Глава пятая. Прошла неделя. Глория была реабилитирована

Ұлы педагог Ы.Алтынсариннiң оқу-ағарту мәселесiне байланысты идеяларын әрмен қарай жалғастырып, ол да А.Байтұрсынов сияқты оқу-тәрбие iстерiн ғылыми тұрғыда қарастырды. Оқытудың жаңа |

Прошла неделя. Глория была реабилитирована. У меня у дома уже сиял мною начищенный ржавый опель, он меня манил каждый день, так же как и окна Глории. И вот она свободна, она снова может быть со мной. Мы договорились во вторник поехать в Пертузу. Я готовился к этой поездке. Катался по нашей кладбищенское горе вперед-назад, учился поворотам, и освоил этот немецкий старенький аппарат, в совершенстве. Я мог уже ездить за рулем и работать даже водителем самого мэра. Это очень важно для подростка вроде меня. Ведь это первая, по сути, серьезная поездка с любимой. Тем более Пертузу, столицу провинции, где была очень красивая архитектура вековых зданий, благоустроенные парки и атмосфера романтики на каждом углу. Глория это тоже понимала и тоже готовилась к этой поездке. Да мы уже были близки, но это новый шаг, новый уровень наших отношений, и не смотря на то, что никто из нас не допускал даже мысли о возможности ухудшения наших отношений, рано или поздно эта поездка должна была состояться. Мы были готовы перейти эту черту и признаться, что мы не просто парень и девушка нравящиеся друг другу, мы ощущали уже нечто большее, большее чем симпатия, большее, чем привязанность, большее чем даже сама любовь, в самых ярких проявления этого святого чувства. Мы были уже семьей готовой на все и ко всему. Я это чувствовал, Тарзан это чувствовала, и поездка в Пертузу была констатацией этого. Признанием на практике этого.

Мы выехали с самого утра. Это было прекрасное утро. Не по-осеннему теплое и ласковое утро. И даже солнце, словно принимая наши первые шаги, не было назойливым или чересчур теплым, ветер хотя и был слегка прохладным, но он лишь приносил свежести. Мы ехали по дороге и мечтали о нашем будущем, сочиняли, как мы бы будем вести быт. Это странные разговоры, которые ни к чему не обязывают, но составляют наиважнейшую часть отношений, если их нет, значит, нет и отношений. Я прижимал Глорию с себе управляя одной левой рукой, это было не сложно, дорога была пустая.

- Себа, а что будет через год?

- Все будет, так же как и сейчас, даже лучше, мы уже будем год вместе, а это уже маленький, но юбилей.

- А какими мы будем?

- Мы будем такими же, только ты станешь еще краше, ведь с каждым днем ты становишься лишь лучше и краше.

- А где мы будем жить?

- У нас будет свой дом прямо на берегу реки, неподалеку от залива, что бы мы могли прямо в халатах выйти из дома и пойти купаться.

- А у нас будут дети?

- Конечно, у нас будет отличный сын, его будут звать Марк, и у нас будет красавица дочка, ее будут звать

- Мишель, я прошу, пусть ее будут звать Мишель.

- Да ее будут звать Мишель. Но это не в честь сестры, иначе я не прощу себя.

Она улыбнулась и прижалась еще крепче к моей груди. Впереди проносились деревья, стоявшие вдоль дороги. Мы проезжали небольшие деревушки, где у дороги стояли пожилые жители со своими урожаями, в надежде продать их, и хоть как то улучшить свою не богатую жизнь. Их лица были наполнены страстью, ненавистью и страданиями. Это были люди, пережившие страшное время войны, и хоть многим не пришлось спасаться от бомбежек, они знали, что такое голод, холод и предательство. Очень тяжело смотреть в их лица, они словно уносят тебя в бездну смуты, страха и ужаса. Они поглощают твои мысли, уничтожают любые мысли о счастье. Но на нас это не действует. Мы столь счастливы, что если даже в это же мгновенье мир перестанет существовать, мы все равно будем счастливы, ведь мы уже все знали, мы все испытали, все радости и всю нежность друг друга, ну нам так тогда казалось. Мы просто проезжали мимо них, замолкая, что бы не злить их своими счастливыми взглядами, и потом снова продолжали шутить говорить, наслаждаться друг другом.

- Глори, а ты хочешь, что бы я был владельцем своего дела или госслужащим?

- Мне все равно, мне главное, чтобы ты был рядом.

- Тогда я всегда буду рядом, всегда будут радовать тебя.

Мы приехали в Пертузу около двух часов после полудня. Город сиял, странным образом он весь окрасился в золото, это было странно, для такого времени все деревья окрасились в желто-золотистые цвета. Это прибавляло романтики, и шуршание листвы под ногами тоже приносило только позитив. Мы гуляли по парку, держась за руки. Мы останавливались и, обнимаясь, кружились в нежном или страстном поцелуе. Это было время, которое шло только для нас, и хотя мир вокруг нас тоже жил, он был настолько не важным, что отошел на третьи планы и был столь не серьезным. В те мгновенья существовал только я и Глория, наша любовь и наши нежные чувства. Все это столь прекрасно, что многие, испытав это, могут всю жизни улыбаться, вспоминая только те прекрасные мгновенья. Мы гуляли до самого вечера, рассказывая друг другу, какими мы будем, через год, два, пять, двадцать лет, где мы будем жить, как мы будем жить. Придумывали черты наших детей. В тот момент мы не сомневались в нашем будущем, оно было столь прекрасным и нереальным, что в него было очень легко поверить. Когда уже начало темнеть мы выбрались и парка и направились в город, мы забегали в бары и выпивая всего по одному коктейлю выбегали на улицу и шли в соседний бар, мы хотели обойти их все. Мы остановились только в одном заведении со странным название «Колыбель». Это был небольшой бар почти самом географическом центре города с видом на реку и парк одновременно. Он стоял чуть н возвышении, словно сказочная изба из детских сказок и дубовые двери еще пахнувшие свежим деревом нас заманили в свои объятия и устоять мы уже были не в силах.

Мы уселись в самом конце небольшого помещения у крайнего окна, чтобы мы могли наслаждаться видом из него. Мы сели рядом друг с другом. Кельнер, спокойно нам предложил вина, затем винные коктейли, потом портвейн, и напоследок лучшего, по его словам, коньяка в северной Италии. Мы были пьяны от того, что мы были рядом, от того, насколько нам было хорошо. Конечно, мы были пьяны и в прямом смысле, от выпитого алкоголя. Вообще это было очень уютное помещение, в нем почти никого не было. Простой интерьер с нежно фиолетовыми стенами, увешанный абажурными светильниками из старого кружева, которые откидывали по всему помещению паутины красок светлых и темных полос. Окна совсем без занавесок, но небольшие цветы на подоконниках отвлекали от этой пустой картины стекла. Бар был очень прост, но его самобытный образ, почему то привлекал и убаюкивал, так спокойно было.

- Медвежонок, я хотела бы, что бы наш дом был так же просто, но со вкусом обставлен, что бы каждый раз, когда мы возвращались бы домой, нас так же успокаивало и манило быть там, не только потому что это наш дом, а вот так как сейчас меня и тебя манит этот бар.

- Я согласен, и еще я бы хотел, что бы у нас был свои винный погребок, пускай небольшой, но свой, мы могли бы сами готовить вино и хранить для важных случаев, для прихода друзей.

Она прижала голову к моему плечу, я взял ее руку и поцеловал. Она подняла голову и нежно, чуть касаясь моих губ, поцеловала меня. Затем еще раз, еще раз, потом мы снова слились в долгом поцелуе. В баре играла спокойная музыка, очень подходящая под медленный танец, я взял Глорию за руку и мы вышли на центр бара. Мы медленно кружились, обнимаясь в танце. Шепча нежные слова, друг другу мы танцевали. Все малочисленные посетители смотрели на нас. Они оторвались от своих разговоров, мыслей и прочих занятий. Даже кельнер, протиравший мокрые, свежевымытые стаканы, остановился и смотрел на нас. Мы кружились в своей нежности, в своей безумной, пускай еще не зрелой, но не менее честной любви. Мы танцевали, на патефоне сменялась музыка, она становилась, то быстрее, то медленнее, но у нас уже был свой ритм и своя мелодия, она доступна не многим, это мелодия любви, она существует только в сердцах двух людей. Она столь тонка, что даже легкий порыв может ее сбить, но в тот момент, эта, наша мелодия, была крепче самых крепких алмазов.

Мне запомнилось все с того вечера, я помнил глаза Глории, которые смотрели на меня, я смотрел в них, мы словно гипнотизировали друг друга. Наши отношения создавали невидимую завесу от всего мира таким удивительным образом, что мы видели все, что творится вокруг, но нас словно никто не видел. Мы не хотели замечать других взглядов, кроме собственных устремленных друг в друга. Мы кружились в этом танце почти два часа. За это время бар опустел, хотя все кто был в нем сидели почти до конца и лишь просьбы кельнера о закрытии бара прогнали этих случайных зевак. Когда мы вышли на улицу, все вокруг было сказочным, и таким романтичным, располагавшим к себе. В свете тусклых фонарей, политые водой улицы сверкали, последние световые вывески баров и отелей играли в этой пленке, маня за собой, словно шоссе, уходящее за горизонт. Мы вышли к одному отелю, он не был примечательным, или особенно отличавшимся от других, его название было простым «Отель для вас», но его вывеска светилась фиолетово-лиловым светом, это был знак, столь явный, просто знак, что ночевать мы будем здесь. Я прочти уже протрезвел, ну по крайней мере, мне так казалось. Хотя мы шли немного пошатываясь. Мы зашли в отель, взяли номер на третьем, верхнем этаже, с балконом, выходящим на парк. Номер был обычным, но его название. Французское «Виолет», французские корни Глории, не смогли удержаться, но его цена тоже была приемлемой, всего тринадцать тысяч лир. Мы поднялись наверх. Сначала мы постояли на балконе, созерцая далекие огоньки парка, переливающие лучи лунного света в большой воде реки. Я выпил остатки коньяка, который мы взяли еще в «Колыбели».

Это была самая нежная ночь в моей жизни. Я не помню ничего более нежного и помпезного, чувственного и страстного. Это была ночь наслаждения и нежных порывов страсти. Я не помню, как и когда мы уснули. Глория тоже этого не помнила, да это и не имело значения, это было столь малозначимо, что и не стоило упоминать.

Утро. Воскресенье. Уже поднявшееся солнце светило прямо в глаза. И мешало спать. Я повернулся к Глор, она нежно спала. Что бы солнце не смогло ей помешать, я задернул плотные шторы. Но мне уже не хотелось спать. Я, сперва, вышел на балкон, минут десять посмотрел на вчерашний сказочный сад – парк. Он показался менее помпезным и загадочным. Может это во мне говорило легкое похмелье. Может вчерашнее опьянение рисовало более красочную картину. Я решил спуститься вниз, и заказать завтрак, чтобы к моменту пробуждения моей принцессы, все уже было готово. Потом я решил прогуляться в ближайший магазин, купить свежую чаобату, Глория обожала свежий хрустящий хлеб. В меню гостинцы его не было. Магазин оказался за углом.

Спустя полчаса я снова был в номере. Глори еще спала. Мне доставляло удовольствие смотреть на эту картину, она так была похожа на ангела, сложив ладони под лицом, ее щечка немного выпирала вперед, правый глаз немного сжимался. Но это была самая настоящая богиня, спящая в моем номере. Она даже казалась еще красивее, когда спала. В номер принесли завтрак. Это были булочки с маслом и легкий салат, две чашки кофе и молоко в странном кувшине. Что бы не потревожить мою любовь, я снова вышел на балкон. Солнце уже почти взошло и ранее отсвечивающие лучи не мешали осмотреть весь сад. Весь сад был словно специально окрашен, полосами, в зеленый, желтый и золотистый. Внизу уже ходили люди, некоторые возбужденно о чем то разговаривали, активно жестикулируя, некоторые шли, хмуро уставившись себе под ноги. Мне казалось, что весь мир, словно, начал просыпаться, но отдельные люди жили в параллельном мире и поэтому, они уже давно не спали, давно не дышали свежим воздухом, не ощущали свежего ветерка от реки, не испытывали тех эмоций, которые сейчас испытывал я. Они, словно, жили в анабиозе, не видя всей этой красоты, не зная о счастье, о любви.

Я вернулся в номер и сел у газетного столика, рассматривая вчерашнюю прессу. На первой странице была громкая статья: «Беспредел в Юреци».

«Вчера был найден еще один труп молодого человека, на его теле обнаружено более десяти ножевых ранний, от которых и наступила смерть. Полиция связывает это преступление с найденным ранее трупом и массовой дракой, устроенной агрессивно настроенными группами людей первого сентября в городском саду. Как и ранее орудия преступления не найдено. По предварительным данным, это армейский нож»

Это была очень странная статья. Ведь мы только вчера уехали, а оказывается у нас в родном городе твориться такое. Нет, такая информация не пугает, ведь и ранее происходили случаи, когда обнаруживали трупы, такова жизнь в нашем городе. Всякое бывает, выпили, повздорили, кто то достал нож и все материал для статьи обеспечен.

Меня отвлек звук шуршащего одеяла. Глория повернулась на спину. Она открыла глаза. Немного посмотрела на меня и снова закрыла глаза, но на лице появилась столь знакомая улыбка.

- Глори, любимая, с добрым утром. Прости, что я встал раньше, зато я принес завтрак. И мы можем подкрепиться.

- Доброе.

Я подошел к кровати и сел на край со стороны Глории. Она присела и потянулась ко мне. Мы опять поцеловались.

- Доброе утро, любимый, спасибо тебе за завтрак, и спасибо за все. Ты самый лучший. Мне так не хочется вставать. Но надо.

- Не обязательно, мы можем здесь провести время до самого вечера.

-Мы ведь сюда приехали не в кровати валятся?

- Конечно именно за этим.

Мы оба усмехнулись. Но надо было и в самом деле вставать, ведь, мы собирались съездить на старую крепость, она была самой главной достопримечательностью Пертузы. Многие считают, что стоит жить только ради того, что бы посетить Де Копьессо Вердо. Глория быстро встала и направилась в душ. В это время я вышел на балкон и закурил, предлагавшуюся к завтраку сигару. Вообще я не курил, но в такой момент, я не смог удержатся. Но из головы все не выходила новость из вчерашней газеты. Это странно, действительно очень странно. Почему считают эти два убийства связанными, ведь тогда все обошлось без серьезных происшествий. Даже все ушли на своих ногах, после такого вряд ли кто-то будет махать кулаками после драки. Все было честно и справедливо. Тем более ножом, это орудие обычно используют «глазони», но даже они очень редко наносят опасные раны, не то, что убить.

Спустя пятнадцать минут, на балкон вышла Глория, на ней не было ничего кроме гостиничного полотенца. Мокрые волосы извивались от влаги, спускались на обнаженные плечи и закрывали грудь, если бы она не была прикрыта полотенцем. Еще не до конца проснувшиеся глаза были столь искренни, столь беззащитный взгляд. Но этот взгляд был очень взрослым, и я думаю, что если нас кто то и видел, он мог подумать, что нам не меньше двадцати пяти и мы женаты и живем не менее пяти лет. Эта мысль мне льстила, она была моей тайной и сокровенной мечтой. А нежный полусонный взгляд ее искренне беззащитных зеленных глаз. Это удивительно, я помню каждую мелочь. Ее слегка пухленькие губы слегка шевелились, словно, сейчас соскользнёт слово, но продолжалось молчание. Нос слегка играл на кончике. Она смотрела на меня, и этот взгляд был безмолвным разговором. Она смотрела на меня, я смотрел на нее и мы говорили друг другу, как нам хорошо, как мы любим друг друга. Мы обнялись, тоже, ни произнеся, ни звука, мы могли понимать друг друга без слов. Где то внизу доносилась едва слышимая медленная, но очень приятная музыка и мы начали кружиться.

- Глория, - произнес я медленно и нежно.

- Себастьян, - произнесла она в ответ.

- Мне здесь очень нравится.

- Мне тоже.

- Я не хочу никуда ехать.

- Я тоже

- Но я знаю, что мне хорошо, не потому, что такая природа, и такой воздух

Возникла небольшая пауза. Она продлилась оборота три, пока мы кружились в танце.

- Нет, я точно знаю, мне хорошо, потому что ты рядом, и это место делает сказочным именно твое присутствие. Если бы мы сейчас были в любой другой точке, это планеты, и ты стояла рядом со мной, и мы так же танцевали, даже если бы не было этой музыки, и вокруг рушился мир, мне все равно было так же хорошо, как сейчас.

Она оторвала голову от моего плеча, посмотрела мне в глаза и улыбнулась. И прижалась ко мне еще крепче. Мы продолжали крутиться в танце. И кто знает, сколько бы мы еще танцевали. Но нас прервал нелепый крик внизу.

- Все вы рабы этого страха, пока мы все боимся, они будут вами править, - кричал какой-то мужчина, размахивая транспарантом, - они убили, и они еще будут убивать. От их грязных рук погибла вся моя семья, т они убьют меня, и вас всех, до тех пор, пока мы будем бояться. Наш страх это их сила, не давай те им укрепиться.

Он кричал так натужно, что под конец полностью сорвал голос и стал почти не слышен. Наш танец был разрушен, его ничто не могло остановить, кроме этого крика, в его голосе звучала нота отчаянья. Хрип, именно хрип, а не голос продолжал вещать, но разобрать, что он вещает, с балкона уже было не возможно.

Мы вошли в номер, сели за столик каталку, которая была доставлена вместе с завтраком. Перекусили, стали собираться. Мы молчали. Но это молчание было другим. Мы слышали крики паники, все было понятно, речь шла о мафии. О ней не принято говорить вслух, и хотя это всего небольшая группа людей, у них было очень большое влияние, и обычно, те, кто начинали говорить, затем замолкали навсегда. Это страшное явление послевоенной Италии, эта преступная организация с каждым днем набирала обороты и с каждым днем становилась все сильнее. Панический страх почти всех жителей не способствовал эффективной борьбе с мафией. А если честно, многие считали их даже защитниками народа. Ведь в основном грабили богатых. Но это было очень глубоким заблуждением. Грабили богатых, потому что у них было что брать, но если перед ними вставал и бедняк, его тоже устраняли, им были не знакомы чувства, любые чувства. Они знали лишь свои придуманные, бездушные законы и навязывали их населению, те, кто не хотел им подчиняться, устранялся. Это было страшно и потому, что мало кому были известны те законы и правила, по которым существовала мафия.

Мы собрались и вышли на улицу. До машины надо было пройти метров сто, вчера вечером, все места у отеля были заняты. Пока мы шли, в лицах людей читалась тревога, они все еще были под впечатлением того хриплого мужчины. Мы шли держась за руки. Стараясь не обращать внимания на сложившуюся картину. Ведь нам все равно, мы ведь по-прежнему любим друг друга. Для нас ведь существует особый идеальный мир, без ссор, без грубости, без страха, без изъянов.

Я помог сесть в машину Глории, и сам сел в машину. Нам уже хотелось по быстрее уехать по дальше, побывать в этой великолепной крепости, и забыть эту серую минуту в нашем самом лучшем уикенде. Но машина не хотела заводиться, это создавало дополнительную нервозность и напряженность. После третьей попытки завести, я вышел с кривошипом в руках, что бы завести машину в ручную. Вставил в проушину и резкой прокрутил три раза. Машина погрохоча, побулькав и почти захлебываясь, завелась. В этот момент, словно тяжкий груз, свалился и, снова, стало спокойно и легко. Мы поехали дальше, на север, к крепости Де Копьессо Вердо. Про эту крепость ходит очень много легенд. Очень долгое время эта крепость охраняла северные границы Италии от набегов северных племен, потом от набегов Германов, потом Галлов, потом Франки и Готы, потом войны с Францией. В стенах этой крепости погибло очень много солдат, и поговаривали, что по вечерам в казематах и коридорах возле бойниц слышны крики умерших. Но нас скорее интересовали пейзажи, которые открывали со стен этой древней крепости.

Мы подъехали в четыре часа дня. Солнце уже начало склоняться к горам на востоке от Де Копьессо Вердо. И это придавало еще больше романтичности, от ярких лучей снежные склоны сверкали и отсвечивали золотом от нашего светила, распуская солнечных зайцев по всему ущелью, иногда ослепляя, иногда заставляя, остановится, что увидеть и запомнить эту красоту. Сама крепость не была особо красивой. Обычный прямоугольник, на возвышении у дороги, серые стены, кое-где отвалившаяся от старости или пробоин кладка. Черные слегка прогнившие, потому рыжеватые, железные ворота. К крепости вела узенькая дорожка, вытоптанная посетителями и паломниками, ведь на территории находилась старейшая церковь в северной части страны.

Людей было не так много, пара человек виднелась на бойницах, трое курили у ворот, и один старичок шел за нами. Он не торопился, сначала идя перед нами, а когда мы подошли к воротам, он оказался далеко позади. У ворот нас попросили заплатить по пятьсот лир, и так же попросили не свисать на стенах за пределы бойниц, очень старая каменная кладка, может обрушиться. Внутренний двор, ничего собой не представлял, прямоугольный двор, с небольшими деревянными хозяйственными постройками, в центре каменный костел, тоже весь обшарпанный и с отвалившимися кусками. Но не нем, отчетливо были видны, отметины двадцатого века, это были сквозные отверстия от выстрелов из ружей, возможно пушек малого калибра. Это были отметины страшной войны. И хотя это может показаться кощунством, но мы часто видели развалины войны, здесь же все было не так плохо. Мы стали подниматься по винтовой лестнице на самый верх, на стены. Лестница была очень не удобной, узкая, с узенькими приступами, не представляю, как во времена рыцарства, здесь можно было ходить в доспехах. Еще очень не приятный затхлый запах, сырость и не выносимая аура. Создавалось впечатление, что за нами кто-то наблюдает. Конечно, это может подсознательно давили те истории, о которых мы слышали, но все равно было немного не по себе.

Когда мы поднялись на стены, все изменилось. На севере открылась и вправду великолепная картина. От восточных вершин отражались солнечные зайчики и освещали восточные. Два хребта переходили друг в друга и поднимались выше линии горизонта, поэтому приходилось поднимать голову. Они были похожи на набегающие волны, которые вот-вот обрушатся на нас, и мы все окажемся под толщами снега и камней. Но они были неподвижны. Ниже снежных вершин были не по-весеннему зеленые луга, а от пологих лучей света, они казались еще более зелеными и напоминали изумруды, с небольшими прожилками, тропами и дорогами.

Мы решили пройтись по периметру крепости.

- Медвежонок, как хорошо, что мы не знаем, что такое война, но при этом мы знаем, - заговорила Тарзан, - Ведь мы дети войны, но мы не помним, что это такое, но боимся ее больше, чем те, кто ее пережил.

- Да, я не задумывался над этим.

- Почему? – она пихнула меня в бок.

- Не знаю, для меня война это нечто страшное, там убивают, там калечат, там мой отец был ранен и может если ее не было отец был бы жив. А может и нет, скорее еще меня пугает в этом слове то, что я не знаю как там, и даже те кто рассказывают, тоже не говорят о всем, пытаясь не вспоминать самое страшное. И вот эта неизвестность пугает. Конечно, если придется воевать, я пойду без сомнений, но это не значит, что мне не будет страшно.

- Что ты за глупости говоришь, какая война, после этой, наверное, уже никогда не будет войн. Она была очень страшной и люди должны задуматься.

- Люди? Когда они думали? Всегда были войны. И эта крепость доказательство. Она видела столько войн, столько смертей, что возможно еще не было такой войны, сколько людей погибло в этих стенах и возле них. Мы помним и боимся войны, но наши дети уже не будут столь однозначны, их дети будут знать об этой войне лишь рассказы, а их дети уже будут погибать на новой большой войне, это было всегда так.

- Я думаю, что все будет хорошо.

- Я тоже так думаю, но я реалист.

- А я думала ты романтик.

- Ну, я романтик-реалист.

- Ты романтик-реалист-болтун.

- Думаешь, я болтун?

- Я это знаю. Все время ты что-то болтаешь. Ты все время простые вещи представляешь так сложно, что потом никто не сможет разобрать, что же ты имел в виду, но не подают виду, потому что боятся показаться глупыми, ведь вроде ты такую заумную тираду запустил.

- Ну, и тебе это не нравится?

- Нет, мне это нравится. Больше нравится, чем когда ты пытаешься доказать при помощи кулаков свою правду.

- Я никогда не доказываю правоту силой кулаков.

- Да? А эти красивые круги под глазами, просто у матери косметичку украл и накрасился?

- Ну да ты отгадала. Есть у меня такая слабость.

- Знаешь, не смешно, твои эти замашки в «правители района» не приведут ни к чему хорошему.

- Глори, давай не будем? Посмотри как красиво. Солнце заходит за горы, и скрывается за ними словно путник, готовящийся ко сну. Вот оно зайдет, а здесь еще будет светло.

- От чего здесь будет светло?

- Здесь останешься ты, а ты создаешь большее свечение, чем солнце.

Она посмотрела на меня и вроде хотела что-то ответить, но вместо этого просто улыбнулась, опустила глаза, затем опять посмотрела на меня.

- Вот опять, я хотела, что бы задумался о своем поведении, а ты опять перевел тему.

- Я задумался.

- И о чем ты думаешь?

- Как мы поедем обратно?

- Дурак ты.

- Зато, я твой дурак.

Она опять усмехнулась. Она опять хотела, что-то сказать, но я не дал ей этого сделать, я обнял ее и вцепился в ее губы.

Уже зашло солнце, но на удивление все еще было светло. От снежных вершин на севере отражались лучи солнца, и они направлялись прямо на крепость, поэтому было светло. Но мы решили не дожидаться, когда стемнеет и пошли к машине. Пока мы шли, внезапно потемнело, и подходили к опелю мы почти уже на ощупь. На обратном пути мы встретили того же старичка, он опять шел впереди, но мы его как и в первый раз очень быстро обогнали и ушли далеко вперед.

На этот раз опель завелся сразу, я включил печку, стало довольно прохладно. Глория обняла мою правую руку и уснула. Когда мы подъезжали к Пертузам, я решил заехать в город, заправиться. Конечно, может мне и хватило бы бензина, но я решил не рисковать. Город все так же сверкал, вывески баров, отелей, ресторанов и даже рекламные щиты. Этот город словно манил к себе из далека. И когда оказываешься в нем, так и не хочется покидать его.

Я заехал на заправку возле отеля, в котором мы ночевали, я плохо знал город, а эту заправку я запомнил еще вчера вечером. Глория проснулась:

- Я схожу в магазин, куплю чего-нибудь покушать, - сказала она и направилась в мизинчик за углом, в котором я покупал, свежую чиабатту.

Я заплатил три тысячи лир за полный бак. Пока машина заправлялась, я решил зайти в отель, там был винный магазин. Я вчера приметил, что там очень хорошие вина и по приемлемым ценам. Купил я Саове тысяча девятьсот пятого года.

Когда я вышел на улицу, у машины стояли трое и Глория.

- Отстаньте от меня, - кричала она.

Трое вели себя очень нагло. Я поставил бутылку на асфальт. И быстрым шагом пошел к машине. Глория меня не видела, поэтому ничем не выдавала меня. Когда я приблизился на три метра, я разбежался и с разбега нанес удар одному из них прямо по затылку. Раздался громкий хруст, он свалился как мертвый. Второй отскочил в сторону, и мой удар прошел по воздуху, но третий не успел увернуться. И удар моей ноги пришелся прямо в живот. Он согнулся и, корчась от боли, упал на землю. Третий отбежал в сторону. Я за ним. Не привык уходить, просто не наказав обидчика. Он что-то кричал, но его крики я не мог разобрать, меня обуяла неистовая ненависть и буйство. Я быстрым шагом пошел к нему. Что-то блеснуло, но я не обратил внимания. Когда подошел не расстояние удара, меня сковала резкая боль в моей правой ноге. Я споткнулся и припал на левое колено. Тут я понял, у него нож. Но это меня не остановит. Он все равно будет наказан. Резкий крик Глории:

- Себа.

Я обернулся, на меня набегал второй, у него в руке тоже был нож. Я отклонился в сторону, отворачиваясь я зацепил его за ногу. Он упал, третий с ножом пошел на меня. Я превозмогая резкую и острую боль в ноге встал на нее, что бы встретить обидчика на ногах. Хотя я понимал, что теперь я могу биться только руками, я все же знал, что не могу перестать бороться. Сзади была Глория, она не сможет за себя постоять, уехать тоже, только если забежит в отель.

- Глори, в отель, беги, - прокричал я, как только эта мысль пришла мне в голову.

- Ну все Себа, тебе конец, - пробормотал третий.

- Зиббети, брось его, тебе мало что ли? – сказал тот который споткнулся, благодаря мне.

- Я его зарежу – с волчьим оскалом пробормотал Зиббети.

Он подошел ко мне, но ближе не подходил, достать руками я его не мог. Он смотрел на меня, я смотрел на него. Но тут все началось, он резко рванул на меня, я, чтобы не дергать больной ноги, остался на месте. Его правая рука взималась надомной, он метил прямо в грудь. Но я успел схватить его руку. Он с левой ударил в живот, я отскочил назад, со спины на меня наскочил второй, он ударил по больной ноге. Я упал. Пошли удары ногами по корпусу. Обычно в такие моменты, притупляется слух и зрение, словно свет гаснет на мгновения, но на этот раз этого не происходило. Серии ударов прекратились. Я повернулся на спину. Зиббети подошел ко мне.

- Ну что Себа, я тебя вспомнил, - пробормотал он, - это ты меня вырубил со спины в саду.

- Я не знаю… Что ты говоришь? – ответил я

- Ты гнусный уродец, ты получишь того, чего ты заслуживаешь, - продолжал налетчик.

И тут же нанес удар в правый бок. С лева тоже прилетел удар.

- Чеза, посмотри, что там с Масимо, - отдал приказ Зиббети.

Я успел снова свернутся в клубок, что бы удары не прилетали в живот.

- Он в отрубе, живой, - крикнул от машины Чеза.

- За него ты еще получишь, - обратился ко мне Зиббети.

Они оба подошли ко мне. Я все это время искал момент, что бы нанести удар одному и сбить с ног другого, добраться до машины и заехав в отель убраться восвояси. Но этот момент никак не удавалось уловить, не складывалась картина, что все получится, а в такой ситуации лучше выжидать. Чеза склонился надомной, чтобы проверить как я. И тут же проскочила мысль, вот он этот момент. Я схватил его за горло, и коленом нанес сильный удар в пах. Он упал на меня. Зиббети не разобрав начал пинать меня, но все удары пришлись его дружку в ногу. Когда Зиббети остановился, что бы перевести дыхание, я вскочил, в тот момент боли в ноге не было. Как только я вскочил, он меня пырнул в живот. Но боли я по-прежнему не чувствовал. Нож застрял у меня в животе. Он начал пятиться назад, увидев мой оцепенелый взгляд. Я невозмутимо достал нож из живота. Хотя на самом деле, он угодил в мою куртку, во внутренний карман и слегка поцарапал кожу. Нож был в моих руках…

Мы с Глорией мчались по дороге домой. Она все время ревела. Я тоже не произносил ни звука. Просто смотрел на дорогу. Проносились встречные огоньки машин. И тут я встал вспоминать. Я достал нож из куртки и направился на обидчика. Он пытался скрыться, но споткнулся об бордюр, я настиг его. Сначала я вонзил нож ему в руку. Потом в живот и еще раз и еще раз. Он начал хрипеть. Он что-то кричал, звал друзей и маму. Он делал все, но не мог уже ничего. Его куртка перекрасилась, из желтого в красный. Когда он умолк. Я еще нанес пару ударов. Потом я, просто встал, бросил нож и направился к его дружку, корчившемуся от боли. Но тут выбежала Глория из отеля.

- Себа, поехали отсюда, скорее.

Я что-то ей ответил, но я все равно хотел убить их всех троих. Я отчетливо помню, что в моей голове была одна единственная мысль, мысль об убийстве. Я рвался к этому, я хотел их наказать, хотел отомстить, за себя, за Глорию, за все возможные грехи, которые они даже не совершали, но могли совершить. Глория меня отвела к машине. Я, бессознательно, завел ее, и мы поехали.