Нравственный потенциал семьи

 

Все историческое бытие человечества неотделимо от семьи, лишь нарастание цивилизационного нигилизма в отношении к религии, к нравственности, к государству и олицетворяющей его власти, явило скепсис в отношении к семье. Этот нигилизм не заметили даже историки, они сами соскользнули в неосознанный нигилизм, выстраивая исторические хроники, касающиеся семьи, брака, как череду столетних, если не тысячелетних заблуждений, которые, наконец-то, с завоеваниями свободы, избавления от закоренелых предрассудков, могут быть отринуты, и воцарится вожделенное царство эмансипации, в котором исчезнут анахронизмы патриархальной семьи с ее домостроевскими основаниями.

Размышляя о современном состоянии семьи, я вспомнил о прочитанной в пору молодости работе замечательного историка XIX столетия А. П. Щапова «Положение женщины в России по до-петровскому воззрению», которая тогда была воспринята мною как яркая, смелая. Перечитывая работу, я испытал иные чувства, стало ясно, что Щапов внес свою лепту в подготовку угара революционного разрушительства государственных, нравственных, религиозных, национальных, семейных ценностей. Историк не исследует, он каждой строкой, каждой цитатой иронизирует над вековыми предрассудками семейных отношений, он сочувствует несвободе русской женщины, особенно в допетровские времена. «Учителя церковные постоянно поучали мужей и жен во всю жизнь со страхом Божиим соблюдать церковное таинство брака»[1], — пишет А. П. Щапов, и в этом «поучали», написанном на первой же странице очерка историка нового мышления, которое вскоре станут называть революционным, демократическим, прогрессивным, слышится неприкрытая ирония, сарказм даже, по поводу слабоумия или невежества духовенства. «Чтобы сильнее возбудить страх ко всем этим прелестям бесовским, книжники и моралисты придумали и в писании раскрывали страшнейшие "муки грешницы во аде"»[2]. В таких рационалистических текстах, лишенных тайны нравственного чувства, в том числе и чувства греха, формировался недоношенный еще эмбрион атеизма и высокомерного прагматизма. Напомню, к слову, почти притчу, вряд ли придуманную, а если и вымышленную, то достоверную по сути, об академике, классике физиологии, Иване Петровиче Павлове. Ученый был прихожанином Знаменской церкви, и как-то, когда лауреат Нобелевской премии пересекал площадь у Николаевского вокзала, направляясь к церкви, постовой милиционер сочувственно воскликнул: «Вот темнота!». С таким чувством превосходства над религиозными и нравственными устоями старших поколений, а в сущности — всей национальной культуры, прожили многие из поколений XXстолетия и еще с большим воодушевлением входят в век XXI новые нигилисты.

Желание безграничных свобод при минимальной ответственности перед народом, обществом не могло не распространиться на отношение к семье. Правда, здесь обнаружился парадокс, своеобразный двойной стандарт: молодые люди не просто привязаны к семье, в которой выросли, но не теряют, как правило, потребительского отношения к своим родителям, иногда даже бабушкам-дедушкам, до предельных физических возможностей последних. Никакого отрицания значимости семьи, в отмеченном смысле, не обнаруживается. Совсем иная картина при построении молодыми людьми своей собственной семьи, с отношениями ответственности в новой семье. Ныне много говорят и пишут о социальных тяготах последних лет, с ними связывают и вымирание России, ежегодное почти миллионное преобладание смертности перед рождаемостью. Между тем, никогда в истории ценности деторождения не определялись материальным олагополучием страны и каждой семьи. Состав семьи, количество детей зависели прежде всего от духовного и телесного здоровья ее членов. Закат или возрождение России определяется в первую очередь духовным и телесным здоровьем семей. В деградации России принимает самое непосредственное участие та молодая женщина (а пока их число только возрастает), которая не желает расстаться с эгоизмом поиска наслаждений и принять на себя долг материнства. Почему речь идет о женщине прежде всего? Русская литература, от Льва Николаевича Толстого до Валентина Григорьевича Распутина, художественно отразила особую роль матери и жены как средоточия всей семейной жизни. Мать, как образно писал исследователь духовных традиций русской семьи Н. С. Арсеньев, — «веселое ласковое солнце на небосклоне этого маленького мира», «этот образ русской матери и жены, центра семьи и семейного очарования и носителя религиозного принципа, не умер, не отжил»[3]. Это писал эмигрант в середине XX века, когда русские матери в полной мере сохраняли, насколько позволяли и недавняя чудовищная война, и нищенский послевоенный быт, и напор атеистической идеологии, традиции патриархальной семьи. Многодетные семьи — обычное явление для той поры, полвека назад распространенной наградой была медаль матери-героини. Ныне же прохожие удивленно оглядываются, встретив на улице, в транспорте беременную молодую женщину, настолько редкой, экзотической становится такая встреча.

Патриархальная семья более столетия подвергалась уничижению, осмеянию, карикатурному изображению. В самом деле, нетрудно оживить в памяти литературные образы забитых девушек, сидящих до свадьбы в затворе; по воле отца, насильно выдаваемых замуж, а потом только и знающих — плач детей, стирку, ухваты, чугунки и прочие домашние хлопоты. Подобный образ женщины и семьи, безрадостный, гнетущий плохо согласуется с иными образами, более памятными еще не ушедшим поколениям: хороводы девушек на полянах; воскресные вечорки с гармошками, балалайками; радостные праздники с плясками; протяжное пение за вышиванием; трепетное ожидание сватовства любимого жениха, с которым виделись на церковных службах, на гуляниях, на сенокосе, на речке... Конечно, равно ложными будут и идиллический, и карикатурный образы патриархальной семьи, но бесспорным остается факт: исторически сложившаяся семья, с ее консервативными принципами — основа стабильности, здоровья, процветания нации. Нравственный консерватизм семьи с его жесткими, бескомпромиссными нормами, сохранял народ, преемственность его традиций в самые разрушительные, смутные времена.

Нынче экзотически неправдоподобно звучит факт, который всего чуть более полувека назад мог поразить только нашего врага, Гитлера. А факт этот таков: врач, обследовавший пленных, вывезенных из России, Украины, Белоруссии, обнаружил, что 95% этих 18–20-летних девушек — девственницы и он, ошеломленный, обратился к фюреру с письмом-предостережением о том, что нацию с таким уровнем нравственной чистоты победить невозможно, за что поплатился концлагерем.

Целомудрие ныне представляется большинству современного мира безнадежно устаревшим предрассудком, проявлением несвободы личности. Цивилизованное человечество считает едва ли не единственной помехой сексуальной свободе венерические болезни, эпидемически охватившие сексуально свободные страны, несмотря на все усилия медицины и рекламу презервативов. Причем, известный прежде букет таких болезней столь распространен, что перестал восприниматься как опасность для телесного, а тем более — нравственного здоровья. Стали привыкать даже к угрозе иммунодефицита, не последней угрозе людей, избавившихся от обузы патриархальной семьи.

Там, где нормой становился культ половых услад, где утрачивалось представление о половых извращениях, аномалиях, наступало угасание, а подчас и катастрофический распад культуры, нации, деформировался даже физический тип людей, происходило вырождение.

Так исчезли с лица Земли многие культуры, народы, так в оргиях, в сексуальной разнузданности сгинул Рим.

Никто не знает, какие физические болезни гнездились в умирающих народах, диагностика, например, иммунодефицита стала доступна врачам совсем недавно, но это вовсе не означает, что такой, или подобной болезни, не существовало в прошлом. Диагностики не существовало в отношении сложных заболеваний, вызванных безудержным распутством, но интуиция подсказывала отдельным людям и народам, что спасительна мораль целомудрия и супружеской верности, что губительна даже для здоровья физического мораль языческая.

И тем не менее, уроки истории отброшены нынешними цивилизованными странами, языческие нормы нравственности повсеместно вытесняют нормы христианской жизни. Напоминанием о губительности языческого пути возрастает пирамида болезней, смертей, вырождения: наследственные уродства, неспособность к деторождению.

Нам неведомы внутренние силы, погубившие мощные цивилизации и культуры прошлых веков, но гибель языческого Рима и прозрение народов, искавших спасение в христианстве, с его строгими нравственными заповедями, позволяет предположить, что языческая разнузданность воспринималась не случайно как смертельная опасность для народа и каждого отдельного человека. «Развращенное и порочное поколение сплошь вымерло, — писал, обобщая факты исчезновения народов, М. О. Меньшиков[4]. — В новую жизнь вступило свежее, менее грешное поколение». «Падают народы только нечестивые — эту основную истину христиане и язычники должны твердо помнить»[5], — подытоживал ту же мысль в другой статье МО. Меньшиков. Тот же автор негодовал, наблюдая, как детей, воспитанных в хороших семьях, развращают старшие ученики и даже учителя, случайные в своей педагогической профессии, ибо «нельзя всем и каждому поручать «просвещение» детей»[6].

Русский народ и все другие народы, населяющие Россию, спасут от опустошительных болезней не «Спид-инфо», издание лишь внешне предостерегающее подростков, молодежь, а внутренне разжигающее похоть и эротическими снимками, и аналогичными текстами; не спасут и уроки сексуального воспитания, методики которых лишь разжигают порочные склонности и воображение детей; не спасут и достижения медико-биологических наук, на которые главным образом и надеются как уже инфицированные, так и потенциально вовлеченные в эпидемию. В действительности-то лекарство давно апробировано. Подвергавшиеся бесчисленным насмешкам и порицаниям староверы, не дававшие гостям своей кружки, крепко хранящие себя от блуда, то есть, обобщенно говоря, живущие по законам обережения духовного и телесного здоровья, выжили и давали подлинно здоровое потомство из века в век, у них не было и не могло быть ни наркомании, ни пьянства, ни болезней, захлестывающих всех, погруженных в распутство.

Разумеется, легко злослову поймать за руку защитника старообрядческой морали, но, полагаю, вдумчивый и духовно чуткий читатель разберется, что староверы упомянуты исключительно для выявления полюсов нравственного и безнравственного образа жизни.

Какие перспективы молодой семьи, ее детей могут подразумеваться, если будущая мама, а подчас и кормящая мама, не расстается с алкоголем, с сигаретой, со сквернословием или наркотиками?! В пору написания кандидатской диссертации о проблеме нормы в медицине,меня потрясли сведения об особой опасности для формирования эмбриона воздействий на организм беременной женщины алкоголя в, так называемые, критические периоды развития эмбриона. Генетики объяснили смысл ранимости, уязвимости зародыша в эти периоды пересечением скоростей роста его частей. Если в другие моменты алкоголь, наркотик не окажет существенного влияния на закладку органов ребенка, то особая неустойчивость взаимодействия клеток в критический период способна приводить, и приводит, к возникновению врожденных патологий. Самое печальное заключается в том, что первый критический период приходится на первые дни беременности, когда современная эмансипированная женщина, которую чаще именуют еще девушкой, или даже девочкой, бездумно прикладывается к рюмке или пьет пиво (девочки, сосущие из горла пиво — это особенность и едва ли не символ раскрепощенности России времен перестройки и так называемых реформ конца XX — начала XXI столетий).

Нравственный потенциал семьи, сложившийся исторически в ходе развития бытовой культуры, еще может постоять за себя, но силы становятся все более неравными. Приходится удивляться чистоте лиц молодых людей, их способности к доброте, бескорыстию, любви, хотя, казалось бы, нет никаких шансов для противостояния прагматизму, делячеству, пошлости, напористо изливаемым телевидением, интернетом, всеми средствами массовой информации. Сражение за семью — не частное дело каждой семьи, ибо речь идет о будущем нашей страны, наших ценностей, нашей культуры. Процитирую слова Константина Николаевича Леонтьева, не однажды мною упомянутые прежде, но достучаться Леонтьев так и не смог ни до сердец своих современников, ни до последующих поколений. А слова его —предостережение всем нам: «Все менее и менее сдерживает кого-либо религия, семья, любовь к отечеству, — и именно потому, что они все-таки еще сдерживают, на них более всего обращаются ненависть и проклятия современного человечества. Они падут — и человек станет абсолютно и впервые «свободен». Свободен, как атом трупа, который стал прахом».

 

 

[1] Щапов А. П. Сочинения. Т. 2. СПб., 1906. С. 105–154.

[2] Щапов А. П. Там же. С. 119.

[3] Арсеньев Н. С. Духовные традиции русской семьи // Православие в жизни. Нью-Йорк. 1953. С. 226–227.

[4] Меньшиков М. О. Размышления // Письма к русской нации. М., 1999. С. 258.

[5] Меньшиков М. О. Школа разврата //Письма к русской нации. М., 1999. С. 30.

[6] Меньшиков М. О. Письма к ближним. СПб., 1911. С. 22.