Стих девяносто шестой

«Всякия кончины видех конец: широка заповедь Твоя зело».

«Кончина» - окончание дела, может означать и самое дело, предприятие и начинание. «Конец»— предел. Пророк говорит: всяко­го дела или предприятия и начинания видел я предел; начинается оно, продолжается и прихо­дит к концу своему. Заповедь же Твоя широка зело, то есть не имеет конца; начни ее исполнять и никогда не дойдешь до того, чтобы сказать: кончил, больше не требуется. И еще: всякое начинание и дело занимает известный круг, в ко­тором действует и дальше которого влияние его не простирается. Заповедь же Божия безгранич­на и так широка, что и предела нельзя ей наз­начить.

В каком смысле можно говорить так о запо­ведях? — Во-первых, в том, что преуспеянию во всякой заповеди нельзя положить предела. Сте­пени восхождения или совершенствования в каж­дой из них не имеют конца. Каждая заповедь обязует к свойственной ей добродетели; но на ка­кую высокую степень ни стань в какой-либо до­бродетели, никогда не можешь сказать: «доволь­но», потому что есть еще степень ее, выше той, на которой ты стоишь. Возьмите милосердие: можно ли думать, чтобы кто-либо дошел в нем до по­следнего предела совершенства, когда пределом этим назначено милосердие Отца Небесного, в Котором все беспредельно? И какую кто ни возьми добродетель, последним пределом ее бу­дет совершенное Богоподобие. А так как этот предел никогда не достижим для твари, то она вечно будет восходить до него и никогда не дой­дет. Когда сказал Господь: «будите совершены, яко-же Отец ваш небесный совершен есть» (Мф.5,48), то этим указал Он на обязанность созданных по образу Божию — стремиться к бесконечному совершенству во всякой добродетели. Если же обязательно достигать этого, — а никто не может сказать о себе, что уже достиг,— то отсюда само собою вы­текает, что смирение есть самое естественное чувство у всех преуспевающих в добродетелях, и, чем кто выше по добродетелям, тем бывает смиреннее, ибо пред ним открывается бесконечный путь, который предлежит еще ему пройти. Если же бесконечный, то все пройденное — ничто; путь как бы еще и не начат. Потому-то такие люди, при всех усилиях и стремлениях, обыкновенно говорят: «не у достигох... гоню же, аще и постигну» (Флп.3,12). Святой Афанасий пишет: «Это — слова со вся­ким преуспеянием восшедшего на самый верх добродетели, достигшего совершенного блага, многому положившего и начало, и конец. Ибо окончание первого усовершения служит началом последующего, по сказанному: «егда скончает чело­век, тогда начинает» (Сир.18,6).

Во-вторых,широка заповедь потому, что всту­пивший на путь ее вступает в область воли Божией, которая объемлет все сущее и бываю­щее. Мысль эта стоит в согласии с мыслию пер­вых трех стихов сего восьмистишия, то есть что все и на небе, и на земле покорствует воле Божией. Так как заповедь есть выражение воли Бо­жией, то начавший ходить по заповедям вступает в беспредельную широту, где царствует воля Божия. Тогда как живущий не по заповедям, выходя чрез то из пределов воли Божией, под­вергается утеснению и давлению со стороны все­го, что покорствует воле Божией, — живущий по заповедям Божиим состоит в гармонии со всем, а благоприятное отношение его ко всему дает ему беспрепятственный простор бытия и действования.

Отсюда вытекает, в-третьих,то, что заповедь широка потому еще, что исполняющему ее дает широту, или полную свободу. Только ходящий по заповедям и собою обладает, и всеми делами своими и всеми отношениями своими распоряжа­ющийся no-Божьему, не подчиняется внешнему, а, напротив, внешнее подчиняет себе. Каждая страсть и страстная привычка есть связка свобо­ды, по которой человек становится рабом ее. Это всякий знает и испытывает на себе. Заповеди даны в противоядие страстям: навыкший испол­нению какой-либо заповеди убивает противопо­ложную ей страсть. А пошедший, или направив­шийся по всем заповедям, убивает все страсти; если же убивает, то уничтожает в них и свойство вязания; а если уничтожается это свойство, то, стало быть, человек получает полную свободу. Вот это именно и есть, как говорит святой апос­тол, «свобода чад Божиих»;в этом и состоит таинство искупления.