Демократия

9 ноября 1989 г. я находился в Берлине, в той его части, что тогда принадлежала ФРГ. Некоторые из присутствующих на заседании, ради участия в котором я и приехал, были из Восточного Берлина. Один из них отсутствовал в начале заседания, но позднее появился в несколько возбужденном состоянии. Он побывал в восточной части города, где ему сказали, что Берлинская стена скоро откроется для прохода. Наша маленькая группа добралась к стене очень быстро. По приставленным к ней лестницам мы начали взбираться наверх. Но нас оттеснили назад телевизионщики, только что прибывшие на место. Мы должны подняться первыми, сказали они, чтобы снять, как вы взбираетесь по лестницам и оказываетесь на вершине стены. Им даже удалось уговорить некоторых спуститься и залезть наверх еще раз, чтобы получить хорошую телевизионную картинку. Так делается история в последние годы XX в. Телевизионщики не только первыми прибывают на место, но и режиссируют весь спектакль. В какой-то степени, как я п­кажу далее, их съемочные группы имели право проталкиваться в первые ряды. Ведь телевидение сыграло важную роль не только в том, чтобы Берлинская стена пала, но и вообще в демократических преобразованиях, произошедших в Восточной Европе в 1989 г. Движущей силой революций 1989 г. была демократия или народоправие. А распространению демократии, как я постараюсь продемонстрировать, в последнее время сильно способствовало развитие глобальных коммуникаций.

Демократия - вероятно самая мощная и вдохновля­ющая из идей XX в. Сегодня в мире осталось совсем немного государств, не называющих себя демократическими. Бывший Советский Союз и его восточноевропейские сателлиты определяли себя как <страны народной демократии>, а коммунистический Китай называется так и сегодня. В буквальном смысле единственными государствами, открыто заявляющими о своей недемократичности, остаются последние полуфеодальные монархии, вроде Саудовской Аравии, - да и они скорее всего не смогут не испытать влияния демократических тенденций. Что такое демократия? Это спорный вопрос, и на него дается множество разных ответов. Я вкладываю в это по­нятие следующий смысл: демократия - это система, связанная с реальным соревнованием политических партий в борьбе за власть. В демократическом государстве прово­дятся регулярные и честные выборы, в которых каждый гражданин имеет право принять участие. Эти права на учатие в демократическом процессе сочетаются с гражданскими свободами - свободой самовыражения и дискуссии, а также свободой создавать политические группировки и вступать в них. Демократии чужд принцип <все или ничего>. Существуют различные формы и различная степень демократизации. Демократия в Великобритании и Соединенных Штатах, к примеру, носит во многом различный характер. Один британец, путешествовавший по США, как-то спросил у своего спутника-американца: <Как же вы терпите, что вами управляют люди, которых вы бы никогда не пригласили на ужин?>, на что американец ответил: <А как вы терпите, что вами управляют люди, которые никогда не пригласили бы на ужин вас?>

Сегодня всякий называет себя демократом, но так было далеко не всегда. В XIX в. демократические идеи встречали яростное сопротивление со стороны традиционных элит и правящих групп и зачастую подвергались осмеянию. Идеал демократии вдохновил Американскую и Французскую революции, но долгое время на практике ее распространение было ограниченным. Лишь меньшинство населения обладало правом голоса. Даже некоторые из самых горячих сторонников демократической системы правления, вроде политолога и философа Джона Стюарта Милля, утверждали, что ее необходимо ограничивать. Согласно рекомендациям Милля, некоторые категории избирателей должны были иметь больше голосов, чем другие, чтобы, по его словам, <более мудрые и талантливые> обла­дали большим влиянием, чем <невежественные и менее способные>. Полного развития демократия на Западе достигла лишь в XX в. До первой мировой войны женщины имели избирательные права лишь в четырех странах - Финляндии, Норвегии, Австралии и Новой Зеландии. В Швейцарии женщины получили право голоса лишь в 1974 г. Более того, в некоторых странах, позднее ставших полностью демократическими, случались рецидивы авторитаризма. С 1930-х по 1970-е гг. Германия, Италия, Австрия, Испания и Португалия в разное время пережили периоды авторитарного правления или военной диктатуры. За пределами Европы, Северной Америки, Австралии и Новой Зеландии, лишь в очень немногих странах, вроде Коста-Рики в Латинской Америке, существовали устойчивые демократические режимы.

Однако за несколько последних десятилетий ситуация во многом изменилась, и самым существенным образом. С середины 1970-х гг. количество демократических государств в мире увеличилось более чем вдвое. Демократия победила в 30 с лишним странах, а все существующие демократические государства сохранили эту систему правления в неизменности. Эти перемены начались в сре­диземноморских странах Европы с падением военных режимов в Греции, Испании и Португалии. Затем, в основном в начале 1980-х, демократия утвердилась в ряде южноамериканских или латиноамериканских стран. Примерно в 12 государствах, включая Бразилию и Аргентину, была установлена или восстановлена демократическая система управления. Этот процесс продолжается, охватывая все континенты. Вслед за переходом к демократии Восточной Европы и части бывших республик СССР после 1989 г. их прим­ру последовал ряд африканских стран. В Азии, несмотря на определенные проблемы и случаи <отката назад>, демократизация продолжалась в течение всего периода с начала 1970-х гг. - в таких странах, как Южная Корея, Тайвань, Филиппины, Бангладеш, Таиланд и Монголия. Индия с момента обретения независимости в 1947 г. оставалась демократическим государством.

Конечно, некоторые страны, вступившие на путь демократии, еще далеки от полной демократизации или, кажется, остановились на полдороге. Одним из многочисленных примеров в этом отношении является Россия. В других странах просто возвращаются к тому, что уже существовало раньше. В Аргентине и некоторых других латиноамериканских странах уже были демократические режимы, а в Восточной Европе это же можно сказать о Чешской Республике и Польше. Поскольку демократические прави­тельства столь часто свергались, мы не можем с уверенностью сказать, насколько устойчивыми окажутся эти демократические перемены. И все же с 1960-х гг. демократия продвинулась вперед почти настолько же, что и за предыдущие сто лет. Почему? Одно из возможных объяснений предлагают сторонники идеи о торжестве западной модели - сочетания демократии со свободной рыночной экономикой. Оно заключается в том, что остальные системы управления просто не прошли испытания на прочность. Демократия победила, потому что она лучше всех. Просто большинству стран, не относящихся к Западу, понадобилось некоторое время, чтобы это понять. Отчасти я готов согласиться с этими аргументами. Демократия - это действительно лучшая из систем. Но в качестве ответа на вопрос о причинах недавнего волнообразного распространения демократизации их вряд ли можно считать достаточными. Они не объясняют, почему эти перемены произошли именно в данный исторический момент. В поисках лучшего ответа нам следует разгадать зага­ку, которую я назову парадоксом демократии. Парадокс демократии заключается в том, что, пока она, как я только что показал, распространяется по всему миру, в зрелых демократических государствах, которые остальной мир должен, казалось бы, брать за образец, растет разочарование в демократических процессах. В большинстве за­адных стран уровень доверия к политикам за последние годы снизился. Меньше людей, чем раньше, принимают участие в выборах, особенно в Соединенных Штатах. Все больше людей, особенно среди молодежи, заявляют, что их не интересует парламентский политический процесс. Почему же граждане демократических стран испытывают разочарование в демократической системе управления и в то же самое время именно эта система завоевывает все новые позиции по всему миру?

Объяснение кроется в тех переменах, которым и посвящена данная книга. Жизнь все большего числа людей во всем мире утрачивает характер рока - относительного постоянства и предопределенности. Авторитарное правление больше не соответствует новым условиям жизни, в том числе гибкости и динамизму, необходимым для конкурентоспособности в рамках глобальной электронной экономики. Политическая власть, основанная на авторитарной командной системе, уже не может опираться на традиционные факторы преклонения или уважения. В мире, основанном на активном обмене информацией, жесткая власть - власть действующая только <сверху> - теряет свою силу. Экономические условия, которым <командная экономическая система> СССР или других авторитарных режимов была не в состоянии соответствовать, зеркально отражались и на политической сфере. Информационная монополия, лежавшая в основе политической системы этих стран, была обречена в условиях по определению открытой структуры глобальных коммуникаций.

В ходе событий 1989 г. в Восточной Европе огромные массы людей выходили на уличные демонстрации. Но в отличие от подавляющего большинства революций прошлого - насилия при этом было на удивление мало. Систе­ма, казавшаяся столь могучей и беспощадной, - коммунистический тоталитаризм - исчезла без следа, как будто ее никогда и не было. Очень немногие полагали, что с режимом апартеида в Южной Африке можно покончить без его насильственного свержения. И тем не менее это произошло. Единственные случаи насилия в 1989 г. были связаны с захватом телестанций. Те, кто врывался в телецентры, правильно понимали свою главную задачу. Коммуникационная революция привела к появлению более активного, мыслящего гражданина. Именно эти события порождают недовольство в странах с устоявшейся демократией. В детрадиционализующемся мире политики для оправдания своей деятельности уже не могут полагаться на прежние формы - помпезные и торжественные церемонии. Тради­ционный парламентский политический процесс демонстрирует свою оторванность от потока перемен, проносящегося по жизни людей.

И в каком же положении оказывается сама демократия? Можем ли мы согласиться с тем, что демократиче­ские институты приобретают маргинальный характер в тот самый момент, когда демократия, казалось бы, наступает по всем направлениям? Весьма интересные результаты дали опросы общественного мнения о доверии к правительству, проведенные в Западных странах. Люди действительно во многом утратили прежнее доверие к политикам и традиционным демократическим процедурам. Однако они не утратили веры в демократические процессы. В ходе опроса, недавно проводившегося в США и крупнейших странах Западной Европы, более 90% населения заявили, что одобрительно относятся к демократической форме правления. Более того, вопреки распространенному мнению, люди не утрачивают интереса к политике как таковой. Резуль­таты опросов говорят об обратном. На деле люди больше интересуются политикой, чем раньше. Это относится и к молодому поколению. Молодежь вовсе не заслуживает ярлыка, которым ее так часто награждают, - ярлыка <п­коления X>, равнодушного и отчужденного. Другое дело, что молодые люди, по крайней мере многие из них, более цинично относятся к претенциозным заявлениям политиков. Кроме того - и это особенно важно - молодежь больше всего волнуют те вопросы, по которым, по ее мнению, профессиональным политикам практически нечего сказать. Многие рассматривают политику как грязное дело, считают, что лидеры государств руководствуются собственными эгоистическими интересами, а не интересами своих граждан. Наиболее важными вопросами с точки зрения молодежи являются экологические проблемы, права человека, политика в отношении семьи и сексуальная свобода. Что же касается экономики, то они не верят в способность политиков справиться с силами, определяющими развитие нашего мира. Каждому понятно, что многие из этих проблем перерастают рамки отдельных государств. Поэтому не удивительно, что политически активные люди предпочитают вкладывать свою энергию в деятельность групп по <конкретным интересам>, ведь они обещают то, чего традиционная по­литика, судя по всему, просто не в состоянии дать.

Каким образом можно поддержать существование демократии и активного управления в условиях, когда они, казалось бы, потеряли власть над развитием событий? Думаю, ответ есть. Нам в демократических странах необходимо углубление самой демократии. Назову это демократизацией демократии. Но демократия сегодня имеет и транснациональный характер. Демократизация необходима и на более высоком - и более низовом - уровне, чем уровень отдельного государства. Эпоха глобализации требует глобальных реакций, и к политике это относится не меньше, чем к любой другой сфере. Углубление демократии требуется потому, что прежние механизмы управления просто не работают в обществе, граждане которого живут в той же информационной среде, что и те, кто ими управляет. Конечно, правительства западных демократий никогда не были столь же скрытными, как руководство коммунистических или иных авторитарных режимов. Но в некоторых случаях они, вне всякого сомнения, проявляли скрытность. Вспомним, например, о том, сколько информации о ядерных испытаниях и создании новых видов оружия утаивали правительства США и Великобритании в период <холодной войны>. Кроме того, в западных демократических государствах существуют системы личных связей, политического патронажа и закулисных соглашений. Часто используется традиционная символика и традиционные формы власти, которые нельзя назвать вполне демокра­тическими. Палата лордов британского парламента - лишь один из самых очевидных примеров. С ослаблением власти традиций то, что некогда внушало почтение и уважение, вдруг начинает казаться курьезным или даже смешным. Не случайно в последнее время во многих странах мира разразилось столько коррупционных скандалов, связанных с политикой. От Японии до Германии, от Франции до США и Великобритании новостные заголовки пестрят сообщениями о делах, связанных с коррупцией. Сомневаюсь, что сегодня в демократических странах коррупция стала более распространенным явлением, чем прежде. Скорее она стала более заметной в условиях открытого информационного общества, а представления о том, что считать коррупцией, изменились. В Великобритании, например, раньше почти все делалось через систему личных связей, даже когда у власти находились левоцентристские партии. Подобные системы вряд ли исчезли, но многое из того, что делалось через их посредство и считалось нормальным, теперь стало незаконным.

В разных странах демократизация демократии примет разные формы, в зависимости от конкретных условий. Но ни одну страну нельзя считать настолько передо­вой, чтобы она не нуждалась в этом процессе. Демократизация демократии означает эффективное делегирование полномочий там, где - как в Великобритании - слишком много власти все еще сосредоточено на общегосударственном уровне. Она означает эффективные антикоррупционные меры на всех уровнях. Зачастую она предусматривает и конституционные реформы, а также большую прозрачность в политической сфере. Кроме того, мы должны быть готовы к экспериментам с альтернативными демократическими процедурами, особенно если это поможет приблизить принятие политических решений к повседневным заботам граждан. Такие институты как, скажем, <народные жюри> или электронные референдумы не заменят представительную демократию, но могут стать ее полезным дополнением

Политическим партиям придется теснее, чем раньше, сотрудничать с <заинтересованными группами>, например экологическими движениями. Некоторым сегодняшнее общество представляется раздробленным и дезорганизованным, но на самом деле это совсем не так. Люди активнее, чем прежде, участвуют в деятельности различных групп и объединений. В Великобритании количество участников добровольных объединений и групп самопомощи в 20 раз превышает число членов политических партий; во многом аналогичная ситуация наблюдается и в других странах.

Заинтересованные группы> часто первыми поднимают проблемы и вопросы, которые в традиционных политических кругах, возможно, игнорировались бы до того момента, когда станет слишком поздно. Так, еще задолго до кризиса с губчатым энцефалитом в Великобритании, об­щественные группы и движения предупреждали об опасности распространения инфекций по <пищевой цепочке>.

Демократизация демократии зависит и от воспитания мощной культуры гражданственности. Рынок сам по себе не способен породить такую культуру. Не способен к этому и плюрализм <заинтересованных групп>. Нельзя считать, что в обществе существует только два сектора - государство и рынок, или общественный и частный сектора. Между ними лежит сфера гражданского общества, включающая семью и иные институты, не связанные с экономикой. Демократия чувств - один из элементов прогрессивной гражданской культуры. Гражданское общество - это арена, где вырабатываются демократические убеждения, в том числе терпимость. Гражданская сфера может формироваться государством, являясь, в свою очередь, его культурной основой.

Демократизация демократии нужна не только зрелым демократическим государствам. Она может способствовать построению демократических институтов там, где они слабы и страдают дистрофией. К примеру, в России, где правит бал бандитский капитализм и сохраняются сильные авторитарные обертоны из прошлого, невозможно построить более открытое и демократическое общество исключительно <сверху>. Его необходимо создавать снизу, через возрождение гражданской культуры. Этой цели не добиться одной заменой государственного контроля на рыночный механизм, даже если бы последний и отличался большей стабильностью, чем сегодня. Бесперебойно функционирующую демократию справед­ливо уподобляют трехногому табурету. Необходимо равновесие между государством, экономикой и гражданским обществом. Если что-то одно из них преобладает, последствия будут печальны. В бывшем Советском Союзе в боль­шинстве сфер жизни господствовало государство. Поэтому экономике недоставало энергии, а гражданское общество было почти загублено.

За рамками этого уравнения мы не должны оставлять и СМИ. Средства массовой информации, особенно телевидение, имеют с демократией двоякую связь. С одной стороны, как я уже отмечал, наличие глобального инфомационного общества представляет собой мощную демократизирующую силу. С другой стороны, телевидение и другие СМИ уничтожают само публичное пространство для диалога, которое они же и создают, благодаря беспре­станному упрощению и персонализации политических вопросов. Более того, появление гигантских транснацио­нальных медиа-корпораций означает, что никем не избранные магнаты делового мира способны приобрести огромное могущество. Противодействие этому могуществу не может ограничиваться только политикой отдельных государств. Очень важно, чтобы демократизация демократии не останавливалась на государственном уровне. До сих пор демократическая политика подразумевала существование общенационального сообщества, самоуправляющегося и способного определять главные направления политики, затрагивающей его интересы. Она подразумевала наличие суверенного народа. Но под воздействием глобализации само понятие суверенитета утратило четкость. Народы и государства остаются мощным фактором, но между ними и глобальными силами, воздействующими на жизнь их граждан, - как указывает политолог Дэвид Хелд - возникает широкий <пробел демократии>. Экологические риски, колебания мировой экономики или глобальные технологические изменения не знают государственных границ. Они оказываются вне сферы демократических процессов - и в этом, как я уже говорил, состоит одна из главных причин падения популярности демократии в тех странах, где она глубже всего укоренилась. Разговоры о демократии на надгосударственном уровне могут показаться утопическими. В конце концов подобные идеи широко обсуждались еще сто лет назад. Но вместо эры мировой гармонии разразились две мировые войны, а всего в войнах XX столетия погибло более ста миллионов человек.

Изменилась ли ситуация сейчас? Ясно, что точно этого никто утверждать не может, но, на мой взгляд, изменилась. Причины того я уже приводил в предыдущих главах. Мир стал куда более взаимозависимым, чем сто лет назад, и сам характер мирового сообщества уже не тот, что прежде. Обратная сторона медали заключается в том, что общие проблемы, с которыми мы сталкиваемся сегодня, - вроде глобальных экологических рисков - также приобрели гораздо больший масштаб. Как можно развивать демократию на надгосударственном уровне? Я бы обратил не меньшее внимание на транснациональные организации, чем на международные. Организация Объединенных Наций, о чем свидетельствует само ее название, - это объединение государств. Она редко вмешивается в вопросы, затрагивающие государственный суверенитет, по крайней мере пока, да и в ее Уставе записано, что ей следует воздерживаться от такого вмешательства. Другое дело - Европейский Союз. На мой взгляд, это объединение прокладывает путь, по которому могли бы пойти, и скорее всего пойдут, другие регионы мира. Важно не то, что ЕС представляет Европу, а то, что он является первопроходцем в области транснационального управления. Вопреки тому, что говорят и его сторонники, и его критики, это не федеративное государство или супергосударство. Но это и не просто объединение государств. При вступлении в ЕС страны-участницы добровольно отказываются от части своего суверенитета.

Конечно, сам Европейский Союз не отличается особой демократичностью. Есть знаменитая фраза о том, что если бы он сам подал заявку на вступление в ЕС, то его бы не приняли. ЕС не удовлетворяет критериям демократии, которые он устанавливает для своих членов. Но в принципе не существует никаких препятствий для его дальнейшей демократизации, и нам следует последовательно добиваться, чтобы он развивался именно в этом направлении. ЕС - зримое воплощение кардинального принципа демократии, если рассматривать ее с точки зрения мирового порядка. Он заключается в том, что транснаци­ональная структура может активно способствовать развитию демократии как внутри государств, так и в отношениях между ними. Европейские суды, к примеру, приняли ряд решений, в том числе мер по защите индивидуальных прав граждан, которые имеют обязательную силу на территории стран-участниц ЕС.

Окинув взором земной шар в конце XX столетия, мы найдем примерно столько же оснований испытывать оптимизм, что и причин для пессимизма. Это относится и к развитию демократии. Внешне демократия напоминает нежный цветок. Несмотря на ее распространение, существует еще множество репрессивных режимов, а пра­ва человека постоянно нарушаются по всему миру. В Косово сотни тысяч людей были изгнаны из своих домов, а любая видимость законности - отброшена. Хочу здесь привести слова одного репортера, наблюдавшего за событиями. <В Македонии, - писал он, - находятся почти полмиллиона беженцев. Как их прокормить, никто не знает... Приезжайте в Македонию и помогите нам!> Эта заметка была напечатана в <Торонто Дейли Стар>. Репортера звали Эрнест Хемингуэй, а дата публикации - 20 октября 1922 г.

Можно простить человеку, если он считает некоторые проблемы просто неразрешимыми, не надеется найти из них выхода. Может показаться, что демократия расцветает лишь на особо плодородной, тщательно возделанной почве. Похоже, что в обществах или регионах, не имеющих давних демократических традиций, она не укоренится глубоко и ее легко выполоть. Но, возможно, все это меняется. Может быть стоит считать демократию не нежным цветком, который легко затоптать, а скорее выносливым растением, способным пустить корни даже на самой скудной почве. Если мои утверждения верны, то распространение демократии связано со структурными изменениями в мировом сообществе. Ничто не достается нам без борьбы. Но за укрепление демократии на всех уровнях стоит бороться, и цель эта вполне достижима. Нашему ускользающему миру нужно больше, а не меньше управляемости - а обеспечить ее могут только демократические институты.