Глава 24. Онемевшая внутри и снаружи, я сижу на улице, глядя в никуда

 

Онемевшая внутри и снаружи, я сижу на улице, глядя в никуда. Прошло несколько часов с тех пор, как я дома, это слишком много. Эмоции на пределе.Единственная хорошая новость в том, что Дин не появился.

Сэм находит меня сидящую снаружи в одиночестве.

– Привет, Сид.

Яделаюглотоксодовой.Меня все еще тошнит. Ужепоздно. Большинстволюдей ушло из нашего дома.Они будут приходить каждый день, пока мама не покинет нас, приносяедуисоставляяотцукомпанию.

– Хочу извиниться за то, что произошло в Техасе.Я должен был знать, что ты вернешься. Я был обеспокоен отцом– тем, что случится с ним, если у тебя не будет шанса попрощаться. Он слишком много улыбался в последнее время, словно лишался рассудка. С каждым днем маме все хуже. Она меньше просыпается и меньше говорит. Ты то, что он хотел дать ей, прежде чем она умрет.

В любом случае, мне жаль, я сделал все не правильно и не должен был приводить Дина.

Мой брат редко извиняется. Мои глаза устали, поэтому, когда я смотрю на него, у меня начинается головная боль.

–Гдеон, кстати?–я невиделаеговдоме,а мысль натолкнуться на него в любой момент удерживает меня на краю лезвия.

Сэм смотрит на меня, словно не понимает.

– Где кто? Дин? – я киваю. – Он сюда больше не приходит. Если честно, когда ты уехала, мама сказала отцу, что закопает его в садуи использует сковородку, которой прибьет его, в качестве надгробия. Было довольно эффектно.

Я смотрю на него в шоке. Все это время я думала, что Дин в этом доме с моей семьей. Я уехала, потому что они верили ему больше, чем мне. Сэмнеосознает, насколько его слова странно звучат.Онможетимойблизнец,но между нами нет ничего общего. Сочувствие не передается через связь близнецов.

Сэмсмотритнаменясусмешкой.

–Что?

– Тызнаешьпочему?

Сэм пожимает плечами.

–Безпонятия. Она упустила это, когда ты ушла. Возможно, она просто выплеснула это на Дина.Янезнаю.

– Но ты все еще общаешься с ним.

– Да, он ничего не сделал. Онхорошийпарень, Сид.

Не хочу продолжать с ним этот разговор, так что просто не отвечаю. Я опять смотрю в никуда,пока Сэм не встает и уходит.Дин его лучший друг и всегда им будет. Я задаюсь вопросом, действительно ли Сэм заботится обо мне.Иногдаядумаю, чтоондолжен,но когда он говорит такого рода вещи – я уже не знаю.

Отец выходит из дома и зовет меня по имени. Это напоминает о том, как в детстве мы играли на улице после захода солнца, а отец стоял у двери и звал нас домой. Втакиевечера, какэтот, мамасделалабыпомадку, чтобы не было так ужасно заходить в дом.Я всегда была ужасной сладкоежкой.

– Иду, – говорю я и поднимаюсь со скамьи. Я была погружена в размышления, интересуясь, былалияправаилинет, и ждет ли меня мама после пробуждения.Они сказали, что если лекарства притупляют боль, онапросыпается. Мнетакмногонужносказатьей, но я не знаю, что конкретно скажу.

– Онапроснулась и спрашивала о тебе, – папа грустно улыбается. – Я сказал ей, что ты тут, и она улыбнулась. Онагодаминеулыбалась. Поднимайсянаверх.

Перед тем как уйти, я обнимаю его. Отецобнимаетменявответ, а затем подталкивает,говоря подниматься. Я поднимаюсь по лестнице и иду к спальне родителей. Я бегала по этому коридору в детстве. Если я просыпалась от ночных кошмаров, то бежала в их спальню, чтобы они защитили меня. А теперь все переворачивается с ног на голову. Маму уничтожает ее собственное тело, иниктонеможетееспасти.

Я останавливаюсь у двери и тянусь к ручке, не обращая внимания на скручивающийся живот. Моя мама проснулась и возможно в последний раз. Я должна сказать то, ради чего приехала сюда.

Я захожу в ее старую спальню, но она изменилась. Там стоит больничная койка с капельницей. Мамалежитнаспинесзакрытымиглазами. Тонкое синее одеяло укрывает ее ноги и тянется до груди, норукилежатсверху. Когдаяподхожуближе, товижу, чтосделалраксеевозрастом.Она выглядит старой и хрупкой. Когда то полное жизни лицо теперь мертвенно-бледноеи опустошенное. Больше нет темных волос, доходящих до плеч.Люди привыкли говорить, что мы похожи друг на друга. Теперь сходства практически нет.

Она не видит меня. Я сжимаю губы и подхожу ближе.

–Мам?

Мамасмотритпрямопередсобой, но когда она слышит мой голос, то переводит взгляд на меня. Я делаю шаг в поле ее видимости, болезненная улыбка появляется на ее лице.Улыбка такая простая и так быстро исчезает.

– Сидни. Тывернуласьдомой.

Она протягивает пальцы, в попытке дотянуться до меня. Я беру ее за руку.

–Ядома, мам, – горло сжимается, от чего я не могу говорить. Глаза застилают слезы.

Ее голос такой слабый, это почти шепот, но она говорит со мной. Она рассказывает мне о своих садах и спрашивает: прорастают ли луковицы. Уже давно заморозки, но, кажется, она даже не понимает этого. Я слушаю ее голос и проклинаю себя за то, что не приехала раньше.Я сбежала, потому что думала, здесь ничего не осталосьдля меня. Я не знаю, что случилось, когда уехала, не знаю, почему она отвернулась от Дина.

Я становлюсь на колени у ее кровати и говорю о чем угодно и ни о чем,пока не приходит время для ее процедур. Разговор переходит к Питеру.

– Тылюбишьего? –я медленнокиваю.–Тогданеотпускайего, – она кашляет, ее тело напрягается от боли. Я хочу, чтобы это не происходило, но не могу ничего сделать.Никто не может. Я потеряю ее.

– Хочешь, чтобы я помогла тебе?

– Нет, – она сильнее сжимает мою руку. – Я должна кое-что сказать. После твоего побега, я нашла твои дневники. Читалаих. Хотелазнать, чтотакого ужасного я сделала, из-за чего ты сбежала, – онатакслаба. Ее слова сопровождаются слабыми вдохами, словно она не может дышать.

– Тычиталамоидневники? – когда я тут жила, у меня было несколько дневников. В ту ночь, когда я сбежала, я оставила их.Не было способа улизнуть, и всё взять с собой.

Она слегка кивает.

–Я хотела все исправить, но было слишком поздно. Янезнала. Невиделаэтого.У тебя нет причин, чтобы прощать меня, да я и не прошу этого. Я хочу попросить прощения за то, что я оттолкнула тебя, дорогая.

– Тыверишьмне? – голос надламывается от шока. Сожаление сдавливает грудь, душа меня раскаянием.

– Да, но я поверила так поздно. Я бы хотела… – ее голос затихает, когда ее тело напрягается от боли. Когда это проходит, она в силах сказать: – Прости,– ее глаза закрываются, она бормочет какие-то слова. Хватка на моей руке ослабевает. Она едва дышит.

– Непоздно, мам. Ятактебялюблю. Мнетакжаль, – голосдрожит, когдаяпроизношуэтислова, и где-то глубоко внутри, я знаю,что больше не услышу ее голос. Больше не будет разговоров, небудетбольшеслезисмеха. Это конец.

Я возвращаю на качели и провожу там ночь.

Перед рассветом я слышу это – голосотца. Он плачет, разбивает что-то в доме об пол. Я сижу не в состоянии думать. Шок снова и снова окутывает меня. Мои чувства выключились и умерли во мне. Кое-как я встаю с качелей и иду к лестнице, где вижу в слезах отца. Ясажусьрядомсним. Никтоизнаснеговорит.Через несколько минут он делает глубокий вдох и вытирает слезы, притягивает меня к себе в объятия.

Сэм стоит у основания лестницы, глядя на нас с призрачно бледным лицом.

Через мгновение Сэм забывает обо всем и поднимается по лестнице, чтобы сесть с нами.