Эмоциональный 5 страница

Когда я заметил Гарднеру, что мыслям по поводу чувств, или метапознанию, он придает гораздо большее значение, чем самим эмоциям, он признался, что был склонен рассматривать интеллект с позиции когнитивистики, но при этом отметил: «Когда я только начал писать о личностных умственных способностях, я говорил об эмоции, и особенно в связи с моим представлением о внутриличностном интеллекте как о некоем компоненте, который эмоционально настраивается на тебя самого. Сигналы, идущие от интуиции, которые вы получаете, — вот что является крайне важным для межличностного интеллекта. Но пока суд да дело, теория множественности интеллекта эволюционировала, сосредоточиваясь в большей степени на мета-познании» — то есть осведомленности о ментальных процессах человека, — «чем на полном диапазоне эмоциональных способностей».

Но при всем этом Гарднер понимает, насколько важны такие эмоциональные способности и дар поддерживать отношения в нынешней суматошной жизни. Он также указывает, что «многие с коэффициентами умственного развития на уровне 160 работают на тех, у кого этот коэффициент не превышает 100, если у первых низкий межличностный интеллект, а у вторых — высокий. В повседневной жизни общества нет более высокого интеллекта, чем межличностный. И если вы им не обладаете, то не сумеете сделать надлежащий выбор и решить, на ком жениться или за кого выйти замуж, за какую задачу взяться и т.д. А значит, нам просто необходимо уже в школе обучать детей пользоваться личностными умственными способностями».

 

Могут ли эмоции быть разумными?

 

Чтобы лучше понять, каким должно быть такое обучение, нам придется обратиться за помощью к другим теоретикам, принявшим предложенную Гарднером концепцию интеллекта, среди которых выделяется психолог Йельского университета Питер Сейлови, составивший подробнейшую схему путей и способов, помогающих нам привнести разум в наши эмоции. Хотя, правду сказать, в его стремлениях нет ничего нового, поскольку в течение уже многих лет самые ревностные теоретики коэффициента умственного развития неоднократно пытались поселить эмоции во владениях интеллекта вместо того, чтобы рассматривать «эмоцию» и «ум» как свойственную этой области логическую несообразность. Так, Э.Л. Торндайк, знаменитый психолог, посвятивший немало времени популяризации идеи коэффициента умственного развития в 1920-е и 1930-е годы, в статье, опубликованной в «Харперс мэгэзин», высказал мнение, что один аспект эмоционального интеллекта — «социальный» интеллект, то есть способность понимать других и «мудро вести себя в сфере человеческих отношений», — сам по себе есть аспект коэффициента умственного развития отдельного человека. Другие психологи того времени отнеслись к социальному интеллекту с большим цинизмом, рассматривая его как умение, манипулируя другими людьми, заставлять их делать то, что вам нужно, независимо от того, хотят они это делать или нет. Но ни одна из этих формулировок социального интеллекта не оказала сколько-нибудь заметного влияния на теоретиков коэффициента умственного развития, и вышедший в 1960 году авторитетный учебник по тестам умственного развития провозгласил концепцию социального интеллекта «никуда не годной».

Однако личностный интеллект игнорировать явно бы не стоило, главным образом потому, что он составлен из интуиции и здравого смысла. К примеру, когда Роберт Стернберг, другой психолог из Йельского университета, попросил участников эксперимента описать «умного человека», они среди главных характеристик такого человека указали навыки и умения, которыми обладают практичные люди. По завершении более систематичного исследования Стернберг пришел к тому же выводу, что и Торндайк, а именно что социальный интеллект, во-первых, отличается от академических способностей и, во-вторых, является главной составляющей того, что обеспечивает людям успех в жизненных делах. К числу характеристик практического интеллекта, которые столь высоко ценятся на работе, относится, например, восприимчивость такого рода, которая позволяет успешным руководителям улавливать не выраженную словами информацию.

В последние годы все больше психологов соглашается с мнением Гарднера по поводу того, что в центре старых концепций коэффициента умственного развития помещался узкий диапазон лингвистических и математических способностей и что высокий балл в тестах на коэффициент умственного развития прямо пророчил успех в школе или в преподавательской деятельности, однако на него все меньше следовало полагаться по мере того, как жизненные пути отходили от академической стези. Эти психологи, в числе которых были Стернберг и Сей-лови, расширили представление об интеллекте, попытавшись заново оценить его с точки зрения того, что именно нужно, чтобы преуспеть в жизни. Атакой путь поиска возвращает к пониманию того, насколько важен «личностный» или эмоциональный интеллект.

Сейлови включил принятые Гарднером личностные умственные способности в свое главное определение эмоционального интеллекта, расширив их до пяти главных областей:

 

1. Знание своих эмоций. Самоосознание — распознавание какого-либо чувства, когда оно возникает, — есть краеугольный камень эмоционального интеллекта. Как мы увидим в Главе 4, способность время от времени отслеживать чувства имеет решающее значение для психологической проницательности и понимания самого себя. Неспособность замечать свои истинные чувства оставляет нас на их произвол. Люди, более уверенные в своих чувствах, оказываются лучшими лоцманами своей жизни, меньше сомневаясь в правильности личных решений, начиная с того, на ком жениться или за кого выйти замуж, и кончая тем, за какое дело взяться.

2. Управление эмоциями. Умение справляться с чувствами, чтобы они не выходили за подобающие рамки, — это способность, которая основывается на самоосознании. В Главе 5 мы рассмотрим способность успокоить самого себя, избавиться от безудержной тревоги, уныния или раздражительности — и последствия неудачи при овладении этим основным искусством справляться с эмоциями. Люди, которым недостает этой способности, постоянно сражаются с мучительным беспокойством, тогда как люди, ею обладающие, умеют гораздо быстрее приходить в норму после жизненных неудач и огорчений.

3. Мотивация для самого себя. Как будет показано в Главе 6, приведение эмоций в порядок ради достижения цели необходимо для сосредоточения внимания, для самомотивации и владения собой и для того, чтобы быть способным к созиданию. Самоконтроль над эмоциями — отсрочивание удовлетворения и подавление импульсивности — лежит в основе всяческих достижений. Способность привести себя в состояние «вдохновения» обеспечивает достижение выдающегося качества любых действий. Люди, владеющие этим искусством, как правило, оказываются более продуктивными и успешными во всем, за что бы они ни взялись.

4. Распознавание эмоций в других людях. Эмпатия, еще одна способность, опирающаяся на эмоциональное самоосознание, является основным «человеческим даром». В Главе 7 исследуются «корни» эмпатии, социальные издержки эмоциональной глухоты и причины, по которым эмпатия побуждает к альтруизму. Люди, способные сопереживать, больше настроены на тонкие социальные сигналы, указывающие, чего хотят или в чем нуждаются другие люди. Это делает их более подходящими для профессий или занятий, связанных с заботой о других, например, для преподавания, торговли и управления.

5. Поддержание взаимоотношений. Искусство поддерживать взаимоотношения по большей части заключается в умелом обращении с чужими эмоциями. Глава 8 посвящена социальной компетентности и некомпетентности и сопряженным с ними специфическим навыкам и умениям. Это те способности, которые укрепляют популярность, лидерство и эффективность межличностного общения. Люди, отличающиеся подобными талантами, отлично справляются со всеми делами, успех которых зависит от умелого взаимодействия с другими; они — просто звезды общения.

 

Разумеется, в каждой из этих областей люди обнаруживают разные способности; кто-то из нас, возможно, вполне удачно справляется со своей тревожностью, но при этом не слишком ловко умеряет огорчения другого человека. Наш уровень способностей, без сомнения, определяется нервной системой, но, как мы увидим позднее, головной мозг удивительно гибок и постоянно учится. Упущения в эмоциональной одаренности можно исправить: каждая из этих областей в значительной степени представляет собой совокупность привычек и ответных реакций, которую — при приложении надлежащих усилий — можно изменить к лучшему.

 

Коэффициент умственного развития и эмоциональный интеллект: чистые типы

 

Коэффициент умственного развития и эмоциональный интеллект — это не находящиеся в оппозиции, а скорее отдельные компетенции. Все мы сочетаем интеллект с остротой переживаний; люди с высоким коэффициентом умственного развития, но низким эмоциональным интеллектом (или низким коэффициентом умственного развития и при этом высоким эмоциональным интеллектом) встречаются — несмотря на сложившиеся стереотипы — довольно редко. Действительно, между коэффициентом умственного развития и некоторыми аспектами эмоционального интеллекта существует корреляция, хотя и незначительная, чтобы было ясно, что это в большой степени независимые понятия.

В отличие от привычных тестов для определения коэффициента умственного развития пока еще нет и, возможно, никогда не будет ни одного письменного теста, который позволил бы вывести «оценку эмоционального интеллекта». Хотя каждая из его составляющих исследована вполне достаточно, некоторые из них, как, например, эмпатию, лучше всего выявлять с помощью выборочного контроля за актуальной способностью человека во время выполнения конкретного задания, получая их в результате считывания чувств какого-либо человека с видеозаписи соответствующих им выражений его лица. Тем не менее, пользуясь для того, что он называет «эластичностью эго», критерием, очень похожим на эмоциональный интеллект (он включает главные социальные и эмоциональные компетенции), Джек Блок, психолог из Университета штата Калифорния в Беркли, провел сравнение двух теоретически чистых типов: людей с высоким коэффициентом умственного развития и людей с ярко выраженными эмоциональными способностями. Различия впечатляют.

Чистый тип человека с высоким коэффициентом умственного развития (то есть без учета эмоционального интеллекта) — это почти пародия на интеллектуала, превосходно ориентирующегося в царстве разума, но совершенно не приспособленного к обычной жизни. Графики личностных характеристик мужчин и женщин слегка различаются. Типичного представителя мужского пола с высоким коэффициентом умственного развития отличает — что, впрочем, неудивительно — широкий круг интеллектуальных запросов и способностей. Он честолюбив и продуктивен, предсказуем и упорен и не обременен заботами о себе. Еще он склонен к критике, ведет себя покровительственно, требователен и сдержан, испытывает неловкость от проявлений сексуальности и чувственных переживаний, невыразителен, держится особняком, эмоционально уравновешен.

Напротив, люди с высоким эмоциональным интеллектом в социальном отношении уравновешенны, дружелюбны и пребывают в отличном настроении, не подвержены страху и не склонны к тревожным размышлениям. Они обязательны в отношении людей и начатых дел, охотно берут на себя ответственность и придерживаются этических принципов, в общении с другими они доброжелательны и заботливы. Их эмоциональная жизнь богата событиями, но в надлежащих пределах. Они пребывают в согласии с самими собой, с другими и с обществом, в котором живут.

Женщины с высоким коэффициентом умственного развития, естественно, уверены в своем интеллекте, они свободно выражают свои мысли, хорошо разбираются в интеллектуальных проблемах и отличаются широким кругом интеллектуальных и эстетических потребностей. В них явно угадывается стремление к самоанализу, они часто впадают в тревогу, мучаются сознанием вины, склонны к долгим размышлениям и обычно не решаются открыто проявить свой гнев (но выражают раздражение непрямым путем).

Женщины с эмоциональным интеллектом, наоборот, чрезмерно напористы, откровенны в выражении своих чувств и всегда довольны собой. Жизнь для них полна смысла. Подобно мужчинам, они дружелюбны и общительны и выражают свои чувства надлежащим образом (и отнюдь не в бурных взрывах, о которых впоследствии сожалеют), и еще они хорошо справляются со стрессом. Их умение держаться в обществе позволяет им легко сходиться с новыми людьми; они довольны собой, а потому шаловливо веселы, непосредственны и легко поддаются чувственным переживаниям. В отличие от женщин с высоким коэффициентом умственного развития они не страдают от тревоги и сознания вины и не склонны погружаться в глубокие раздумья.

Нарисованные выше портреты, конечно же, отображают крайности, тогда как на самом деле для всех нас характерны и определенное умственное развитие, и эмоциональный интеллект, но только «смешаны» они в разных пропорциях. Кстати сказать, польза от таких портретов очевидна, поскольку они предоставляют ценную информацию о том, что каждый из этих аспектов в отдельности добавляет к качествам человека. В зависимости от того, в какой степени человек наделен как когнитивным, так и эмоциональным интеллектом, эти портреты соответственно сливаются. Хотя, надо заметить, из этих двух факторов эмоциональный интеллект привносит гораздо больше качеств, делающих нас намного человечнее.

 

 

Глава 4 ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ

 

Один воинственный самурай, говорится в старинной японской сказке, как-то раз потребовал от учителя дзэн, чтобы тот объяснил ему, что такое рай и ад. Но монах презрительно ответил: «Ты всего лишь неотесанный мужлан, я не могу попусту тратить время на таких, как ты!»

Почувствовав, что тут задета его честь, самурай пришел в ярость и, выхватив из ножен меч, крикнул: «Да я мог бы убить тебя за твою дерзость!»

«Это и есть ад», — спокойно молвил монах в ответ.

Пораженный тем, насколько, точно определил учитель владевшее им бешенство, самурай успокоился, вложил меч в ножны и с поклоном поблагодарил монаха за науку.

«А вот это — рай», — сказал монах.

Внезапное осознание самураем собственного возбужденного состояния иллюстрирует принципиальную разницу между тем состоянием, когда человек охвачен каким-либо чувством, и осознанием им того, что это чувство его не туда несет. Сократовский наказ «Познай самого себя» подразумевает именно этот краеугольный камень эмоционального интеллекта: осознание собственных чувств, когда они возникают.

На первый взгляд может показаться, что наши чувства очевидны; однако по зрелом размышлении мы припомним, сколько раз не замечали, как в действительности относимся к тем или иным вещам, или осознавали эти чувства намного позже.

Психологи пользуются довольно тяжеловесными терминами «метакогниция, или метапознание» для обозначения осознания процесса мышления и «метанастроение», когда говорят об осознании человеком собственных эмоций. Мне больше нравится термин «самоосознание» в смысле постоянного внимания к своим внутренним состояниям. При таком осознании на основании анализа собственного психического состояния ум наблюдает за переживанием, включая эмоции, и изучает его.

Это свойство осознания сродни тому, что Фрейд описывал как «ровно парящее внимание» и что он рекомендовал тем, кто собирался заниматься психоанализом. Такое внимание беспристрастно учитывает все, что проходит через осознание, как заинтересованный, но пока не реагирующий свидетель. Некоторые психоаналитики называют его «наблюдающим эго», способностью к самопознанию, которая позволяет психоаналитику следить за собственными реакциями на то, что говорит пациент, и затем, какой процесс свободной ассоциации происходит в пациенте.

Подобное самоосознание, по всей вероятности, невозможно без возбуждения неокортекса, особенно речевых зон, настроенных на распознавание и определение возникших эмоций. Самоосознание — это вовсе не то внимание, которое, подпадая под власть эмоций, слишком бурно реагирует и усиливает то, что воспринимается органами чувств. Это нейтральный режим работы, при котором сохраняется самоанализ даже посреди бушующего моря эмоций. Уильям Стайрон, похоже, имел в виду нечто вроде этой способности ума, когда описывал свое состояние глубокой депрессии и размышлял о том, что значит «быть сопровождаемым вторым «Я», тем призрачным наблюдателем, который, не разделяя помешательства своего двойника, способен с бесстрастным любопытством следить, как сражается его компаньон».

Максимум, что обеспечивает самонаблюдение, так это хладнокровное осознание неистовых или бурных чувств, а как минимум оно проявляет себя в возможности отстраниться от переживания, создавая параллельный поток сознания, или «метапоток», как будто «парящий» над главным течением или рядом с ним и дающий понимание происходящего, вместо того чтобы погрузиться туда и утонуть в нем. Существует очевидная разница, к примеру, между состояниями, когда один человек просто страшно разгневался на другого и когда этот человек, сохраняя способность к самоанализу, думает: «А ведь я взбешен», даже если им владеет приступ гнева. В аспекте нервных механизмов осознания такой незначительный сдвиг в ментальной деятельности, по-видимому, оповещает о том, что неокортикальные схемы активно следят за эмоциями, а это уже первый шаг к установлению некоторого контроля. Такое умение разбираться в своих эмоциях составляет основополагающую эмоциональную компетенцию как умение, способность, на которой формируются все остальные, например, эмоциональный самоконтроль.

Самоосознание, таким образом, означает «осведомленность как о своем настроении, так и о мыслях об этом настроении», как выразился Джон Майер, психолог университета в Нью-Гэмпшире, который вместе с профессором Йельского университета, Питером Сейлови, разработал теорию эмоционального интеллекта. Самоосознание бывает нереагирующим, не дающим никакой оценки слежением за внутренними состояниями. Однако Майер установил, что такого рода восприятие может оказаться менее хладнокровным, поскольку обычный набор мыслей, свидетельствующих о включении самоосознания, включает и такие: «Мне не следовало поддаваться этому чувству», «Я думаю о хорошем, чтобы утешиться и приободриться» и — при более ограниченном самоосознании — мимолетную мысль: «Не думать об этом» как реакцию на что-то крайне неприятное или огорчительное.

Несмотря на то что существует логическое различие между осведомленностью о чувствах и действиями, направленными на их изменение, Майер считает, что для достижения всех практических целей и осведомленность, и действия обычно тесно связаны друг с другом: осознать скверное настроение значит захотеть избавиться от него. Однако это осознание отличается от усилий, которые мы прилагаем, чтобы удержаться от действий по эмоциональному импульсу. Приказывая «Перестань сейчас же!» ребенку, которого гнев довел до того, что он ударил товарища по игре, мы можем остановить побои, но гнев будет кипеть по-прежнему. Мысли ребенка будут все так же сосредоточены на спусковом крючке гнева: «Но ведь он же украл мою игрушку!» — и гнев не утихнет. Самоосознание оказывает более мощное влияние на сильные враждебные чувства: осознание «А ведь я испытываю гнев» предоставляет бо Ошибка! Недопустимый объект гиперссылки. льшую свободу выбора — не только не руководствоваться им в своих действиях, но и дополнительно постараться избавиться от него. V Майер полагает, что люди склонны придерживаться следующих характерных манер следить за своими эмоциями и справляться с ними:

 

• Знающие себя. Понятно, что, отдавая себе отчет в своих настроениях, когда таковые у них есть, эти люди уже обладают некоторыми познаниями относительно своей эмоциональной жизни. Их ясное представление об эмоциях, возможно, укрепляет другие характерные черты их личности: они автономны[11]и уверены в своих границах[12], пребывают в добром психологическом здравии и склонны к позитивному взгляду на жизнь. Приходя в дурное расположение духа, они не размышляют о нем и не терзаются по его поводу, а способны быстрее отделаться от него. Короче говоря, их внимательность помогает им справляться со своими эмоциями.

• Поглощенные эмоциями. Это люди, часто ощущающие, что эмоции захлестывают их, а они не в силах избавиться от них, словно их настроения приняли руководство на себя. Они переменчивы и не слишком осведомлены о своих чувствах, так что они бывают погружены в них, вместо того чтобы видеть все в истинном свете. А в результате они почти не пытаются избежать дурных настроений, чувствуя, что не имеют никакого контроля над своей эмоциональной жизнью. Они часто ощущают, что переполнены эмоциями, и не владеют собой в эмоциональном плане.

• Принимающие эмоции как нечто неизбежное. Хотя эти люди часто имеют ясное представление о том, что чувствуют, они при этом склонны принимать свои настроения как нечто неизбежное и поэтому не пытаются изменить их. По-видимому, существуют два вида таких «примиренцев»: одни обычно пребывают в хорошем настроении и поэтому не имеют желания менять его; другие — несмотря на полную осведомленность о своих настроениях — подвержены дурным мыслям, но принимают их с полным попустительством, ничего не предпринимая, чтобы изменить их, несмотря на свой дистресс, — модель, распространенная среди, скажем, унылых людей, смирившихся со своим отчаянием.

 

Вспыльчивые и индифферентные

 

Вообразите на секунду, что вы сидите в самолете, совершающем рейс из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Полет проходил спокойно, но при подлете к Скалистым горам в салоне вдруг раздается голос пилота: «Дамы и господа, впереди нас ожидают небольшие атмосферные вихри, а поэтому, пожалуйста, вернитесь на свои места и пристегните ремни». Вскоре самолет входит в вихревую зону, и тряска оказывается намного сильнее, чем вам приходилось испытывать ранее. Самолет швыряет вверх-вниз и из стороны в сторону, как щепку в бушующем море.

Вопрос: как вы себя поведете? Возможно, вы принадлежите к тому типу людей, которые в подобной ситуации уткнутся в книгу или журнал или продолжат наблюдать за полетом в иллюминатор, забыв обо всяких там вихрях. Или вы достанете из кармана инструкцию по технике безопасности и освежите в памяти, что надо делать в случае аварийной ситуации, а может, станете внимательно наблюдать за стюардессами, пытаясь уловить малейшие признаки паники, или же начнете прислушиваться к звуку работающих двигателей, прикидывая, нет ли в нем чего-нибудь тревожного?

То, какая именно реакция оказывается для нас более естественной, и показывает, на что мы обращаем внимание в первую очередь под давлением обстоятельств. Сюжет с самолетом заимствован из психологического теста, разработанного Сюзанной Миллер, психологом из университета Темпля, имеющего целью выяснить, к чему люди более склонны: зорко следить за мельчайшими подробностями происходящего в чрезвычайной ситуации или, напротив, справляться с тревожными периодами, пытаясь отвлечься. Такие две аттентивные установки[13]в отношении дистресса имеют совершенно разные последствия для того, как люди переживают собственные эмоциональные реакции. Те, кто поддается давлению обстоятельств и настраивается на них, могут, уделяя им чересчур пристальное внимание, невольно усилить свои реакции, особенно если их «настройке» недостает хладнокровия, присущего самоосознанию. В результате их эмоции разгуливаются все сильнее. Те же, кто не настраивается на происходящее, отвлекаются от него, меньше обращают внимания на собственные реакции и тем самым сводят к минимуму переживание своего эмоционального отклика, а то даже и масштаб этой ответной реакции.

В крайних случаях у одних людей осведомленность о своих эмоциях чрезвычайно велика, а у других она почти отсутствует. Представьте себе студента университета, который однажды вечером, заметив, что в общежитии вспыхнул пожар, пошел за огнетушителем и потушил разгоравшееся пламя. Ничего необычного, за исключением того, что по дороге за огнетушителем и обратно, к месту пожара, он спокойно шел, вместо того чтобы нестись сломя голову. Причина? Просто он не усмотрел в этой ситуации никакой срочности.

Эту историю рассказал мне Эдвард Дайнер, психолог из университета штата Иллинойс в Эрбане, занимавшийся изучением силы переживания людьми своих эмоций. В его собрании исследованных случаев выделялся наименьшей силой переживаний, с какой только сталкивался Дайнер, тот самый студент университета, который оказался, по существу, совершенно бесстрастным человеком, проживающим жизнь почти без всяких чувств, даже в такой критической ситуации, как, например, пожар.

Для контраста поговорим об одной женщине, которая находилась на противоположном конце исследованного Лайнером диапазона. Потеряв как-то раз свою любимую ручку, она на много дней лишилась душевного равновесия. В другой раз объявление о грандиозной распродаже женской обуви в дорогом магазине привело ее в такое возбуждение, что она бросила все свои дела, вскочила в машину и три часа мчалась в этот магазин в Чикаго.

Дайнер считает, что женщины вообще переживают как положительные, так и отрицательные эмоции сильнее, чем мужчины. А если оставить в стороне различия между полами, то эмоциональная жизнь богаче у тех людей, которые больше замечают. Эта повышенная эмоциональная чувствительность прежде всего означает, что малейшее раздражение вызывает у таких людей эмоциональные бури, то ли божественные, то ли адские, тогда как те, кто составляет диаметральную противоположность, едва ли испытывают хоть какое-нибудь чувство даже в самых жутких обстоятельствах.

 

Бесчувственный мужчина

 

Гэри приводил в бешенство свою невесту Эллен, потому что, будучи знающим, вдумчивым и успешным хирургом, оставался скучным в смысле эмоций, совершенно не отзываясь ни на какие проявления чувств. Хотя Гэри мог блестяще рассуждать о науке и искусстве, когда дело доходило до его чувств — даже к Эллен, он замолкал. Она, как могла, пыталась выжать из него хоть каплю страсти, но все было напрасно: Гэри оставался бесстрастным и ничего не замечал. «Я вообще никогда не выражаю свои чувства», — сказал Гэри психотерапевту, которого он посетил по настоянию Эллен. Когда речь зашла об эмоциональной жизни, он добавил: «Не знаю, о чем тут говорить; я не испытываю сильных чувств — ни положительных, ни отрицательных».

Эллен была не единственной, кого расстраивало равнодушие Гэри; как он сообщил по секрету своему врачу, он ни с кем не был способен открыто говорить о своих чувствах. Причина заключалась в том, что он прежде всего не знал, что именно он чувствует. Насколько он мог судить об этом, он не испытывал никакого гнева, никаких печалей, никаких радостей.

Как замечает его врач, такая эмоциональная пустота делает Гэри и ему подобных бесцветными и «никакими». «Они на всех наводят скуку. Именно поэтому их жены отправляют их лечиться». Эмоциональная тупость Гэри служит примером того, что психиатры называют алекситимией от греческого а — приставки, обозначающей «отсутствие», lexis («лексис») — «слова, выражения» и thymos («тимос») — «эмоции». Таким людям не хватает слов для выражения их чувств. В самом деле, кажется, что у них вообще нет никаких чувств, хотя в действительности они могут производить такое впечатление из-за своей неспособности выразить эмоции, а не из-за их полного отсутствия. Психоаналитики впервые обратили внимание на таких людей, приведенные в замешательство категорией пациентов, которые не поддавались лечению их методами, потому что не сообщали ни о каких чувствах, ни о каких фантазиях и бесцветных снах — словом, ни о какой внутренней эмоциональной жизни речь вообще не шла. Клинические признаки, характерные для алекситимиков, включают затруднения с описанием чувств, как их собственных, так и чувств других людей, и крайнюю ограниченность эмоционального словарного запаса. Более того, им трудно проводить различия как между эмоциями, так и между эмоцией и телесным ощущением, так что они могут жаловаться на то, что их мутит, на учащенное сердцебиение, потение и головокружение — и не знать при этом, что испытывают тревогу.

«Они производят впечатление особых чуждых существ, явившихся из другого мира, но живущих в обществе, где властвуют чувства» — так описывает их д-р Питер Сифнеос, психиатр из Гарвардского университета, который в 1972 году изобрел термин «алекситимия». Алекситимики, к примеру, редко плачут, но если уж они заплачут, слезы у них из глаз текут ручьями. Однако они жутко смущаются, если в этот момент их спросить, о чем они плачут. Одна пациентка, страдающая алекситимией, посмотрев фильм о матери восьмерых детей, которая умерла от рака, была так потрясена, что плакала, пока не заснула. Когда ее врач высказал предположение, что она расстроилась из-за того, что фильм напомнил ей о ее собственной матери, которая в это время умирала от рака, женщина словно окаменела и осталась сидеть в смущении, не шевелясь и не произнося ни слова. Когда же он спросил ее, что она чувствовала в тот момент, женщина ответила, что чувствовала нечто «ужасное», но не смогла четко определить свои чувства и добавила, что иногда вдруг осознает, что плачет, но никогда точно не знает почему.

В этом и заключается суть проблемы. Дело не в том, что алекситимики вообще ничего не чувствуют, просто они не в состоянии до конца понять — и особенно выразить это словами, — какие именно чувства они испытывают. Они полностью лишены главной способности эмоционального интеллекта — самоосознаний, то есть понимания, что мы чувствуем, когда внутри нас бушуют эмоции. Алекситимики опровергают аксиому, проистекающую из здравого смысла, об абсолютной самоочевидности того, какие именно чувства мы испытываем; это происходит из-за того, что у них нет, так сказать, ключа к пониманию чувств. Когда что-то, а чаще всего кто-то, побуждает их к чувствованию, они воспринимают переживание как нечто обескураживающее и подавляющее, от чего надо отделаться любой ценой. Чувства к ним если вообще и приходят, то исключительно в виде одурманивающего букета горестей и бед; как определила эта женщина, которая плакала в кино, они чувствуют что-то «ужасное», но никогда не могут точно сказать, что такое это «ужасное», что они в данный момент чувствуют.