилизации во все времена была война. В попытке остановить войну, а она сегодня равносильна самоуничтожению землян, человечество вступило в новый период своей истории, финал которой неизвестен никому. Путь будущего пролегает вне всяких прогнозов, достоверно только, что один исход уже есть — это ядерная смерть, — она сердце сегодняшнего мира, все остальное — жалкие попытки устраиваться как-то иначе.

Наивно думать, что какие-либо реформы в состоянии вернуть нам покой или избавить нас от страхов: всего этого будет только пребывать. Никакие реформы не смогут осуществиться так, как хотелось бы нам, — все они будут куцыми и провальными, но им мы будем счастливы, ибо благодаря даже таковым мы будем снова живы, и хоть как-то, но будем существовать.

Никакого нормально мира больше не бывать, пока в руках у нас ядерное оружие.

Как бы ни жить, лишь бы жить; лишь бы не ядерная война — вот лозунг завтрашнего дня.

 

 

85. Люди-животные

 

До сих пор нет единого представления о человеческой природе, — что она такое? — ведет свою родословную от животного царства или имеет иное происхождение. Человек, по сути, не знает своей родословной, — живет вроде ивана-непомнящего-родства. Человек плавает в вакууме различных представлений как броуновская частица, — у него нет точки опоры. Все учения, религии и философские системы стремятся возместить как раз этот пробел. Знай мы точный ответ, пожалуй, не пришлось бы городить огородов представлений, которые, в конечном счете, только разобщают. Говоря друг с другом о божественном буддист и христианин не смогут обрести понимания и разойдутся чуждыми людьми.

Кто такой человек — животное или инопланетянин? Ведет свое происхождение с Земли или с других планет?

Ничего толком понять нельзя. Человек плавает в этом информационном бульоне в защитном плавательном костюме. Человек имеет физиологическую основу, которая едина для высших представителей животного мира, у дельфинов она даже поболе развита, чем даже у человека. Но человек, в отличии от животных, имеет высоко развитую психику, которая до такой степени сплавлена с физиологией, что ее практически невозможно отделить, и в этом смысле, он — существо психофизиологическое. Опыт двадцатого века оставил после себя горькое послевкусие: Гулаг и концлагеря показали, что до известной степени очень даже возможно вытравить психологию почти полностью, превратив человек в животное с голой физиологией. Человек, в двадцатом веке особенно, приобрел страшный опыт уничтожения своей природы изнутри. Сегодня уже можно говорить о методиках редукции человека к животному. Да, действительно, можно искуственным, насильственным способом выключить человеческую психику. Обнажение человека физиологического — это апофеоз сегодняшней истории. Сегодня история нащупывает свое антропологическое завершение. Методика разрушения человеческого начала сопоставима с ядерным оружием.

Человек вооружен как внешним, так и внутренним оружием разрушения себя: он может разрушить себя до атомов или превратить в животное. Сбылась давнишняя его мечта быть богом на земле. Он – бог разрушения, и оружие только в его руках. С его помощью он может повелевать, страх и насилие ему в подмогу.

Оружие разрушения открывает перед ним изящные перспективы: смерть или животный мир. Выбор остается за ним.

О возможности отказаться от такого страшного выбора не может быть и речи, ибо история предоставляет нам неутешительные примеры того, что человек без оружия — это и не человек, и не животное, а непонятно кто.

Так кто же такой человек с таким разрушительным оружием?

 

 

86. Несовершенство

 

Как часто я ловлю себя на мысли своем собственном несовершенстве.

Правильно ли я живу, не занимаю ли чье-либо место, по праву ли пользуюсь всеми благами?

Моя жизнь — в моих руках, но понимаю ли до конца всю глубину этого дара небес? Сколько жизней загублено бесчисленных войнах ради меня? Сколько людей, ожиданий, надежд, несбывшихся любовей канули в Лету только ради того, чтобы я проснулся в рядовое рутинное утро?

Мы верим, что их жизни не прошли в пустую, ибо они отстояли жизнь для потомков, т. е. для меня. Свою жизнь я воспринимаю как норму, в то время как за нее несколько сотен, а то и тысяч людей отдали свою. Я живу, потому что их нет. Моя жизнь взвешена на весах, — и я должник, я должен отдать не меньше. Я должен прожить как бы несколько жизней, чтобы оправдать и свою и чужие, положенные за меня.

А сколько времени тратиться впустую: какие-то досужие разговоры, обыденная суета, множества мелких, важных дел, которые таковыми не являются, — большая часть жизни тратиться ни на что. И как ни старайся, а не получается иначе.

Однажды попав в современное информационное варево, раз и навсегда ощущаешь себя маленькой инфузорией. Всего знать нельзя, да даже и прикоснуться к знанию не всегда приходится. Чем больше познаешь, тем меньше знаешь: знание обольщает вначале пути, познание отрезвляет в конце. Хотелось бы все упростить, но получается только еще большее усложнение. Живешь с ощущением, что что-то не дочитываешь, не дослуживаешь, не дописываешь, – многочисленные не до — становятся навязчивой идеей.

Осознание своего несовершенства: что ты всегда чего-то не до; камня на камне не оставляет от твоих честолюбивых планов.

Возможно ли добиться духовного совершенства? Так: что можно было бы однажды сказать, — я все познал и понял в этой жизни и смело могу уходить?

Чем больше постигаешь собственное несовершенство, тем ближе становятся люди. Люди, по большей части, объединяются по принципу наименьшего совершенства. Для совершенного человека нет остальных людей, — он одинок на горной вершине. Осознание несовершенства способствует объединению людей с целью опровержения этого несовершенства. Отдадим дань несовершенству, ибо с помощью него, мы имеем возможность проникаться друг другом.

 

 

87. Зеркало

 

Если хочешь рассмеяться, — посмотри на свое изображение в зеркале. В каком бы виде ты себя там не застал врасплох, изображение всегда развеселит тебя, если только ты еще не утратил чувство юмора как таковое. Юмор заложен в природе человека и закован прямо в теле человека. Юмор всегда телесен.

Человек подходит к зеркалу, видит себя, — и ему все сразу становится ясно: что почем. До того, он думал о себе гораздо лучше, увидев себя, он неприятно протрезвеет. Первое чувство, когда себя видишь перед зеркалом — это какой-то не совсем ты: это другой, незнакомый человек. Не может быть у тебя такое отекшее с морщинами, глазками щелками, извиняюсь за выражение, лицо.

Ты молод, красив, фигурист и шевелюрист. Еще совсем недавно, листая свои детские и юношеские альбомы, ты находил себя там именно таким. Прошло не так много лет, чтобы разочарования так быстро смогли разрастись. Ты не веришь ни одному изображению, которое встречаешь по нескольку раз за день.

Если бы зеркало имело совесть, она бы не выдержало.

Зеркало имеет обыкновение отражать не самые важные черты, какие нам видится. Вместо того, чтобы показать всю глубину накопленных знаний, оно показывает ширину непонятно чего, высоту приземляет, лицо размазывает по стеклу неприятным жирным блеском. Тому в зеркале хочется непременно дать по наглой физиономии за то, что тот пытается быть лучше, чем он есть на самом деле. Вместо того, чтобы смириться со своими объективными недостатками, он все время юлит и прихорашивает себя, как-будто в это кто-то сможет поверить.

Зеркало отражает беспристрастно только то, что есть. То, что мы думаем о себе — это всегда с нами, то, что нам открывает зеркало — мы всегда хотели бы переделать. Всю жизнь мы конфликтуем с зеркалом как с заклятым врагом и терпим неизбежное поражение. Не случайно все вокруг нас окружено таким обильным количеством зеркал: все заставляет нас признать в себе недостатки и отказаться от безумной идеи совершенствования. Все говорит:"Смирись, гордый человек, ты только вошь и тварь дрожащая, будь проще".

А проще, не значит ли признать за тем уродливым изображением с маленькими свиными глазками, лоснящимися толстыми щеками, с прорехами в зубах само совершенство?

Зеркало заставляет задуматься над собой даже тех, кто не вполне умеет это делать. Оно дает импульс к движению. Зеркало — наш враг, который может стать другом, если рассмеявшись над собой, ты захочешь увидеть там кого-то другого.

 

 

88. Ожидание

 

Большая часть жизни проходит в ожидании. Все время ждешь, когда кто-нибудь позвонит, куда-то пригласят, кого-то встретишь. Как-будто бы без этого мнимого приглашения не состоится жизнь. Все время нужно чувствовать, что ты кому-то нужен; очень важно быть полезным обществу. Непременно надо уметь делать что-то так, как никто не умеет, и в этой исключительности чувствовать свою неповторимость. Обязательно нужно переживать ощущение своей уникальности, — ведь ты человек, и в тебе сошлось столько всего от разных людей, — второго такого нет и быть не может. Но для такой очевидности должны быть зрители. Тебе никогда не достаточно только общества самого себя.

От других зависит твое хорошее настроение и профессиональная оценка, — тебе постоянно необходимо общаться, чтобы чувствовать себя живым. Парадокс.

Ждешь, ожидаешь, надеешься.

Можно все иметь, и при этом ничему не радоваться, — общения недостает!

Мир постоянно куда-то бегущих и убегающих от себя людей превратился в беговую дорожку спринтеров и стайеров. Немыслимо не бегать и не убегать. Бегущий бежит с целью или по инерции, но в любом случае, в ожидании.

Надо думать, кому-нибудь этот бег все-таки нужен?

Мир давно уже существует в режиме спектакля, где каждый участник ни в чем так более не нуждается как в зрителе. Не важно: понимает ли тот актера или нет, главное — чтобы слушали и лицезрели бессловесные зрители. Один бежит, а все остальные, целый стадион наблюдает: завидует, подражает, восхищается, — цивилизация бегунов-актеров.

Игра продолжается: кто кого дальше перебежит и сорвет аплодисменты. Мы бежим, окрыленные ожиданием чего-то очень важного и необычного где-то там — в конце пути. Там, далеко, — всегда сбываются все ожидания и мечты.

Бежим, не замечая, что дорожка закольцована в круг. Пока силы не иссякнут, и потное усталое тело не рухнет оземь, а другие участники пробега со свистом не пронесутся мимо, задевая упавшего подошвами новеньких победных кед, стремительно удаляясь вдаль.

 

 

89. Болезнь

 

Болезнь куда как неизбежнее здоровья: именно она, в конце концов, одолевает любое, пусть даже самое отменное здоровье. Именно болезни старят нас раньше времени. Именно болезни приносят нам смерть.

Болезнь — это проводник смерти, ее преддверие. Через болезнь мы имеем возможность как через форточку соприкасаться со смертью.

Что мы знаем о болезнях? Почти все, или лучше сказать, очень многое. Человек за свою более чем скромную жизнь на планете преуспел в познании, главным образом, болезней. Ничего так сильно не интересует его как болезни, ведь именно они закрывают ему путь к бессмертию — его заветной мечте.

Но, изучая болезни, человек все время попадает впросак: начав изучать одну, он открывает в ней тысячи других, и так до бесконечности. Болезнь словно распадается в его руках как радиоактивный материал. Если взяться и подсчитать — сколько болезней открыто на сегодняшний день человеком, — будут жаркие споры, ибо точно исчислить их едва ли кто-либо возьмет на себя смелость. И каждый день все новые и новые открываются...

Человек сроднился с болезнями как со своим естеством. Человек есть ходячий инкубатор болезней. Страшно сказать, но при этом он все еще не оставил безумной мысли победить их все разом, до сих пор не смирился. Болезни одолевают его всюду, — цивилизация городского типа, словно для того и создана, чтобы болеть хронически, а он самоуверен в своей победе. Странное существо человек — болен насквозь, но считает такое состояние временным явлением, в то время как недостижимое здоровье полагает обычной вещью. Человек рассуждает о здоровье так, будто бы оно у него всегда имеется в неизменном виде.

Болезнь нужна человеку, ибо она обнажает зияние смерти и беспомощности. Неприятности со здоровьем, как правило, начинаются с детства. Однако болезни ничему не учат. Каждый раз, когда мы заболеваем, словно распахивается не крепко закрытая форточка, и к нам врывается ветер неизбежного и пугающего. Мы принимаем таблетку и на время откладываем даже саму мысль о болезни и ее исходе. Ведь рано или поздно один из банальных насморков станет последним. Чем больше лет, тем сильнее ветер, раскачивающий форточку. Человек же запасается все большим количеством таблеток.

Но однажды настежь распахивается целое окно. Недопитые пилюльки остаются нетронутыми на прикроватном столике.

И грусть, и одиночество, и болезнь, которая на этот раз принесет облегчение…

Что же все-таки были эти докучливые болезни, навязчиво толкующие мне о чем-то, что я не хотел слышать?

 

90. Они все-таки существуют

 

В жизни все-таки существует высокое.

Любовь, дружба, вдохновение, творчество, милосердие.

Эти вершины, которые иногда покоряются смертным, просто существуют, — и все.

Как бы скептически к ним не относиться, — они всегда есть и будут рядом с тобой.

Когда тебе комфортно, — ты сыт и безразличен, — высоты мало волнуют тебя. Но когда ты под завалами обломков слишком быстрого жизненного процесса; когда осколки твоей судьбы безжалостно добивают твою и без того смирившуюся со всем плоть; когда в голове отчаянно грохочет кононнада бессмысленных поступков и воспоминаний, а изменить уже ничего нельзя; тишина и одиночество вокруг тебя витийствуют панихиду по перспективам, — вот тогда тебе очень нужны идеалы, высоты и вершины. Чтобы выжить и жить дальше, тебе нужно бросить зацепку на эти высоты, и зацепившись, ты обретешь еще не их самих, но только натянутые тросы, которые дадут возможность ползти дальше.

Ползти вверх, лишь бы не сорваться вниз.

Высоты, вершины, идеалы — как далеки и, одновременно, близки они от человека!

Растворенные в тумане повседневности, — они почти не различимы, в них верится с трудом.

Как часто многие срывались вниз, почти достигнув цели, теряя в последний миг веру в их достижимость. Никто не знает, как их достигнуть, но все знают, что надо ползти.

Ползти до изнеможения, до боли в суставах; до крови и ссадин, — теряя, порою, все, кроме веры в победу. Ибо все можно потерять в одночасье, но, сохраняя веру в справедливость и правду, неизменное торжество добра над злом, искренности над лицемерием, чистоты над грязью, ума над глупостью, сострадания над жестокостью, — можно все вернуть и приумножить, как это было и с Иовом. Человек сам натягивает свои канаты: никто не мешает ему оборвать их, когда будет нестерпимо трудно.

И, повиснув над пропастью, имея выбор, человек принимает однажды решение двигаться вперед и ввысь, навстречу вершинам. Путь будет долгим и мучительным, в нем, возможно, не будет никакого смысла, раз бездна все равно его поглотит чуть позднее. Но этот путь будет осознанным, а значит, победным, если только канаты не лопнут раньше времени.

Ведь если есть вершины, значит, есть куда ползти.

Не для этого ли столько времени дается?

 

 

Литературно-художественное издание

 

Данила Миронов