Теория "Длинных волн" Н.Д. Кондратьева 14 страница

- С удовольствием. - Щеки у Тани зажглись, и маленькие уши стали похожи на розовые раковины. Она взглянула на шефа, вытянувшего от любопытства шею, и отвернулась. - Когда хотите. Во сколько? Хорошо. Да, сейчас переключу.

Данилов успел еще удивиться, что кто-то из ее горячих поклонников спрашивает его, как она перевела звонок.

- Да, - сказал он, глядя, как мигает красная лампочка.

- Привет, Данилов, - поздоровалась трубка голосом Марка Грозовского, - что это ты вчера с торжественного мероприятия смылся?

Таня любезничала с Грозовским, проявил Данилов чудо сообразительности.

Его сотрудница и еще один старый друг. Если у них роман, значит, Таня могла рассказать Марку все, что угодно. И про Кольцова, и про Рижское шоссе.

Грозовский мог разгромить дом, мог подсунуть рубашку, когда приходил тем вечером за компьютером, мог ударить его машиной.

Грозовский, конкурент, умница, молодая акула, подходил на роль злодея идеально.

- Марк, что тебе нужно?

- Ничего, - удивился Грозовский, - я хотел сказать, что компьютер могу вернуть. Новый сотрудник мне не подходит.

- Почему? - Данилову наплевать было на его сотрудника. Он хотел знать, зачем Марку вообще понадобился компьютер, если через два дня он готов отдать его обратно.

- Он в первый же день вечером на рабочем месте стал пиво кушать, - сообщил Марк раздраженно, - мне это не подходит. У меня работа с материальными ценностями, причем с чужими. Уволил к фигам. Уступи сотрудника, Данилов.

- Сотрудницу могу, - сказал Данилов осторожно, - хочешь?

- Хочу, - засмеялся Грозовский, - вот сотрудницу я давно хочу, но она все что-то никак... У тебя на нее никаких личных видов не имеется? А то ты вчера Лиду кинул, смылся, странно даже.

- Видов не имеется. И Лида тут совсем ни при чем.

- Ни при че-ем? - протянул Марк. - А кто при чем?

При чем была одна Марта, которая врала ему так долго и так успешно, что он поверил в то, что с ней ему нечего бояться.

- Слушай, - продолжал Грозовский, становясь озабоченным, - вчера что-то про тебя разговоров было много, и все говорили, что ты какой-то странный. Что у тебя вид больной и вообще черт знает что с тобой творится. Это из-за чего?

Из-за того дома, что ли?

- Марк, откуда ты знаешь про дом?

- Что?

- Ты прекрасно все слышишь. Откуда ты знаешь про дом? Про него никто и ничего знать не должен. От кого ты узнал?

- Данилов, это не имеет никакого значения, и если тебе неприятно...

- Мне приятно. От кого ты узнал про дом?

- Да не имеет это значения!

- Для меня имеет.

- Тогда точно не скажу.

- От Тани? Марк вздохнул.

- Ну, конечно. От кого же еще! Мы в понедельник ходили в "Маму Зою", она мне и рассказала, что ты мрачный и хмурый, потому что у тебя дом разгромили. А дом не простой, а золотой. Тимофею Кольцову принадлежит. Вот и все. Ты ее теперь уволишь?

"Таня знала про дом, - подумал Данилов быстро. - Откуда она узнала, что его разгромили?" Он никому не говорил.

- Когда ты ходил с ней в "Маму Зою"? Вечером ты у меня компьютер брал и про дом уже все знал.

- Обедали мы там, - ответил Марк, усмехнувшись, - Шерлок Холмс хренов.

Обедали. В два начали, в три закончили. С ужинами пока не идет. Я наступаю, она обороняется. Нет, правда, тебе наплевать и ты на нее личных видов не имеешь?

- Что это за ерунда, что я плохо выгляжу?

- Все так говорили. Вроде у тебя с работой проблемы, и вообще ты какой-то странный. Я помалкивал, конечно. Я хоть и конкурент, но мы с тобой все-таки в одной школе учились. А сейчас решил, что надо тебе про это сказать.

Может, ты отдохнуть куда съездишь... Тарасов вон по три раза в год отдыхает.

- Тарасов музыкальный гений.

- Ни фига он не гений! Мы с тобой такие же гении, как Тарасов.

- Ты тоже по три раза в год отдыхаешь?

- Я по одному, - объявил Грозовский весело, и все больше на реке Волхов. Как-то с Волховом у меня лучше получается, чем с Индийским океаном. Вот ты прославишься, Данилов, возьмешь меня к себе на работу, а то ведь совсем пропаду.

Где он был утром в субботу, думал Данилов, слушая болтовню Грозовского в трубке и чувствуя себя отвратительно от того, что думает об этом. Как узнать, где он был? Как проверить, если он скажет, что мирно спал дома? И Веник спал, и Грозовский спал, и Знаменская оперировала в Кардиоцентре, и все это было вранье.

Жалкое, неуклюжее, глупое вранье. Как Мартино про ребенка.

Так и не спросив про субботнее утро, Данилов попрощался с Грозовским и позвонил Лиде. Просто так позвонил, чтобы напакостить Марте и доказать себе - хоть на три минуты, - что в его жизни ничего не изменилось.

Лида была вялой, грустной и тоже сообщила ему, что он вчера "плохо выглядел", - сговорились они, что ли!

- Меня Олежка домой отвез, - сообщила она и деликатно зевнула, - после того, как ты бросил. С тобой невозможно, Данюсик. Ты стал какой-то ужасный.

Раньше ты был не такой. Ты был чу-удный, до-обрый. Помнишь, как в Большом театре я уронила кошелек, а ты нашел?

- Нет, - сказал Данилов. Он и вправду не помнил.

Что-то туманное опять проплыло в голове, когда она сказала про кошелек.

Она потеряла, а он нашел.

Марта сказала, что, если бы она уронила помаду, он подобрал бы ее и сунул в карман... Подобрал бы и сунул в карман.

Нет, ничего не вспоминалось.

- Пойдем куда-нибудь сегодня?

- Я не могу пока, - отказался Данилов виновато, - у меня сейчас работы полно. Я позвоню тебе, как только станет полегче.

- Когда же? Через неделю? - спросила Лида с мягкой насмешкой.

- Нет, - заторопился Данилов, - конечно, раньше. Дня через... два. Ладно?

- Ну хорошо, - согласилась она. - Мама тебе передает привет, а Светлана Сергеевна вчера

сказала, что мечтает о внуках, представляешь?

Светлана Сергеевна получит внука гораздо раньше, чем могла себе представить, подумал Данилов мрачно. Она и не знает, что в повестке дня вопрос о внуке идет первым номером.

Вернулся Саша, прятавшийся от шефа и работы в коридоре, и Данилов поманил его за свою перегородку.

- До свидания, Лида. Я позвоню.

- Пока-а!

Саша вошел и остановился в некотором отдалении.

- Вы меня звали, Андрей Михайлович? Данилов смотрел в компьютер, зная, что такая тактика действует лучше всего. Шеф очень занят. Шеф деловой человек.

Шеф всегда на посту и работает по десять часов в сутки. Всем, кто работает меньше и хуже, должно быть "мучительно больно".

- Саш, по-моему, я еще не переносил наш офис в коридор. Или вы сами его перенесли?

Саша молчал. Молчал как-то так, что становилось понятно, что он, Данилов, самодур и бурбон и привязался зря, просто от плохого настроения. В общем, так оно и было.

- Саш, я не знаю, говорила вам Таня или нет, но с этой недели мы работаем по субботам. Что вы делаете по субботам?

- Когда что, - ответил Саша осторожно, и Данилову не понравилась его осторожность, - по-разному.

- В прошлую субботу вы что делали?

- Я не помню, - выпалил Саша поспешно. Так поспешно, что Данилов не поверил тому, что он не помнит, и посмотрел на сотрудника поверх компьютера.

- У вас склероз? - осведомился Данилов.

- Да вроде нет...

- Тогда почему не помните?

- В субботу? - переспросил Саша. - В субботу выходной был, стало быть, я спал.

Ну да. Он тоже спал.

Саше Корчагину от роду было двадцать четыре года, и Данилову казалось, что он видит его насквозь.

- В одиночестве спали?

- Ну... да. А что? Что-то случилось, Андрей Михайлович?

Данилов понял, что теперь нужно отступить. Преимущество внезапности было использовано и упущено. Саша пришел в себя, и теперь заставить его ответить, где и с кем он спал, было невозможно. До этого момента он отвечал по инерции - раз начальник спрашивает, значит, ему нужно, а теперь сообразил, что вопросы эти ни к работе, ни, соответственно, к начальнику никакого отношения не имеют. Можно и не отвечать..

Как узнать, что делал Саша? Что на этот счет думают ловкие детективы из кино?

Данилов сидел, думал и листал свой блокнот с записями "вещественных доказательств и подозреваемых", когда позвонила Марта.

- Слушай, Данилов, - сказала она, как будто прикрывая трубку рукой, - я в метро купила книгу. Называется "Ваш ребенок". В метро вообще продается очень много ценных вещей. Начальника нет, и я ее читаю. Знаешь, что пишут?

- Нет.

- Пишут, что для того, чтобы ребенок не орал, его надо носить привязанным к себе и вообще не спускать с рук. Написано, что доктор Спок дурак, и по новой теории ребенок плакать не должен. Никогда. Слышишь?

- Да.

- Я не могу его носить привязанным к себе, - сказала Марта быстро, - я тогда ума лишусь. Я не трудящаяся женщина республики Бангладеш и не работаю на чайной плантации, а если я приду в офис с ребенком, привязанным к груди, начальник меня уволит.

Данилов молчал.

- Еще написано, что его нужно класть с собой в постель, а если вы хотите устроить романтический ужин, ребенка на время ужина можно привязать на спину матери. Написано, что он там уютно устроится, как в колыбели. А я придумала, что во время секса ребенка можно привязывать на спину отцу. Заодно он будет его укачивать. Ну как? Может, мне написать в издательство?

- Марта, - произнес Данилов голосом, скрученным в спираль, - через час я подъеду к твоему офису. Спускайся, нам надо поговорить.

- Что-то случилось? - встревоженно спросила Марта.

- Да, - ответил Данилов и повесил трубку. Через минуту зазвонил его мобильный телефон, но он не взял трубку.

- Я уезжаю, - сообщил он сотрудникам, - сегодня не вернусь. Если что-то срочное, я на мобильном телефоне.

Проходя по большой комнате, он задержался у Таниного стола и, нагнувшись, тихо спросил у Тани, которая уже улыбалась освобожденной улыбкой, предвкушая конец дня без бурбона и самодура:

- Откуда вы узнали про неприятности в доме на Рижском шоссе?

- Что?!

- Таня.

Она опустила глаза и стала внимательно рассматривать его руку в перчатке, лежавшую на краю ее стола.

- Откуда, Таня? Я обещал Грозовскому не применять к вам никаких санкций.

Ничего подобного он не обещал, но это не имело значения. Тонкие пальцы, в которых она держала какую-то бумажку, вздрогнули и сжались. Бумажка смялась.

- У вас на столе лежал блокнот. - Ее глаза налились слезами. Ира со своего места смотрела

с любопытством. Казалось, что от любопытства у нее сейчас оторвется ухо. Оторвется и припрыгает по полу к Таниному столу. - Я посмотрела. Там было написано... Но, Андрей Михайлович!.. Я никому, кроме Марка Анатольевича...

- Все понятно, спасибо.

Она промолчала.

"Вот дура, - подумал Данилов безнадежно. - Никому, кроме Марка Анатольевича!.."

Он уже спускался по лестнице, когда в его конторе вновь зазвонил телефон.

- Девушки, - весело спросили в трубке, когда Ира ее сняла, - начальник все еще на месте?

- Нет, - кокетливо отозвалась Ира. Она всегда кокетничала по телефону, когда Данилов не слышал. - Портфель остался, а начальник отбыл!

- Портфель - это хорошо, - отозвался голос, - но мне начальника бы.

- Что передать? - спросила Ира.

- Ничего. - И трубку положили.

Потом, вспоминая этот разговор, она никак не могла понять, кто это звонил. Голос был знакомый, а вот чей он, Ира так и не вспомнила.

На улице опять шел чертов снег, от которого Данилов не знал, куда деваться.

Он остановил первую попавшуюся машину и попросил отвезти его в Воротниковский переулок, а там долго грел и откапывал "Ниву", которую должен был доставить Марте.

Он не знал, что скажет ей, когда увидит. Марта уже поджидала его на расчищенном тротуаре, притоптывала ногами в ботинках. Наверное, давно стояла и замерзла. "Ей нельзя простужаться, - подумал Данилов равнодушно. - Она беременная".

- Ты что такой ужасный? - спросила она, когда он притормозил рядом и выбрался наружу. - Опять что-то стряслось?

- Стряслось, - произнес Данилов, не глядя на нее. - Почему ты мне не сказала, что это мой ребенок?

Галки кричали в верхушках голых деревьев, собирались спать. Небо темнело на глазах. Мимо прошла женщина с мальчишкой, снег скрипел под их ногами, как на деревенской улице.

- Откуда ты узнал? - буднично спросила Марта. Данилов пожал плечами.

- Позвонили из женской консультации, или как там она называется. Ты забыла у меня телефон.

- Да, - сказала Марта.

- Ты... собиралась мне сказать? - спросил Данилов, как будто это имело значение.

- Не знаю, - ответила Марта и отвернулась, пряча нос в воротник шубы.

Они еще постояли молча. Галки все кричали, не могли устроиться.

- Возьми. - Данилов сунул ей в руку телефон, Она взяла.

- Андрей.

- Я не хочу тебя видеть, - сказал он сквозь зубы, - ясно?

Она кивнула, и он пошел по тротуару. Снег скрипел под ногами и летел в лицо. Он отошел довольно далеко, а потом не выдержал и оглянулся.

На тротуаре было пусто, Марта ушла. Совсем замерзла, наверное.

К девяти часам вечера Данилов понял, что битву с самим собой он проиграл.

Когда он учился в школе, газеты много писали про всякие битвы. Каждый год была "битва за урожай". Эту битву неизменно проигрывали. Еще была "битва двух систем", и она тоже окончилась бесславно. Вот и он столь же бесславно проиграл свою битву.

Он забыл на работе портфель с блокнотом, в котором были "вещественные доказательства и подозреваемые", и злился на себя за это. Впрочем, напрасно он злился. Все равно он не мог ни о чем думать, только о том, что это его ребенок.

Что он станет с ним делать? Как он станет его растить?

Он не хотел иметь никаких детей. С женой он сразу договорился, что с ребенком они... подождут. Жена согласилась легко - ей тоже не нужен был ребенок.

А теперь поздно, теперь он уже есть, есть, и изменить ничего нельзя, и Марта даже не собиралась говорить ему о ребенке, как будто Данилов какой-нибудь совсем пропащий или и вправду сумасшедший, от которого нужно скрывать ребенка.

В квартире было тихо, так тихо, что Данилов время от времени включал телевизор, чтобы убедиться, что еще не оглох. Телевизор взрывался автоматной очередью, или заходился душераздирающим пением, или высказывался сочным и значительным голосом, и, Данилов его выключал. Марта не приедет.

Не приедет сегодня, и завтра не приедет, и, может быть, вообще не приедет. Раньше он тоже думал об этом, и ему становилось тошно, но раньше в этом был виноват Петрысик - с его салом, брутальной внешностью и слезливым пением, - а теперь Данилов был виноват сам. Один.

Он думал и курил, курил и думал, а потом курить уже стало невмоготу.

Хорошо бы, если б можно было так же - раз, и перестать думать и вытряхнуть все старые тревожные мысли, как он вытряхнул переполненную пепельницу.

Марта врала ему, и он не хочет ее видеть. Все так. Все так.

На широком пледе, покрывающем диван, были светлые и темные квадраты.

Темных было сто тридцать три, а светлых сто тридцать четыре. Он подсчитал.

Может, он все-таки свихнулся?

Телефон не звонил, потому что Данилов разбил его об стену, а новый не купил, хотя и собирался. Ребенок уже есть.

Он сидит внутри у Марты, скрюченный, маленький, Данилову казалось почему-то, что он непременно похож на мышонка. Голого страшного мышонка со сморщенным мышиным животом и лысым мягким черепом. Наверное, у него мягкие уши и крохотные, только прорисовавшиеся пальчики.

Марта не собиралась рассказывать ему о мышонке, как будто заранее знала, что он его не захочет.

Все так. Все так.

Он был абсолютно свободен, так же, как сегодня утром, когда еще ничего не знал. Он освободил себя, когда сказал Марте, что не хочет ее видеть. Она гордая, и храбрая, и очень решительная, и просить ни о чем не станет. И навязывать ему мышонка тоже не станет, это уж точно. Можно жить дальше так, как он жил до этого, но от одной мысли о том, что он будет жить, как жил, Данилова тянуло немедленно удавиться.

Марта так говорила. Она раскладывала перед собой многочисленные справочники, включала компьютер, смотрела с тоской и спрашивала Данилова:

"Нешто удавиться?"

Выпить бы водки, но всю водку он выпил, когда нашел на своей постели окровавленную рубаху.

Когда зазвонил мобильный телефон, он так обрадовался, что не сразу ответил. Нужно было сначала несколько секунд подышать.

Конечно, это была не Марта.

- Андрюшик, - позвала Знаменская интимным басом, - как вы там, мой мальчик? Что-то давненько я не руководила строительством моего дома. Сегодня в Думе я купила прелестный журнальчик. Называется "Ваш балкон". Вы знаете, оказывается, на балконе вовсе не обязательно сушить фиолетовые одесские подштанники, а можно устроить прелестный дортуар!

- Что устроить? - переспросил Данилов, продираясь к ее басу сквозь ломоту в голове.

- Андрюшик, что с вами?

- Мне плохо, - неожиданно для себя сказал Данилов, - я... болен.

- Ни черта вы не больны! - вдруг резко сказала Знаменская. - Это вы мамочку, что ли, наслушались вашу? Она все скулила, что вы больны! Что за бред! Молодой мужик, какие, на х..., болезни!

- У меня проблемы, - пояснил Данилов. Ему показалось, что рык Знаменской как-то утихомирил его голову. - Серьезные.

- Вы напились? - осведомилась Знаменская.

- Нет, - ответил Данилов.

- С ума сойти, - удивилась Знаменская. - Сейчас я приеду, и вы напьетесь. Диктуйте адрес.

И она в самом деле приехала.

Данилов ни одной минуты не сомневался в том, что академик Знаменская и не подумает тащиться к нему в Последний переулок со своей академической дачи то ли в Усове, то ли в Моженке. Когда позвонили в дверь, он был уверен, что явился Иван Иваныч с какими-нибудь счетами.

- Здрасьте, - пропыхтела Знаменская, вламываясь в дверь. Шапка съехала ей на глаза, она нетерпеливо задрала ее, как папаху. - Вы не могли бы взять мои сумочки, Андрюшик? Я как-никак девушка на выданье, а вы известный джентльмен.

Данилов перехватил пудовые сумки, стараясь не таращиться на нее.

Что она выдумала? Решила проявить нежную заботу? Излечить его раненую душу? Стать ему родной матерью, как Карлсон предлагал Малышу?

Между прочим, Малыш мечтал иметь собаку, и маленький Данилов тоже мечтал иметь собаку и долго не мог понять, чем же Карлсон лучше собаки.

- Вы надолго, Ариадна Филипповна? - спросил Данилов сухо.

- Тянет ответить, что навсегда, - сказала Знаменская, швыряя свою папаху на вешалку.

Папаха ударилась о крючок и непостижимым образом осталась висеть.

Данилов со Знаменской некоторое время смотрели на нее с удивлением, ждали, когда она упадет. Она не упала, и они уставились друг на друга.

- Я приволокла вам ананас, - сообщила Знаменская и, не обращая на Данилова внимания, двинулась в глубь квартиры. - Ничего, - проговорила она оттуда, - все ничего, миленько. Живенько. Здесь вы работаете, да? А здесь спите. Здесь едите и сидите. Все ясно, - заключила она, как будто поставила диагноз.

Данилов ходил за ней "с сумочками" и чувствовал себя идиотом.

- Да, и водку! - спохватилась Знаменская. - Ее нужно в холодильник. Или теплую хотите?

- Никакую не хочу, - мрачно заявил Данилов.

- Напрасно, - пробасила Знаменская, - теплая водка, какая вкуснота!

Оттеснив Данилова, она ловко ввинтилась в ванную и стала мыть большие красные руки, сильно и равномерно их намыливая.

- Ванночка тоже ничего себе, - заключила она, выходя, - стеклянных кирпичей нет, но более или менее. Совет Федерации не утвердил мораторий на исследования в области клонирования. Сейчас я достану ананас, и мы тяпнем водки.

- Ариадна Филипповна, зачем все это? - Данилов поставил "сумочки" на пол. - Я правда сейчас не в настроении. У меня был очень трудный день.

- Пойдите вы!.. - отмахнулась Знаменская. - Вы кто?

- Кто я?

- Вы архитектор, а я ваш наниматель. Если наниматель изволит пьянствовать с вами водку, вы должны подобострастно соглашаться и принимать посильное участие. Вам понятно?

- Нет, - сказал Данилов, - непонятно.

- Эти козлы в президиуме Академии наук считают, что исследования в области получения стволовых клеток в Штатах сейчас затормозятся, следовательно, и нам можно не спешить! - сообщила Знаменская и кинула в рот сигарету. - Я ни хрена не смыслю в молекулярной биологии, но уверена, что они сейчас еще больше денег бросят на это дело. Конечно, мы отстанем и через десять лет кинемся вылезать из жопы. А как же! Только так. Я сегодня на президиуме думала, что Самойлову в рожу вцеплюсь! Что вы стоите, Андрюшик? Я привезла "Ваш балкон", в смысле мой балкон. Сейчас будем планировать дортуар.

- Какой еще дортуар? - сквозь зубы спросил Данилов. - Не будем мы планировать никакой дортуар!

- И черт с ним, - энергично сказала Знаменская, - мойте руки и садитесь.

Оказывается, пока они препирались, она накрыла стол - огурцы, помидоры, жареная курица, похожая по размерам на небольшого слона, грибы, салаты в пластмассовых мисках, хлеб толстыми ломтями и самом центре - распроклятый ананас и бутылка водки.

- Да не пяльтесь вы, а садитесь, - приказала Знаменская.

- Я не ем так поздно.

- Вы не старый дед, - отрезала она, - ничего такого не будет, если вы поедите. Если у вас сделается несварение, я вас спасу. Я врач. Вы что-нибудь об этом слыхали?

Данилов засмеялся и сел за стол.

- Наливайте, Андрюшик. Так, за здоровье присутствующих. - Она ловко опрокинула в себя водку, отломила кусок курицы, примерно половину, и положила на тарелку перед Даниловым. - Ешьте. Вам надо поесть, у вас голодный вид. Где салфетки? Ага, вот они.

Она проворно обглодала ножку, налила еще по стопке и закурила.

- Давайте, - сказала она и откинулась на спинку стула. Стул жалобно пискнул.

- Что давать? - не понял Данилов.

Знаменская вздохнула, от чего ее бюст еще более возвысился над столом и стал не правдоподобно огромным.

- Говорите, - пояснила Знаменская, - вам же страсть как охота поделиться со мной душевными переживаниями. У вас на морде написано.

Данилов засмеялся:

- Мне неохота. Правда.

- Что это за хрень о том, что на вас лица нет и вид душевнобольного? - спросила Знаменская и решительно стряхнула пепел с сигареты. - Ваша маман на своем банкете что-то мне про это толковала, и Циммельман подключился. Вы что? Жалуетесь на что-то?

- Да ни на что я не жалуюсь, - с досадой сказал Данилов, - глупости какие!

- А в чем дело?

- Спросите у Светланы Сергеевны.

- Не хочу. Хочу у вас.

Данилов выпил еще водки и вдруг спросил:

- Почему вы мне наврали, что оперировали в субботу?

- В субботу? - удивилась Знаменская. - В какую субботу?

- В минувшую. Я спрашивал, где вы были. Вы сказали, что оперировали в Кардиоцентре с вашим учеником Васей Бестужевым. Вы там не оперировали.

Знаменская смотрела на него внимательно. Выражения глаз было не разобрать за толстыми стеклами очков.

- Это имеет значение? - спросила она, помолчав.

- Да, - сказал Данилов, - огромное.

- Андрюшик, - задушевно начала Знаменская, - не волнуйтесь вы так. Вы все не правильно поняли. Я не говорила, что оперировала в Кардиоцентре. Я сказала, что Вася из Кардиоцентра. Вася Бестужев действительно там работает. Профессор Бестужев. Оперировали мы в Институте сердечных болезней на Пироговке. Можете позвонить и уточнить. Это вы звонили в Центр и сказали, что вы мой ассистент, а я потеряла сумку?

Данилов кивнул. Не выйдет из него сыщика. Никогда.

- Хе-хе-хе, - произнесла Знаменская бодро. - Они эту сумку уже неделю ищут, найти не могут, с ног сбились. Как вы думаете, может, сказать им, чтоб перестали? Они так стараются потому, что я ведь не какой-то там профессор! Я, черт возьми, академик и лауреат! Давайте еще по одной! За меня.

И они выпили.

- Дальше давайте, - приказала Знаменская. - Ну, рассказывайте, рассказывайте. Зачем вам нужно было проверять, где я была?

И Данилов рассказал. Знаменская слушала и непрерывно курила, и пепельница уже была полна, а она все курила и курила.

- Да, - согласилась она, когда он договорил, - странно. И действительно похоже на проблему. Я даже так сразу и не знаю, как ее решить.

Данилов улыбнулся. Он решал ее непрерывно несколько дней подряд, а эта самоуверенная бабка говорит, что не может "решить сразу"!

- Покажите мне этот ваш янтарь, - приказала она, - и записки.

Данилов пожал плечами.

Крохотное деревянное блюдечко с горкой янтарной крошки и самую первую, полученную с почтой записку он положил в старинную японскую шкатулку, которую сто лет назад ему подарила бабушка. Шкатулка была "с секретом" и внутри дивно пахла деревом. Маленький Данилов ее обожал, одно время даже спать с ней ложился, но это был "дурной тон", и шкатулку быстро отобрали. Открывалась она в три приема, и Данилов открывал ее несколько дольше, чем обычно. Все-таки водки он выпил прилично.

Ни записки, ни блюдечка в шкатулке не было.

- Что же вы, - спросила Знаменская, наблюдая за ним, - забыли, куда сунули?

- Сюда, - сказал Данилов, - точно сюда, ничего я не забыл.

- Стало быть, украли, - констатировала Знаменская.

Данилов был так поражен, что еще раз посмотрел в шкатулку и даже потряс ее, но ни блюдечко, ни записка из нее не выпали.

- Черт, - сказал он с тоской, - черт, черт!..

- Сдали бы в банк, - посоветовала Знаменская, - оттуда тоже украли бы, но, может, не так быстро, - Да кто мог это украсть?!

- Тот, для кого это представляет опасность, - сказала Знаменская и стряхнула пепел с оче-

редной сигареты, - ваш черный человек. Злодей.

- Ка... какой черный человек?

- Который следит за вами, караулит вас, который не дает вам покоя. Тот, кто написал эти записки и растоптал янтарь. Что тут непонятного?

- Откуда он мог узнать, что в шкатулке?! Когда он мог это оттуда вытащить?!

- Вытащил, когда приходил к вам надписи писать. Вы входную дверь тоже не запираете. Придете в один прекрасный день, а у вас не то что всякое дерьмо из шкатулки, у вас гардероб вынесут. Так-то, Андрюшик. Давайте наливайте.

Вот что я посоветую вам, Андрюшик, - продолжила она, закусив грибом, - вы, конечно, можете ко мне без внимания, но я все-таки посоветую. Найдите во всех ваших бедах повторяющийся элемент. Это просто. Этот элемент и будет причиной.

- Какой элемент? - спросил Данилов. Он уже плохо соображал.

- Такой. Повторяющийся. Персонаж или событие, которое присутствует в каждом из актов вашего маленького детективного спектакля. Найдете - и получите своего черного человека.

- Моя девушка беременна, - пожаловался Данилов, - и неожиданно выяснилось, что от меня.

- Поздравляю вас, - пробасила Знаменская.

- До сегодняшнего дня я не знал, что от меня, - продолжал Данилов жалобно, - и не знал, что она моя девушка. И не знал, что я ее люблю.

- А как ее зовут, вы знали?

- Марта.

- Прекрасно, - оценила Знаменская, - просто прекрасно! Пусть принимает "Маттерну", и у вас родится здоровый ребенок. Знаете, что такое "Маттерна", Андрюшик? Это витамины. Если нужно ее кому-то показать - всегда пожалуйста.

- Ее нужно показать мне, - прохныкал Данилов, - я обошелся с ней ужасно.

- Переживет, - утешила Знаменская и потрепала его по плечу, - девушки, они живучие. Взять хотя бы меня. Чего я только не пережила! А ведь вся такая нежная, как цветок.

Всю ночь Данилов проспал богатырским сном, а когда проснулся, то ничего не понял. Неподалеку кто-то отчетливо и выразительно рычал, и он сонно думал, что это соседи купили собаку и почему-то держат ее на лестничной клетке. Собака сторожит их дверь и рычит. Потом он сообразил, что спит на диване в кабинете, а не в спальне, и все вспомнил.

Ну, не так чтобы все, но визит Знаменской вспомнил очень отчетливо. По крайней мере, его начало. Oн быстро поднялся, понял, что умирает от жажды - ясное дело! - и вышел в гостиную.

Никаких следов вчерашнего ночного банкета - ни объедков, ни стаканов, ни затхлой сигаретной вони. Чистота, красота и стерильность, как в операционной.

Вчера с ним пил водку великий врач. Вернее, пила.

Данилов полез в холодильник за водой и чуть не уронил бутылку, потому что рык ударил с новой силой. Поставив бутылку на стол, он осторожно пошел по коридору, пытаясь установить источник странного звука, заглянул в спальню и понял, что этот рык означает сладкий сон академика Знаменской. Она спала, накрывшись с головой одеялом, и от души храпела.

Какие разные женщины ночуют в последнее время в его квартире! Уму непостижимо!

Данилов посмотрел на часы - полдесятого.

Черт побери, полдесятого! Он проспал все на свете! В это время он обычно уже был на работе - привык приходить первым - и даже успевал выпить первую за день чашку гадкого растворимого кофе!

Он прикрыл дверь к Знаменской, опрокинул в себя полбутылки воды, включил чайник - или не завтракать, что ли? - и кинулся в ванную.

Мобильный зазвонил, когда он намыливал под душем голову. Очевидно, Ира пришла на работу, не обнаружила шефа за стеклянной перегородкой и решила выяснить, где он. Данилов зашарил рукой, что-то роняя со стеклянной полки, вытер мыльное ухо полотенцем и рявкнул: - Да!