Высшие психические функции и треугольник опосредствования по Л.С.Выготскому

Высшие психические функции — теоретическое понятие, введенноеЛ.С. Выготским, обозначающее сложные психические процессы, социальные по своему формированию, которые опосредствованы и за счет этого произвольны. По его представлениям, психические явления могут быть „натуральными“, детерминированными преимущественно генетическим фактором, и „культурными“, надстроенными над первыми, собственно высшими психическими функциями, которые всецело формируется под влиянием социальных воздействий. Основным признаком высших психических функций является их опосредствованность определенными „психологическими орудиями“, знаками, возникшими в результате длительного общественно–исторического развития человечества, к которым относится прежде всего речь. Первоначально высшая психическая функция реализуется как форма взаимодействия между людьми, между взрослым и ребенком, как интерпсихологический процесс, и лишь затем — как внутренний, интрапсихологический. При этом внешние средства, опосредствующие это взаимодействие, переходят во внутренние, т.е. происходит их интериоризация. Если на первых этапах формирования высшей психической функции она представляет собой развернутую форму предметной деятельности, опирается на относительно простые сенсорные и моторные процессы, то в дальнейшем действия свертываются, становясь автоматизированными умственными действиями. Психофизиологическим коррелятом формирования высших психических функций выступают сложные функциональные системы, имеющие вертикальную (корково–подкорковую) и горизонтальную (корково–корковую) организацию. Но каждая высшая психическая функция жестко не привязана к какому–либо одному мозговому центру, а является результатом системной деятельности мозга, в которой различные мозговые структуры делают более или менее специфический вклад в построении данной функции.

Начнем с сопоставления понятий опосредствования и артефакта. На рис. 5 приведена схема становления опосредствованной реакции, которую Выготский привел в «Истории развития высших психических функций» для демонстрации отличия низших и высших форм поведения, непосредственных и опосредствованных функций. Таким образом, он конкретизировал возможность выхода за пределы метафизического (в рассмотренном ранее смысле) понимания высших и низших форм как «окаменевших», друг с другом не связанных сущностей. Согласно схеме опосредствования по Выготскому, реакция выбора и всякой высшей формы поведения заключается в установлении опосредствующего пути между А и В. Своеобразием новых структур, характеризующих высшие функции, является наличие в них стимулов обоих порядков.

Теперь рассмотрим треугольник М. Коула, демонстрирующий роль артефакта в субъект-объектном отношении. В нем опосредствующее звено появляется не в рамках преобразования исходной реакции или операции (рис. 6).

В основание треугольника М. Коула положено взаимоотношение между субъектом и объектом. Третья вершина – артефакт, выступающий посредником между субъектом и объектом. В основании треугольника находятся непосредственные, т.е. естественные функции. Опосредствованные артефактами функции выступают уже культурными, а не естественными.

Итак, артефакт, по Коулу, – это не только средство, но и носитель культурного начала (культурной детерминации) высшей функции.

Но это также и посредник, а не стимул-средство в понимании Выготского. Отметим замечание, сделанное В. Зинченко и Б. Мещеряковым в их анализе подхода М. Коула: «Казалось бы, термин "артефакт" синонимичен терминам "посредник" и "медиатор". Когда речь идет о том, что человек ставит между собой и природой орудие (труда), последнее можно назвать средством, медиатором, артефактом. Но когда речь идет о другом, т.е. о живом человеке, который выполняет посредническую функцию, язык сопротивляется тому, чтобы другого называли "артефактом"» [Мещеряков, Зинченко, 2000, с. 115]. Наличие этого другого – необходимый компонент понятия опосредствования в концепции Выготского, когда речь идет о становлении знака в качестве психологического орудия.

В модели Коула «артефакты» как аналоги «стимулов-средств» составляют иной культурный элемент, чем в концепции «психологических орудий». На аналогии между средствами (в их двух линиях развития – внешних и внутренних – знаковых) и психологическими орудиями, а не на буквальном отношении последних к реальным орудийным средствам деятельности настаивал Выготский. Позволим себе длинную цитату из «Истории развития высших психических функций»: «В одном определенном отношении употребление знаков обнаруживает известную аналогию с употреблением орудий. Эта аналогия, как всякая аналогия, не может быть проведена до самого конца... Более того, наряду со сходными и общими чертами в той и другой деятельности мы должны будем констатировать и существеннейшие различия, в известном отношении – противоположности» [Выготский, 1983, с. 87]. И далее об общности употребления знаков и орудий с психологической стороны: «Таким существенным признаком обоих сближаемых понятий мы считаем роль этих приспособлений в поведении... или, что то же, инструментальную функцию знака (все курсивные выделения – Л.С.В.). Мы имеем в виду выполняемую знаком функцию стимула-средства по отношению к какой-либо психологической операции, то, что он является орудием деятельности человека» [Там же, с. 87].

Разработка нового «инструментального» метода подкрепляла выдвижение Л.С. Выготским новой психологической гипотезы – об опосредствованном характере высших, «культурных» психических функций в отличие от «натуральных» функций, имеющих разные происхождение, структуру и уровни произвольности. Введенный термин опосредствованности предполагал становление «психологических орудий» как стимулов-средств, первоначально характеризующих взаимодействие субъекта с партнером в ситуации общения и затем оборачиваемых им на себя в качестве средств управления собственной психикой. Применительно к мышлению таким «орудием» стало слово как знак. Вращивание стимулов-средств внутрь – это переход от внешних знаков к знакам интериоризированным.

Вне деятельности и общения опосредствование не предполагается. Отметим, что речь идет о деятельности как активности, связываемой с инструментальностью и изменением на этой основе «какой-либо психологической операции». Речь не идет о теориях деятельности, где деятельность как конструкт предполагает определенную методологическую схему рассмотрения (реконструкции) тех или иных видов активности как целостных единиц жизнедеятельности субъекта. У Выготского слово деятельность – не конструкт из теории, а процессуально заданное условие, подразумевающее более конкретную (чем теория высокого уровня общности) психологическую модель – акта опосредствования (Приведем в этой связи еще одну цитату из работы Мещерякова и Зинченко: «Перефразируя Л.С. Выготского, можно сказать: кто раскроет механизм одного акта опосредствования, тот поймет всю психологию (у Л.С. Выготского был "механизм одной реакции")» [Мещеряков, Зинченко, 2000, с. 115]).

Американским автором опосредствование понимается как посредничество в формировании обширной сети взаимосвязей. То есть преобразующая роль средства по отношению к самому субъекту не предполагается. Предполагается несколько иное: существование артефактов «только в отношении к "чему-то еще", что разные авторы называют ситуацией, контекстом, деятельностью и т.д.» [Коул, 1997, с. 168]. В этой связи Зинченко и Мещеряков справедливо подчеркивают направленность культурной психологии М. Коула в сторону концепций «надындивидуальных единиц деятельности». Ниша развития, культурная практика – эти и ряд других подчиненных понятий, с одной стороны, вызывают в качестве прототипа идею «зоны ближайшего развития» и социальной ситуации развития, а с другой – все дальше уводят автора от того прочтения понятия «артефакт», которое могло бы быть соотнесено с орудийным его пониманием.

Акты опосредствования происходят (или нет) в мире психологической реальности, где использующий стимулы-средства субъект может вообще ничего не знать о психологии. В то же время психологические понятия, конституирующие основания теории деятельности, функционируют в качестве нормативов мышления психолога, как и рассматриваемые конструкты культурно-исторической психологии.

Итак, зависимость или независимость научного мышления от освоения схем, предполагаемых той или иной теорией деятельности, не может иметь прямого отношения к предположению о том процессе активности, который имел в виду Л.С. Выготский, описывая модель опосредствования. Можно было бы сказать, что эта модель (треугольник) относится к эмпирическому базису – акту, который он назвал опосредствованием (и удвоение суффиксов – по отношению к термину опосредования – играло здесь важную роль указания на специфику этих актов по отношению к другим, более известным схемам, где средство выводит на понятия посредника или медиатора).

Но нельзя не видеть и того, что, как и «деятельность», «опосредствование» используется в качестве психологической категории – понятия достаточной степени общности, чтобы самому выступать в качестве интерпретационного.