Теория "Длинных волн" Н.Д. Кондратьева 13 страница

- Тебе нельзя волноваться, - сказал Данилов тихо.

Он понятия не имел, что его собственные мысли, высказанные другим человеком, произведут на него такое сильное впечатление. Как удар под дых, когда он увидел на своей постели

рубаху с красными тошнотворными пятнами.

- Чтобы понять, кто это сделал, я должен рассуждать логично. Поэтому и пишу, кто звонил, кто не звонил.

- Нет никакой логики, - сказала Марта, вдруг сильно устав, - есть только ненависть и злость. Одна сплошная злость и ненависть. Кто тебя ненавидит?

- Семья моей жены, например. Они уверены, что я виноват в ее смерти.

- Веник?

- И Веник тоже.

- Веник только и делает, что клянчит у тебя деньги. Кто станет его кормить, если не ты? Ему невыгодно уничтожать тебя, Данилов. Если только он не полный дурак.

- А если полный дурак?

- Тогда не знаю.

- Когда я приехал домой и нашел Нонну, на ней была очень белая блузка. Такая белая, что даже глазам больно. На блузке были пятна крови. Эту рубаху с пятнами подложил человек, который тогда застрелил мою жену. Я это понял ночью, как только решил, что все еще не сошел с ума.

- Господи боже мой, - пробормотала Марта, - я об этом не знала...

- Об этом никто не знал, кроме меня и... милиции. И убийцы, конечно. Почему-то именно сейчас он решил разделаться со мной тоже.

- Боже мой, - повторила Марта.

- Ну вот. Еще записки, которые прислали нам обоим, тоже непонятно зачем. И кассета.

- Какая кассета?

- Ту, которую заменили в камере на даче у Кольцова. В машине у Олега Тарасова валялась кассета.

- Так он же сказал, что это запись его концерта! - удивилась Марта.

- На полу? Под ногами? Ты не знаешь Тарасова! Он страшно гордится своими концертами, он с ними носится, как...

- Как ты со своими домами, - подсказала Марта, и Данилов улыбнулся.

- Примерно. Странно, что она валялась на полу. Она должна была на сиденье лежать, с почетом завернутая в целлофан, что-то в этом роде.

- Он не знал, что ты едешь на дачу, и вообще он только прилетел из Лиссабона, или откуда он там летел!

- Все равно странно. Кстати, ты не заметила, какая машина пыталась меня задавить?

- Нет, - призналась Марта с сожалением, - я на нее и не смотрела. Я только на тебя смотрела. Вроде бы темная.

- Та машина, которая выехала нам навстречу с лесной дороги, тоже была темной. Помнишь?

- Данилов, по-моему, и так понятно, что все это - дело рук одного человека, следовательно, и машина одна и та же. Или ты думаешь, что ради того, чтобы тебя запутать, он купил себе несколько машин?

Они помолчали. Над остывающей туркой клубился тонкий кофейный пар.

Марта понюхала пар и спросила:

- Как твои раны?

- Ничего, спасибо.

- Может, выпьешь какой-нибудь нурофен? А то спать не будешь.

- Я и так спать не буду, - весело ответил Данилов, - а тебе пора.

Завтра рабочий день. Кстати, я хотел сказать, что завтра ты поедешь на работу на моей машине, а твою я сам заберу, подъеду к твоему офису, и мы поменяемся.

- А может, ты довезешь меня утром до работы, а вечером до машины, и дело с концом?

- Можно и так, - согласился Данилов.

Зазвонил телефон, и это было так странно, что Данилов посмотрел сначала на Марту, потом

на часы, а потом только снял трубку. Было половина первого. Звонила мать.

- Что случилось? - спросил Данилов, когда наконец понял, что это она. – Что произошло, мама? Все в порядке?

Правилами было установлено, что она звонит ему раз в две недели по субботам или воскресеньям. В восемь утра, до бассейна, но после тренажерного зала.

Из-за этих проклятых правил он почти не спал ни в субботу, ни в воскресенье. Ждал, как будто его должны были тащить на эшафот.

- Со мной все в порядке, - холодно сказала мать, - а вот с тобой нет.

С ним никогда и ничего не было в порядке. То он съедал неположенную грушу, то его заставали играющим в снежки с сыном дворника, то он отказывался играть перед гостями, это ему уже лет четырнадцать было, то детективы на ночь читал. А потом у него был нервный срыв, и он стал вообще ни на что не годен.

- Что за дикость! - говорила в трубке мать. - Почему ты ушел? Почему не побыл до конца? Отец был настроен поговорить с тобой.

- Отец меня даже не заметил, - возразил Данилов. Под повязкой вдруг стало так больно, что он судорожно выпрямился на стуле, стиснув край полированного стола. Пальцы поехали по полировке.

- Ничего подобного! Разумеется, он тебя заметил.

- Ну конечно, заметил, - согласился Данилов, - когда я к нему подошел и поздоровался. Он со мной тоже поздоровался.

- Андрей, ты не понимаешь, что творишь. Ты отказываешься от нас и лишаешь себя, себя огромного и важного жизненного стержня! Ты должен в конце концов понять, что ты не сам по себе, что ты наш сын, член нашей семьи и именно это делает тебя тем, кто ты есть.

- Я тот, кто есть, вопреки тому, что я член вашей семьи, - тихо сказал Данилов.

- Ты ошибаешься, Андрей. Отец мог бы дать тебе...

- Мне ничего не нужно, - перебил Данилов, ужасаясь тому, что ее перебивает, - спасибо.

- Неужели ты думаешь, что смог бы чего-то добиться, если бы не был нашим сыном? - холодно спросила мать. - Неужели ты вправду думаешь, что получил бы хоть какую-то работу, если бы не носил фамилию Данилов и отчество - Михайлович? Неужели ты до сих пор так глуп, Андрей?

Данилов молчал, дышать ему было трудно. Марта притихла за его спиной.

- О тебе спрашивала эта милая дама, Катерина Кольцова, жена Тимофея Ильича, - сказала мать с отвращением, - сам Тимофей Ильич не смог приехать. А она была и спрашивала о тебе, а я даже не знала, что сказать!..

- Ее фамилия Солнцева, - прохрипел Данилов. - Солнцева, а не Кольцова.

- Это не имеет значения, - заявила мать, - элементарная вежливость требует, чтобы ты поблагодарил отца за то, что у тебя появились такие уважаемые... партнеры, Андрей. А ты в очередной раз плюнул всем нам в лицо.

- Они не партнеры, а клиенты, мама, - все тем же людоедским голосом поправил Данилов, - и отец тут совсем ни при чем. Прости.

- Андрей, все, что ты получаешь, ты получаешь благодаря отцу, и только ему. Никто никогда и ничего не знал бы про тебя, если бы не фамилия твоего отца! Это же очевидно! Разве Тимофей Ильич связался бы с тобой, если бы ты был... никто?

Данилову хотелось сказать, что он не никто, а первоклассный архитектор.

Еще ему хотелось сказать, что Катерина и Тимофей Ильич понятия не имели о том, кто его отец, и только три дня назад Катерина спросила у него, не сын ли он Михаила Петровича, а Кольцов скорее всего вообще никаких книг не читает и ему наплевать на славу писателя Данилова, но ничего этого он говорить не стал.

- А эта девушка? - продолжала мать с неодобрением. - Зачем ты ее притащил? Ты же был с Лидой! Ты позволяешь себе приглашать на наш прием каких-то... крестьянок! Твой юношеский протест затянулся, Андрей! Я понимаю, что эта девушка нужна тебе только из чувства протеста, только потому, что мне нравится Лида, а ты намеренно делаешь мне больно и демонстрируешь, что мое мнение для тебя ничего не значит! Ведь так? Ты обидел Лиду, обидел меня - зачем? Все равно эта девушка тебе не пара, и ты отлично об этом знаешь. Ты уже один раз выбрал себе жену из чувства протеста - хватит!

Данилов заглянул себе под свитер. На белой марлевой нашлепке расплывалось красное пятно, и больно было, как будто нож поворачивался.

- Андрей, я прошу тебя, опомнись. И так уже все говорят, что с тобой творится что-то странное. У тебя безумие в глазах, Андрей!

- Что у меня в глазах? - переспросил Данилов.

- Безумие, - повторила мать отчетливо. - Илларион Израилевич специально подошел ко мне, чтобы сказать, что ему не нравится твой вид.

- Ему никогда не нравился мой вид, - пробормотал Данилов.

- Он сказал, что готов тебя подлечить, предоставить отдельную палату и самые лучшие условия. Ты должен в конце концов взять себя в руки, это невозможно!

- Что я еще должен, мама? - Ты должен примириться с собой, Андрей. Ты должен перестать ставить нас в неловкое положение перед людьми, которых мы уважаем. Ты должен согласиться с тем, что даже тем минимальным успехом, который у тебя есть, ты обязан отцу, только отцу и больше никому. Ты должен... В конце концов ты просто должен вернуться к нам и попробовать все наладить. А девушке своей передай, что являться без приглашения в такие места стыдно и даже несколько непорядочно. Мы же не могли вызвать охрану!

- У нее было приглашение, мама.

- Странно, - приостановившись на секунду, сказала мать, - я проверю по списку, это очень странно. Может быть, Ольга ошиблась. В таком случае я прошу прощения. Конечно, она имела право присутствовать, раз у нее было приглашение.

Но это не означает, что ты должен был уходить с ней, Андрей! Я вполне допускаю, что она

славная девушка, может быть, даже умненькая, но совсем тебе не пара. Если ты не знаешь, как от нее отделаться, предложи ей денег, только чтобы из этого не получилось никакого скандала. И так уже все говорят...

И тут Данилов озверел.

Он озверел как-то по-киношному, как-то по-детски, нелепо, как кот Леопольд, переборщивший "озверином".

Наверное, если бы у него были усы, они закрутились бы спиралью, как у того самого кота. Усов у Данилова не было, но волосы на затылке как-то подозрительно зашевелились, и кожа под ними похолодела.

- Мама, - сказал он, чувствуя, как сердце бьется в ребра и увеличивается с каждым ударом, - не смей больше разговаривать со мной так, как будто я бестолковая домработница, а ты моя хозяйка! Я взрослый человек, и я буду жить так, как хочу! Все, что у меня есть, я добыл сам, и вовсе не потому, что моя фамилия Данилов, а потому, что десять лет я вкалываю день и ночь!

Я не оправдал ваших надежд, и черт с ними! Я ничего не желаю больше слышать о ваших надеждах! Мне наплевать на ваши надежды! Мне наплевать на Иллариона Израилевича, на Лиду и на всех остальных! Если тебе нужно, можешь сама определиться в самый лучший сумасшедший дом вместе с Илларионом Израилевичем!

Что-то с грохотом упало за его спиной, он обернулся, и Марта попятилась. Присела, не отрывая от него глаз, и стала шарить по полу.

- Я не стану больше разговаривать с тобой, мама! - снова заорал он, как будто собравшись с силами. - Я куплю автоответчик, и ты будешь разговаривать с ним всю оставшуюся жизнь! И скажи Ольге, что не надо больше посылать мне приглашений! Я не приду! Вместо того чтобы нажать на трубке соответствующую кнопку, он с силой швырнул ее в стену. Заморская пластмасса, не рассчитанная на проявление русских эмоций, врезалась в штукатурку и разлетелась в разные стороны вместе с ненавистным голосом матери, засевшим внутри.

На диван упала какая-то блестящая деталь в уцелевшей пластмассовой коробке. Данилов

посмотрел на нее, зачем-то подобрал, бросил в раковину и вышел.

Последнее, что услышала потрясенная Марта, был звук захлопнувшейся двери в спальню.

Утром Данилов обнаружил, что не знает, где его ключи от офиса.

- Может, ты их вчера в сортире утопил, когда телефонами швырялся? Заодно уж.

- Я не топил ключи.

- Ты точно помнишь?

Вместо того чтобы посмотреть с печальной укоризной - как обычно, - он почему-то дернул ее за нос и сказал:

- Точно.

Настроение у него было превосходным. Он проспал всю ночь, хотя грудь болела и повязка в конце концов совсем промокла и утром на простыне обнаружилось кровавое пятно. Он снял простыню и добавил ее к пиджаку и порванной рубахе - вынести подальше от глаз домработницы. Он не думал, не курил, не писал в блокноте, он просто спал. Такое с ним не часто случалось.

Наверное, так чувствует себя человек, которому вырезали наконец то, что мучило его и пугало, а теперь хоть и боль, и слабость, и неизвестно когда заживет, зато - полная свобода, победа, радость, что справился, что преодолел!

Он даже не расстроился, что ключи пропали. Что там ключи! Подумаешь!

Найдутся.

Пока он их искал. Марта, полностью готовая, стояла у двери и нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.

- Ладно, Данилов, - не выдержала она наконец, - я пошла. Я человек зависимый, подневольный, это ты сам себе хозяин и можешь приходить, когда тебе вздумается. А мне опаздывать нельзя, меня скоро повысить должны.

- Я тебя отвезу!

- Тебе еще собираться полчаса. Я на метро доеду, ничего со мной не будет. - Пять минут, -

попросил Данилов.

- Ни одной, - отчеканила Марта, - ты даже кофе не пил! Я пошла.

- Позвони мне, - приказал Данилов, - часов... часа в три позвони.

- Позвоню, когда смогу, - сказала строптивая Марта. Ей показалось, что она слышала, как звякнула цепь, которой "старый друг" был привязан к своей будке.

- Твою машину я заберу! - Придерживая ногой дверь, он завязывал галстук, задирал подбородок, темные волосы касались полированного дверного дерева, шея была крепкой и сильной, кожа - смуглой.

Марта отвела глаза.

Где этот чертов лифт? Никогда его не дождешься!

- Или я сам позвоню, - неожиданно сказал Данилов, - заберу машину и позвоню. Пока, Мартышка!

- Пока.

Что-то он расщедрился на "Мартышку", такое с ним редко бывало.

Данилов вернулся в квартиру, показавшуюся очень пустой и тихой, поставил кофе и сам себе подал завтрак - йогурт, сыр, хлебцы из холодильника.

"Какого черта я держу их в холодильнике? - вдруг подумал он. - Они холодные, противные, мокрые какие-то. Почему я не держу их в шкафу, вот вопрос".

Он засмеялся, охнул, задев дверцей холодильника по вчерашней ране, и переложил пакет с хлебцами на полку.

Вот и хорошо. Ничуть не хуже, чем в холодильнике.

Блокнот со вчерашними записями лежал на столе, и он сунул его в портфель. Фотография Марты - в черном свитере и толстых ботинках - была придавлена стопкой журналов. Данилов вытащил ее из-под журналов и снова прислонил к солонке. Нужно будет купить для нее рамку.

Еще нужно купить новый телефонный аппарат, подумал Данилов с удовольствием. Старый не работает. Он, Данилов, разбил его.

Думать об этом было приятно, как будто он совершил беспримерный подвиг, а не швырнул трубку об стену в истерическом припадке.

Все странным образом изменилось. Раньше он никогда не швырял трубок, не терял ключей от офиса, не промывал себе ран, не искал преступников. Он никогда не разговаривал с матерью так, как разговаривал вчера.

Прихлебывая кофе, казавшийся этим утром необыкновенно вкусным, он вдруг подумал, что все зависит только от него - очень актуальная и новая мысль для почти сорокалетнего мужчины!

От него зависит, как разговаривать с матерью, обижаться на нее или нет, от него зависит, удастся ли вычислить того, кто так его ненавидит, а потом найти и наказать его. И Марта от него зависит, и его сотрудники, и даже Катерина Солнцева, которой до смерти хочется получить свой дом!

Зря он выдумывал что-то душещипательное про собственное одиночество.

Нет никакого одиночества. Есть люди - некоторые ближе, другие дальше, - которым нужен Андрей Данилов, которым без него не обойтись, и вовсе не потому, что его отца зовут Михаил!

Телефон зазвонил, когда Данилов уже надевал дубленку. Некоторое время он не мог сообразить, что именно звонит - его мобильный, вызывая его, кричал совсем другим голосом, а домашний аппарат он вчера разбил - опять всплеск самодовольства, как будто из-за угла выглянула ухмыляющаяся кошачья морда!

Он пошел на звук и понял, что Марта забыла свой телефон. Куда он теперь будет ей звонить?! Ее рабочего телефона он не знал, а мобильный заходился на диване писклявыми руладами.

Данилов еще подумал, отвечать или нет, но телефон настаивал, и он ответил:

- Да.

- Утро доброе, - сказал телефон сдобным голосом, - мне Мартину Владимировну.

Голос был женский, и Данилов подумал, что ему повезло. Мог ведь и Петрысик поинтересоваться, где его любимая провела ночь.

- Она уехала на работу и оставила телефон, - сказал Данилов. - Что-нибудь передать?

- Ой, это из женской консультации беспокоят, - заторопился голос и стал менее сдобным, - вы ей передайте, пожалуйста, что в понедельник мы ее ждем на прием. Почему она анализы не сдала? Должны были сегодня прийти, а их нет! Вы не знаете, она сдавала?

Данилов понятия не имел, сдавала Марта анализы или нет.

- Ну что же вы! - Голос стал еще чуть более постным. - Как же вы не знаете! Вы кто? Муж?

Данилов хотел было сказать, что не муж, но решил, что это вызовет новые вопросы, и признался, что муж.

- Тогда тем более! Она в таком возрасте, когда требуется повышенное внимание, не девочка все же!

Почему-то упоминание о том, что Марта "не девочка", Данилова задело.

- Она и так очень поздно пришла, - тарахтел голос в трубке, - почему так долго ждала? Пятый месяц, а у нас только первый осмотр! Мы понимаем, что она работает, занята, но ребенок-то важнее! У вас это первый?

Данилов подтвердил, что первый. - Тем более, тем более! Вы ей передайте, пожалуйста, что в понедельник мы ее ждем к восьми часам, и чтоб натощак, тогда сразу возьмем кровь из вены.

Передадите?

Тут что-то произошло у Данилова в голове, как будто щелкнул выключатель и зажегся свет.

- Подождите, - сказал он, остановив тарахтенье, - как пятый месяц?

Какой пятый месяц?

- Обыкновенный, - удивился голос, - а что такое?

В трубке зашелестело бумажками, у Данилова взмокла спина.

- Все правильно. У меня записано. Семнадцать недель. Вот, черным по белому. Вы что, не правильно считали?

Он, Данилов, считал не правильно. Он считал совершенно не правильно и только теперь понял это. Вернее, он не понял, ему об этом сказал сдобный голос из трубки.

Он мог бы так ничего и не узнать, если бы не этот голос, черт его побери!

- Так что ждем, ждем. Передадите, не забудете?

- Нет, - сказал Данилов чужим голосом, - не забуду.

Словно опасаясь за судьбу и этого телефона, он осторожно положил его на стол, распахнул дверцу посудомоечной машины, вытащил стакан и налил себе воды из-под крана. Выпил и подумал - какая противная, теплая вода.

Семнадцать недель, пятый месяц.

Он замычал, сел за стол и застегнул дубленку на все пуговицы.

Четыре месяца назад было лето, жара, Ярославль, и не было никакого Петрысика. Был он, Данилов.

Они так потом и не поняли, почему оказались в постели, что такое с ними случилось? Жара виновата или веселое летнее безделье, занесшее их в Ярославль?

Волга была под боком, широкая, вольная, пахнущая чистой водой.

Изумрудные газоны поднимались к ухоженной набережной, оркестр играл, визжали дети, прогуливались парочки, пароход гудел басом, здороваясь. Невозможно было вернуться в Москву, и они не стали возвращаться, прошатавшись весь вечер по волшебному городу, полному вечернего воздуха, голубей, туристов и как будто речного отблеска. У них был один номер на

двоих, зато шикарный, двухкомнатный - ничего, кроме "апартаментов", в гостинице не осталось. Их нисколько это не смущало, они прекрасно уживались в "апартаментах" Данилова в Последнем переулке и в кратовских "апартаментах" уживались тоже.

Они ужинали в ресторане, куда Марту поначалу не хотели пускать, потому что она была в шортах. Пока Данилов выяснял отношения с охраной, Марта отошла за угол и повязала на бедра расписной мусульманский платок, привезенный с Бахрейна. Платок был громадный, очень тонкий, почти прозрачный, весь его можно было спрятать в кулак. Марта его обожала и иногда накручивала на голову - от солнца, как она говорила. Платок очень шел ей и делал в самом деле похожей на мусульманку. Импровизированная вечерняя юбка полностью удовлетворила охрану, и в ресторан они были допущены и полвечера хихикали как идиоты над этим платком, повязанным на бедра, и над тем, как они всех провели.

В этом ресторане, который чуть было не уплыл из-под носа, было так вкусно, и они сидели долго, упиваясь вечером, свободой и близостью друг друга, что было так приятно и так никого ни к чему не обязывало!..

Дальше...

Дальше Данилов ничего не помнил. За своим шикарным ужином они выпили только одну бутылку вина, но он все равно ничего не помнил.

Помнил только, что он ничего не мог с собой поделать. Совсем ничего. То ли из-за этого платка, сквозь который просвечивали ее загорелые сильные ноги, то ли от того, что, когда они сидели на набережной, над черной водой, кое-где политой светом фонарей, тонкая рука с широким и странным золотым кольцом лежала у него в руке, то ли от того, что она смеялась и он видел ее стройную энергичную шею, и белые зубы, и крепкую грудь под тонкой майкой.

Когда они оказались в своих "апартаментах", все произошло само собой. И это было так легко, так правильно, так не похоже на "идеальный секс" из кино, который хорошо удавался им с Лидой!

Марта была агрессивной и требовательной, сильной и очень соблазнительной. Как-то сразу он понял, что с ней он может не следить за собой и не думать о том, какое впечатление произ-

водит. Она хотела его, именно его, и ей не было дела ни до каких впечатлений.

Не было неловкости первых минут и отчаяния последних. Пламя гудело - ровно, сильно, долго, и оно поглотило все. "Неужели мы с тобой столько лет знакомы?" - вдруг спросила она с изумлением. Ее нога скользила по его ноге, а локти упирались в грудь. Руками он держал ее спину, влажную и подвижную, как у молодой лошади. Она взяла его за волосы, сильно оттянула его голову назад и впилась в шею, как будто укусила. Он тоже делал с ней все, что хотел, и утром, рассматривая красные отметины на бледной коже, гордился и восхищался ими!

Это была самая долгая ночь в его жизни. Вернувшись из душа, он обнаружил Марту на балконе, все в том же мусульманском платке, завязанном теперь на груди. Ветер теребил и вздувал его, открывая все, что он только что видел, трогал, держал в руках, рассматривал и присваивал жадно, как голодный.

Волосы у нее были взлохмачены, щеки горели, странное кольцо сияло на тонком пальце, и Данилов решил, что теперь-то он точно умрет.

Потом он лежал, а она рассматривала его, совершенно голого, и ничего не стеснялась, и трогала, и пробовала на вкус, и отступала, и наступала снова.

Данилов вытер ладонью потный лоб и понял, что ему так жарко потому, что он сидит в дубленке. Через некоторое время он догадался ее расстегнуть, но почему-то так и не снял.

Утром они дружно сделали вид, что ничего не произошло.

Как в детской игре. Словно совсем ничего не было.

Почему?! Зачем?!

Он не знал. Потом он убеждал себя, что он очень боялся ее потерять, и не знал, смогут ли они быть такими же хорошими любовниками, как друзьями, и, кажется, такой же или подобной глупостью утешалась и Марта, и все это было не правдой.

Чего он тогда испугался? От чего отказался?

Он отказался от Марты - той, которую не знал. Он отказался от того, что она тогда предла-

гала, - и она отказалась от того, что предлагал он! - чтобы не усложнять, не запутывать отношений, не поверить ненароком в то, что все возможно, даже это горячее, страстное, вечное - возможно! Он не выбрался бы из-под обломков, когда все рухнуло бы, а не рухнуть не могло, - все, к чему он прикасался, оборачивалось против него, кроме любимой работы, которая никогда его не подводила. Куда безопасней было остаться с тем, что у них уже было, пусть не так хорошо, не так горячо, зато логично и по правилам, установленным давно, когда он сам посадил ее в будку с табличкой "старый друг" и прикрутил цепью, чтобы, не дай бог, не сбежала.

Тогда ей было шестнадцать, а ему двадцать три, полжизни прошло с тех пор, и единственное, что в ней было постоянным и неизменным, - это она, с ее готовностью мчаться к нему, слушать его, жалеть его, запекать ему форель, вникать в его нравоучения, хвастаться перед ним повышением и кольцом с Бахрейна.

Это его ребенок, и уже пятый месяц она врет ему, оставаясь все такой же.

Она врала ему, она заманила его в ловушку, ему не выбраться теперь, он пропал, совсем пропал!..

Негнущимися пальцами он взял ее фотографию - в черном свитере и тяжелых ботинках, - за уголок, как будто боялся испачкаться, и кинул в мусорное ведро.

Фотография спланировала и легла вверх лицом. Данилов не мог смотреть на это лицо.

Он взял ее телефон, портфель, вышел из квартиры и тщательно, на все замки, запер дверь.

Весь день в офисе пахло грозой так явно, что казалось, будто потрескивает электричество, переполнившее тесное пространство. Странно, что компьютеры не вылетали от перенапряжения.

Таня, только завидев, что шеф поднимает голову от бумаг, немедленно пряталась за что-нибудь - за открытую дверцу шкафа, за монитор или даже за пепельницу. Ира шелестела в телефон едва слышно. Саша то и дело с задумчивым видом отбывал в коридор курить.

Данилов их всех ненавидел.

Марта не звонила. Он боялся, что она позвонит, и не знал, что станет тогда делать.

В три часа неожиданно явился Веник.

- Я расплатился, - объявил он, хотя Данилов его ни о чем не спрашивал, - мне теперь ничто не угрожает!

- Веник, ты просто козел, - сказал Данилов равнодушно, и тот едва не свалился со стула.

Андрей Данилов не мог, ну просто не мог никому сказать, что он - козел.

Он никогда не произносил таких слов. По крайней мере, Веник никогда не слышал.

- Ты что, - спросил он осторожно, - заболел?

- Заболел, - согласился Данилов и раскрыл блокнот, где были записаны "подозреваемые и вещественные доказательства". Ему было совершенно наплевать и на подозреваемых, и на доказательства.

Марта его обманула, вот в чем дело. Марта ни слова не сказала ему о ребенке. Марта заставила его думать, что это чей-то чужой ребенок, а ребенок был его, Данилова. Был и остался.

- Слушай, Данилов, - заговорил Веник, придвигаясь к нему вместе со стулом.

Перчатки лежали у него на колене, как в кино про бизнесменов. - Я тут вот что подумал. Ты ведь на бирже не играешь?

Данилов смотрел на него и молчал.

- Ну так вот. Данилов, ты должен попробовать. Есть возможность выиграть кучу денег. Это я тебе говорю как профессионал. Сто процентов. "Газпром" сейчас как раз упал, самое время покупать, и "Телеком" падает, сейчас бы прикупиться побольше. Давай, Данилов, ты же на этом миллионером можешь стать!

- Ты мне лучше скажи, как профессионал профессионалу, - чеканя слова, произнес Данилов, - когда ты отдашь мне мои деньги?

- Какие деньги? - перепугался Веник.

- Американские. Десять тысяч американских Долларов. Ты получил их в понедельник. Когда ты мне их отдашь? Когда твой "Телеком" еще упадет? Или, наоборот, возрастет? Или что там он сделает?

- Данилов, я так сказать не могу, - забормотал Веник, - ты же понимаешь... Я еще об этом не думал, потому что мне нужно... не сразу, хотя пока... Рынок падает, но... довольно твердо, я как профессионал...

Данилов слушал и молчал, и это было очень странно. Почему-то Веник позабыл закричать на него, что он виноват: сгубил его сестру и чуть не загнал в могилу мать.

- Где ты был утром в субботу? - спросил Данилов, когда Веник достаточно набормотался.

- Нигде, - тут же ответил тот, - я спал дома.

- Хорошо, - сказал Данилов, - значит, так. Ты говоришь мне, где был утром в субботу, и говоришь так, чтобы я смог это проверить, а я прощаю тебе эти американские деньги. Я покупаю у тебя информацию. Не согласен - отдашь деньги через неделю.

- Как? - ахнул Веник и даже позеленел немного. - Как через неделю?

- Стрелять в тебя я не буду, - продолжил Данилов монотонно, - но у меня есть клиент, его зовут Тимофей Ильич Кольцов. Я дружу с его службой безопасности. Они окажут мне любую услугу, о которой я их попрошу. Это ясно?

Веник молчал. Зелень заливала его все пуще, уже подступала к вискам.

- Ясно, - подытожил Данилов, - когда созреешь, позвони, а сейчас прошу прощения. Я занят.

- Данилов, ты что?!

Тот не ответил, разглядывая эскиз на экране ноутбука.

- Так нельзя, ты что, сдурел?!

- Уходи, - не отрываясь от эскиза, посоветовал Данилов, - сейчас же!

Веник с силой швырнул что-то на свободный стол, на котором обычно лежали чертежи, - Данилов даже не посмотрел что, - подхватил свои перчатки и бросился вон. Сотрудники проводили его скорбными и сочувственными взглядами. С шефом творилось нечто.

Данилов долго смотрел на эскиз, понимая, что ничего нового там не высмотрит, и игнорировал телефон, который звонил не переставая. Ира куда-то вышла вслед за Веником, а Саша с Таней трубку не брали, поскольку они - "не секретарша". Обычно трубку брал Данилов, а тут решил, что не возьмет ни за что, даже если телефон будет звонить до завтрашнего вечера.

Он ни с кем не хотел разговаривать. Он боялся, что ему придется разговаривать с Мартой.

Первой не выдержала Таня. Полив Сашу презрительным взглядом, она сорвала

трубку и сказала несколько громче, чем требовалось:

- Алло! Я, - проворковала она затем, и это воркование так отличалось от ее прежнего тона, что Данилов за стеклянной перегородкой поднял голову. - Да.

Нет. Спасибо, хорошо. А вы?

Данилов, отвлекшись от своих мрачных мыслей, смотрел и слушал с интересом.