КНИГА ВТОРАЯ. ДЭВИ МЭЛЛОРИ 4 страницабумаги, по-видимому отмечавшими места, которые вызывали у него сомнения. - Будем справедливы и дадим этим молодым людям высказаться. Кто знает, быть может, они в самом деле смогут ответить на некоторые вопросы, которые, вероятно, возникнут у инженеров. Не обращайте ни них внимания, - обратился он к Дэви. - Эти двое понимают в технике ровно столько, чтобы узнавать время по часам, и не больше того. Дэви улыбнулся. Внешне спокойный, он сел за стол и скрестил руки на груди, стараясь унять сердцебиение. Краем глаза он увидел, что Кен тоже садится. Лицо у него было строгое и напряженное, он избегал встречаться взглядом с Дэви. - Как только будете готовы, так и начнем, - заявил Дэви. Констэбл на мгновение опешил от такой бесцеремонности, затем занял свое место во главе стола и призвал собрание к порядку. Пока он говорил вступительные слова, Дэви нагнулся к Кену и шепотом спросил: - Ну как? Еле шевеля губами, Кен ответил: - Не могу. Дэви стиснул его руку выше локтя. - Ты должен, Кен. Они уже положили меня на обе лопатки. Кен медленно повернул голову. Его глаза стали глубокими и тревожными. - Сделай это! - снова прошептал Дэви. -...и вот теперь, - говорил Констэбл, - мы выслушаем самих Мэллори. Итак, мистер Дэвид Мэллори, председатель акционерного общества "Мэллори". Потянулись длинные секунды молчания, все глядели на Дэви и Кена. Дэви почувствовал, что больше не выдержит. Он начал отодвигать стул, чтобы встать, но в это время поднялся Кен. - В наших планах произошло небольшое изменение, - сказал Кен. Он медленно улыбнулся и, постепенно выпрямляясь, обвел взглядом всех сидящих за столом. - Вам придется выслушать меня, Кеннета Мэллори. Прежде чем перейти к докладу, я хотел бы сказать несколько слов... Он заговорил, подымая голову все выше, все горделивее, в нем появилась та электризующая уверенность, которая заставляла других обращать внимание только на него. Даже если бы он и молчал, среди десятка людей он был бы замечен первым. Дэви почувствовал огромное облегчение: Кен снова стал Кеном.
Когда-то, много лет назад, Ван Эпп умел ждать. В те времена ему нередко случалось сидеть, небрежно развалясь, возле чьего-то письменного или сервированного к завтраку, блиставшего серебром и накрахмаленным полотном стола и диктовать условия очередного договора, внутренне восхищаясь дерзостью своих требований. "Вот чего я хочу, черт вас возьми, а вы соглашайтесь или нет - дело ваше!" А когда собеседник, с трудом переводя дух, просил дать ему время на размышление, Ван Эпп пожимал плечами, вставал и, сунув подмышку щегольскую трость, принимался натягивать кожаные перчатки, неторопливо расправляя их на каждом пальце. Если это было в Нью-Йорке, он бросал собеседнику: "Позвоните мне в отель Уолдорф", а если в Чикаго, он называл отель "Палмер-хаус". Но где бы то ни было, его всегда опьянял риск, хотя он уходил с самым беспечным видом, ловко скрывая внутренний трепет. Получит ли он то, что запросил? Не хватил ли он через край? Нет, к черту! Ван Эпп хочет столько-то, и баста! Потом наступало восхитительное томление - он сидел в баре среди зеркал и красного дерева, сознавая, что на нем дорогой и элегантный костюм, сохраняя естественную непринужденность, но думая только об одном: быть может, сейчас, сию секунду, там уже что-то решено и готов ответ, который либо превратит его в богача, каким он кажется с виду, либо так и оставит с тоненькой пачкой денег в кармане. Впрочем, рано или поздно сквозь толпу пробирался рассыльный в круглой шапочке, какие бывают на дрессированных обезьянках, и пронзительным голосом разносчика, свойственным всем рассыльным тех времен, выкликал "Мистер Ван Эпп, вас к те-ле-фо-ону! Мистер Ван Эпп, вас к те-ле-фо-ону!" Преодолевая внезапное сердцебиение, он небрежно бросал: "Иду!" Дышать было трудно. Он швырял на стойку монету в полдоллара так, что она вертелась волчком. "Мне наплевать!" - как бы говорил этот жест. Неторопливый шаг, каким он подходил к телефону, скучающее, но вежливое "алло", словно он и понятия не имел, кто ему звонит, - все это напоминало поведение игрока перед тем как открыть карты. Впрочем, в худшем случае он слышал в трубке взволнованный голос: "Вот что, Ван Эпп, мы охотно пойдем на ваши условия, если вы кое-что уступите. Прислушайтесь к разумным доводам, и тогда можете считать, что дело сделано". "Что ж, пусть будет так", - говорил Ван Эпп; самое интересное было позади, и теперь не все ли равно, несколькими долларами или процентами больше или меньше. В те времена ожидание приятно щекотало ему нервы, но всегда называл такую чудовищную сумму, что ему казалось, будто он, поставив последний грош, вдет ва-банк. Для Ван Эппа важны были не деньги, а доказательство, что его ценят. Работа над изобретением доставляла радость, которой он наслаждался один в знакомом полумраке мастерской, и все изобретения давались ему легко, как дыхание. Казалось, не было никакой связи между всепоглощающим творческим трудом в лаборатории по ночам и трепетным волнением из-за денег днем. Дан Эпп всегда жил на широкую ногу, потому что это было необычайно приятно, а в черные дни брал взаймы до будущих счастливых времен. В периоды безденежья, когда кто-нибудь из друзей бранил Ван Эппа за то, что он не хочет отказаться от своей "студии" в Сентрал-парке, тот только смеялся: - С какой стати? - Да ведь ты не можешь позволить себе такую роскошь. - А по-моему, могу. Я всегда живу так, словно у меня есть богатый и щедрый дядюшка, который в случае чего поддержит меня. - Но у тебя же нет богатого и щедрого дядюшки! - Нет есть! Я сам себе дядюшка, - смеялся он. Когда успех Стал привычным, Ван Эпп больше всего жалел о сладостно-томительном ожидании, которое наступало после того, как он, требуя от мира доказательств безграничной любви, ставил фантастические условия, и длилось до тех пор, пока не раздавался ответ: "Хорошо, дорогой". Он понимал, что в конце концов наступит время, когда радио перестанет быть предметом бешеной спекуляции и сделается достоянием солидных монолитных объединений, как железные дороги, как шахты, как телеграф. Сам он относился к такой перспективе без особого восторга, но ни на минуту не сомневался, что, когда это произойдет, у него будет надежное место в стенах крепости. Он упустил в своих расчетах только одно: медленно надвигавшуюся старость. А сейчас Ван Эпп, лежащий на продавленной койке в темной меблированной комнатушке, был действительно стар, и ставка на этот раз была неизмеримо больше - не деньги, а бешеная гордость; - но теперь уже не осталось и следа ни от восхитительного волнения времен его молодости, ни от спокойной уверенности, которая пришла позже. Сейчас ожидание было сплошной пыткой. Весь день, после ухода Дэви и Вики, он старался не думать о той обещанной ему работе в настоящей лаборатории. "Это было сказано на ветер, - повторял про себя Ван Эпп. - Мало ли что мальчишка может наобещать сгоряча. Я теперь сторож, сторожем и останусь". Но ни сила воли, ни рассудок никогда не могут убить мечту; нестерпимое желание вернуться в мир, который был так близок ему когда-то, сжигало его душу. Немного погодя он стал думать о Дэви с ненавистью. Весь этот день, всю ночь и весь следующий день в нем бушевал пожар. Старик лежал на кровати в маленькой, скудной обставленной комнатке, с окном, выходящим в вентиляционную шахту, где всегда царила ночь, и невозможно было понять, то ли он в могиле, то ли еще на краю ее. Старик лежал, уставясь в потолок, и старался заснуть. По гулким коридорам старого дома далеко снизу то и дело доносился стук входной двери. В холле дребезжал телефон, на звонки отвечали молодые смеющиеся голоса. И каждый раз, когда открывалась дверь, у Ван Эппа екало сердце - он был уверен, что к нему пришли от того юноши. Каждый раз, когда звонил телефон, он ждал, что сейчас позовут его. "Ах, этот мальчик, этот мальчик - где он? Где он, во имя всего святого? Будь он проклят, ведь не я же просил у него работы! Где ты, негодяй? - бормотал он с закрытыми глазами сквозь стиснутые зубы. - Позови же меня!" Прошел нескончаемый день, а ему так никто и не позвонил. В десять часов вечера, когда он степенной походкой сторожа шел по бетонному двору, послышался рев мотора, перекрывший отдаленный городской гул. Потом по улице запрыгали отсветы фар, хотя машина была еще далеко, в нескольких кварталах отсюда. Вскоре вдоль улицы потянулись полоски света, подрагивающие при каждой выбоине на мостовой. Через минуту у ворот резко остановилась неясно различимая в темноте длинная и низкая машина с откинутым верхом, словно ворохом цветов нагруженная смеющимися молодыми людьми. Мощная фара под ветровым стеклом, точно раскаленный белый глаз, вызывающе уставилась на заводские корпуса, потом обшарила двор и наконец поймала Ван Элла, пригвоздив его к темноте. Хлопнула дверца машины, у ворот послышались шаги, и Ван Эппа окликнул веселый голос. Растерявшись от слепящего света, но просияв, как ребенок, который заблудился в магазине и вдруг увидел в толпе шляпу матери, Ван Эпп бросился к воротам. Он ощущал глупую улыбку на своем лице, не понимая, откуда она взялась, но, когда он попытался согнать ее, глаза его повлажнели, а в груди что-то задрожало. Он едва удерживался, чтобы не побежать. "Ах ты старый дурак, - думал он. - Ведь они мне сейчас откажут, и все!" Свет мигнул и погас. У ворот стоял Дэви Мэллори. - Ну, свершилось! - сказал он. - Договор заключен! - Что ж, это очень приятно, - ответил Ван Эпп так спокойно, будто вся его жизнь состояла из безмятежно-спокойных часов. - И все получилось так, как вы хотели? - Ну, не совсем, мы рассчитывали на большее. Нам еще не гарантировали длительной финансовой поддержки. Пока что они согласились финансировать испытания, чтобы посмотреть, как работает наш прибор в его нынешнем виде. Если то, что мы покажем, им понравится, они докинут нам денег, и, если в положенный срок мы достигнем определенного успеха, - дадут еще. - Вот как, - медленно произнес Ван Эпп; он тотчас же увидел всю каверзность этого соглашения. - Значит, они будут крепко держать вас в руках! - К сожалению, довольно крепко, но это все, чего мы смогли добиться. Ван Эпп промолчал. Многолетний опыт позволял ему отчетливо понять, что произошло, но внутренний голос подсказывал, что лучше не раскрывать рта. Все это пока его не касается. Дальнейший же разговор на эту тему только отвлек бы Мэллори от того, что он должен был сказать и что Ван Эппу хотелось услышать больше всего на свете. Но едва он решил про себя быть поосторожнее, как у него вырвался вопрос: - Кто же там против этого договора? - Как - кто? - растерялся Дэви. - Почему вы так спрашиваете? - Не знаю, - сказал Ван Эпп. - Может, я ошибаюсь, но если вы предлагали им одно, а получили другое, гораздо меньше того, что хотели, значит, за это время у кого-то появились сомнения. - Лицо высокого юноши мгновенно помрачнело, и Ван Эпп уже проклинал себя. - Не обращайте внимания на мои слова, - быстро добавил он. - Главное - они хотят, чтобы вы обосновались тут и взялись за дело. - Мы тоже так считаем, - сказал Дэви. - И переедем сюда завтра же утром. - Так, - произнес Ван Эпп, а про себя молил: "Ну, позови же меня, позови!" - Желаю вам удачи. От всей души. Спасибо, что заехали сказать мне об этом. - Я знал, что вам это будет приятно. Я звонил вам домой, но, пока я раздобыл ваш номер в конторе фирмы, вы уже ушли. Я просил передать, когда вам нужно прийти, но потом подумал, что вы быть, может, захотите узнать обо всем поскорее. - Вы мне _звонили_? - медленно спросил Ван Эпп. - Да, около семи. Вам удобно прийти в среду? - Но завтра же вторник. - Разве вы не хотите отоспаться? - Сынок... то есть мистер Мэллори, - сказал Ван Эпп. - Последние десять лет я сплю не больше часа в ночь. А сегодня я, наверно, и совсем не засну. Если я нужен вам завтра - я приду завтра. - Ну, тогда приходите к девяти. - Мэллори приветственно взмахнул рукой и ушел. Из машины донеслись приглушенные голоса, женский смех, потом все потонуло в реве внезапно ожившего мотора. Машина умчалась, Ван Эпп помахал ей вслед. Он застыл на месте и только через несколько секунд спохватился, что стоит не дыша, и было таким наслаждением снова наполнить легкие воздухом, что он даже прикрыл глаза. Много раз в жизни ему приходилось ожидать важных решений, но важнее этого, пожалуй, не было ни одного. По крайней мере, ни одно не значило для него так много. Лишь через несколько часов он вспомнил, что о жалованье не было и речи, но его интересовали не деньги: как всегда, ему хотелось убедиться, что его ценят за то, что он способен дать.
Когда Дэви направился к машине, до Ван Эппа донеслись оттуда только чьи-то невнятные голоса; Дэви же расслышал в темноте смех Вики, за нею рассмеялся и Кен, и в этом дружном тихом смехе звучала та прежняя интимность, которой уже не существовало между ними несколько лет. Дэви мысленно перенесся в то время, которое, как он надеялся, навсегда вычеркнуто из его памяти. Но это воспоминание притаилось где-то в темном уголке, как закутанная с ног до головы фигура, ожидающая только сигнала, вроде подслушанного сейчас смеха, чтобы сбросить с себя покровы; и вот она выступила из тени со страшной многозначительной улыбкой. "Я тебя помню, и ты меня тоже помнишь, правда?" - говорила эта улыбка. При свете уличного фонаря Дэви увидел в открытой машине всех троих: Дуг сидел за рулем и, уйдя в свои мысли, глядел прямо перед собой, рядом с ним - Кен, в глазах его веселое озорство, он полуобернулся через плечо к Вики, а та наклонилась вперед, с шутливым негодованием теребя его за плечо. - Ну и что же было потом? - умоляюще спрашивала она. - Ну расскажи! - Да больше и нечего рассказывать, - сказал Кен нарочито небрежным тоном, желая разжечь ее любопытство. - Все то же самое. Сначала говорил я. Потом говорили они. - Вот про это я и хочу послушать! - воскликнула Вики. Она обернулась к Дэви, который остановился у машины. - Кен просто невозможен! Скажи ему, чтобы он рассказал мне все! - О чем он должен рассказать? - спросил Дэви. - Да о том, что сегодня там было. Она и не догадывалась, что разбередила старую рану и что Дэви, старательно улыбаясь; скрывает страдание, "Но как она может не понимать! - кричала в нем боль. - Ведь она должна видеть все, что во мне творится!" - Я хочу знать, кто что говорил, - продолжала Вики. - Хочу знать, кто что предлагал. Кто был на чьей стороне. Хочу знать подробности. И с самого начала. Это, наконец, мое право... - Сперва я расскажу тебе подробности о старике, - сказал Дэви. Он открыл дверцу и сел рядом с Вики. - Ему не терпится начать, так же как и нам. Он непременно хочет прийти завтра с утра. - Погоди минутку, что значит пышная фраза: "Это мое право"? - со смехом обратился Кен к Вики, не слушая брата. - Как это понять? - А так, что тут есть и моя доля, - вспыхнула Вики. - Было время, когда и я работала вместе с вами! - Ты! - засмеялся Кен. - Да, я! - передразнила его Вики. - Может, ты забыл, как я приходила в лабораторию по вечерам после службы... - А ведь правда, - мягко произнес Кен. - Теперь припоминаю! Девушка в моей студенческой фуражке, полировавшая пластины для конденсатора... - Старик задал мне странный вопрос, - снова заговорил Дэви, стараясь привлечь их внимание, но это шутливое поддразнивание так увлекло обоих, что им было не до него. -...и печатавшая на машинке лабораторные записи и заявки на патенты, - подхватила Вики. - Иногда до двух часов ночи. - Печатала? Болтала, ты хочешь сказать, - смеялся Кен. - Главным образом болтала - это я отлично помню. - Да неужели? Тогда ты на это не жаловался. Вы сами просили меня помочь вам. Да не то что просили вы визжали, будто вас режут, если я запаздывала хоть на две минуты. - Так вот, когда я сказал Ван Эппу об условиях договора... - снова вмешался Дэви; не следовало бы, конечно, так настойчиво добиваться, чтобы они взглянули в его сторону, но Дэви больше не мог выдержать, -...он задал мне странный вопрос. Знаете, какой? Он спросил, кто был _против_ заключения договора. И больше ни о чем не спрашивал. - Ладно, Вики, сдаюсь, - вздохнул Кен. - Что ты от меня хочешь? - Начни с самого начала, - потребовала Вики. - Что ты чувствовал, когда поднялся с места? - Что я чувствовал? - рассмеялся Кен. - Главным образом страх. И, пожалуй, злость, потому что видел, какими глазами они на меня смотрят... Внезапно заговорил Дуг, точно слова Дэви долетели наконец, в ту даль, куда он ушел от остальных. - Сегодня на заседании действительно происходило что-то странное, - подтвердил он. - С тех пор как мы оттуда ушли, я все стараюсь понять, в чем дело. - Что же тут странного? - отозвался Кен. - Им нужно было нечто гораздо более убедительное, чем то что мы сегодня представили, вот и все. Дуг покачал головой. - В том-то и дело, что им этого вовсе не нужно. Они шли у кого-то на поводу. И это мог быть только Том Констэбл. - Констэбл? - переспросил Дэви. - Но ведь именно он ни разу не раскрыл рта! - Верно, - подтвердил Кен. - Высказывались все, кроме Констэбла. Когда я начал говорить, я заметил, какие у них лица. Знаете, бывает такое выражение лица: "Говори что хочешь, все равно я тебя уничтожу". И все двенадцать человек уставились на меня как раз с таким выражением. Кен слегка повернул голову, но Дэви знал, что он опять обращается только к Вики, будто никто и не прерывал их разговора. А в ее устремленном взгляде были сочувствие, беспокойство, заинтересованность. "Как будто они наедине", - подумал Дэви, и та шутливая пикировка была лишь проявлением душевной близости, которая все-таки существует между ними, это чувствуется даже в голосе Кена. - Стоило мне остановиться, чтобы перевести дух, - говорил Кен, - как тотчас же кто-то, словно камнем, бросал в меня каким-нибудь вопросом. Все по очереди. Ты спрашиваешь, как это было? Видишь ли, так продолжалось довольно долго; и тем не менее, я заметил, что среди всей этой компании одному Констэблу было, по-видимому, интересно слушать. Ей-богу, я готов был сказать ему "спасибо"! - Но он вовсе и не должен был говорить, - досадливо возразил Дуг. - Другие знали, что он считает нужным сказать, ну и говорили вместо него. Черт возьми, старик прав! Констэбл почему-то боится заключать договор. Но что его пугает? Деньги? Возможно. Сама идея? Нет сомневаюсь. Вероятнее всего, он боится... Дуг внезапно умолк и включил сцепление, но так резко, что выдал этим движением свою злость. - Чего же он, вероятнее всего, боится? - спросил Кен. Дуг чуть повернул голову. - Меня, конечно. - Мотор заработал, и машина рванулась вперед. - Ну, с этим справлюсь я сам. Вы занимайтесь лабораторией, а я займусь правлением - и мистером Констэблом! - Ну его к шуту, - лениво произнес Кен. - Так или иначе, все кончилось благополучно. Поедем, куда вы предлагали, - туда, где есть музыка. Мне кажется, я не танцевал сто лет Как ты считаешь, Вики? Первый танец с тем, кто нес знамя, да? Вики медленно кивнула. - Хорошо. Длинная открытая машина отошла от заводских ворот, набрала скорость и помчалась сквозь ночную тишину по булыжной мостовой. Теплый ветер бил Вики прямо в лицо и развевал волосы. Она откинула голову на спинку сиденья и, закрыв глаза, чуть заметно улыбалась, потому что вот уже сколько времени в ней, как медленное; непреодолимое пламя, разгоралось ощущение счастья, такого немыслимого, что она прислушивалась к себе с блаженным изумлением. Это началось с крохотной сверкающей искорки, вспыхнувшей в ту секунду, когда Вики поняла, что она вправду замужем за Дэви; с тех пор пламя росло и росло, без формы, без очертаний, без видимых причин. И Вики знала, что в ней происходит какая-то перемена, что за последние недели она, по крайней мере в душе, перестала быть прежней Вики. Неожиданные озарения позволяли ей многое постигать по-иному; она казалась себе выше ростом, умнее, добрее и в тысячу раз красивее. Какой она будет, когда завершится внутренняя перемена, Вики, не знала, и не могла ни ускорить, ни замедлить этот скрытый процесс. Оставалось только следить за ним с тайной радостью и волнением и ждать дня, когда то, что зреет в ее душе, станет таким огромным, что его уже не спрячешь в себе. И тогда звездным ливнем оно хлынет наружу и зажжет восторг в ней самой, во всех других - быть может, во всем мире. А пока пусть только в ней струится мерцающий поток, нарастая с каждым мгновением, делая ее восприимчивой к тысяче маленьких радостей. За последние часы, с тех пор как Кен и Дэви вернулись с совещания, одержав частичную победу, еще одна радость расцвела рядом с прежней. В эти дни новые и новые радости расцветали в ней быстро, как полевые цветы весной. Она безвольно покачивалась в такт движению машины, которая, вдруг сделав такой крутой поворот направо, что завизжали покрышки, промчалась мимо высоких темных зданий, тянувшихся несколько кварталов, и, опять свернув направо, выехала на гладкий асфальт бульвара. Цепочка фонарей, напоминавшая сверкающее ожерелье на волнистых складках черного бархата, уходила вдаль, в будущее, где каждое мгновение станет прекрасным. Спереди доносился низкий грудной смех Кена - он разговаривал с Дугом. Рядом с ней был Дэви. Вики нащупала его руку и тихонько пожала. Она старалась припомнить, была ли она когда-нибудь так же счастлива, как сейчас, - обрывки воспоминаний замелькали в ее памяти, словно выцветшие фотографии из давно забытого альбома. Вики проглядывала их сквозь легкую дремоту, уносившую ее неведомо куда. - Дэви! - тихо сказала она, не открывая глаз и точно боясь спугнуть это странное очарование. - Дэви, ты помнишь своего отца? - Отца? - Секунда молчания, и Дэви снова заговорил медленно, словно еще не оправился от удивления. - Его помнила только Марго. - А я своего отца хорошо помню. - Вики перебирала пальцы Дэви, один за другим. Она еле слышала собственный голос. Ветерок холодил ее закрытые веки. - Хотя я не думала о нем уже целые годы. Мне было десять лет, когда он ушел на войну, но сейчас мне кажется, будто это было совсем недавно. Я обожала отца, - добавила Вики, словно находя тихую радость в воспоминаниях о детской любви. Дэви молчал, но она и не ждала от него ответа. - Я обожала его, - повторила она, будто сквозь сон. - И мне вдруг вспомнилось так много - дом, в котором мы жили, и то, как я возвращалась в морозные дни домой из школы, а у мамы уже были наготове персиковый джем, молоко и хлеб, и как тепло и уютно казалось в доме, когда прибежишь, бывало, с улицы, где мы играли до самых сумерек. Помню, я становилась на колени у окна, прижималась лбом к стеклу и все смотрела, не покажется ли вдали под фонарями мой отец. Боже мой, какой я была счастливой в те времена! - сказала она нежно и пылко. - Я не сознавала, до чего я счастлива, пока все это не кончилось и отец не уехал на войну. И не знала, какое это счастье иметь семью, пока от семьи не осталась только половина. Отец так и не вернулся, а через несколько лет умерла мама, и семьи у меня не стало совсем. Я очень тосковала, из-за этой тоски я приехала к дедушке и встретила там тебя. - Я помню только, что, не успев приехать, ты тут же решила не оставаться у деда. - Я и не осталась бы, если бы не ты, Кен, Марго. Правда, я еще никогда не видела, чтобы мои сверстники жали так, как вы. Но вы трое были семьей, а мне так хотелось быть поближе хоть к чужой семье, если нет своей! Только это совсем не одно и то же; - грустно добавила она. - В конце концов я сказала себе; что ощущение семьи знакомо только детям; оно дается лишь раз в жизни, если повезет, а потом ты не имеешь права надеяться на это - никогда. Но вот это чувство пришло ко мне опять - оно возникло сегодня вечером. Ты, Кен и Дуг - моя семья. Да, даже Дуг. И мне кажется, у них тоже такое ощущение. - Вики приоткрыла глаза и повернулась к Дэви. Фонари на шоссе быстро проносились мимо. - Ведь и ты это чувствуешь, Дэви? - молящим тоном спросила она. Дэви смотрел на нее сверху вниз, и в глазах его было странное испытующее выражение. Он медленно кивнул. - Ты уже давно не видела Кена таким, правда? Вики лениво перевела взгляд на Кена, который говорил что-то Дугу; слова его уносило ветром. Она глядела, как он поворачивал голову, жестикулировал, кивал, улыбался, слышала его прежний жизнерадостный смех и в ней подымалась новая глубокая нежность к нему; впервые за долгое время у нее вдруг мелькнула мысль: "Не удивительно, что я была влюблена в него!" Вопрос, который, по-видимому, случайно задал Дэви, неожиданно открыл ей причину сегодняшнего счастливого настроения. Весь вечер Кен разговаривал с ней, смотрел на нее, поддразнивал и смеялся вместе с нею - точно так он в свое время держал себя с Марго. Это Кен принял ее в их семью! - Да, - безмятежно-счастливым голосом ответила Вики, закрывая глаза. - Давно. Дэви взглянул ей в лицо; с чувственным удовольствием опустив веки, она словно отгородилась от него и ушла в какие-то свои мечты. И говорила-то она не с ним, а скорее сама с собой, и, как он ни напрягал слух, свистящий воздух заглушал половину ее слов. Дэви отвернулся и стал глядеть на пробегавшие мимо фонари. Совсем недавно сильнее всего на свете ему хотелось вернуть Кена к жизни; теперь же он понял, что тосковал по тому Кену, с которым работал, - иными словами, по идеальной частице живого, сложного человека; но вместе с жизненной энергией и непреодолимой уверенностью возродился и другой Кен, движимый неутолимым голодом. Эта часть его существа никогда не могла найти удовлетворения, потому что он искал пищи в таких тупичках и закоулках, где его наверняка ждала голодная смерть. И воскресший Кен стал не только товарищем, с которым так увлекательно работать, но и тем, другим Кеном, обрекшим себя на вечное несчастье. Вики ничего ни знала о таком Кене. Она радовалась тому, что наконец-то нашла новую семью; но это совсем не та семья, которую она наивно представляла себе, и Дэви не знал, как сказать ей правду. У него никогда не хватит духу спросить ее: "Понимаешь ли ты, почему вы с Кеном разошлись?" Если бы он задал такой вопрос. Вики только посмотрела бы на него растерянным взглядом или ответила бы с ужасающей честностью: "Потому что Кен потерял ко мне всякий интерес". Или: "Потому что Кен не из тех, кто может долго любить одну и ту же". И тот и другой ответ был бы неправдой. Даже Кен не понимал, почему он
|
