Алехин Э.В. Управление общественными отношениями.
Падение Римской империи в 476 г. традиционно считается концом Античности и началом Средневековья. Средние века характеризуются заложением основ национальных государств — предшественников современных европейских стран и значительным возрастанием роли христианской церкви. С общественно-экономической точки зрения это время считается эпохой зарождения феодальных отношений. Все эти факторы в значительной степени отразились и на развитии социальной коммуникации.
Основными действующими лицами на исторической арене в эпоху раннего Средневековья стали так называемые варварские королевства готов, вандалов, свевов, франков и противостоявшая им в идеологическом, политическом и культурном отношении Византийская империя — преемница империи Римской (даже ее официальное название вплоть до самого падения было «ромайкон басилейо», т. е. Царство римлян). Последняя унаследовала от Рима и систему методов политической коммуникации.
В Западной Европе взаимоотношения власти и общества складывались иначе, чем в Риме и Византии. Прежде всего, там не было такой жесткой централизации, и власть королей (рексов) и назначаемых ими чиновников (графов, маркграфов и пр.) постоянно находилась в конфронтации с властью фактически независимых местных правителей — герцогов (дуксов). Только с помощью переговоров, а чаще — военной силы королям удавалось утвердить свое верховенство над региональными правителями и заставить признать свой вассалитет.
В рамках системы вассалитета вышестоящий (сеньор) являлся для нижестоящих (вассалов) защитником от враждебных соседей и гарантом внутреннего порядка: «младший» признавал «старшего» своим сюзереном при условии, что последний будет защищать его от набегов соседей и поддерживать порядок среди собственных подданных. Так, крестьяне признавали власть мелких землевладельцев, те — более крупных, а последние — королей. Традиционная для позднего Рима и Византии вера в божественную природу императоров в Западной Европе к 1Х-Х вв. уступила место более «приземленным критериям»: способности претендента на трон защитить страну, его личному богатству, а следовательно, возможности нанимать армию и строить укрепления. Именно так в 888 г. королем стал Эд, граф Парижский (Eudes, Odo), а не кто-то из потомков Карла Великого (Charlemagne) — законных, но совершенно неспособных правителей. Вместе с тем сакральные символы власти присутствовали и в Западной Европе. Например, когда Пепин, отец Карла Великого, в 751 г. сверг законных правителей Меровингов (так называемых длинноволосых королей), то последнему из них прилюдно остригли его длинные волосы, которые в народе считались символом власти рода Меровея: потеряв их, бывший король терял и право на власть. А когда Гуго Капет (Hugues Capet), в свою очередь, отрешил от власти Каролингов (987), то он обосновывал свое право не только силой, но и тем, что королями были его дед и брат деда — упомянутый король Эд, и к тому же по материнской линии они были родственниками свергнутой династии. Нередко монархи возводили свою родословную к древним богам и героям, чтобы удревнить время правления своего рода и тем самым повысить легитимность собственной власти в глазах подданных и соседних государей. Так, короли скандинавских государств считались потомками бога Одина (современная английская королева Елизавета II также выводит от него свою родословную), а раннесредневековые британские монархи — римского рода Брутов.
Западноевропейские государи VI—VIII вв. сознательно отказывались от римского наследия, но затем началось некоторое возвращение к римской традиции, и в 800 г. Карл Великий был провозглашен римским императором Карлом Августом (Carolus Augustus), чем сам он, по свидетельству летописцев, был весьма недоволен. Но его недовольство, несомненно, было напускным: церемония коронации была задумана самим Карлом как масштабная публичная акция. Ярким примером деятельности Карла Великого по формированию имиджа является такой эпизод: на рубеже VIII-IX вв. он поддерживал дипломатические отношения с багдадским халифом Харуном ар-Рашидом, от которого получил в подарок белого слона. Слон стал символом могущества Карла и произвел на население такое впечатление, что даже историки Каролингов писали: «в том году, когда умер слон, скончался и король Италии, Пинин [1]. Как видим, историки отвели первое место смерти невиданного животного, и лишь второе — кончине сына императора!
Символика, характерная для раннего Средневековья, повлияла и на формы коммуникации. Например, для оглашения властного решения или передачи дипломатического послания должностному лицу часто вовсе не требовалось письменного подтверждения: он мог передать символическую ветвь мира, горсть земли или даже пустой пергамент, полученный от своего повелителя. Самого факта наличия такого «документа» или печати без всякого текста было достаточно для средневековой аудитории. Символика находила широкое применение и в военной сфере. Викинги, в течение нескольких столетий наводившие ужас на берега Европы, много внимания уделяли созданию своего устрашающего имиджа: знамена с изображением ворона, драконьи головы — украшение носов их ладей, рогатые шлемы. В результате государства, подвергавшиеся их нашествию, были настолько напуганы одним только именем и видом «норманнов», что часто не осмеливались оказывать им сопротивление.
Властные отношения в Западной Европе имели явно двусторонний характер, как на горизонтальном, так и на вертикальном уровне. Монархи, в значительной степени, зависевшие от своих вассалов, использовали информацию из регионов для определения направлений своей политики. Так, автор эпохи Каролингов Гинкмар (Hincmar) сообщает: «Другое, к чему стремился король, это расспрашивать о том, что достойного донесения или нового обсуждения приносил с собою каждый из той части королевства, откуда прибывал, потому что им (участникам собрания) не только позволялось, но и строго внушалось (поручалось), чтобы каждый старательнейше разузнавал (обо всем) пока не вернется снова (на собрание), как в пределах, так и за пределами королевства, разведывал не только через своих, но и чужих, как через друзей, так и через врагов, не будучи очень придирчивым к лицу, через которого разведывается. (Король расспрашивал), нет ли волнений среди народа в какой-либо части области или (отдаленном) углу королевства, какова причина волнений, не ропщет ли народ, и не раздаются ли какие-нибудь ненадлежащие толки, о чем необходимо было бы поговорить на общем совете, и о прочем, тому подобном; о внешних же (делах) — не хочет ли какой-либо покоренный народ восстать, или восставший — покориться, не замышляет ли еще (народ) пограничный каких-либо козней против королевства, не проявляется ли что-либо в этом роде. И во всем том, что грозило какою-либо опасностью, особенно выявлялось, в связи с чем возникало то или другое» [2]. Как видим, европейские монархи не брезговали и сбором слухов, понимая, что обладание максимально полной информацией является залогом могущества. Вместе с тем они, как и древнеримские правители, старались пресечь чрезмерное распространение слухов, оговоров и доносов, принимая соответствующие законы. Например, Салическая правда (законодательство древних франков, У-У1 вв.) гласила: «Если кто обвинит перед королем безвинного человека в отсутствие последнего, присуждается к уплате 2500 денариев, что составляет 63 солида» [3].
Со своей стороны, короли требовали от вассалов осуществления полного контроля над их собственными подчиненными, и в результате любая общественно значимая информация, исходившая от короля, распространялась среди всех его подданных, включая крестьян. Однако из этого не следует делать вывод, что даже низшие слои средневекового европейского общества вовлекались в систему управления. Напротив, основная масса населения раннесредневековой Европы, в отличие от римских граждан, была исключена из политической жизни. Уже в раннем Средневековье начала складываться сословная система, принцип которой наиболее четко сформулировал английский король Альфред Великий (Alfred the Great): духовенство должно печься о душах, рыцарство — защищать страну, а «пахари» — трудиться и обеспечивать всем необходимым два первых сословия. Существовали суровые законы о наказании за восстания: даже знать, которая при попытке захвата власти пыталась опереться на народ, в случае поражения наказывалась строже, чем если бы она использовала в мятеже только собственные войска.
