Глава первая. . OCR: Mist; SpellCheck: Mist

$AM 0851, 4, 1, 7, 5, 6

$AM 0852, 3, 5, 4, 1, 2

$AM 0853, 5, 1, 4, 7, 3

$AM 0854, 3, 4, 1, 2, 6

$AM 0855, 4, 7, 5, 1, 2

$AM 0856, 3, 1, 6, 2, 5

$AM 0857, 7, 4, 1, 3, 2

$AM 0858, 6, 7, 3, 2, 1

$AM 0859, 3, 5, 6, 7, 1

$AM 0860, 5, 4, 6, 7, 3

$AM 0861, 1, 3, 2, 1, 2

$AM 0862, 1, 3, 1, 1, 2

$AM 0863, 1, 3, 2, 1, 2

$AM 0864, 1, 3, 3, 3, 2

$AM 0865, 1, 3, 1, 2, 1

$AM 0866, 3, 1, 2, 1, 2

$AM 0867, 1, 3, 1, 1, 3

$AM 0868, 1, 2, 1, 2, 1

$AM 0869, 1, 1, 2, 3, 1

$AM 0870, 3, 2, 1, 1, 2

$AM 0871, 1, 2, 2, 1, 3

$AM 0872, 1, 3, 2, 3, 3

$AM 0873, 2, 3, 1, 2, 3

$AM 0874, 1, 3, 3, 2, 2

$AM 0875, 1, 3, 2, 3, 1

$AM 0876, 2, 1, 1, 1, 2

$AM 0877, 3, 1, 1, 2, 3

$AM 0878, 2, 3, 1, 2, 1

$AM 0879, 3, 3, 3, 3, 1

$AM 0880, 1, 1, 1, 2, 2

$AM 0881, 5, 4, 1, 4, 2

$AM 0882, 3, 3, 2, 1, 3

$AM 0883, 4, 1, 3, 3, 4

$AM 0884, 4, 4, 2, 3, 4

$AM 0885, 3, 3, 2, 3, 2

$AM 0886, 3, 3, 3, 1, 2

$AM 0887, 2, 1, 4, 3, 2

$AM 0888, 3, 3, 3, 2, 3

$AM 0889, 1, 1, 3, 1, 1

$AM 0890, 3, 1, 2, 3, 3

$AM 0891, 3, 2, 4, 4, 4

$AM 0892, 4, 2, 4, 2, 5

$AM 0893, 3, 4, 3, 1, 4

$AM 0894, 3, 2, 4, 2, 3

$AM 0895, 4, 3, 3, 1, 3

$AM 0896, 1, 2, 3, 4, 5

$AM 0897, 2, 2, 2, 1, 3

$AM 0898, 3, 2, 2, 2, 5

$AM 0899, 2, 2, 2, 1, 4

$AM 0900, 2, 2, 2, 3, 5

Андреа Робинсон

Королева вампиров

OCR: Mist; SpellCheck: Mist

Андреа Робинсон «Королева вампиров»: Астрель; Москва, 2011

Оригинальное название: L A. M. Robinson «Vampire Crush», 2011

ISBN: 978-5-271-34952-2

Перевод: С. Долотовская

 

Аннотация

 

Когда в обычной школе в маленьком американском городке появляется несколько загадочных новичков, Софи МакГи сразу начинает подозревать неладное. Уж очень они странно одеваются, странно общаются между собой, отличаются странными привычками и явно что-то затевают. Одновременно в дом по соседству возвращается друг детства Софи - Джеймс Хэллоуэл. Но с ним тоже происходит что-то странное... Довольно быстро Софи понимает, что к ним в школу заявились самые что ни на есть настоящие вампиры. Совсем как в кино и книжках, которые она смотрела и читала. Вот только Софи даже не подозревала, что и сама может оказаться главной героиней вампирской саги.

 

 

Глава первая

 

«Софи МакГи, главный редактор».

Звучит, надо сказать, отлично. Я смакую эти слова снова, на этот раз с нелепым французским акцентом, вроде того, что бывает в плохих комедиях. Звучит так же классно, если не лучше. Дело, кажется, идет на лад, так что я пускаю в ход несколько других акцентов — южный (великолепно), австралийский (пикантно), швейцарский (свежо и естественно, но человек с таким акцентом по-хорошему должен быть судьей). Мистер Амадо, мой преподаватель по журналистике, точно дал бы мне сейчас эту должность. Только я собираюсь испробовать акцент Человека-робота, как кто-то стучит в дверь моей спальни.

— Что ты там делаешь? Ты что, говоришь сама с собой? — спрашивает приглушенный голос, в котором слышится одновременно любопытство и нетерпение — фирменная интонация моей сводной сестры Кэролайн.

— Я говорю по телефону, — громко отвечаю я и тут же понимаю, что вчера оставила телефон внизу на журнальном столике. Нужно добавить в список дел на этот год: «Научиться врать лучше».

— Снова играешь со своим именем, да? — спрашивает она. — Сомневаюсь, что твой преподаватель сделает тебя главным редактором, если ты чокнутая.

Справедливо. Но...

— Что тебе нужно? — спрашиваю я.

— Мама говорит, что съест твой свежий французский тост, если ты сейчас же не спустишься к завтраку.

Дело касается сахарной пудры, а значит, нельзя терять времени зря. Я благодарю Кэролайн за предупреждение и снова начинаю собирать сумку, слыша, как сестра сбегает вниз по лестнице. Ручки? Проверила. План работы? Проверила. Записная книжка по журналистике с идеями статей на этот год? Проверила трижды. Помимо того что я могу безупречно представиться, есть еще масса причин, по которым я заслуживаю звания главного редактора. Я сделала все от меня зависящее, чтобы доказать, что это действительно должна быть я: писала заметки для журналов, ходила на факультативные курсы по фотографии и даже была в летнем журналистском лагере, где нас заставляли носить ядовито-зеленые футболки и работать над несуществующей газетой «Тинейджеры сегодня».

Убедившись, что моя прическа не выглядит слишком уж экстравагантно, я скатываюсь по лестнице на кухню, где вижу свою семью в самом разгаре утреннего ритуала под названием «Завтрак семьи МакГи».

Кэролайн сидит за круглым столом, разодетая как на прием, и подозрительно выбирает кусочки со своей тарелки с фруктами. Марси снова дала ей три ломтика дыни и, как обычно, сидит в уголке и с улыбкой наблюдает, как Кэролайн давит виноградины, как будто это маленькие фиолетовые взрывающиеся гранаты. Они не проходят испытания. Отодвинув тарелку с фруктами, она вытягивает загорелые ноги и принимается счищать невидимые пылинки со своего наряда. Сегодня это короткая джинсовая юбка и несколько слоев маечек девчачьей расцветки под дымчатым подобием кардигана, надетого специально для того, чтобы вскружить голову почтенной директрисе. Кэролайн это ни за что не признает, но ее любимое занятие — после просмотра реалити-шоу — это проектирование нелепых прикидов.

Мой папа сидит напротив нее в синем офисном костюме. До девяти лет я была твердо уверена, что он и в постели не снимает галстук. Сегодняшний его выбор — красный в полоску — выглядывает из-под газеты со сводкой бизнес-новостей. Папа покачивает головой и бормочет себе под нос что-то про фондовую биржу и застой на рынке недвижимости.

Итак, не хватает только моей приемной мамы, Марси, хрустящей моими тостами (коварная!) и осведомляющейся, когда же я, наконец, запишусь на теннис — чтобы восполнить ее собственную нехватку спорта в средней школе. Вместо этого она выглядывает в окно, выходящее прямо на дом наших соседей — или то, что было их домом, пока полгода назад они оттуда не съехали. Я проскальзываю на последнее оставшееся свободным место и как можно незаметнее перекладываю немного тостов себе на тарелку — совершенно необязательно привлекать внимание Марси.

— Кажется, соседний дом наконец-то купили, — объявляет она, ни к кому конкретно не обращаясь. — Там свет в верхних окнах... но я пока не видела, чтобы приезжали грузовые машины.

Она перегибается через раковину, не заботясь о том, что розовый поясок ее шелкового халата попал в слив. Если и есть что-то, привлекающее Марси больше, чем роль судьи, присяжного и массовика-затейника в нашей семье, так это сбор информации о наших соседях.

— Это, наверное, просто солнце отсвечивает, — говорит папа.

— Но таблички на дверях уже нет.

— Значит, они приехали поздно вечером.

На лице Марси написано сомнение — возможно, потому, что вчера за ужином она тоже шпионила за соседями. Но она все-таки опускает занавеску и возвращается на свое место рядом с Кэролайн.

— Вот бы это были Хэллоуэлы, — с грустью говорит она, протягивая руку за отвергнутым Кэролайн ломтиком дыни. — У тебя все так замечательно складывалось с их сыном.

Я спешно запихиваю себе в рот еще один кусок тоста, что избавляет меня от необходимости отвечать. Марси уверена, что их сын Джеймс — мой друг сердца, потому что однажды за весь пикник мы ухитрились ни разу не развязать кетчупную войну и не обозвать друг друга «ведром с соплями». В реальности же наши отношения заключались в таскании друг друга за волосы (в шесть лет), варварском обращении с куклами (в семь лет) и нескончаемых издевках по поводу моих веснушек (в одиннадцать лет). Не слишком-то похоже на Ромео и Джульетту, но попробуй-ка убедить в этом Марси! К счастью, Джеймс успел переехать в Нью-Йорк раньше, чем кому-то из нас пришлось выпить яду или убить двоюродного брата.

— Надеюсь, у них есть сын-подросток, — говорит Кэролайн, счищая семечки со своей клубники. — Симпатичный, — добавляет она, прежде чем бросить испытующий взгляд на мою одежду. — Ты что, серьезно? И это ты собираешься надеть в свой первый день в школе?

Я смотрю на свою линялую зеленую футболку, джинсы с низкой талией и классические конверсы. По мне так не повод рыдать в углу.

— А что? спрашиваю я. — Мне не хватает надписи на попе?

Кэролайн пропускает мою шутку мимо ушей.

— Если хочешь одолжить у меня что-то, просто спроси. Ну, что-нибудь типа юбки. Или что-нибудь не из хлопковой ткани.

— Буду иметь в виду, — отмахиваюсь я от нее. Это может прозвучать как клевета, но Кэролайн действительно искренне обеспокоена судьбой несчастных жертв моды мира сего. Однажды я застала ее всхлипывающей над списком самых безвкусно одетых звезд журнала «Пипл». Она утверждала, что дело в аллергии, но я подозреваю, что ее здоровье в тот момент подорвали фотографии звезд с грудью, выпадающей из бюстгальтера.

Как только Кэролайн возвращается к изучению фруктов, папа опускает угол газеты и подмигивает мне — традиционный способ меня поддержать. Прежде чем я успеваю подмигнуть ему в ответ, Марси склоняется над столом и легонько стучит мне по запястью наманикюренным ногтем указательного пальца, ожидая моего полного внимания, и только потом задает вопрос.

— Так ты подумала насчет тенниса в этом году?

В этот момент я понимаю, что пришло время брать рюкзак и ехать в школу.

 

Средняя школа Томаса Джефферсона расположена на окраине города, в месте, которое обычно отводят для психиатрических больниц и промышленных предприятий, выбрасывающих опасные отходы. Я приезжаю заранее — как раз чтобы успеть припарковаться на своем привычном месте в дальнем конце площадки, вблизи лесного массива, который примыкает к ней с запада. Высокие сосны гарантируют, что мой джип не нагреется под солнцем до состояния сауны, что, в свою очередь, спасет меня от неминуемой смерти в раскаленной машине после полудня. Вот почему я люблю лес. Мои одноклассники тоже любят лес, но в основном потому, что там можно тайком целоваться за деревьями.

Что касается самого здания школы, то с мая ничего не изменилось: оно по-прежнему могло бы служить по совместительству тюрьмой — правда, тюрьмой со школьной атмосферой и классами различной специализации. Узкие окна подошли бы скорее для орудийной башни в какой-нибудь крепости, чем для учебного заведения, а в пасмурные дни стены по цвету сливаются с небом. Хотя неожиданная реконструкция здания этим летом явно пошла ему на пользу, внутри оно не стало менее мрачным.

На главной дорожке толпятся группки учеником, которые отчаянно пытаются насладиться последними секундами свободы перед тем, как школьный звонок погонит всех к входной двери. Обычно я поскорей прохожу сквозь строй учеников, занятых светской болтовней, и направляюсь прямиком в класс, но сегодня в гуле голосов почему-то не слышно привычного трепа про летние вечеринки в бассейне, новые машины и злых менеджеров в «Дрэйри Куин»[1]. Вместо этого все говорятпро группу новых учеников, которые пытались обменяться рукопожатием со всеми, кого встречали в школьных коридорах.

— Я слышал, что это ученики по обмену, они приехали из-за границы, — говорит Дэнни Бауманн, чья сияющая на солнце светловолосая голова возвышается над группой футболистов справа от меня. — Из Болгарии или откуда-то еще из Южной Америки.

Вряд ли кого-то удивил бы тот факт, что вместо изучения географии мира Дэнни Бауманн посвятил весь семестр созданию проекта своей воображаемой футбольной лиги. Я знаю это потому, что, в свою очередь, посвятила весь семестр изучению Дэнни Бауманна. Я тайно в него влюблена. Я подхожу поближе, чтобы услышать еще что-нибудь, но мои попытки подслушать кончаются ничем из-за Линдси Аллен, которая внезапно выскакивает прямо перед моим носом.

— Привет! Рада тебя видеть, — обнимает она меня, не дав мне опомниться. Это неугомонное рыжеволосое ничтожество ростом метр с кепкой безраздельно властвует над Ученическим советом и заправляет всем, что касается духовых инструментов. Она совершенно убого читает монолог Леди Макбет на занятиях по ораторскому искусству, и говорят, что однажды ее исполнение заставило плакать преподавателя по драматургии. Рассказать кое-что пострашнее? Она переехала сюда всего год назад, а уже соперничает со мной за то, чтобы стать главным редактором школьной газеты. Срываясь с места, она увлекает меня за собой, ни на минуту не прекращая тараторить.

— В общем, мистер Амадо просил тебя зайти к нему перед уроком, если успеешь. Он хочет, чтобы мы не теряли времени зря и начинали делать номер, посвященный новому учебному году, — говорит она, поправляя наносу свои стильные очки в яркой оправе.

Прекрасно. Она уже добралась до отдела новостей, известного также как класс журналистики мистера Амадо. И в этих своих очках она выглядит как настоящий главный редактор. Кажется, я теряю свои позиции.

— И какую тему он нам хочет поручить? — спрашиваю я, заранее боясь ответа.

— Колонку с характеристиками новых учеников, — отмечает она. — Это должно быть забавно. Хотя, наверное, немного муторно. Слушай, я тебе несколько раз звонила летом, а ты мне ни разу не перезвонила!

— Ой, правда... Я была... занята.

Паршивая отмазка. Я пытаюсь спасти положение, объясняя, что вожатый журналистского лагеря был помешан на домашних заданиях. Правда заключается в том, что я собиралась позвонить ей — на самом деле собиралась, — но каждый раз находилось что-то более важное. На мое счастье, звенит звонок, и, пока я окончательно не загнала себя в тупик своими объяснениями, Линдси убегает, издавая панические возгласы о трех учителях, к которым ей нужно успеть за оставшиеся до урока десять минут.

Когда я захожу в класс журналистики, мистер Амадо занят тем, что мелкими остроконечными буквами выводит на доске свое имя и вдохновляющую цитату. Кабинет по-прежнему представляет собой беспорядочное нагромождение столов, газетных вырезок и компьютеров — многие из них настолько древние, что на клавиатуре остались только призраки букв. Я люблю это место. Сделав глубокий вдох, я вежливо покашливаю. Здесь, кстати, до сих пор пахнет резиновым клеем, хотя все уже давным-давно перешли на электронную верстку.

Мистер Амадо бросает маркер в ящик стола и оборачивается.

— Софи! Рад тебя видеть.

— Линдси говорит, что вы хотели обсудить новый номер журнала?

— Точно! — он хлопает в ладоши, прохаживаясь туда-сюда перед своим столом. — Но сначала садись, и давай обсудим наши планы на этот год.

Он указывает на парту в переднем ряду. Я сажусь, пользуясь удобным случаем изучить нацарапанное на ней безумное художество, изображающее то ли мистера Амадо в женской одежде, то ли весьма привлекательную самку снежного человека. Пока я размышляю об этом, мистер Амадо откидывается на спинку стула, хмуря брови с таким видом, как будто собрался сообщить мне, что у меня рак мозга.

— Надеюсь, ты знаешь, что я считаю тебя отличным журналистом и автором. Ты исключительно хорошо работала в прошлом году. Если бы не записи в журнале, я бы думал, что на самом деле ты из старших классов. И я горжусь тем, что ты снова в числе моих сотрудников.

Что ж, пока вроде речь идет о чем-то более приятном, чем рак.

— Я знаю, что вы хотите поручить мне характеристики новых учеников, но на самом деле у меня есть отличная идея статьи для нового номера, — говорю я, дергая за молнию рюкзака и вытаскивая записную книжку. — Вы когда-нибудь задумывались о том, какой процент библиотечных книг так никто никогда и не заказывал? Я уверена, что если сравнить это соотношение со средним значением, станет ясно, насколько у нас на самом деле невежественные ученики. Ну, то есть вы, конечно, и так это видите, но только представьте...

— Софи, — мягко прерывает меня мистер Амадо. — Послушай меня. Как я уже сказал, я ценю все, что ты делаешь, но наша школьная газета в целом должна быть менее аналитической и более…

— Гламурной?

— Развлекательной.

— М-м-м...

— Я не спорю, что твоя статья про нарушение кодекса здоровья поварами в школьной столовой была блестящей — она была! — но мне кажется, слишком уж многих мы гладим против шерсти. И кроме того, я подозреваю, что они плюют в мой суп, когда я не вижу.

Меня так и подмывает сделать ехидное замечание о том, что трудновато будет достичь прогресса, если бояться поваров в столовке, но я предусмотрительно оставляю эти соображения при себе. Не дождавшись ответа, мистер Амадо вздыхает, подъезжает на кресле к своему столу, чтобы взять папку, и возвращается обратно.

— У нас много новых учеников в этом году: восемь в одних только средних и старших классах, — говорит он, протягивая мне папку. — Я хочу, чтобы вы с Линдси написали их характеристики. Возьмите каждая по четыре новеньких. Можете делать эти характеристики в любой форме, но только убедитесь, что этот очерк будет интересен всем.

Он улыбается, отчего кончики его усов весело топорщатся.

— Не нужно заставлять их признаваться в сокровенных тайнах. Если кто-то из них убил в Рино человека просто для того, чтобы посмотреть, как он будет умирать, — это его дело. Нас это не касается.

Веселого в этом задании примерно столько же, сколько в игре в пейнтбол без одежды. А ведь в глубине души я надеялась, что в средней школе мне больше не придется проводить опросы про лучшие замороженные йогурты в торговом центре и собирать отзывы о новом фильме «Пила».

— Все в порядке? — спрашивает мистер Амадо.

Пора прекращать дуться.

— Значит, мы должны говорить о любимых блюдах, хобби, цветах, фильмах, домашних животных и средствах по уходу за волосами? — спрашиваю я, старательно изображая энтузиазм.

Вам решать, — отвечает он. В этот момент звенит звонок. Провожая меня до двери, мистер Амадо пытается меня приободрить. — У тебя все получится, не переживай! И, послушай, я тебе обещаю, что твоя следующая статья будет о том, что члены команды «зеленых» не сортируют мусор.

Мне остается только надеяться...

 

Глава вторая

 

Несколько лет назад администрация школы вдруг осознала, что сорока пяти минут урока недостаточно для изучения истории Римской цивилизации или математики. Теперь у нас по-прежнему восемь уроков в день, но посещать нам нужно только четыре из них. Это значит, что особо изворотливым ученикам удается спланировать себе дни без векторов, формул, уравнений, десятичных дробей и прочих математических штучек, сокрушающих слабый дух учеников. В этом году я устроила все так, что у меня будет два гуманитарных урока подряд, потом английский, а потом журналистика с мистером Амадо. Мой день начинается с урока рисования у миссис Левин, вечно несчастной женщины. Ходят слухи, что она встречалась с тремя учителями физкультуры одновременно. О местонахождении мистера Левина не известно ничего. Некоторые считают, что она его съела.

Она произносит свою традиционную вступительную речь — нельзя есть, нельзя кричать, нельзя опрокидывать дорогие краски, иначе родителям придется за них заплатить, — после чего швыряет на столы миски с сосновыми шишками.

— Натюрморт с сосновыми шишками. Вперед, — рявкает она и захлопывает за собой дверь кабинета.

Как и следовало ожидать, рисование шишек надоедает мне довольно быстро. Оглянувшись и убедившись в том, что миссис Левин продолжает прятаться у себя в кабинете, я потихоньку достаю папку мистера Амадо со списком новых учеников и вложенными копиями их расписаний.

Марисабель Джонс

Виолетта Мартин

Невилл Смит

Влад Смитсон

«Выбор имени для ребенка в нетрезвом состоянии серьезная проблема для общества», — думаю я, переходя к изучению расписаний и отчасти ожидая увидеть, что новички записались на занятия по Защите от темных искусств. Но предметы в расписании самые обычные. У меня будет английский с Владом и Виолеттой и французский с Марисабель. Неплохо для начала. Черновой вариант плана работы только начинает вырисовываться у меня в голове, когда на мою страницу падает чья-то тень.

— Сосновые шишки, мисс МакГи? — осведомляется миссис Левин.

— Ага. Абстракция.

— Остроумно. Но мы рисуем натуралистичный натюрморт, не так ли? — замечает она и снова уползает в свою пещеру.

За пять минут до конца урока система внутренней связи начинает потрескивать, и голос директора Морган напоминает, что вместо следующего урока будет общее организационное собрание. После звонка я неохотно собираю вещи и тащусь в зрительный зал.

К тому времени, когда я вхожу в тяжелые деревянные двери зала, большинство мест уже занято. На задних рядах преобладают ученики в безразмерных фанатских футболках, без особого успеха пытающиеся прикрыть наушники лохматыми волосами; на передних рядах устроили светский раут Кэролайн и ее подружки. Обычно они находятся в центре внимания, болтая, хихикая над глупостями и прыгая туда-сюда по рядам, пока все остальные за ними наблюдают.

Однако сегодня все взгляды направлены куда-то в сторону. Следуя за ними, я замечаю в правом крыле зала высокого блондина, который стоит, прислонившись к сцене. У него тонкие черты лица, длинный нос, резко изогнутые брови и узкие бакенбарды. Время от времени он распрямляет скрещенные на груди руки и брезгливо одергивает манжеты своей строгой черной рубашки. Странный жест, не менее странно и то, как он наклоняет голову каждый раз, когда кто-нибудь из переднего ряда обращается к нему. Он не может не слышать перешептываний, достигших сейчас своего апогея, но, не обращая ни малейшего внимания на пятьсот пар глаз, неотрывно следящих за каждым его движением, он пристально смотрит на учеников в передних рядах. Уголок его рта то и дело подергивается, словно он пытается сдержать презрительную ухмылку.

Десять против одного, что это новенький — надеюсь, один из моих новеньких. Трепещите все, в дело вступает главный редактор.

Тяжелый занавес начинает колыхаться, и на сцену, пятясь, выходит директор Морган, продолжая выкрикивать приказания беспомощным юным дарованиям из команды звукотехников. Понимая, что представление вот-вот начнется, я быстро проскальзываю на ближайшее свободное место на задних рядах, пока меня не заметила мисс Кейт, жуткая школьная ассистентка. Я не удивились бы, узнав, что ей уже сто тридцать семь лет. Мне до сих пор снится в кошмарах тот день, когда она стояла у меня над душой в столовой, пока я недоела весь горошек.

Мое место оказывается рядом с Нилом Гарреттом, который весьма мило может рассказать о том, как он провел лето в космическом лагере, но имеет неприятную привычку приносить в школу хомяка по меньшей мере раз в год. Сейчас он шепчет что-то правому карману своих штанов, и я понимаю, что сегодня именно такой день.

— Доброе утро, дорогие ученики! — начинает директор со своего возвышения, поправляя прическу и выжидая, когда микрофон перестанет фонить. Затянув пучок так сильно, что кончики ее бровей демонически поднимаются, она продолжает: — Я рада приветствовать вас в новом учебном году в средней школе Томаса Джефферсона. Хочу напомнить вам, что пришло время выбросить из головы летние мысли и снова взяться за ум.

Она сопровождает свои слова соответствующим жестом. Я начинаю мечтать о том, чтобы хомяк Нила укусил меня, заразил вирусом бешенства, и я умерла быстро и безболезненно, не выслушивая всю эту чушь.

Далее следует традиционная чепуха: наши спортивные команды — великолепны, хорошие оценки — прекрасны, глубокие вырезы — ужасны, короткие юбки — должны быть искоренены немедленно. Когда она переходит к тому ужасному злу, что таят в себе футболки с принтом, большинство слушателей отключаются, либо тупо пялясь в пространство, либо с величайшим интересом изучая швы на своих штанах. Я бросаю взгляд на новенького, ожидая увидеть его в том же оцепенении, что и всех вокруг. Но вместо этого он храбро сидит в проходе на подлокотнике кресла и неистово строчит что-то в блокноте на пружинках. Время от времени он поднимает взгляд, словно опасаясь, что упустил какое-то слово. Один из учителей, которым поручено следить за соблюдением общественного порядка, со строгим лицом говорит ему что-то на ухо, но новенький только нетерпеливо от него отмахивается. Учитель повторяет свою попытку, и на этот раз тот поворачивается, глядя ему прямо в лицо. Я не слышу, что он говорит, но через пару секунд учитель отступает.

— Итак, в заключение необходимо отметить… — произносит директор Морган, и я навостряю уши в бессмысленной надежде на то, что ее речь подходит к концу, —...туфли с острыми носами отныне будут запрещены ввиду печального инцидента в конце прошлого года. Позже я объясню, какие носы считаются острыми, а какие нет. — Она откашливается и перебирает листки с записями. — А теперь я хочу обратить ваше внимание на то, что в этом году у нас богатый урожай новых учеников. Надеюсь, вы окажете им радушный прием и расскажете о наших правилах.

Переходя к следующему листку, она объявляет, что сейчас вкратце напомнит нам о надлежащем поведении в столовой, но тут что-то в переднем ряду привлекает ее внимание. Новый ученик широкими решительными шагами поднимается по ступенькам на сцену.

По залу проносится всеобщий стон. В прошлом году собрание продолжалось больше двух часов из-за выходки одного ученика, который притворялся, что ему необходима помощь директора в чтении правил внутреннего распорядка школы Томаса Джефферсона. У некоторых людей в голове застревают дурацкие попсовые песни, у меня же застрял их диалог на тему раздела «Правила и вы» («Вот это да, неужели копирование из Википедии — это и правда плагиат, директор Морган?»).

Но на этот раз директор Морган, похоже, не собирается поддаваться на провокацию.

— Что вы делаете? Сию же секунду вернитесь на свое место! — рявкает она, стискивая руками микрофон, но парень не останавливается, пока не доходит до трибуны. Не обращая никакого внимания на заикания директора, он выхватывает у нее микрофон, в который она вцепилась мертвой хваткой, и с улыбкой встречает ее взгляд.

— Могу я сказать пару слов? — произносит он, и его слова эхом разносятся по залу.

Директор Морган лепечет что-то про общее организационное собрание, и мальчик ободряюще ей улыбается. Я в замешательстве перевожу взгляд на Нила, чтобы узнать, как он отреагирует на этот необъяснимый феномен, но он занят укрощением своего вихляющего кармана.

— Все в порядке, — вдруг произносит директор, и несколько учителей, которые придвинулись было к сцене на тот случай, если понадобится подкрепление, отступают назад. Директор складывает перед собой руки и уступает парню место.

Скривив губы в усмешке, он пристраивается к микрофону.

— Я хочу представиться, — спокойно начинает он, но тут с боковых ступенек доносится гулкий стук шагов. Улыбка сползает с его лица, когда он видит изящную девушку, которая пересекает сцену и становится рядом с ним. Она невероятно красива мрачной готической красотой со своими тонкими темными бровями и длинными каштановыми волосами, естественными волнами лежащими на плечах. Если и есть на свете девушка, словно специально предназначенная для того, чтобы, сидя в прокуренном кафе, повествовать о трагической смерти ее морской свинки, когда ей было четыре, то это она. Парень откашливается.

— Так вот, — начинает он и тут же опять прерывается, бросив свирепый взгляд на девушку, которая дергает его за рукав. Он возвращается к микрофону, и я вижу, как напряглись его скулы. — Мы хотим представиться. Меня зовут Влад, а это моя... — он медлит, склонив набок голову, —...это моя сводная сестра, Марисабель. Я надеюсь, что вы рады видеть нас в вашем очаровательном штате Мичиган, и я уверен, что с некоторыми из вас мы станем верными друзьями.

Влад и Марисабель, двое новеньких, у которых мне надо взять интервью. Я сверяюсь со своим списком, чтобы убедиться в этом, а Влад тем временем подмигивает переднему ряду и, отвесив церемонный поклон, спрыгивает со сцены. Марисабель — она выглядит неожиданно мрачной — немного погодя следует за ним. Поначалу никто не понимает, как на все это реагировать. Проносится волна шепота, раздаются жидкие аплодисменты и, наконец, несколько восторженных возгласов. Когда Влад возвращается на свое место, два парня в спортивных майках хлопают его по спине, как будто он только что выкинул отличнейшую шутку. Сначала это его, кажется, обижает, но заметив, что они ему улыбаются, он отвечает им озорной усмешкой.

— Ну, что ж, да. Хорошо. Спасибо, — дрожащим голосом произносит директор Морган, возвращаясь к трибуне. Она несколько раз откашливается, пытаясь трясущимися руками схватить микрофон. — Собрание окончено, — объявляет она наконец. — Не бегайте в коридорах!

— Это было очень странно, — замечает Нил, держа руку в кармане и пытаясь угомонить сидящее там существо, которое ерзает из стороны в сторону, видимо, взволнованное грохотом пятисот пар ног, идущих к столовой.

— Он как будто сломал ее, — отвечаю я, не сводя глаз с директора Морган. Учителя обеспокоенно окружают ее. Отрицательно покачав головой, она делает им знак удалиться, и хотя я не слышу, что она говорит, выглядит она довольно растерянной.

— Это не так уж и плохо, — задумчиво произносит Нил. — Возможно, нас ждет более щадящий и мягкий режим в Томасе Джеффе. Да здравствуют туфли с острыми носами!

— Возможно, — откликаюсь я, но не успеваю подробнее расспросить Нила о том, что он думает про выходку Влада, потому что из-под клапана его кармана высовывается розовый носик. — Твой... э-э-э... друг пытается сбежать.

— А, вот черт, он голодный. Увидимся позже! — бросает он, срываясь с места, и, спотыкаясь, выбегает через заднюю дверь зала.

Поиск места в столовой во время обеда требует хитрости и сноровки. Иногда я сажусь с Линдси — правда, она большую часть времени разглагольствует о спасении мира, лесов или о зимних пальто из новой коллекции. Кэролайн всегда готова потесниться и дать мне место, но только с тем условием, что я не буду ни с кем заговаривать. Ей не очень-то нравится, когда я задаю ее подружкам вопросы вроде «Тебе не кажется, что надпись на футболке "Торможу перед мальчиками" чересчур прямолинейна?» и добавляю «Вообще-то, незаконно не делать этого». Заканчивается все обычно тем, что я сажусь где-нибудь в уголке и тихо читаю там или работаю над своими статьями.

Но после странного происшествия на собрании было бы глупо не воспользоваться инсайдерской информацией. Я пробираюсь к пестрящему всеми цветами радуги столику Кэролайн, и она отодвигается, освобождая для меня место. Она не сводит глаз с центрального прохода, где вокруг одного из столиков толпятся Влад, Марисабель и несколько других незнакомых мне учеников. «Интересно, это солидарность новеньких или они все знакомы?» — думаю я, но, прежде чем я успеваю высказать это вслух, мое внимание отвлекает Кэролайн.

— О. Боже. Мой. Софи, он мне подмигнул! То есть мне кажется, что мне. — Она обводит наш столик оценивающим взглядом. — Да, это точно было мне. Это было, ну, так волнующе! Я никогда в своей жизни не чувствовала ничего подобного — даже тогда, когда Томми отдал мне свою футболку после матча выпускников.

— Думаю, это было... э-э-э... потно!

— Ты же понимаешь, о чем я. Аманда, объясни ей!

Я перевожу взгляд на трех ее лучших подружек, сидящих рядышком напротив меня. Они выглядят как один человек с тремя разными стрижками.

— О да, это так волнующе! — говорит средняя, кивая головой и потряхивая длинными сережками в знак согласия.

«Ты не сказала ничего нового, Аманда», — думаю я. Но не успеваю я потребовать пояснений или хотя бы решить, нужны ли мне пояснения, как Кэролайн хватает меня за руку и страшным шепотом произносит мое имя.

Влад направляется к нам через столовую. Он двигается бесшумно и с непринужденной грацией — неплохое достижение, учитывая тот факт, что из-за дешевой плитки на полу любой человек в кедах издает при ходьбе звуки пукающей мыши. Когда он приближается к краю нашего столика, его красота становится еще более очевидной, хотя со своего места я вижу только его тонко очерченные ноздри. Перегнувшись через меня, он берет Кэролайн за руку.

— Могу я узнать ваше имя? — спрашивает он, нагибаясь и целуя ее в запястье.

Кэролайн близка к тому, чтобы упасть в обморок от гипервентиляции легких, но каким-то образом она умудряется прохрипеть в ответ свое имя.

— Прелестное имя для прелестной девушки, — замечает он, нимало не смущаясь тем, что «прелестная девушка» ведет себя так, словно только что перенесла лоботомию. — Не будете ли вы так любезны ознакомить меня со школой?

Он говорит старомодными и банальными фразами, словно сошел со страниц книги «Гордость и предубеждение: школьные годы», однако это, похоже, совсем не смущает Кэролайн.

— Да! — выпаливает она. — Я буду счастлива эскортировать вас.

От волнения моя сестра часто утрачивает свои речевые способности. Она, видимо, хотела сказать «сопровождать», но и без этого остальная часть фразы звучит неестественно формально.

— Чудесно! — отвечает Влад и вслед за этим наверняка произносит какую-нибудь еще нелепую фразу вроде «Твои волосы подобны солнцу, сияющему во тьме» или «Давай встретим рассвет поцелуем», но этого я уже не слышу: мое внимание отвлекает громкое возмущенное фырканье и следующий за ним грохот захлопнувшейся двери. Я украдкой бросаю взгляд на столик Влада. Марисабель зла. Вряд ли ей настолько не понравилась мясная нарезка. Приходится признать: она явно не одобряет того, что Влад клеится к Кэролайн.

Я открываю рот, чтобы спросить у Влада про его сводную сестру, но тут, к сожалению, звенит звонок, прервав нашу захватывающую мелодраму. Отвесив еще один нелепый короткий поклон, Влад широкими шагами уходит к своему столику, и я понимаю, что наступил самый подходящий момент договориться с ним об интервью, которое, надо признать, обещает быть весьма интересным. Собрав вещи, я убираю поднос и направляюсь к. Владу, с досадой отметив, что он уже успел вступить в разговор с двумя здоровенными парнями спортивного вида и мальчиком с медно-рыжими волосами, который никак не может решить, куда девать руки. Я пробираюсь за ближайший столик и, делая вид, что ищу в сумке тетрадь, ожидаю удобного случая ввязаться в беседу.

— Я уже им нравлюсь, Невилл! — говорит Влад. — Видел, сколько человек меня поздравили после этого? Вот, погляди, этот жест называется «здороваться кулачками». Сейчас это более актуально, чем рукопожатия.

Невилл — или, как я его про себя называю, Объект для интервью номер три — игнорирует протянутый кулак Влада.

— Мне все-таки кажется, что это совершенно излишнее привлечение внимания, — замечает он, доставая из кармана штанов скомканное расписание. — Как ты думаешь, что изучают на уроке под названием «Базовые навыки»? Не думаю, что буду туда ходить.

— Ты должен ходить на все уроки, — раздраженно бросает Влад. — Все ходят на все уроки.

Невилл сначала вроде собирается протестовать, но потом передумывает.

— Ну ладно, — говорит он, оглядывая столовую. — А где...

— Не знаю. Я позже с ним разберусь. Иди на урок.

Невилл поджимает губы, но подчиняется. Я немного разочарована тем, что мне не удастся убить двух зайцев одновременно, взяв интервью у них обоих. После того как Невилл исчезает за дверью, Влад поворачивается к двум парням, которые выглядят как футбольные нападающие. Всем своим видом он ясно показывает, что находит поведение Невилла вопиющим. Парни ничего не говорят, только улыбаются одинаковыми улыбками. За исключением ямочки на подбородке и цвета волос — один брюнет, а другой блондин — они практически идентичны.

Это определенно какая-то жуткая группировка. Они не только знают друг друга, они... «Нет, говорю я себе, — нет». Согласно мистеру Амадо, мое дело — не строить предположения, а брать интервью. Пока Влад не успел повернуться и заговорить с двумя другими парнями, я трогаю его за плечо. Он резко оборачивается, мгновенно сменив учтивую грацию на бдительность и настороженность. Когда его глаза, сверкнув, встречаются с моими, я замечаю, что они темно-серые.

— Привет, я Софи, — представляюсь я, протягивая ему руку, но он изумленно смотрит на нее с таким видом, будто я только что вынула из кармана живую рыбу и предложила ее потрогать. Когда становится ясно, что он не собирается пожимать мне руку, я ее убираю. — Ну ладно. Короче, я работаю над школьной газетой, и мы хотим написать заметки про новеньких. Ну, знаешь, все как обычно: откуда ты приехал, какая твоя