Австралійський Союз

Дата добавления: 2015-08-31; просмотров: 569

Рюкзак был явственно слишком тяжел. Даже мои телячьи ремни, широкие и мягкие, пережимали где-то в плечах какие-то артерии, голова наливалась кровью и, казалось — вот-вот лопнет. Итти приходилось согнувшись, и мы скорее походили на волжских крючников под пятипудовыми кулями, чем на вольных бегунков. На протяжении первых же ста метров по сиротливой досочке салтыковского тротуара стало ясно, что выкинуть придется половину, если не больше. В уме начали прикидывать — что именно можно будет выкинуть без слишком большого ущерба.

Салтыковские обитатели большими глазами провожали странную процессию, гуськом растянувшуюся по единственному проходимому в Салтыковке тротуару — шоссе Ильича. Впереди, гордо держа свой увенчанный золотыми косами классический профиль, шествовала Ирочка. На ней, согласно диспозиции, был маленький рюкзачек, аптечная сумка, бинокль и еще какие-то привески. Но в общем — она имела возможность гордо держать свой профиль. За ней — согбенный в бараний рог Степушка, с рюкзаком средней величины, флягой и залитыми потом половинчатыми очками. Очки — на веревочке. Потом — я. На мне — мой пресловутый рюкзак, набитый до отказу, полевая красноармейская сумка, три патронташа, замаскированные одеяльным свертком, разобранная двухстволка, завернутая в простыню, с высовывающимися для камуфляжа кон-

- 227 -

чиками удочек, резиновые сапоги и — тоже очки. Очки — тоже залиты потом и тоже на веревочке. Для гордого вида у меня нет ни оснований, ни возможности.

За мной — Борис. Борис — как было сказано выше — весь в брезенте и в касторке. Если на нем и есть какой-то рюкзак, то для постороннего и непосвященного взгляда это не заметно. Рюкзак его, правда, в два раза больше моего, но он сидит на нем, как хорошо сшитый фрак, и как будто составляет с Борисом одно неразрывное целое. Какого-либо неудобства от наличия на своей спине пяти пудов посторонних предметов Борис не ощущает. Он похож на небольшую самостоятельную танкетку на прогулке. Очки на нем совершенно сухие, а из толстопузого кармана боковой сумки торчат футляры еще трех запасных пар. Его берданку сложить не удалось, и она торчит над ним этаким вымпелом, возбуждая в наших серцах всевозможные опасения. Очки на Борисе воинственно блестят, и вообще он, видимо, не очень заботится, чтобы его не заметили петухи.

Шествие замыкает Ваня. Ванина поклажа не уступает размерам Борисовой, но сидит она на нем, как на корове седло, болтается из стороны в сторону и грозит натереть ему такие волдыри на разных местах, что потом его хоть в лазарет помещай. Как я ни старался приспособить его рюкзак к ношению на человеческой спине — все мои рационализаторские усовершенствования пропали даром: пряжки, нашитые в разных местах, остались без употребления, уширенные ремни завились в колбаски и стали еще уже, чем были раньше, а если посмотреть на дядю Ваню в профиль, то был явственно виден какой-то острый предмет, которым рюкзак всей своей тушей упирался в Ванину спину. Очевидно, напоследок было запихано еще что-то совершенно необходимое, что и испортило всю строго научную систему упаковки рюкзака... Кроме того, рюкзак был старый и заслуженный и еже-

- 228 -

минутно грозил лопнуть. И не как-нибудь — по шву, а так — по живому мясу, во всю свою не-об'ятную ширину сразу.

Но консерватизм — одна из основных черт Ваниного характера. Старый друг — лучше новых двух. А кроме того — все это мелочи жизни! И рюкзак грозно болтался из стороны в сторону на своей остроконечной точке опоры так же, как он болтался в Сванетии, в Дагестане, в Киргизии и еще в десятке других мест...

Ваня шагал сосредоточенно, и на лице его были написаны всякие проклятые вопросы. Не забыли ли чего? Не посеяли ли? Как оно будет в поезде? Как бы кого не встретить... Все ли печати проставлены? До чего еще не додумались?..

Те же мысли были и у меня, но в какой-то скорее абстрактной форме: забыли, ну и чорт с ним — не ворочаться же! А насчет будущего я предпочитал вообще не думать — там будет видно, чего заранее голову ломать!..

Что думала в этот момент Ирочка — трудно сказать. Она сегодня утром в последний раз перецеловала своих ребятишек... Быть может, она со всей своей скаутской силой воли выкинула эту мысль из головы... И старалась ни о чем вообще не думать... Может быть... На ее холодном, мраморном профиле было абсолютно ничего не прочесть.

Со Степушкой дело обстояло ясно и просто: он по-просту дрейфил и через силу сдерживался, чтобы не сесть на землю, вместе со своим немецким рюкзаком и вместе со своими мечтами о тихой эстонской деревушке... Лицо его было сплошное страдание: от страха, от тяжести, от мрачных предчувствий, от веревочки вокруг ушей, по которой пот стекал на оглобли очков и капал на морщинистые щеки. Жалко было Степушку. Вблизи — жалко, а издали — смешно.

И только Боб был в полном присутствии духа. Поход начался, и мировые вопросы шли автоматически ко всем чертям. Перед ним во всей его ясно-

- 229 -

сти и простоте стоял джек-лондоновский лозунг: ,,Где бы вы ни были — держите на запад!" Какие тут могут быть вопросы? Если по дороге встретится болото — через него нужно перебраться. Если встретится чекист — чекиста нужно угробить. Если жрать будет нечего — можно будет ползти хоть на четвереньках. Но ползти на запад, на запад и только на запад!