НЕ НОЖИК НЕ СЕРЕЖИ НЕ ДОВЛАТОВА 8 страницастр. 51 Теккерей, Уильям Мейкпис (каково второе имя! почти «писмейкер»! кому что говорит это слово) (1811-1863) Классик первого ряда великой английской литературы золотого викторианского века. Еще на моей памяти человек, не читавший «Ярмарку тщеславия», не мог претендовать на звание интеллигентного. стр. 51 …Шерлок Холмс… – Как широко известно, его создатель, сэр Артур доктор Конан Дойль, быстро возненавидел свое удачное и удачливое детище, и в завершение трех повестей и двух сборников рассказов убил сыщика. Конан Дойль хотел быть настоящим, глубоким, серьезным писателем! Он хотел, чтобы его знали и ценили за исторический роман «Белый отряд» прежде всего! Тупой же читательской толпе хотелось сыщика, и хоть тресни. Автор воскресил его, потерпел немного, снова убил. И так еще дважды. В результате никто не осведомлен о наличии в Лондоне музея Конан Дойля, а музей Шерлока Холмса на Бейкер-стрит 221-Б принимает толпы. Ах, доктор, это больше, чем литература – это жизнь. стр. 51 …около эколо. – По-моему, так назывался один из постмодернистских романов Валерии Нарбиковой. Где она? стр. 51 Как в ересь, в неслыханную простоту… – Естественно, все знают, строчка Пастернака «…впасть, как в ересь, в неслыханную простоту». Я не люблю Пастернака, а его философская лирика очень напоминает мне умную женщину; каковая умная женщина как морская свинка, по старой мужланской шутке: и не свинка, и не морская… Вот такой гений и титан, как Лев Толстой, много лет к старости и в течение оной впадал в ересь и в неслыханную простоту; мода на Льва Толстого давно сошла, отношение к нему спокойное, и вот «Война и мир» остается колоссом среди романов мира, а его «простые писания» давно представляют интерес лишь для профессиональных изучателей его творчества и свидетельствуют профессионалам в области психологии искусства, что с вершины все тропы ведут вниз… стр. 51 …в неслыханную простоту, которая грешнее воровства. – Давно живет как русская народная пословица: «Иная простота грешнее воровства». Я все время пытаюсь приписать эту фразу то Державину, то Крылову. стр. 51 Нарбикова, Валерия – Светившая в годы перестройки «новая краткосрочная звезда ограниченно-элитарного радиуса видимости». стр. 51 Харитонов – Виктор (?) К сожалению, сначала ушел из жизни, а уже потом посветил недолго – в те же перестроечные годы, когда из сундуков, сусеков и загашников выгребли все, что не было опубликовано раньше. Модернизм и гомосексуализм не сулили ему лавров при советской власти. стр. 51 Ну что ты, говорит, Левушка… – Из литературных анекдотов, приписываемых Даниилу Хармсу (Ювачеву) (1905-1942): «Однажды Лев Толстой написал детские стихи. Приходит к жене и говорит: – Послушай, Софьюшка, вот я тут детские стихи написал. Правда же лучше, чем Пушкин? (А сам дубину за спиной держит.) – Прочла она и говорит: – Ну что ты, Левушка, конечно Пушкин лучше. – Тут он трах ее дубиной по голове! И с тех пор во всем полагался на ее литературное мнение». стр. 51 А кто ж, батюшка мой, любит того, кто его умней. – Продолжение реплики: «А промеж моих свиней я сам самый умный». Старик Скотинин, «Недоросль». Фонвизин. Мне больше нравится данное при рождении исходное написание фон Визин, этому немцу было чем гордиться кроме обрусения фамилии. Нагляден и скорбен конец жизни фон Визина, разбитого параличом и впавшего в ипохондрию и мизантропию, когда он, живший на Васильевском острове, велел кучеру править по набережной Невы к Двенадцати коллегиям, останавливал у Университета, и слабым треснутым голосом кричал выходящим студентам, потрясая над головой палочкой и указывая на себя: «Смотрите, молодые люди, до чего доводит образование!..» Вот вам и пропаганда ученья… стр. 52 …позвонил из Ленинграда приятель с радостной новостью… – Я имею честь считать себя другом (вот уже двадцать пять лет) Олега Всеволодовича Стрижака (р. 1950), писателя и человека энергичного настолько, что он оказывается в положении перпендикуляра едва ли не ко всему, с чем соприкасается. Он бесспорно заслуживает отдельной книги, а история наших отношений – второго тома этой книги. Как он был ленинградским кадетом; как бежал со сколоченной группой из училища, взломав оружейку и вознамерившись пробиться в Боливию к Че Геваре; как на флоте выслуживался в старшины, разжаловался за буйство, и так раз за разом; как, работая и кормя семью, кончил журфак с отличием за три года; как флотским ремнем гонял по всем Соловкам всесоюзный семинар драматургов; как получал премию за роман «Мальчик»; и т.д., и т.п. А как с ним хорошо было пить вдвоем! стр. 52 …многотиражка «Петербургский литератор». – С газетенкой связана одна из самых изящных и приятных историй в моей скромной, но многослойной биографии. В собственную бытность многотирастом, вполне молодым, длинноволосым и бородатым получателем ежемесячной зарплаты я закатился в пятницу на пьянку к другу. Друг был женат и имел собственную однокомнатную квартиру. Так он вместе с женой упылил куда-то на сутки, оставив меня вместе с двумя своими друзьями. Мы выскребли свои рубли и пошли за вином. Место незнакомое, дорогу спросили у встречной девушки, увлекли с собой, завлекли в гости, но скоро она ушла, к нашей печали. Но вскоре вернулась, к нашей радости,– с двумя подругами и бидончиком пива. На большее, очевидно, финансов трех юных созданий не хватило: они только что кончили школу, и было им, как выяснилось позднее (и правильно, что позднее) по семнадцать. Мы их не клеили – они сами дохли со скуки. Дальше было еще интереснее: допив к середине ночи вино и пиво, двое друзей куда-то ушли вдвоем. Они любили друг друга. Девицы были ошарашены и уязвлены. Я был тоже ошарашен, но в данном случае – скорее приятно. Даже гомосексуализм, надо признать, может быть прекрасен – все зависит от контекста. Дальнейшее времяпрепровождение каждый представит себе сам – в меру своей испорченности, завистливости и сластолюбия, уравновешиваемых скептицизмом. Девушки не были красавицами, но у каждой имелись свои ярко выраженные достоинства: если у одной было красивое лицо, то у другой – большой бюст,– втроем они иллюстрировали встречающуюся иногда справедливость природы и гармонично дополняли друг друга. Так вот, много лет спустя, в описываемые девяностые (еще до пожара в петербургском Доме литераторов, после чего Ленсоюзпис стали называть союзом погорельцев – а газетенка помещалась в комнатке на верхнем этаже) – я пил кофе-водку днем в этом Доме писателей, и какая-то вполне нестарая и ничего еще баба стала меня разглядывать. Это была одна из трех, она узнала меня первой: она работала в «Петербургском литераторе» машинисткой и была горда своей причастностью литературе и личным знакомством с писателями. С высот этой карьеры она и спросила, чего это меня сюда занесло? Час я ее поил и выслушивал наставительные мнения о современной ленинградской литературе. Потом прискакал негодующий редактор газеты, начальник своей единственной сотрудницы, по ситуации выпил с нами, и из моего с ним диалога девушка узнала мою фамилию, оставшуюся ей неизвестной двадцать лет назад, как не знал ее фамилии и я. И тут же составила себе простое мнение, что в литературной табели о рангах я значительно выше ее начальника. Мелкое удовлетворение плебейского письменнического тщеславия мы оставим в стороне, это пошло и неинтересно. Интереснее другое: в ее глазах яснее ясного читалось резко и высоко выросшее мнение о себе, чувство радостное и захватывающее. В ее жизни мгновенно случилось большое приобретение: да еще в семнадцать лет – и ведь это остается в самосознании на всю жизнь – она была на равной ноге (не будем развивать это выражение), запросто, свойски, дружески и т. п. не с кем-нибудь, а с писателем. Жизнь подверглась ревизии, прыжок самооценки воспринимался подарком, судьба стала удачнее, чем час назад, на лице плавало выражение невесты. В этом выражении имела немалое место благодарность мне – за то, что я не стал бомжом или грузчиком, и тем не уронил ее женского достоинства. И если сначала я развлекался, как тайно садиствующий циник и хам, то уходил с печалью обманщика, к которому относятся гораздо лучше, чем он того заслуживает… Вот и смейтесь после этого над снобизмом… стр. 52 «Он пах духами…» и т.д. – Из рассказа «Гуру», которым открывался сборник «Разбиватель сердец». стр. 53 Арьев – О славном человеке Андрее Арьеве, завкритикой журнала «Звезда», мне нечего добавить к сказанному в тексте. стр. 53 К тому времени господин Мольер имел возможность.. … … на всех углах. – М. Булгаков, «Жизнь господина де Мольера». стр. 54 «Уловка-22» – Джозефу Хеллеру, давно почти классику американской литературы, не повезло с этим блестящим романом насчет российских изданий: первое, еще конца семидесятых, воениздатское, было в отличном переводе, но чудовищно усечено редактуро-цензурой; последующие переводы новых времен были полными, но худшими. стр. 54 …лейтенанта Шайскопфа… – В переводе фамилия означает «дерьмовая голова». Кто хочет – может вскрывать аналогии о оттенки контекста. стр. 54 …истории одной лошади. – «История одной лошади» – название одного из рассказов «Конармии» Бабеля, каковой рассказ уже упоминался семью страницами выше в связи с «Где я был и что я видел». стр. 54 …обсуждал с художником… – Георгий Малахов был очень хороший график; он умер рано. Гравюра, пошедшая на обложку первого издания «Легенд» мне и сейчас представляется замечательной. стр. 55 Вышеупомянутой чекой. – Цитата из армейского анекдота: – Рядовой Иванов! – Я! – Ответьте, какой чекой крепятся станины гаубицы в походном положении. – Вот этой, товарищ сержант. – Неправильно! – Ну… железной. – Неправильно. – Ну… длинной этой. – Никак нет. – Окрашенной! – Неправильно. – Ну вот… с загибом на конце? – Плохо знаете матчасть, товарищ Иванов. Сказано же в наставлении: «Вышеупомянутой чекой»! стр. 56 О покойниках – правду или ничего. – От латинской пословицы «О мертвом – хорошо или ничего», или ничего. стр. 56 У меня был когда-то рассказ, где покойник на похоронах последнее слово оставляет за собой. – «Положение во гроб», впервые опубликован в «Огоньке» весной 90 г., переиздавался в ряде сборников. стр. 56 Дар – Очень часто я напоминаю себе растерянного Чапаева из одноименного кинофильма с его бессмертным вопросом: «Кто такой?.. Почему не знаю?..» стр. 56 …игру в испорченный телефон. – А ведь на самом деле была когда-то такая игра – в ту же эпоху, что «бутылочка», «фанты» и приватные викторины на раздевание. Играющие по очереди повторяли каждый последующему игроку одну и ту же фразу, опуская в ней одно (первое, второе, третье и так далее) слово, которое тот должен был восстановить по смыслу и передать фразу дальше по цепочке, опустив уже следующее после восстановленного им слово: в результате, вернувшись по кругу к первому игравшему, который и запустил первоначальную фразу, конечная фраза не имела с ней ничего общего. стр. 57 – новый поворот, мотор не Ревет… – Парафраз из очень-очень знаменитой на рубеже восьмидесятых песни «Поворот» молодого и любимого молодежью страны Андрея Макаревича с его «Машиной времени»: «Вот – новый поворот – и мотор ревет – что он нам несет – пропасть или взлет – ты не разберешь – пока не повернешь – за па-а-ава-а-рот!» Все дискотеки вопили это без устали. стр. 57 …еле лапками колышет: сдох. – Из детско-абсурдистких стихов, ставших фольклором: «А комар уже не дышит, еле лапками колышет – сдох». стр. 57 Свет погасшей звезды. – Кроме очевидного физического смысла и очевидной же следующей из него метафоры есть и еще значение: так назывался роман Александра Чаковского, еще не главного редактора «Литгазеты», еще не одиозной и многовластной в литературе сволочи. Роман, может, одиозный, сентиментальный, примитивно романтичный с советско-коммунистическим оттенком, а все-таки неплохой был роман, с искренней душевностью, с нитями военной романтики и той самой катарсической нотой оптимистической трагедии. Вышел он в самом начале шестидесятых, и фильм по нему был, и одно время его широко читали. А кто сейчас помянет добрым словом старую суку Чаковского, чиновного лакея Кремля? А ведь был и он человеком, и сердце имел, и над вымыслом слезами обливался. И талант имел когда-то. И редактором «Литературки» «Старый Чак» был крутым и крепким, толковый был редактор. Безоговорочно лучшим еженедельником страны была при нем газета, все за ней гонялись. стр. 57 Клевещешь, Перси, на него: клевещешь! – Шекспир, «Генрих IV». Не вдаваясь даже в содержание трагедии-хроники, оставляя даже в стороне сам жанр, – отметим, что фраза имеется эпиграфом к главе XIII (именно тринадцатой) «Хроники времен Карла IX» Проспера Мериме – книги, также упоминаемой выше и точно в той же связи; в самой же главе капитан Жорж отстаивает перед всесильным адмиралом Колиньи честность происшедшей дуэли и подвергается оскорблениям адмирала (завтрашнего покойника) – будучи его сторонником… стр. 58 …мы с вами одной крови – вы и я. – Киплинг, «Книга джунглей». стр.59 И Ганапольскому в «Эхе Москвы»… – Я надеюсь, что «Эхо Москвы» будет еще долго-долго лучшей и самой популярной российской радиостанцией, а вот как ловко выдавили с первого канала телевидения «Бомонд» блестящего Матвея Ганапольского, бывшего номером раз (и хронологически, и по качеству) среди наших телеинтервьюров-собеседников звезд – это поучительно и печально. Если человек человеку волк, то на телевидении – человек человеку скорпион, тля. стр. 60 Брэдбери, Рей (р. 1920) – Знаменитый американский классик фантастики, был в шестидесятые-семидесятые в Союзе одним из вообще знаменитейших и самых издаваемых мировых писателей, его читали просто все приличные люди. Новым поколениям в новых условиях уже не представить себе тот уровень известности, славы Брэдбери. стр. 60 Прогрессивное Останкино сочло, что он играет на руку красно-коричневым. Народ так хотел развалить и свергнуть доставшую его власть и империю, что не желал пони мать даже очевидных завтрашних последствий. Что русским в оккупированной Прибалтике не приходится ждать ничего хорошего от завтрашней освободившейся Прибалтики – было ясно всем там живущим. Но коли демократы были за освобождение угнетенной Прибалтики – о ней полагалось говорить «хорошо или ничего». Сначала ТВ вопило «за нашу и вашу свободу», потом дружно перестроилось и стало так же огульно вопить про «угнетение русскоязычного меньшинства»: объективность и нюансы не входят в сферу интересов политиков и журналистов. Но если Бог чего не хочет, так он принимает меры: в день и час, когда я приехал с кассетами в Останкино, там кипел затяжной митинг-пикет чернорубашечников – а я приехал в черных брюках и черной рубашке, ну как специально: с соответствующим выражением на меня смотрели и пикетчики, и охрана, и журналисты. Ну не судьба была! стр. 61 Ультима регис… – Сокращение. Ультима рацио (лат.) – последний (решительный) довод: ультима панно пегис – соответственно «последний довод королей» – эта надпись порой отливалась в старину на стволах пушек. стр. 61 «Так делают в Париже!» – Флобер, «Мадам Бовари». Последний аргумент, которым клерк Леон, приобщенный отблеска столичной жизни, склоняет провинциалку Эмму предаться страсти здесь и сейчас, сев в фиакр. стр. 61 География – наука психологическая. – Отсыл к классическому «география – наука для извозчиков»: фон Визин, «Недоросль» (также упоминавшийся выше семью страницами). стр. 61 …место возле параши… – определяется в камере «народом» для тюремных париев. Вообще в девяностые тюремно-уголовный жаргон занял место французского языка для русской аристократии первой половины XIX века. Вторая сигнальная система отражает первую, будьте спокойны. стр. 61 Америка – это такая страна. стр. 61 Середняком в Риме, чем патрицием в деревне. – Парафраз цезаревского «Я предпочел бы быть первым здесь (в этой деревне), чем вторым в Риме», – в ответ на философски-насмешливое замечание собеседника (в бытность Цезаря наместником в Галлии), что и вот в этой деревушке кипят страсти между теми, кто мечтает стать первым в этой ничтожной и безвестной дыре. Откуда: «Лучше первым в деревне, чем вторым в Риме». стр. 61 …ощутил себя гражданином великой державы… – Редьярд Киплинг, «Посвящение» к книге баллад «Семь морей»: «Действительно и по чести – в лишениях и опасностях под далекими чужими небесами отрадно сознание и слова: – Я принадлежу великой державе!» стр. 61 Раз человек не остров, а часть материка… – Конечно, конечно: в семидесятые Хемингуэй был еще кумиром множества советских интеллигентов, и эпиграф из Джона Донна (1572-1631, англ. поэт – читали?) к изданному наконец «По ком звонит колокол» цитировался журналистами бесконечно: «Нет человека, который был бы как остров…» и т.д. стр. 61 Я римский гражданин! – Гордое восклицание римлянина при разных ущемлениях. Нищий плебей предъявлял этим свое достоинство. Мол, за мной законы и мощь Рима. Вроде как сегодня гордое заявление «я американец!». стр. 61 …пробивают головами стенку в соседнюю камеру. – Любимый мною, как и еще многими, Станислав Ежи Лец, остроумнейший и единственный остроумный из всех, кто когда-либо жили в Польше: «Стоит ли пробивать головой стену, чтобы пробив, обнаружить, что она оказалась в соседней камере?» Я был поражен, что великим и знаменитым королем афоризмов Ежи Лецом написано всего семь сотен подобных фраз – столько их публиковалось на разнообразнейшие темы: просто, значит, очень высок процент блестящих. стр. 61 прохаря – Сапоги, грубые рабочие башмаки, опорки – обувь зеков (шире – вообще обувь). Лагерный жаргон. стр. 61 …и закон. – Не тот, который Конституция или Уголовный кодекс, разумеется, а тот, по которому сосуществуют люди в камере и на зоне. стр. 61 Правильная хата. – Тот же жаргон: камера, где живут по закону, своим правилам, без «беспредела», по тюремно-уголовной справедливости, в отличие от анархии или голого права силы. стр. 61 Кому повем мою печаль? – Классические стихи, бывшие Когда-то почти народной песней и забытые ныне – настолько забытые, что и сам концов не найду. Мелодия, естественно, минорная. «Печаль», конечно, рифмуется с «жаль». Посередине строки цезура. стр. 61 …за одиннадцать пфеннингов… – Разменная монета Австрии и Германии называется правильно не «пфеннинг», а «пфенниг», без третьего «н». Откуда в русско-советской традиции взялось это третье «н», я лично понятия не имею. В девяностые годы от этого в общем ушли – но в предыдущие десятилетия пфеннинг писался по-русски именно так, и так звучал в наших головах, если заходила о Германии-Австрии речь. стр. 62 На полпути к Луне. – Так назывался рассказ В. Аксенова, давший название сборнику его рассказов, вышедшему в середине шестидесятых. Главный герой, крутой и незатейливый парняга-работяга, грубый, но в глубине души чистый, по дороге в отпуск влюбляется в самолете в стюардессу, и весь отпуск проводит в самолетах, накрутив ужасные тыщи и спустив деньги, – а там и домой, в чертову глушь, на тяжелую привычную работу пора. Он, значит, уже не тот тупой, что был, он книжки читать начал, о жизни задумался, получшал, любовь его изменила – но и, конечно, интеллигентом не стал еще: короче, от одних отделился, к другим не пристал, пока, по крайней мере. Ни то ни се, маета духа, полурождение чего-то. – А одновременно «отправить на Луну» – один из эвфемизмов Гражданской войны и первых советских лет, не самый распространенный типа «в штаб Духонина», «налево» или «в Могилевскую губернию», «в расход», но тоже имел место – расстрелять, значит. стр. 62 …благородный дон, за неимением ируканских ковров… – О блестящие Стругацкие! «Трудно быть богом»! Дона Окана приглашает Румату в будуар под этим предлогом: ковры показать… стр. 62 …в кабинете главного редактора «Московских 0новостей». – Таковым был уже демократичный Виктор Лошак, с которым мы и до этого были уже заочно знакомы и имели общих друзей; с Егором Яковлевым я не пил. стр. 62 …и за литром кукурузного самогона… – Виски был не кукурузный и пах не так плохо, но об этом двумя страницами ниже. стр. 62 …любовь Дзержинского к маузеру. – Здесь не столько про главу расстрельного ведомства ЧК, но более – отыгрыш известного анекдота: На международном конкурсе скрипачей наш занял второе место и так убивается что сопровождающий его искусствовед в штатском сочувствует и утешает: – Ну что ты, второе место ведь тоже неплохо. – Да как ты не понимаешь: занявшему первое дают поиграть на скрипке самого Паганини! – Да ну и хрен с ней, делов-то. Тебе тоже дали настоящего Страдивари на конкурс. – Да ну как тебе объяснить… да для меня поиграть на скрипке Паганини – все равно что тебе пострелять из маузера Дзержинского! – Во времена этого анекдота сотрудники КГБ под видом «одного из специалистов группы» сопровождали любые загрангруппы и делегации, все это знали, но тема была сугубо запретной к упоминанию, как бы все это считалось совершенно секретным. А теперь вот уже объяснять надо: нет актуальности – нет и шутки… стр. 63 Человек звучал гордо. – Не только советский сверхклассик Горький со своим (действительно хорошая пьеса!) «На дне»: «Человек – это звучит гордо», – провозглашает карточный шулер и бомж Сатин. Но прекрасно развил тему Шендерович: «Человек – это звучит гордо, а выглядит мерзко». стр. 63 Обезьяна, вставшая на задние лапы, взяла в переднюю палку… – Этой энгельсовской обезьяной, которая посредством осмысленной палки двинулась в люди, задолбали поколения советских школьников и студентов. Труд вот так и превратил ее в человека, заклинали нас. стр. 63 …и по этим рукам призывалось дать, и крепко дать. – Из рассказа Ильфа про циркового дрессировщика-немца с говорящей собачкой. Репертуарная комиссия, составленная из ответственных идеологических товарищей, просматривает номер на предмет контроля и утверждения. Немец играет, собачка встает на задние лапы и трусливо поет по-немецки: «С головы до ног я создана для любви». Председатель комиссии просит перевести ему на русский и багровеет: «Что?! Любви!.. Нет, этой собаке нужно дать по рукам, и крепко дать!» В конце концов комиссия велит читать собаке политический доклад на десяти страницах. стр. 63 Достать чернил и плакать. – Пастернак, «Февраль! Достать чернил и плакать». А не лучше: «Октябрь уж наступил. Достать чернил и плакать»? Или: «Вот и январь накатил, налетел. Достать чернил и плакать». Или: «Зима катит в глаза. Достать чернил и плакать». стр. 63 …но щек на свете меньше, чем желающих врезать по ним дважды. – Дискуссия с евангельским «если тебя ударят по левой щеке, подставь правую». стр. 63 Была бы шея, а любитель по ней дать всегда найдется. – И снова фон Визин со своим «Недорослем»: «Была бы шея, а хомут найдется». Или это уже русская народная пословица сама по себе, а фон Визин тут и вовсе ни при чем! Э? стр. 63 …человек создан изменять мир… – и далее до конца абзаца. Желающих отсылаю к своему сочинению «Все о жизни» – здесь срезана одна из верхних точек сути упомянутой книги. стр. 63 …джигит можэт быть оборванэц, но чтоб оружие в серебре. – Владимир Гиляровский (1853– 1935), «Мои скитания». В 1876 г., добровольцем в русской армии на Кавказе в ходе русско-турецкой войны, среди головорезов-пластунов, сын губернского судьи авантюряга Гиляровский отчаянно хотел быть суперменом, стопроцентным бойцом: в их, как выразились бы сейчас, элитной отдельной диверсионной части была своя мода, вполне логичная: неуставная кавказская одежда кто во что горазд, небрежный вид – и дорогое, качественное, ценное и ухоженное оружие. Прибывший с инспекцией сверху старый боевой офицер, ветеран Кавказа, отмечал подобный вид с одобрением и удовольствием. Примерно так. стр. 63 …о моменте истины. – После вышедшей в 73 году и переизданной около ста раз книги В. Богомолова «Момент истины» («В августе сорок четвертого»), где момент истины – это когда контрразведчик колет теплого шпиона, и передачи Андрея Караулова «Момент истины», когда он также очень споро и умело колет знаменитых собеседников – как-то подзабылось, что термин этот из боя быков: когда, значит, они остаются один на один, и матадор на него храбро идет, значит, а зрители смотрят: вдруг бык сам его прикончит? кто кого? Ну и оперная музыка подразумевается, наверно. стр. 63 Один даст съесть пуд соли – другой возьмет в разведку. – Соединение, как вы понимаете, двух присловий. Одна старая – о том, что знаешь человека, он проверен временем и в разных ситуациях: «Мы с ним пуд соли съели», или «С ним раньше надо пуд соли съесть» – долго, значит, вместе жить и вместе питаться, чтоб узнать по-настоящему. Другая – послевоенная, пошла с сороковых: «Я бы с ним в разведку пошел (или не пошел)», – т. е. в двух словах – человек надежный или ненадежный. Проверять солью – это, значит, долго, а разведкой – это сразу: берешь его или нет. стр. 63 …жизнь острее, чем в бою, и мрачной бездны на краю. – «Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю». – Ну-с, так это Пушкин или Лермонтов? стр. 64 «Вальтер ПП», 9 мм… – автор вообще большой педант в деталях, поэтому считает нужным заметить, что калибр этого компактного карманного пистолета 7,65, короткий патрон, но варианты французского и турецкого производства есть Под 9 мм парабеллумовский. стр. 64 …забористого бурбона «Катти Сарк»… – Вот упоминаемый тремя страницами выше «кукурузный самогон» может выступать как определение бурбона, американского виски, который гонят из чего ни попадя, в том числе и кукурузы, а также пшеницы, кленового сиропа и прочих фруктов-корнеплодов. Дешевый бурбон, и верно, не арманьяк, но снобизм не подобает тем, кто пил «Московскую» водку областных разливов; что же касается «Стрелецких», «Охотничьих» и пр. – так уже непонятно не только то, как мы могли пить эту ужасную рыгаловку, которая одним своим запахом включала рвотные рефлексы, но и откуда снизошел талант на виноделов, которые Умели это производить. Поистине «у нас была великая эпоха». – Что же до «Катти Сарк», то это безусловно скоч, т. е. виски шотландский, а скоч делается исключительно из ржи или ячменя, сорта же «бленд» (смешанные) производятся из смеси двух указанных злаков, пропорция смеси в каждом случае своя. Автор излагает это исключительно в подтверждение своих глубоких познаний по части игрушек для взрослых мужчин – но не может объяснить, для чего ему захотелось назвать «Катти Сарк» бурбоном: возможно, слово «бурбон» оформлено графически более адекватно для передачи состояния нажора. Поскольку пол-литра – не доза, опьянение свое объясняю и оправдываю исключительно тем, что за полчаса до этого я имел неосторожность хватить в первом попавшемся баре стопарь водки – а вот этого в 93-м году в Москве нельзя было делать ни в коем случае: этот ослабленно-бытовой вариант русской рулетки сплошь и рядом кончался отравлением, печеночной коликой и пр. – могли ведь и просто керосина налить. стр. 64 …Нэн – короткой рубашки… – «Катти Сарк» и означает «короткая рубашка»: шотландская народная ведьма по имени Нэн си обычно изображалась летящей в короткой рубашке, так вот первая, несчастная и романтическая любовь заказчика и владельца клипера была, по его мнению, на Нэн похожа; ведьма летела ростральной фигурой корабля; история легендарной «Катти Сарк» есть отдельная и знаменитая сага в истории мореплавания, будете в Лондоне – заедьте в Гринвич: клипер там! стр. 64 …с непревзойденной в истории скоростью парусника… – Не совсем так, «Катти Сарк» осталась просто самым знаменитым – и, возможно, самым со вершенным – парусником, а максимальная скорость в 19 узлов при полном ветре в бакштаг – феноменальной; но вечный рекорд поставил бостонский чайный клипер «Джеймс Бэйн», который пер в шторм с незарифленными парусами и выдал-21 узел; это известно чуть менее. стр. 64 Боги, боги мои. – …яду мне, яду! – продолжение фразы. Булгаков, как вы уже догадались, «Мастер и Маргарита». стр. 64 – А я ведь хотел уехать в Австралию, Бисмарк. – Диалог восходит не столько к «Битве железных канцлеров» Пикуля, сколько к мемуарам Бисмарка, откуда Пикулем и взят приукрашенно; Бисмарк издавался в СССР в 1940-м году. Смысл диалога – что теперь вот и без Австралии все в порядке, устроили французам Седан и т.д. стр. 64 …мемуарами Бунюэля. – Русский перевод вышел году в 86-м. Луис Бунюэль (1900-1983, испанец и т.д.) был киношником феноменального вкуса и меры стеба: разве что «Амаркорд» и «Механическое пианино» сделаны на том же уровне. В отличие от не менее знаменитого Ингмара Бергмана, своего младшего коллеги (р. 1918), который был при всех талантах заунывен и зануден – но где ж тут потянуть шведу против испанца! только южане понимают наслаждение жизнью, а без этого нет кайфа и в искусстве. Кураж! вот что было у Бунюэля и не было у Бергмана. стр. 64 …в двадцать седьмом году сделать «Андалузского щенка»…
|
