МЫ— ПЕРЕВОДЧИКИ

На вопрос о соотношении «группировки» и кооперации, несомненно, следует давать два различных, но взаимодополняющих ответа. С одной стороны, без интеллектуального обмена и кооперации с другими людьми индивид не сумел бы выработать способность группировать операции в связное целое, и в этом смысле операциональная «группировка» предполагает, следовательно качестве своего условия социальную жизнь. Но, с другой стороны, сами процессы интеллектуального обмена подчиняются закону равновесия, представляющему бой, по сути дела, не что иное, как операциональную «группировку», ибо кооперация, помимо всего прочего означает также и координацию операций.

Поэтому «группировка» выступает как форма равновесия не только индивидуальных, но и межиндивидуальных действий, и с этой точки зрения она является автономным фактором, коренящимся в недрах социальной жизни.

В самом деле, очень трудно понять, каким образом смог бы индивид без интеллектуального обмена точно сгруппировать операции и, следовательно, трансформировать свои «интуитивные представления в транзитивные, обратимые, идентичные и ассоциативные операции. «Группировка» состоит, по существу, в том, что восприятия и спонтанные интуитивные представления индивида освобождаются от эгоцентрической точки зрения и создается система таких отношений, при которых оказывается возможным переход от одного члена или отношения к другому, независимо от той или иной определенной точки зрения. Следовательно, группировка по самой своей природе есть координация точек зрения, что фактически означает координацию наблюдателей, т. е. координацию многих индивидов.

Предположим, однако, что какой-то супериндивид после бесконечного ряда сопоставлений точек зрения сумел бы сам скоординировать их между собой гаки образом, что построил «группировку». Но каким образом один индивид, даже обладающий достаточно длительным опытом, смог бы вспомнить свои предшествующие точки зрения, т. е. комплекс отношений, которые он воспринимал раньше, но теперь уже не воспринимает? Если бы он действительно обладал такой способностью, то это означало бы, что он сумел построить своего рода обмен между своими различными последовательными состояниями, т. е. посредством непрерывного ряда соглашений с самим собой сумел создать для себя систему условных обозначений, способных консолидировать его воспоминания и перевести их на язык представлений; тем самым было бы построено общество состоящее из его различных «я»! Ведь, в сущности, именно постоянный обмен мыслями с другими людьми позволяет нам децентрировать себя и обеспечивает возможность внутренне координировать отношения, вытекающие из разных точек зрения. В частности, без кооперации было бы чрезвычайно трудно сохранять за понятиями постоянный смысл и четкость их определения. Поэтому сама обратимость мышления оказывается связанной с сохранением коллектива, вне которого индивидуальная мысль обладает значительно меньшей мобильностью.

Сказав это и тем самым признав, что логически правильно построенная мысль обязательно является социальной, нельзя упускать из виду и того, что законы «группировки» образуют общие формы равновесия, в равной мере выражающие равновесие как межиндивидуальных обменов, так и операций, которые способен осуществлять всякий социализированный индивид, когда он начинает строить рассуждение во внутреннем плане, опираясь при этом на глубоко личные и наиболее новые из своих мыслей. Следовательно, утверждение, что индивид овладевает логикой только благодаря кооперации, сводится просто к принятию тезиса, что сложившееся у него равновесие операций основывается на его бесконечной способности к взаимодействию с другими индивидами, т. е. на полной реципрокности. Однако этот тезис совершенно очевиден; поскольку сама по себе «группировка» есть система реципрокностей. Более того, можно сказать, что и интеллектуальный обмен между индивидами представляет собой, по сути дела, систему приведений в соответствие, т. е. совершенно точно определенные группировки: такому-то отношению, установленному с точки зрения А, соответствует (как результат обмена) такое-то отношение с точки зрения В, а такая-то операция, осуществленная соответствует такой-то операции, осуществленной В (независимо от того, эквивалентна ли она первой операции или просто реципрокна с ней). Именно эти соответствия определяют согласие (или несогласие, когда речь идет о несоответствии) партнеров относительно каждого высказывания, выдвинутого А или В; их можно рассматривать как обязательства, которые берут на себя партнеры для сохранения принятых высказываний и приписывания им в течение длительного промежутка времени единого значения: и то и другое необходимо для последующих обменов. Интеллектуальный обмен между индивидами можно сравнить с огромной по своим размерам и непрерывной партией в шахматы, где каждое действие, совершенное в одном пункте, влечет за собой серию эквивалентных или дополнительны» действий со стороны партнеров; законы группировки — это не что иное, как различные правила, обеспечивающие реципрокность игроков и согласованность (соherеnсе) их игры.

Точнее, следовало бы сказать, что каждая группировка, будучи внутренней для индивида, есть система операций, а кооперация образует систему операций, осуществляемых сообща, т. е. систему операций в собственном смысле слова.

Однако отсюда еще не следует, что законы группировки определяют одновременно как законы кооперации, так и законы индивидуальной мысли. Они составляют, как мы уже говорили, всего лишь законы равновесия и выражают просто ту частную форму равновесия, которая реализуется при двух условиях: во-первых, когда общество уже не деформирует индивида своим принуждением, а воодушевляет и поддерживает свободное функционирование его психической деятельности; во-вторых, когда такое свободное функционирование мысли каждого индивида, в свою очередь, уже не деформирует ни мысли других индивидов, ни вещи, а базируется на реципрокности между различными деятельностями. В соответствии с этим определением, такая форма равновесия не может рассматриваться как результат одной лишь индивидуальной мыслителе ной деятельности, ни как исключительно социальный продукт: внутренняя операциональная деятельность и внешняя кооперация являются, в самом точном смысле слова, двумя дополняющими аспектами одного и того же целого, ибо равновесие одного зависит от равновесия другого. Более того, поскольку в реальной действительности равновесие никогда не достигается полностью, мы вынуждены рассматривать определенную идеальную форму, которую бы оно приняло, если бы было реализовано, и именно это идеальное равновесие аксиоматически описывает логика. Логик оперирует, таким образом, в области идеального (в противоположность реальному) и имеет на это право, потому что равновесие, которое он изучает, никогда не может быть полностью реализовано; напротив, новые эффективные построения делают его достижение все более и более отдаленным. Что же касается социологов и психологов, то когда они исследуют, каким образом фактически осуществляется это уравновешивание, им не остается ничего другого, как прибегать к помощи друг друга.

Заключение. Ритмы, регуляции и «группировки»

Интеллект в целом появляется как структурирование, придающее определенные формы обменам (взаимодействиям) между одним или несколькими субъектами и окружающими объектами, находящимися близко от субъектов или расположенными весьма далеко. Специфика интеллекта зависит, по существу, от природы «форм», которые он конструирует.

Сама жизнь, как говорил Браше, уже является творцом «форм»[46]. Конечно, эти биологические «формы» есть «формы» организма — каждого из его органов и материального обмена со средой. Но с появлением инстинкта анатомо-физиологические формы дополняются функциональными обменами, т. е. «формами» поведения. Действительно, инстинкт — это не что иное, как функциональное продолжение структуры органов: клюв дятла продолжается в ударном инстинкте, лапа, способная рыть, — в роющем инстинкте, и т. д. Инстинкт — это логика органов, и именно поэтому он способен достигать таких «форм» поведения, осуществление которых в операциональном плане в собственном смысле предполагало бы (при всей кажущейся аналогичности соответствующих форм) наличие, как правило, исключительно высокоразвитого интеллекта (в качестве примера можно привести поиск объекта, расположенного за пределами поля восприятия и на различных расстояниях). Навык и восприятие образуют уже другие «формы» (на этом настаивала гештальт теория, выявлявшая законы их организации). Следующий тип «форм» дает интуитивное мышление. Что касается операциональной интеллекта, то он, как мы это неоднократно видели, характеризуется мобильными и обратимыми «формами», образующими «группы» и «группировки».

Если мы хотим добавить к рассмотренным в начале (гл. I) биологическим соображениям то, чему научил нас анализ интеллекта, речь должна идти, по существу о том, чтобы, подводя итоги, определить место операциональных структур в общем ряду всех возможных «форм».

Операциональный акт по своему содержанию может быть очень сходным с интуитивным, сенсо-моторным или перцептивным и даже инстинктивным актом: так, геометрическая фигура может появиться в результате логического построения, дооперациональной интуиции, восприятия, автоматизированного навыка и даже строительного инстинкта. Следовательно, разница между различными уровнями — не в содержании акта (т. е. до некоторой степени не в материализованной «форме», выражающей его результат)[47], эта разница — в «форме» самого акта и в его развивающейся организации. В случае рефлексивного интеллекта, достигшего своего равновесия, эта «форма» состоит в определенной «группировке» операций. В случаях, занимающих промежуточное положение между восприятием и интуитивным мышлением, «форма» поведения выступает как «форма» регулирования, более медленного или, наоборот, более быстрого, иногда даже почти мгновенного, но всегда именно как «регуляция». И наконец, в случае инстинктивного поведения или рефлекса речь идет о принявшей относительно законченный вид и. неподвижной установке, выступающей как единое целое и реализуемой через периодические повторения или «ритмы». Таким образом, в развитии интеллекта имеет место следующая последовательность основных структур или «форм»: ритмы, регуляции, группировки.

Органические или инстинктивные потребности, лежащие в основе мобильности элементарных «форм» поведения, действительно являются периодическими и подчиняются, следовательно, структуре ритма: голод, жара, половое влечение и т. д. Что касается рефлекторных установок, обеспечивающих удовлетворение этих потребностей и образующих особую подсистему психической жизни, то в настоящее время нам достаточно хорошо известно, что они составляют целостные системы отнюдь не вытекают из сложения элементарных реакций; передвижение двуногого и особенно четвероногого (организация которого свидетельствует, согласно Грэхему Брауну, о ритме целого, господствующего над дифференцированными рефлексами и даже предшествующего им), такие сложные рефлексы, как рефлекс сосания у новорожденного, и т. д. вплоть до импульсивных движений, характеризующих поведение грудного младенца, — все эти системы представляют собой функционирование, ритмическая форма которого совершенно очевидна. Аналогичным образом и инстинктивные поведения животного, нередко поразительно специализированные, состоят из совершенно определенной последовательности движений, которые создают некоторый ритм, ибо повторяются периодически через постоянные промежутки времени. Таким образом, ритм характеризует виды функционирования, находящиеся на стыке органической и психической жизни, и это настолько неоспоримо, что даже в области элементарных восприятий или ощущений различие в степени восприимчивости делает совершенно очевидным наличие примитивных ритмов, полностью ускользающих от сознания субъекта; точно так же ритм лежит и в основе всякого движения, включая движения, в которые в качестве составной части входит моторный навык.

Итак, ритм представляет собой структуру, которую нельзя не учитывать при определении места интеллекта в общем ряду живых «форм», ибо способ образования последовательной цепи, который предполагается ритмом, в элементарном виде предвещает то, что позднее выступит как собственно обратимость, свойственная высшим операциям. Независимо от того, рассматриваем ли мы особые рефлекторные подкрепления и торможения или вообще последовательность движений, ориентированных попеременно во взаимно противоположных направлениях, схема ритма всегда так или иначе требует чередования двух антагонистических процессов, один из которых функционирует в направлении А (стрелка) В, а другой — в обратном направлении: В-(стрелка)-А. Прав, процессы, ориентированные во взаимно противоположных направлениях, имеют место и в системе перцептивных и интуитивных регуляций, а также в регуляциях, которые релятивны по отношению к движению координируемым на основе опыта; однако во всех этих случаях такие процессы следуют друг за другом характерной для ритма последовательности (регулярности) и лишь в соответствии с «перемещениями равновесия», вызываемыми новой внешней ситуацией.

Антагонистические же движения, присущие ритму, напротив, регулируются самой внутренней (и наследственной) установкой и представляют, следовательно, значительно менее гибкую и внутренне жестко связанную целостную систему регулярности. Еще более значительна разница между ритмом и свойственными интеллектуальной обратимости обратными операциями, которые являются преднамеренными и связаны с весьма мобильными операциями «группировки».

Наследственный ритм обеспечивает, таким образом, определенное сохранение форм поведения, которое совершенно не исключает ни их сложности, ни даже относительной гибкости (негибкость инстинктов обычно преувеличивается). Но в той мере, в какой мы имеем дело с врожденными установками, это сохранение периодических схем свидетельствует о систематическом отсутствии аккомодаций субъекта к возможным модификациям внешней ситуации.

И напротив, по мере накопления опыта аккомодация дифференцируется, а элементарные ритмы в той же самой мере интегрируются более широкими системами, уже более не характеризующимися регулярной периодичностью. Вот здесь-то и появляется вторая общая структура, продолжающая ритмику начального периода и выступающая в форме регуляций[48]: именно с регуляциями мы сталкивались, начиная с восприятия и кончая дооперациональными интуициями. Восприятие, например, всегда представляет собой целостную систему отношений и с этой точки зрения может рассматриваться как мгновенная форма равновесия множества элементарных сенсорных ритмов, различными способами объединенных между собой или включенных друг в друга. Эта система стремится к самосохранению в качестве целостной системы до тех пор, пока остаются неизменными внешние данные, но как только они изменяются, аккомодация к новым данным влечет за собой перемещение равновесия». Однако такие перемещения не могут быть безграничными, и равновесие, устанавливаемое на основе ассимиляции прошлых перцептивных схем, свидетельствует о тенденции воздействовать в направлении, обратном внешней модификации[49]. Это и есть регуляция, т. е. включение в структуру поведения антагонистических процессов, сравнимых с теми, которые уже проявлялись в периодических движениях, но разворачивающихся теперь на высшей ступени, намного более сложной и широкой, и не связанных с обязательной периодичностью.

Структуру, для которой свойственны регуляции, отнюдь нельзя считать специфической только для восприятия. Она в такой же мере обнаруживается и в «корректировках», характерных для развития моторики. Системы такого рода присущи вообще всему сенсо-моторному развитию, вплоть до различных уровней сенсо-моторного интеллекта. Есть только один случай, занимающий привилегированное положение, — случай перемещений в собственном смысле слова с возвратами и отклонениями, когда система имеет тенденцию к достижению обратимости и тем самым предвещает появление группировки (хотя и с ограничениями, о которых уже шла речь). В общем же случае, ввиду отсутствия полного урегулирования между ассимиляцией и аккомодацией, регуляция никогда не достигает полной обратимости, хотя она, несомненно, уменьшает и корректирует противодействующие индивиду изменения и действует в направлении, обратном предыдущим трансформациям. Если, в частности, иметь в виду складывающееся мышление, то можно сказать, что интуитивные центрации и эгоцентризм, свойственные последовательно — конструируемым отношениям этого периода, способствуют сохранению необратимости мышления, как это было показано при анализе несохранений (гл. V). Следовательно, интуитивные трансформации «компенсируются: только действием регуляций, мало-помалу приводят к интеллектуальные ассимиляцию и аккомодацию в состояние гармонии и обеспечивающих ассимиляции и аккомодации функцию регулятора неоперационального мышления в процессе внутренних движений, ощупью ведущих к построению представления.

Итак, нетрудно увидеть, что регуляции (различные типы которых последовательно располагаются от восприятий и элементарных навыков вплоть до появления операций) развиваются с достаточной непрерывностью из начальных «ритмов». Здесь следует напомнить, что те первые приобретения, которые непосредственно сменяют собой функционирование наследственных установок, еще имеют форму ритма: «круговые реакции», лежащие в исходной точке активно приобретенных навыков, состоят в повторениях с хорошо выраженной периодичностью. Еще одним свидетельством наличия постоянных колебаний вокруг определенной точки равновесия являются перцептивные измерения, относимые к величинам или сложным формам (а не только к абсолютной чувствительности). С другой стороны, можно предположить, что составляющие типа тех, которые определяют чередующиеся и антагонистические фазы, свойственные ритму (А-(стрелка)-В и В-(стрелка)-А), вновь встречаются в целостной системе, способной к регуляциям, но в этом случае они выступают одновременно и в состоянии мгновенного равновесия, а не функционируют последовательно друг за другом. Именно поэтому при нарушении равновесия имеет место «перемещение равновесия» и появление тенденции противостоять внешним модификациям, т. е. «ослабить» возникшие изменения (как говорят в физике по поводу известного механизма, описанного Ле Шателье). Теперь нетрудно понять, что когда составляющие действия образуют статические целостные системы, то движения, ориентированные в обратных по отношению друг к другу направлениях (их чередование определяет различные и последовательные фазы ритма), синхронизируются и выражают элементы равновесия системы. При внешних модификациях равновесие перемещается путем перенесения центра тяжести на одну из действующих тенденции, но такое перенесение рано или поздно ограничится вмешательством противоположной тенденции: именно такая инверсия направления и характеризует регуляцию.

В свете сказанного становится совершенно понятной природа обратимости, свойственная операциональному интеллекту) и способ, каким обратные операции «группировки» вытекают из регуляций не только интуитивных, но также из сенсо-моторных и перцептивных рефлекторные ритмы, как таковые, не обратимы, а всегда ориентированы в каком-то одном определенном направлении. Осуществить движение (или комплекс движений), остановиться и вернуться в исходную точку для того чтобы повторить движение в том же направлении, — таковы последовательные фазы ритма. И хотя фаза возврата (или антагонистическая фаза) является обратной по отношению к начальному движению, в этом случае речь не идет о втором действии, имеющем то же самое значение, что и на первой позитивной фазе, а лишь о возобновлении движения, ориентированного в том же самом направлении. Тем не менее антагонистическая фаза ритма является исходной точкой регуляции и даже обратных операций интеллекта. Поэтому каждый ритм можно, по сути дела, рассматривать как систему, образованную рядом чередующихся и объединенных в единую целостность регуляций. Что же касается регуляции, выступающей как продукт целостного ритма, когда составляющие системы действуют одновременно, то она характерна для тех форм поведения, которые еще не стали обратимыми, но у которых вместе с тем степень обратимости значительно выросла по сравнению с предшествующими формами. Уже в сфере восприятия инверсия иллюзии предполагает, что прямое отношение (например, сходство) превосходит обратное (различие), когда это последнее возрастает выше определенной точки, и наоборот. В сфере интуитивного мышления положение вещей еще очевиднее: отношение, не принимаемое в расчет в результате центрации внимания, направленной на другое отношение, в свою очередь, одерживает верх над этим последним, когда ошибка переходит определенные границы. Децентрация — источник регуляции — находит завершение в этом случае в интуитивном эквиваленте обратных операций. В частности, это имеет место, когда репрезентативные антиципации и восстановления в памяти увеличивают широту регуляции и делают ее почти мгновенной; это в возрастающем масштабе выступает на уровне «сочлененных интуиции» (гл. V). Следовательно, достаточно регуляции дойти до уровня полных компенсаций (к чему как раз и стремятся «сочленений интуиции»), чтобы благодаря самому этому факту появилась операция; в самом деле, операции представляют собой не что иное, как систему трансформаций, скоординированных и ставших обратимыми вне зависимости от их конкретных комбинаций.

Таким образом, мы можем все конкретнее и точнее рассматривать операциональные группировки интеллекта как «форму» конечного равновесия, к которому стремятся в процессе своего развития сенсо-моторные и репрезентативные функции. Такая концепция позволяет понять глубокое функциональное единство психической эволюции, не затушевывая при этом различий в природе различных структур, свойственных последовательным этапам этой эволюции. Как только достигнута полная обратимость (т. е. достигнут предел непрерывного процесса, где, однако, свойства данного состояния весьма отличны от свойств предшествующих фаз, ибо только на этом этапе наступает равновесие), ранее негибкие элементы приобретают способность к мобильной композиции, которая как раз и обеспечивает их стабильность, поскольку аккомодация к опыту — вне зависимости от характера выполняемых в этом случае операций — находится тогда в постоянном равновесии с ассимиляцией, возведенной самим этим фактом в ранг необходимой дедукции.

Ритм, регуляция и «группировка» образуют, таким образом, три фазы эволюционирующего механизма, связывающего интеллект с морфогенетическими свойствами самой жизни и дающего ему возможность осуществлять специфические адаптации, одновременно безграничные и уравновешенные между собой, которые в органическом плане были бы невозможны.

[1] Пиаже имеет в виду участие И. Мейерсона в движении "Сопротивления" — Ред.

[2] "Пред установленная гармония" (1.1) — это решение проблемы, внутренне присущее классическому креационизму, а она является единственно возможным объяснением адаптации, которым располагает витализм в его чистой форме. Преформизм (1.2) иногда связывался с виталистскими решениями проблемы, он может освобождаться от витализма и делает это довольно часто, выступая в форме мутационизма у тех авторов, которые отрицают за эволюцией какой-либо конструктивный характер и рассматривают все новое в поведении живых существ как актуализацию потенции. до той поры остававшихся просто скрытыми. Эмержентная точка зрения (1.3), напротив, сводится к объяснению всего нового, то появляется в иерархии существ, посредством целостных структур, не сводимых к элементам предшествующего генетического уровня. Из этих элементов "эмержирует" некая новая целостность, которая адаптивна и объединяет в одно неразложимое целое как внутренние механизмы, так и их связи с внешней средой. Эмержентмая гипотеза, хотя и принимает факт эволюции, но сводит эволюцию к серии синтезов, не сводимых один к другому, дробит ее, превращая, по существу, в ряд новых сотворений.

[3] В мутационистских интерпретациях эволюции последующий отбор относится за счет самой среды. У Дарвина он объясняется конкуренцией.

[4] См.: B.Russell. TheAnalysis of Mind. London, 1921.

[5] В этом отношении следует отметить, что социальная природа операций составляет одно целое с их действенной стороной и с их постепенной группировкой в системы. Но для большей стройности изложения мы оставим сейчас дискуссию о социальных факторах мышления, чтобы вернуться к этому вопросу в главе VI.

[6] См.: J. Piaget. Classes, relations et nombres. Essai sur les groupements de la logistique et la reversibilite de la pensee. Paris, Vrin, 1942.

[7] См.: L. Brunschvicg. Les etapes de la philosophie mathematique. Paris, 2 ed, p. 426.

[8] Этот активный характер математического рассуждения хорошо показал Гобло в своем "Трактате о логике" ("Traite de logique"). "Делать вывод, — говорил он, — это значит конструировать". Но операциональные конструкции казались ему просто регулируемыми ранее принятыми высказываниями, тогда как на самом деле регулирование операций имманентно им и создается их способностью к обратимым композициям, иными словами, тем, что по своей природе они суть "группы".

[9] См. нашу работу — J.Piaget Classes, relations et nombres. Paris, Vrin, 1942.

[10] "Физические формы" играют у Кёлера по отношению к мыслительным структурам ту же самую роль, что и вечные идеи Рассела по отношению к понятиям или априорные схемы по отношению к живой логике.

[11] См.: H.Frank. Untersuchung uber Sehgrossenkonstanz bei Kindern. "Phychologische Forschung", Berlin, Bd. VII, 1926, S. 137-154.

[12] См.: J.Piaget et M. Lambercier. Le problem de la comparasion visuelle en profondenr et l'erreur systemayique de l'etalon. "Archivesde psychologie", vol. XXIX, 1943, p.255-308.

[13] См.: MW. Burzlaff. Methologische Beitrage zum Problem der Farbenkonstanz. "Zeitschrift fur Psychologie", Leipzig, Bd. 119, 1931, S.177-235.

[14] См.: M. Lambercier. La constance des grandeurs en comparaisons seriales. "Archivesde psychologie", vol. XXXI, 1946, p.79-282.

[15] См.: F. Beyrl. Uber die Grossenauffassung bei Kindern. "Zeitschrift fur Psycologie", Leipcig, Bd. 100, H. 5-6, 1926, S. 344-371.

[16] См.: J. Piaget, M. Lambercier, E. Boesh, B. von Albertini. Introduction a l'etude des perceptions chez l'enfant et analyse d'une illusion relative a la perceptions visuelle de circles concentriques. "Archives de psychologie", vol. XXIX, 1942, p. 1-107.

[17] Так, например, иллюзии Дельбёфа в том случае, когда длина зоны А', расположенной между внешней и внутренней окружностями, меньше диаметра внутренней окружности А1 происходит видимое расширение площади вписанной окружности А1, за счет площади зоны А'; если же А'> А1, то имеет место обратный эффект.

[18] Доказательством того, что речь идет об ошибке, связанной именно с функциональным положением измеряющего, служит тот факт, что для уменьшения и даже для ликвидации этой ошибки достаточно внушить субъекту, что эталон меняется при каждом сравнении (для этого надо показывать эталон каждый раз заново). Для того чтобы разрушить перцептивную ошибку, достаточно также потребовать от ребенка перенесения вербального суждения с измеряемого на измеряющее (если он говорит А<В, от него следует добиться суждения В>А), что изменяет функциональные позиции на противоположные.

[19] См. примечание на стр.122.

[20] См. J.Piaget, B von Albertini, M. Rossi. Essai d'interpretation probabiliste de la loi de Weber et de celle des centrations relatives. "Archives de psychologie", vol. XXX, 1944, p.95-138.

[21] Лучшим примером неаддитивной композиции перцептивного порядка может служить иллюзия веса, когда часть А (кусок литья) принимается как более тяжелая по сравнению с целым В, образованным из А плюс А' (пустой коробки из легкого дерева, вплотную накладываемой на А). В этом случае мы имеем в восприятии В<А + А' и А>В, тогда как объективно В = А + А!

[22] Что, однако, не означает "пассивно", поскольку свидетельствует уже о "законах организации".

[23] См.: J.Piaget et M.Lambercier. La comparaison visuelle des hauteurs a distances variables dans le plan fronto-parallele. "Archives de psychologie", vol. XXIX, 1943, p.173-253.

[24] См.: J.Piaget. La construction du reel chez l'enfant. Neuchatel, Delachaux et Niestle, 1937, p.157-158.

[25] См.: D. Usnadze. Uber die Gewichtstauschung und ihre Analoga. "Psychologische Forschung", Berlin, Bd. XIV, 1931, S. 366-379.

[26] См.: J.Piaget et M.Lambercier. Essai sur un effet d'einstellung survenant au cours de perceptions visuelles successives. "Archives de psychologie", vol. XXX, 1944, p.139-196.

[27] См.: von Weizsacker. Der Gestaltkreis. Leipzig, 1940.

[28] См.: J.Piaget. La naissance de l'intelligence chez l'enfant. Neuchatel. Delachaux et Niestle, 1936.

[29] См.: А. Rey. Les conduites conditionnees du cobaye. 'Archives de psychologie', vol.XXV, n 99, 1936, p.217-312.

[30] Ch.Spearmen. The Nature or Intelligence. L., 1923, p.91 (см. отрывок, переведенный Э. Клапаредом в "La genese de l'hypothese". "Archives de psychologie ", vol. XXIV, 1934).

[31] Ed. Claparede. La genese de l'hypothese. "Archives de psychologie ", vol. XXIV, 1934, p.1-155.

[32] См.: J. Piaget. La naissance de l'intelligence chez l'enfant. Neuchatel, Paris, 1936, ch. V; P. Guillaume. La formatoin des habitudes. Paris, 1936, p. 144-154.

[33] См.: P. Guillaume. La formatoin des habitudes. Paris, 1936, p. 65-67.

[34] В работах Пиаже значение терминов "intuition", "pensee intuitive" и т.д. несколько шире, чем у близких к ним по смыслу русских терминов "наглядность", "наглядное мышление" и т.д., и вместе с тем уже, чем у терминов "интуиция", "интуитивное мышление" в русском языке. Поэтому в переводе в зависимости от контекста используются оба русских варианта. — Ред.

[35] Если выделить в поведении три большие системы: органические наследственные структуры (инстинкт), структуры сенсо-моторные (приобретаемые) и структуры репрезентативные (которые образуют мышление), то группу сенсо-моторных перемещений можно поместить на вершине второй из этих систем, тогда как операциональные группы и группировки формального порядка находятся на вершине третьей.

[36] См.:I Meyerson. Les images. В кн.: G. Dumaes. Nouveau traite de psychologie,vol. 2. Paris, 1932.

[37] См.: J. Piaget. La formation du symbole chez l'enfant. Neuchatel, Delachaux et Niestle, 1945.

[38] Мы не касаемся здесь чисто вербальных форм мышления, таких, как анимизм, детский артифисиализм, номинальный реализм и т. п.

[39] Внимание, сконцентрированное на одной мысли, является не чем иным, как именно центрацией мышления.

[40] См.:Andre Rey. L'inntelligence pratique chez l'enfant. Paris, Alcan, 1935.

[41] См.: J. Piaget. La causalite physique chez l'enfant. Paris, Alcan, 1927.

[42] Исчисление "тетраэдр-различий" или корреляций корреляций.

[43] См.: B. Inhelder. Lediagnostic du raisonment chez les debites mentaux. Neuchatel, Delachaux et Niestle, 1934.

[44] Если рассматривать все это с точки зрения аффектов, то несомненно, что только на уровне построения понятия объекта является аффективное отношение к лицам, которые после этого начинают восприниматься как центры независимых действий.

[45] А. Валлон, который критиковал понятие эгоцентризма, сохраняет между тем само его содержание, которое он удачно выразил, сказав, что маленький ребенок мыслит в желательном, а не изъявительном наклонении.

[46] С этой точки зрения схемы ассимиляции, направляющие развитие интеллекта, можно сравнить с "организаторами", действующими в эмбриональном развитии.

[47] Следует отметить, что именно на этой внешней форме и настаивает обычно "теория формы", что приводит ее сторонников к пренебрежению генетической конструкцией.

[48] Мы говорим здесь, естественно, о структурных регуляциях, а не о энергетических регуляциях, которые, согласно П. Жане и др., характеризуют аффективную жизнь ребенка на тех же самых уровнях его развития.

[49] См., например, иллюзию Дельбёфа, о которой говорилось на стр. 122-123.

МЫ— ПЕРЕВОДЧИКИ

Редактор В. М. Климачева

Художник В. И. Пантелеев

Худож. редактор В. Н. Конюхов

Техн. редактор И. Г. Федотова

Корректор И. Л. К а з е к о

А 10810. Индекс заказа 47708. Сдано в набор 14/VI 1974 г. Подписано к

печати 8/XII 1974 г. Формат бумаги 70Х1081/и. Бумага типографская

№1. Бум. л. 1,75. Печ. л. 3,5. Усл.-печ. л. 4,9. Уч.-изд. л. 4,94. Ти-

раж 50.000 экз. Издательство «Знание». 101835 Москва, Центр, проезд

Серова,д. 3/4. Заказ 1377. Цена 16 коп.

Киевская книжная фабрика республиканского

производственного объединения «Полиграфкнига» Госкомиздата УССР.

ул. Воровского. 24.

Издательство «Знание», 1975 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ

нига Д. Жукова посвящена пробле-

ме автоматического (машинного) перевода текстов с одного язы-

ка на другой. Эта проблема возникла более двух десятков лет на-

зад. Ее существо сводится к построению автомата, на вход которо-

го поступает текст на одном естественном языке (например, англий-

ском), а на выходе порождается текст на другом языке (например,

русском). Сейчас в роли упомянутого автомата используются элек-

тронные вычислительные машины, для которых разрабатываются

алгоритмы перевода и словари.

Современный этап развития машинного перевода может быть

охарактеризован как этап синтаксического пословного перевода.

В качестве основной единицы смысла здесь выступает слово, а грам-

матические формы и порядок следования слов в порождаемом тек-

сте определяются на основе синтаксических связей между словами

в тексте-оригинале. По аналогии со сложившимися традициями

словари для автоматического перевода строятся преимущественно

как словари слов (доля словосочетаний в них невелика).

Между тем в естественных языках слово не является единст-

венной единицей смысла. В них одновременно используется несколь-

ко уровней семантических единиц (уровень морфем, уровень слов,

уровень словосочетаний, уровень предложений и Др.), причем смысл

единиц более высокого уровня далеко не всегда может быть опре-

делен исходя из смысла единиц более низкого уровня (наиболее

ярко это проявляется в отношениях между уровнями морфем и слов).

Следовательно, и словари для автоматического перевода должны

содержав единицы различных уровней.

Многовековой бпыт общения народов, говорящих и пишущих

на различных языках, свидетельствует о том, что хороший перевод-

чик должен не только понимать смысл переводимого текста, но и

владеть фразеологическим богатством языка, на который осуществ-

ляется перевод. Таким образом, ручной перевод текстов представ-

ляет собой скорее фразеологический, чем пословный. Это обстоя-

тельство нельзя не учитывать при автоматическом переводе.

На наш взгляд, качественный машинный перевод научно техни-

ческих и деловых текстов (о художественных пока что говорить

не приходится) может быть построен на основе использования комп-

лексов словарей, включающих в свой состав семантические единицы

различных уровней слова, словосочетания, предложения, высказы-

вательные формы (устойчивые фразеологические обороты с пусты-

ми местами, которые могут заполняться различными словами и сло-

восочетаниями) При этом ведущее место должны занимать слово-

сочетания, так как в указанных текстах наименования понятий чаще

всего выражаются словосочетаниями и значительно реже отдельны-

ми словами В процессе перевода должно соблюдаться правило пред-

почтения, согласно которому прежде всего следует вычленять и пе-

реводить семантические единицы высших уровней, а к единицам

более низких уровней обращаться во вторую очередь и только в

том случае, если нет иной возможности выполнить перевод

Важное место в системах машинного перевода должна зани-

мать автоматизированная словарная слуЖоа, в задачу которой вхо-

дит создание и ведение (дополнение, корректировка) словарей Для

одной тематической области комплекс словарей может иметь объем

105— 10е элементов (фраз, высказывательных форм, словосочетаний

и отдельных слов), а количество тематических областей может ис-

числяться многими десятками Роль человека в автоматизированной

словарной службе будет заключаться в разметке иностранных тек-

стов с целью выделения из них элементов словарей и назначении

последним соответствующих эквивалентов на выходном языке Раз-

метка текстов может быть переложена и на машину

В настоящее время проблема машинного перевода в полном

объеме еще не решена. Для ее решения необходимы не только глу-

бокие теоретические исследования, но и большая по объему экспери-

ментальная работа Нужно создавать крупные, хорошо организован-

ные научные коллективы, нужна современная мощная электронная

вычислительная техника с достаточным математическим (програм-

мным) обеспечением ее работы

Исследования в области машинного перевода следует отнести

к разряду фундаментальных исследований Их нужно вести не толь-

ко и не столько потому, что это позволит в будущем сэкономить

средства на переводах иностранных текстов и облегчить процесс об-

мена научно технической и деловой информацией между различными

странами Они необходимы как один из наиболее эффективных пу-

тей поиска технических решений по ряду проблем автоматической

обработки информации, а уровень развития средств и методов авто-

матической обработки информации оказывает непосредственное вли-

яние на темпы научно-технического прогресса

Г. Белоногое, доктор технических наук

а скольких языках говорят жи-

тели Земли? Количества их до сих пор не определил ни

один лингвист. Предполагается, что даже число шесть

тысяч не будет преувеличением. Еще в древние времена

люди удивлялись великому множеству и разнообразию

языков и наречий. Проходили века — племена кочевали,

языки сливались и изменялись, но по-прежнему их было

много, и это мешало общению между народами.

Ныне почти все народы известны, большинство язы-

ков описано, и сам мир стал удивительно мал благода-

ря великолепным средствам передвижения и связи Но

по-прежнему языковые различия препятствуют тесному

общению и обмену достижениями между народами

Мир по-прежнему говорит на тысячах языков, и ста-

новится понятной взволнованность известного англий

ского ученого Джона Бернала, который писал, что «нуж-

но выработать радикально лучшее средство общения,

особенно ныне, когда мир становится действующим на-

учным и экономическим комплексом, в котором вави-

лонская мешанина языков является ужасающими пу-

тами Поистине дикое зрелище представляет собой мно-

жество людей, собравшихся на научную конференцию,

которые совершенно одинаково одеты, одинаково вы-

глядят, охватывают, как нам отлично известно, своими

мыслями и познаниями почти тождественные области

знания и все-таки абсолютно не способны общаться

между собой и нуждаются в услугах переводчика, если

они не потратили уйму труда на изучение трех или че-

тырех иностранных языков».

Одержимый упрямым неверием в возможность того,

что разные народы найдут когда-нибудь общий язык,

английский поэт Киплинг в свое время написал:

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток,

и с мест они не сойдут,

Пока не явятся небо с землей на страшный

господень суд.

Лучшие умы мира задумывались над тем, как лик-

видировать языковые барьеры между народами. Одни

искали выход в создании единого искусственного язы-

ка для всех живущих на земле людей. Разработкой та-

кого языка занимались крупнейшие ученые и писате-

ли — от Декарта до Гюго, от Гумбольдта до Рассела.

Другие старались упростить существующие языки. Так,

в «бейсик инглиш» (упрощенном английском) всего

850 слов. Иные черпали грамматические правила и лек-

сику из разных языков.

Изобретение каждого нового искусственного языка

сопровождалось великой помпой. Изобретатели этих язы-

ков провозглашали, что найдена панацея от всех бед че-

ловеческих. Они основывали настоящие международные

ордена, члены которых обязывались говорить только на

новом языке. Эти ордена насчитывали тысячи привер-

женцев и пользовались покровительством римских пап

и прочих духовных и светских владык.

Но народы не принимали искусственных языков. Они

не собирались отказываться от своих культурных тради-

ций, воплощенных в неимоверно богатых возможностях

национального языка.

По данным ЮНЕСКО, сейчас во всем мире искусст-

венным языком «эсперанто» пытаются заниматься восемь

Б

миллионов человек. А всего за первую половину XX века

создано свыше четырехсот искусственных языков.

Можно отдать должное упорству создателей искус-

ственных языков и их сторонников, но нельзя не видеть,

что все эти попытки обречены на неудачу.

Перевод с одного языка на другой — ремесло, суще-

ствовавшее с незапамятных времен. 50—100 тысяч лет

назад племена, говорившие на разных языках, обща-

лись друг с другом, и тогда уже была нужда в перевод-

чиках.

Сначала были переводчики-любители, потом появи-

лись профессионалы.

Сначала переводили, не мудрствуя лукаво, потом по-

явились теории перевода.

С расцветом художественной литературы заговорили

о переводе как об искусстве.

Как переводить? Спор об этом ведется не первое ты-

сячелетие. Одни требовали дословного перевода текста

в ущерб языку, на который переводили. Так переводили

Библию и трактаты Аристотеля. Так работал над Вет-

хим заветом святой Иероним, которого католическая цер-

ковь определила в покровители переводчиков.

Другие стремились донести до читателя лишь смысл

текста. «Я полагал, что читатель будет требовать от ме-

ня точности не по счету, а — если можно так выразить-

ся— по весу»,— писал Цицерон о своих переводах ре-

чей Демосфена.

Много позже Дидро вообще пренебрег подлинником.

Он прочитал книгу два раза, проникся ее духом, потом

закрыл и стал переводить.

Сервантес не верил в силу перевода и вложил в ус-

та Дон-Кихота скептическое сравнение его с изнанкой

ковра.

Французские переводчики еще в XVII веке написали

немало статей в защиту и буквального и вольного пере-

вода. Со свойственной французам игривостью один из

них сравнивал перевод с женщиной и говорил, что от пе-

ревода, как и от женщины, нельзя требовать, чтобы он

был одновременно и красивым и верным.

Неверность перевода частенько бывала причиной ди-

пломатических конфликтов. В Италии даже была пого-

ворка: «Traduttori-traditori» — «Переводчики-предатели».

Вопросы перевода немало занимали и царя Петра I,

при котором издавалось множество иностранных книг

по военному делу, а также по наукам и технике. Он яв-

но был противником буквализма и в своем «Указе Зо-

тову об избегании в будущем ошибок» писал: «Г-н Зо-

тов. Книгу о фортификации, которую вы переводили, мы

оною прочли, и разговоры зело хорошо и внятно переве-

дены, но как учит оной фортификацию делат... то зело

темно и непонятно переведено.., И того ради надлежит

вам и в той книжке, которую ныне переводите, остерет-

ца в том, дабы внятнее перевесть, а особливо те места,

который учат как делат; и не надлежит речь от речи

хранить в переводе, но точию, сенс выразумев, на сво-

ем языке уже так писат, как внятнее может быт».

Можно привести тысячи высказываний о том, как

надо переводить, и, пожалуй, мудрее всех и проще ска-

зал Белинский, который не был переводчиком, но совето-

вал переводить текст на русский язык «так, как бы на-

писал его по-русски сам автор, если бы он был русским».

Когда-то считали перевод занятием, требующим боль-

ших специальных знаний, но малопочтенным. Философ

Монтескье в своих «Персидских письмах» отказался счи-

тать перевод работой творческой.

Ныне неистощимое усердие переводчиков получило

всеобщее признание. Перевод, и как искусство, и как ре-

месло, необыкновенно усовершенствовался.

И уже нет такой области, в которой бы не требова-

лись услуги переводчиков.

Каждый год во всем мире переводится несколько де-

сятков тысяч художественных книг. Но это ничтожная

часть того, что переводится вообще.

Переводятся миллионы статей, патентов и инструк-

ций...

Ежегодно проводится свыше тысячи международных

конгрессов, симпозиумов, семинаров... и скромные тру-

женики-переводчики помогают общению ученых, людей

искусства и политических деятелей.

Перевод оказался в центре человеческих проблем.

Жизнь требует тесного общения с другими народами,

и рушатся древние понятия и предубеждения.

Это было в 1956 году.

Нас, в то время профессиональных переводчиков

с иностранных языков, пригласили конструкторы элект-

ронных вычислительных машин, и задали нам вопрос,

казалось бы, очень простой и имеющий прямое отноше-

ние к нашей профессии:

— Как вы переводите? Можете ли вы рассказать о

процессе перевода во всех подробностях и по порядку?

Очевидно, наша группа переводчиков была не пер-

вой в том кабинете, куда привело нас приглашение, по-

тому что в прищуре глаз спрашивавшего таилась ка-

верза, которая стала ясна нам уже через несколько

мгновений, прошедших после того, как смолк его голос.

Действительно, как мы переводим?

У одного из нас возникла в голове картина зала за-

седаний международного форума. Стеклянные будки пе-

реводчиков, обязанных переводить речи ораторов син-

хронно, то есть так, чтобы сидящие в зале слышали эти

речи на родном языке. Ораторы не делают пауз для пе-

ревода, они говорят, говорят... Иные, увлекаясь, торопят-

ся, глотают окончания, а в наушниках, все-таки поспе-

вая, звучит скороговорка переводчика. Это очень тяже-

лый труд. Переводчики меняются каждые десять-пятнад-

цать минут. Частота их пульса достигает ста шестидеся-

ти ударов в минуту. По нагрузке на нервную систему

переводчиков сравнивают с летчиками, совершающими

полеты на сверхзвуковых скоростях.

Вот переводчик сидит с наушниками, в которых слы-

шится голос оратора, и говорит в микрофон на другом

языке, не слыша даже собственного голоса. Сперва, ког-

да он еще только учился переводить синхронно, его ох-

ватывал ужас, если он мешкал с переводом какой-ни-

будь фразы — оратор не ждал, уходил вперед на две,

три фразы... Что же сказал оратор? Слова как бы тая-

ли, смысл терялся, чувство ответственности сдавливало...

Но постепенно появился навык, память автоматически

удерживала в голове сразу несколько фраз, ум сноро-

висто схватывал главное в каждой фразе, язык (опять

же автоматически) выговаривал стереотипные форму-

лировки, без которых редко обходится какой бы то ни

был оратор, на них переводчик как бы делает передыш-

ку и догоняет оратора... Так он переводит. Но об этом

ли его спросили?..

Другой представил себя дома за письменным сто-

лом. Перед ним раскрыт роман известного зарубежного

писателя. Сколько раз переводчик читал и перечитывал

его, перед тем как начать переводить! Он уже знал на

память почти весь текст романа, но все не решался

изложить его по-русски, так как в складывавшихся фра-

зах исчезало то трудноуловимое, что называется сти-

лем писателя. Оно — в интонациях, оно — в употребле-

нии определенных слов и языковых конструкций, оно —

в построении каждой фразы, оно — в том, как писатель

видит мир, в его образной системе... И если ты, пере-

водчик, даже влезешь в шкуру писателя, то все равно

написанное тобой на русском будет звучать не так,

и ты это знаешь лучше, чем кто-либо другой. Но ты про-

должаешь искать, пока не находишь нечто подобное сти-

лю писателя и на своем родном языке. А потом, когда

начинаешь переводить фразу за фразой, тебя охватыва-

ет чувство радости — как гибок и прекрасен русский

язык, какие возможности он открывает для передачи ав-

торской речи, речи героев и персонажей!..

Впрочем, тут много подводных камней. Если ты пе-

реводишь с английского, то персонажи все-таки должны

быть англичанами, а не русскими. Они не скажут: «По

Сеньке и шапка», но выражение все равно должно быть

народным. Проходят часы, а удачи все нет, и даже во

сне привидится эти персонажи и заговорят именно так,

как тебе хотелось. Ты проснешься, запишешь, и дальше

дело пойдет споро.

Иной раз думается, зачем томиться стремлением

к совершенству каждой фразы, если сюжет романа ин-

тересен сам по себе? Сколько ты прочел переводных ро-

манов, язык которых безличен и гладок, как укатанная

дорога? Будто переводили эти романы иностранцы, пре-

восходно научившиеся русскому языку; у таких речь

всегда гладка и как-то особенно грамматически правиль-

на, но безжизненна. Она влияет на читателя, портит его

речь, снимает ее национальную окрашенность. Не по-

тому ли говорят, что язык, на который переводится ху-

дожественное произведение, непременно должен быть

родным языком переводчика? Но это лишь одна сторо-

на работы. Чтобы понимать все тонкости иностранного

языка, переводчик должен как можно лучше знать ту

же, скажем, Англию, ее историю, культуру, народные

обычаи, психический склад ее народа, природу, харак-

терные особенности городских и сельских построек... Но

его же спросили, как он переводит. Как ответить?

Третьему вспомнилось, как он после окончания ин-

ститута иностранных языков получил назначение в бю-

ро технической информации крупного завода и как при

переводе первой же статьи из зарубежного техническо-

го журнала понял, что знание иностранного языка —

лишь половина дела. Он не знал техники и потому ни-

как не мог понять принципа действия прибора, который

описывался в статье. Казалось бы, он знал значение всех

слов (ему помогли технические и толковые словари, ко-

торые он горой взгромоздил на свой стол), но все рав-

но общий смысл был темен. И тогда он взялся искоре-

нять свою техническую неграмотность, сел за учебники,

ходил по заводу, присматривался к работе механизмов

и приборов, расспрашивал, и спустя некоторое время

статьи перестали быть для него головоломками. Перед

глазами вставала описываемая машина, он видел, как

взаимодействуют ее детали, и переводы его стали весь-

ма внятными для заводских инженеров. Как же он все-

таки переводит? Ну, ищет незнакомые термины и слова

в словаре, а потом... потом переводит. Как?..

Мы думали о трудностях, которые испытывали в сво-

ей работе, и это было психологически оправдано, но не

отвечало на заданный нам вопрос. И вообще ответить

на него оказалось непросто — мы еще вернемся к нему,

но прежде узнаем, ради чего нас спрашивали, как мы

переводим...

Путь познания сложен и бесконечен. Он извилист

и напоминает отчасти дорогу в горах и одновременно

лабиринт го множеством тупиков. Мысль выбирается

из тенет укоренившихся представлений, делает рывок

и, запутавшись в густых зарослях фактов, вновь упорно

прорубает себе путь на главную магистраль.

Разгадана тайна мыльных пузырей и созданы строй-

ные гипотезы устройства Вселенной. Ничего, что завт-

ра они могут быть опровергнуты и уступят место еще бо-

лее хитроумным предположениям. В революционной

борьбе научных идей выковывается славное племя раз-

ведчиков незнаемого.

Человек видит, слышит, мыслит, говорит. О челове-

ке думали, его изучали лучшие умы, и все-таки мы еще

далеко не познали самих себя. Как рождаются эти сло-

ва, которые возникают сейчас на бумаге? Что это за се-

рое вещество головного мозга, в котором протекают уди-

вительные процессы, преображающие ощущения в

мысль?

Древнегреческий мудрец Аристотель утверждал, что

мозг служит для выделения жидкости, охлаждающей

сердце. И он же написал «Поэтику», в которой просле-

дил тончайшие нюансы художественного творчества,

выявил некоторые его законы, неопровержимые и в на-

ши дни.

Странные вещи происходят с путями познания. Иной

раз мы лучше знаем далекое, чем близкое. Описаны ви-

димые миры и целые галактики, ракета уходит на мил-

лионы километров по направлению к Марсу, а Земля,

по которой мы ходим, остается неразведанной до конца.

Мы проникли в глубь нашей планеты пока еще только

на две тысячных ее радиуса.

Человеку было подвластно создание сложнейших аб-

стракций, но до последнего времени он не имел почти

никакого представления о работе собственного мозга. Но

тем не менее человек мыслил и созидал.

Если не считать некоторых уродливых отклонений,

всякое умственное усилие, исследование, обобщение, изо-

бретение направлено на то, чтобы принести человече-

ству какие-то блага, защитить его от ярости слепых сил

природы и заставить их служить, взять на себя часть

бремени, которое несет человек, познавая и преобразуя

природу.

Чем больше мы знаем, тем могущественнее мы стано-

вимся. Но с увеличением числа известных фактов про-

цесс познания все усложняется.

Времена всеведающих энциклопедистов прошли дав-

ным-давно. Одна физика имеет сейчас сотни узких от-

раслей, каждая из которых накопила столько знаний,

что их подчас трудно собрать воедино и систематизи-

ровать.

Существует афоризм, который гласит, что ученые

знают все больше и больше во все меньшей и меньшей

области знаний. Можно дойти до абсурдного предполо-

жения, что эта область станет в конце концов настолько

микроскопически малой, что вообще будет нецелесооб-

разно сю заниматься...

Если задуматься и отбросить шутки, то окажется, что

тревога по этому поводу не лишена оснований.

Рецепта, как делать великие открытия, нет. Извест-

но, что многие решения находили на стыках различных

наук. Вот электронные вычислительные машины. Чтобы

объяснить их работу, придется привлечь физику, мате-

матику, статистику, электронику и даже нейрофизиологию.

Более того, нередко методы какой-нибудь науки на-

талкивали на открытия в совершенно другой, отдален-

ной области знания. Так, языковед, подыскивающий фор-

мальный метод определения значений слов, вдруг натал-

кивается на решение в... ботаническом определителе рас-

тений.

Но попробуй уследи, что делается в других науках,

если с каждым днем все труднее становится быть в кур-

се новшеств даже в своей, узкой области!

Все сведения, которые можно увидеть, прочесть или

услышать, принято называть информацией. Обилие зна-

ний породило мощный поток информации. И если объем

знаний увеличивается вдвое каждые 50 лет, то объем

информации удваивается каждые 10 лет, а за 50 лет он

увеличится в 32 раза.

Одному английскому премьеру прошлого века при-

писывают определение трех степеней лжи. Он будто бы

говорил, что «существует ложь, наглая ложь и статис-

тика». Но мы пишем не трактат об эпохе расцвета бри-

танской колониальной империи, и поэтому нам будет

позволительно пренебречь политической иронией, заклю-

ченной в словах прожженного английского дипломата.

Итак, обратимся к статистике.

В мире издается на 60 языках более 100 тысяч науч-

но-технических журналов, в которых ежегодно пуб-

ликуется до 5 миллионов статей. Каждый год регист-

рируются сотни тысяч патентов и пишется более чет-

верти миллиона научных отчетов, диссертаций и т. д.

Ученые и инженеры тонут в этом необозримом море

информации, пытаясь найти все нужное для работы.

Установлено, что отыскать статью или отчет о каком-

нибудь экспериментальном исследовании подчас гораз-

до труднее, а следовательно, и дороже, чем провести

эксперимент заново.

Инженеры шутят, что каждый день где-нибудь за-

ново изобретается колесо. Это горькая шутка. Нередко

из-за недостатка сведений создается телега, тогда как

по улицам бегают автомобили.

Подсчитано, что неумение решить проблему инфор-

мации стоит США не менее миллиарда долларов. А ес-

ли подсчитать в масштабе всего человечества, то цифра

будет поистине астрономической.

В нашей стране имеется несколько миллионов инже-

неров, более миллиона научных работников, и каждому

из них нужны сведения о достижениях в их области

знаний, так как отсутствие информации ведет к поискам

уже давно найденных решений. Представьте себе, сколь-

ко средств тратится на бессмысленное дублирование и

параллелизм?

Не пора ли прекратить нагнетание «ужасов», не по-

ра ли, как на последней странице добропорядочного де-

тективного романа, ткнуть перстом в кого-нибудь и ска-

зать: «Вот он, виновник всех зол»?

Да, да, создается совершенно парадоксальное поло-

женис — нужные сведения трудно найти из-за обилия

информации, а нехватка информации, в свою очередь,

делает море сведений еще более обширным.

Ежегодно во всем мире выпускается 5 миллиардов

экземпляров книг.

В библиотеке имени В. И. Ленина хранится около

30 миллионов книг, и ежегодно ее фонд увеличивается

еще на миллион.

А наука не стоит на месте. Выходит все больше ста-

тей на русском, английском, французском, японском

и прочих языках.

Происходит интернационализация науки. Крепнут

международные связи. На глазах рушатся торговые ба-

рьеры. Наша страна заключает сотни и сотни крупных

торговых сделок с фирмами капиталистических держав.

На государственной основе происходит оживленный об-

мен научной и технической информацией. И естествен-

но, растет необходимость в переводе научной и техни-

ческой литературы, документов, патентов...

Только в Москве сосредоточены двенадцать мощных

переводческих организаций. Всесоюзная торгово-про-

мышленная палата имеет 18 отделов, занимающихся пе-

реводами. А сколько переводчиков трудится в отделах

информации различных учреждений...

По неполным данным, в масштабе всей страны за

один год переводятся с иностранных языков тексты, со-

держащие около трех миллиардов слов. Ежедневно

в стране появляется 1000 разных переводов.

В 1972 году был создан Всесоюзный центр переводов

научно-технической литературы и документации.

В 1973 году он выпустил в печатном виде переводы, со-

держащие сто миллионов слов. В этом Центре 42 про-

цента всех переводов осуществляется с английского язы-

ка, 25 — с немецкого, славянских и скандинавских язы-

ков, 10 — с французского и других романских языков,

13 — с японского и других восточных языков и 10' про-

центов — с русского на иностранные. Эти цифры весьма

показательны.

Любопытно, что спрос на переводы Центром не удов-

летворяется. Заказов у него вдвое больше.

Переводчики не успевают справляться с потоком за-

рубежной информации. Возможности человека ограниче-

ны. Опытный переводчик в среднем переводит восемь

страниц машинописного текста за полный рабочий день.

Можно было бы еще увеличить число переводчиков.

Но где их взять?

Пять лет учится будущий переводчик в институте,

а потом ему еще требуется значительное время, чтобы

приобрести хотя бы начатки специальных знаний и нау-

читься понимать сложные технические и другие тексты.

А теперь представим себе работу современных кон-

структоров. Иные думают, что они создают новую ма-

шину или аппарат, конструируя его весь, до последнего

винтика. Но это не так. Всякая новая конструкция состо-

ит из бесчисленного количества решений, принятых пре-

жде. Передатчик современного космического корабля

состоит из уже известных деталей. А вот компоновка

этих деталей, например, может придать ему новое ка-

чество.

Для миллионов инженеров информация нужна боль-

ше, чем для кого бы то ни было. Однако на сегодня

в информации отражается не весь инженерный опыт.

Что же происходит? Неужели виноваты органы ин-

формации, из-за нерасторопности которых пропадают

результаты труда и раздумий миллионов специалистов

и ученых?

Не будем спешить с выводами. Вспомним, что объем

информации удваивается каждые 10 лет. Если мы даже

посадим читать, переводить и обрабатывать поступаю-

щую научную и техническую информацию еще 10 тысяч

человек, то все равно будем напоминать чудака, пытаю-

щегося ложкой вычерпать реку.

Но вернемся в год тысяча девятьсот пятьдесят шес-

той. Уже тогда отмечали лавинообразный рост научной

и технической информации. Но то же бурное развитие

науки и техники сделало возможным создание быстро-

действующих электронных вычислительных машин. Вот

тут-то и явилась на свет идея при