ПОЕЗД В МИФЛАНДИЮ

 

– Итак, – начал Попугай, – это случилось приблизительно в тот год, когда Хенгист Хайрам Джанкетбери закончил свое волшебное образование. Будучи седьмым сыном седьмого сына у седьмого сына, он, естественно, закончил одним из лучших и получил в числе прочих отличий премию Мерлина.

– Это высшая награда? – полюбопытствовала Пенелопа.

– Это означает, что вы волшебник почти не хуже Мерлина, а Мерлин был самым лучшим. Так вот, когда Хенгист Хайрам вышел из Университета Магии обладателем премии (состоявшей, кстати, из тех трех книг, о которых я упоминал), остроконечной шляпы и магического жезла, его старый учитель напутствовал его советом специализироваться в какой-то области и создать себе имя. В стране было слишком много третьеразрядных чародеев, бормотавших все те же устаревшие заклинания, и учитель считал, что Хенгист Хайрам, с его талантом, пойдет далеко. Поразмыслив, тот решил заняться мифическими животными, так как в то время они были заброшены.

– Что такое «мифическое животное»? – шепнул Питер на ухо Саймону.

– Придуманные, вроде морского змея, – прошептал в ответ Саймон.

– Очень скоро, – продолжал Попугай, – если кто-то хотел знать, сколько когтей на лапе у дракона или какой длины волосы у русалки, он не колеблясь шел прямо к Хенгисту Хайраму (Ха-Ха, как зовут его теперь друзья), ибо он стал главным авторитетом по этим вопросам. В сущности, множество сведений в «Истории четвероногих» Топсела заимствовано у Джанкетбери, но Топсел не изволил ссылаться на него. Профессиональная зависть – ничего больше.

Попугай замолчал, полез под крыло, достал миниатюрную золотую табакерку, взял понюшку и отчаянно чихнул в испачканный платок.

– Говорила я вам, что вы простудитесь без плаща! – сердито вскрикнула Дульчибелла. – Где ваш здравый смысл?

Попугай, как будто не слыша ее, продолжал:

– Однако через несколько лет Ха-Ха вдруг заметил, что спрос на него, если так можно выразиться, падает. К нему уже не шли за рогом единорога и за сосудом с пеплом феникса, отвращающим молнии. А причина, как он скоро понял, заключалась в том, что люди перестали в них верить.

Попугай умолк и устремил на детей суровый взгляд.

– Не понимаю. – Саймон нахмурился. – Раз звери мифические, значит, их и так нет.

– Глупый ты мальчик, – возразил Попугай. – Они существовали, когда в них верили.

– Не понимаю, как можно существовать только оттого, что в тебя верят, – заупрямился Саймон.

– Не ты один не понимаешь, таких много, – возразил Попугай. – Смотри сам: когда-то никто не верил в паровозы и пароходы, верно? Вот их и не было. Потом масса народу поверила в паровозы и пароходы и… трах-тара-рах…

– Гром! – завопила Дульчибелла.

– И тогда развелось столько паровозов и пароходов, что шагу ступить некуда. Так и с мифическими животными. Пока в них верило изрядное число людей, их было много, а как только верить в них перестали, так… трах-тара-рах… численность их сократилась.

– Второй удар грома! – завопила Дульчибелла. – Идите в клетку, в вас ударит молния!

– Ах, да успокойтесь, пожалуйста, – нетерпеливо оборвал ее Попугай. – Пойдите займитесь чем-нибудь, сотките себе что-нибудь.

– А что? – спросила Дульчибелла.

– Что угодно, – ответил Попугай.

– Я сотку себе мантилью, – согласилась Дульчибелла. – Мне всегда хотелось иметь мантилью.

– Скоро дела пошли так плохо, – продолжал рассказ Попугай, – что Ха-Ха прямо не знал, как и быть: единорогов осталось всего четыре пары, морских змеев днем с огнем не сыскать – просто ужас какой-то, и все оттого, что в них перестали верить.

– И как же поступил мистер Джанкетбери? – Пенелопа внимала как завороженная.

Попугай огляделся вокруг, удостоверился, что их никто не подслушивает, и, приложив кончик крыла к клюву, прошептал:

– Он создал страну Мифландию.

– Где же она? – спросила Пенелопа.

– И как это разрешило проблему? – добавил Питер.

– Погодите, погодите, – остановил их Попугай. – В свое время узнаете.

– Вы еще не видели узора моей мантильи? – громко вмешалась Дульчибелла.

– Нет, не видел, – с бешенством произнес Попугай.

Некоторое время он молча шагал взад и вперед по куполу клетки, заложив крылья за спину. Потом остановился.

– Так вот, Мифландию Ха-Ха открыл совершенно случайно. Он бродил по холмам и обнаружил пещеру. Из простого любопытства, зайдя внутрь, он увидел, что пещера ведет к колоссальной подземной впадине, заполненной обширным внутренним морем с многочисленными островками. Он сразу понял, что это ему и нужно. В конце концов, мир терял веру с такой быстротой и так густо был заселен, что в нем и настоящим-то, реальным животным не оставалось места, не то что мифическим. И вот он забрал себе пещеру и с помощью немногих могущественных заклинаний превратил ее в обитаемую страну – в высшей степени обитаемую. Он переселил туда всех оставшихся мифических зверей и каждой породе дал свой островок или свой участок моря, и все зажили счастливо. Понимаете, пока мы верили друг в друга, мы были в безопасности.

Попугай замолчал, смахнул слезу и громко высморкался.

– Я говорила, что вы простудитесь! – взвизгнула Дульчибелла. – Послушались вы меня? Нет!

– Наше правительство, если угодно принять такое название, – продолжал Попугай, – состояло из трех Говорящих Книг и Хенгиста Хайрама Джанкетбери, и какое же это было хорошее, справедливое и доброе правительство! Как я вам уже говорил, меня сделали хранителем слов, и в мои обязанности входило примерно раз в сто лет отправляться в наружный мир и потом докладывать у себя о том, что там творится. Ну вот, мы с Дульчибеллой только что гостили у моего кузена в Индии. Ему принадлежит магараджа Джайпура. Мой кузен ужасный сноб, имеет международный паспорт, «роллс-ройс» и все такое, но он держит меня в курсе положения дел на Востоке. Как бы там ни было, мы вернулись из поездки – и, что бы вы думали, мы застали дома?

Дети затаили дыхание.

– Мы обнаружили, – продолжал Попугай таинственным, скорбным и торжественным голосом, – что василиски подняли мятеж. Мало того: они выкрали три Говорящие Книги Правления. Можете вы представить себе что-либо более устрашающее, кошмарное и чудовищное?

– Нет! – ответили ребята, и они говорили искренне, так как в устах Попугая все это прозвучало страшнее некуда.

– Правильно, – одобрил Попугай.

– Только, пожалуйста, – попросила Пенелопа, – прежде чем рассказывать дальше, не объясните ли вы нам, что такое «василиск»?

– Да, Попугай, будь добр! – поддержали ее Саймон и Питер.

– Н-ну, – Попугай замялся, – хотя наш девиз в Мифландии «Живи и дай жить другим», я, должен сознаться, всегда недолюбливал василисков: шумные, вульгарные, самодовольные – вот их характерные черты. К тому же неаккуратные, вечно выдыхают пламя и поджигают все вокруг. Словом, опасные создания. Наружность? Ну, на мой взгляд, самая нерасполагающая. Приблизительно с вас ростом, петушье тело, драконьи хвосты и чешуя вместо перьев. Конечно, в своих красных, золотых, зеленых чешуйках они выглядят очень живописно, но кому что нравится. Я лично считаю их вид вызывающим и вульгарным.

– А зачем они выдыхают пламя? – спросил Питер.

– Право, не знаю. Просто их такими выдумали. Но они очень опасны, поверьте мне. Ха-Ха все собирался построить для них специальный огнеупорный замок. Первый замок, в котором их поселили, они спалили в первые же сутки. Теперь они живут в замке, где Ха-Ха проживал до того, как переехал в Кристальные пещеры. Полагаю, рано или поздно они и его сожгут.

– Но разве не опасно иметь их под боком? – спросила Пенелопа.

– Не опасно, если регулировать их численность. Мы никогда не допускаем наличия более сотни василисков зараз.

– Каким образом вам это удается? – полюбопытствовал Саймон.

– Один из наших законов – столько-то единорогов, столько-то мандрагор, столько-то василисков и так далее. Без этого закона мы давно затоптали бы друг друга. Понимаете, в Мифландии площадь ограничена. Кстати, василиски всяческими способами пытаются увеличить свои ряды, вечно являются к Ха-Ха с какой-нибудь жалобой: то будто бы некому на них стирать, то еще что-нибудь. В общем, все обстоит не так просто. Дело в том, что василиски вылупляются из яиц, которые несут два Золотых петушка – тупые птицы, с ними и поговорить не о чем. Сидят себе весь день и бессмысленно твердят «кукареку». Но раз в сто лет они кладут яйцо.

– А я думала, только куры несут яйца, – в замешательстве пробормотала Пенелопа.

– Куры несут яйца, из которых вылупляются обыкновенные цыплята, – поправил ее Попугай, – а Золотые петушки несут яйца, из которых вылупляются василиски.

Объяснение это так озадачило Пенелопу, что она решила не задавать больше вопросов.

– Как только Золотой петушок снес василисковое яйцо, его работа окончена. Тут он испускает парочку хвастливых «кукареку» и передает все это дело жабам.

– Жабам? – воскликнула Пенелопа.

– При чем тут жабы? – не поверил своим ушам Саймон.

– Как при чем? Они, разумеется, высиживают яйца, – ответил Попугай. – Больше они ни на что не пригодны – безмозглые, трусливые создания. Высиживать яйца – только это они и умеют. Знаете что, если вы будете меня все время прерывать, я никогда не кончу.

 

– Простите, – с раскаянием проговорил Саймон.

– Итак, василиски надумали украсть Великую Книгу Заклинаний, надеясь, что она научит их получать по василисковому яйцу в день. Они вошли в сговор с жабами, существами безответственными, легко поддающимися чужому влиянию, и сообща похитили не только Золотых петушков, но и три Великие Книги Правления. Когда мы с Дульчибеллой вернулись, они засели в замке и выдавали василисковые яйца со скоростью… скоростью…

– Пулеметной очереди, – подсказал Саймон.

– Именно, – подхватил Попугай. – При последнем подсчете у них было уже двадцать пять яиц. По одному в день. Василиски заполонят всю Мифландию, если мы что-нибудь не предпримем. Вернее, если я чего-нибудь не предприму. Дело в том, что в последние двести лет Ха-Ха сделался очень болезненным, забывчивым и все больше полагается на меня. Но я без Великих Книг как без рук. Мы с Дульчибеллой собирались отправиться в замок и сделать попытку образумить василисков, но тут среди ночи на нас напали эти невежественные, мерзопакостные, беспардонные жабы, упаковали в оберточную бумагу и бросили в виде вульгарного свертка в воду. Меня, Попугая! Кровь моя кипит при одной мысли об этом. Погодите, дайте мне только добраться до этих жаб!

– А как мистер Джанкетбери? – спросила Пенелопа. – Что с ним, бедненьким?

– Он в отчаянии. Последний раз, когда я его видел, он в полной растерянности сидел в своей пещере, с истерической драконшей Табитой на руках.

– Драконшей? – Питер почувствовал, что в голове у него шумит.

– Табита, последняя из породы драконов, – пояснил Попугай. – В своем роде существо милое, но совершенно бесполезное. Она позволила василискам забрать и драконьи яйца тоже, ну а когда поняла, что натворила, естественно, ударилась в истерику. Никакой выдержки у этих драконов.

– Вам не кажется, что надо вернуться назад как можно скорее? – озабоченно спросила Пенелопа. -то есть пока не вылупились василиски?

– Именно, – ответил Попугай. – Но без чьей-либо помощи мне не вернуться.

– Мы вам поможем! – горячо воскликнула Пенелопа. – Мы все сделаем, правда, Питер? Правда, Саймон?

– Еще бы! – с готовностью откликнулись мальчики. – Все сделаем, только скажите.

– Как вы добры. – Попугай смахнул слезу. – Как любезны!

– Честно говоря, я бы очень не прочь пойти с вами, – заявил Питер с воинственным видом, – и задать вашим василискам хорошую взбучку.

– Да, – подтвердил Саймон, – и мерзким жабам тоже.

– А нельзя ли и нам в Мифландию? – спросила Пенелопа. – Может, мы пригодимся.

– Мои драгоценные юные друзья, – растроганным тоном произнес Попугай. – Вы так добры, так отзывчивы. Конечно, вам можно туда. Я буду вам чрезвычайно признателен за помощь.

– Отлично! – Питер вскочил на ноги. – Решено. Как туда добираться?

– Поездом, – ответил Попугай.

– Поездом? – повторили дети в изумлении.

– Да, – подтвердил Попугай. – Сначала в горы шла только пешая тропа, потом, около тысяча восьмисотого года, туда проложили железную дорогу – узкоколейку, разумеется. Рельсы как раз проходили мимо входа в пещеру, так что нам пришлось посвятить паровоз в нашу тайну. Честно говоря, я забыл, где расположен вход, – я обычно пользуюсь другим, – но паровоз знает. Вернее, паровозиха. Мадам Гортензия, французского происхождения, но очень надежная. Сейчас она уже на пенсии, живет около селения Диакофта…

– Ой, я же ее видела! – Пенелопа от возбуждения прямо взвизгнула. – Она стоит в нашей деревушке. То есть в деревушке, ближайшей к нашей вилле. Вы имеете в виду симпатичный маленький паровозик, на такой платформе около станции?

– Совершенно верно, – подтвердил Попугай. – Как она выглядит?

– Чудесно, – ответила Пенелопа. – Она прелесть.

– Дизелю мы входа не показывали, – заметил Попугай. – Нынешние дизели не вызывают доверия, но старая мадам Гортензия совсем другое дело. Теперь таких не делают. Если мы отправимся туда сегодня же, она отвезет нас ко входу в Мифландию. Дальше мы пойдем пешком вдоль реки.

– А почему нельзя плыть на лодке, раз есть река? – удивился Саймон.

– Можно, когда есть лодка.

– У нас есть! – торжествующе провозгласил Питер. – Она тут, за дюной.

– Вы шутите, – замирающим голосом пробормотал Попугай.

– И не думаем, – возразила Пенелопа. – Пойдите посмотрите.

Попугай снялся с купола клетки и сделал круг над дюной, отсвечивая на солнце всеми цветами радуги. Он тут же опустился вниз и снова сел на клетку.

– В вашем возрасте вредно летать! – прокричала Дульчибелла. – Сколько раз я вам говорила!

– Великолепно, – тяжело дыша, сказал Попугай. – Великолепно, именно то, что надо: надувная и такого прелестного цвета. Дети, как я рад, что мы встретились.

– Мы тоже, – отозвалась Пенелопа.

– Так, теперь продумаем план действий, – продолжал Попугай. – Я предлагаю следующее: если вы будете так любезны спрятать нас с Дульчибеллой вместе с клеткой неподалеку от дороги, вы сможете вернуться сюда ночью, и мы отправимся в селение Диакофта уговаривать мадам Гортензию отвезти нас к границе Мифландии. Дальше мы поплывем в лодке. Сногсшибательный план, как вам кажется?

– Высший класс! – Саймон одобрительно улыбнулся.

– Мы с Саймоном будем отвечать за оружие и всякие полезные вещи, – вставил Питер, – а Пенелопа – за еду и медицинскую аптечку.

– Ах, черт… – Саймон остановился, внезапно что-то вспомнив. – А сколько продлится наше путешествие?

– Вероятно, несколько дней, – ответил Попугай. – А что?

– А как быть с твоим отцом, Пенни? – спросил Саймон. – Что ему сказать?

– Это очень просто, – ответила Пенелопа. – Он обещал, что, когда вы, мальчики, приедете, он разрешит нам разбить лагерь на пляже. Мы скажем ему, что поживем в лагере несколько дней. Предоставьте это мне.

– Ну, значит, все решено. Можно приступать. – Питер был в нетерпении.

Они осторожно подняли клетку с Попугаем в гору и спрятали поблизости от дороги в густых миртовых зарослях. После чего поплыли домой. Там они выпустили из лодки воздух и отнесли ее на виллу. Как и ожидала Пенелопа, дядя Генри не стал возражать против ночевки под открытым небом.

– Сейчас полнолуние, – добавила Пенелопа, – может быть, мы проведем там несколько дней, так что не волнуйся.

– И не подумаю, – ответил дядя Генри. – Я сам в вашем возрасте любил ночевать во время полнолуния на открытом воздухе. Желаю хорошо провести время.

Троица пошла укладываться. Саймон сделал три копья, привязав три острых кухонных ножа к бамбуковым палкам, а Питер соорудил рогатки из раздвоенных оливковых веточек с помощью крепкой резины, которой снабдила его Пенелопа. Кроме того, они взяли с собой три фонарика, компас, аптечку для оказания первой помощи, где содержались марля, бинты и вата, а также три больших спичечных коробка. Попугай заверил их, что стоит добраться до Кристальных пещер, где обитает Ха-Ха, и еды будет вдоволь, поэтому они взяли пищи лишь на сутки. Выбрали они то, что едят в сыром виде: изюм, орехи, шоколад. Уложив вещи, они сели на кровати и стали ждать полуночи.

Как только пробило двенадцать, они выбрались из дому и зашагали по залитой лунным светом дороге, неся в руках оружие, припасы и – самое главное – лодку. Подходя к миртовым кустам, где они оставили Попугая, они увидели какой-то свет, похожий на свет от костра. Они подобрались поближе и увидели, что Попугай зажег на клавесинах две свечи в канделябрах и играет что-то тихое и бренчащее, а Дульчибелла негромко напевает. Сценка была до того прелестная – блики, пляшущие на золотых прутьях клетки, на полированной поверхности клавесина и на мебели; тихая музыка и нежный голос Дульчибеллы, – что детям ужасно не захотелось прерывать Попугая, но делать было нечего.

– А-а-а, вот и вы! – Попугай провел крылом по клавиатуре и закрыл крышку клавесина. – Прекрасно, значит, можно трогаться.

С Попугаем на куполе клетки ребята двинулись в сторону Диакофты, лежавшей приблизительно в миле от них.

Добравшись до селения, они пошли по его тихим улочкам, держа путь к железнодорожной станции. Там на двух рельсах, положенных на платформу, величественно, словно на пьедестале, возвышалась мадам Гортензия, больше похожая на игрушку, чем на настоящий паровоз.

– Вот и она, – сказал Попугай. – По-моему, с прошлого раза она немного прибавила в ржавчине. А может быть, дело в лунном освещении.

– Я уверена, что никакой ржавчины нет, – вступилась Пенелопа. – Когда я видела ее в последний раз, она была вычищенная и смазанная и в прекрасном состоянии. Она вообще чудесно сохранилась.

– Хороню, – проговорил Попугай, – пойду разбужу старушку.

С этими словами он полетел вперед и уселся на буфер.

– Alors [А ну-ка – фр.], Гортензия, птичка моя, проснись! – закричал он. – Открой свои большие глазки – и покатили!

Разбуженная от глубокого сна, мадам Гортензия издала короткий резкий вопль, от которого Попугай чуть не кувыркнулся с буфера.

– Помогайте! Помогайте! – заверещала мадам Гортензия. – Моя снова будут убивать!

– Перестань, – остановил ее Попугай. – Ты всю деревню разбудишь.

– Mon Dieu! [Бог мой! – фр.] Да это ты! – произнесла она хрипловатым голосом с сильным французским акцентом. – Mon Dieu, и напугал же ты меня до самой смерти, кто же так подкрадывается среди ночной поры?

– А ты думала, кто это? Космическая ракета?

– Ах, mon Perroquet, мой Попугайчик, – проговорила мадам Гортензия, – всегда шутишь. Сам понимаешь: паровоз с приятной наружностью, в таком хорошем состоянии, ну как не привлекайт внимание, n'est-ce pas? [Не так ли? – фр.] Да вот прошлойють на помощь. Два каких-то незнакомца из Лондонского музея пытались меня похищать. Но я гудела, и жители деревни меня спасали. Такие паровозы, как я, скажу вам, не просто сдаются. Я не какой-нибудь дурной дизель.

– Ну, а я что говорю, – поддакнул Попугай. – Ты, можно смело сказать, самый прелестный паровозик на свете, а ты знаешь, у меня есть кое-какой жизненный опыт.

– Ах, mon Perroquet, – вздохнула мадам Гортензия, – ты знаешь, что надо сказать даме. Ты такой талант, такой симпатик, mon Perroquet.

– Итак, – сказал Попугай, – позволь представить тебе моих друзей: Питер, Саймон и Пенелопа.

Мадам Гортензия внимательно их осмотрела.

– Мальчики недурны, – произнесла она наконец, – особенно черненький. Он напоминает первого машиниста в мою жизнь. Что касается девочки… хм, невыразительное лицо и сколько ржавчины на голове, бедняжка.

– Это у меня волосы, – возмутилась Пенелопа, – просто они такого цвета.

– Будет, будет, – примирительным тоном проговорил Попугай, – мы сюда пришли не для того, чтобы устраивать конкурс красоты. Мы хотим просить тебя об одном одолжении, Гортензия, моя радость.

– Для тебя, мой храбрый Попугайчик, я делайт что угодно.

– Прекрасно, – сказал Попугай. – Тогда ты отвезешь нас в Мифландию.

– Что? – хрипло взвизгнула мадам Гортензия. – Покидать мою милую уютную платформу и пускать вверх по долине? Это мне, когда я на пенсии! Мне, в моем возрасте, разводить пары? Non, non, non! Жамэ! И не проси, слышать не хочу!

Уговоры продолжались долго. Попугай улещивал ее, осыпал комплиментами, дети расточали похвалы ее красоте, уверяли, что Мифландии без нее не обойтись (что было истинной правдой).

– Хорошо, – сдалась наконец мадам Гортензия, – я согласна. Но мне не спуститься с мой удобный помост, который построили нарочно для меня.

– Ну, это просто, – заверил ее Питер. – Две доски– и, с вашей подвижностью и сноровкой, вы у нас в одну минуту очутитесь внизу.

– Mon Dieu, он умеет польстить совсем как ты, Попугайчик, – заметила мадам Гортензия. – Пусть так, будь что будет. Несите ваши доски – и начинаем.

Мальчики быстро раздобыли несколько досок и соорудили наклонный помост. Потом все зашли сзади мадам Гортензии и принялись ее толкать.

– Sacres friens! Святые тормоза! – воскликнула мадам Гортензия. – Сильней, толкайте сильней. Alors, еще разок.

Наконец ее небольшие колеса закрутились, и она со скрипом и пыхтением соскользнула с деревянной платформы и очутилась на земле.

– Чудесно, – сказал Питер. – Еще несколько метров, мадам, и вы на прочных, удобных рельсах.

– Alors, – задыхаясь, пролепетала мадам Гортензия. – Чего я только не делать ради этого Попугайчика,

Пока Питер и Саймон мягко и осторожно помогали мадам Гортензии встать на рельсы, Пенелопа и Попугай шарили вокруг, ища топливо, чтобы привести паровозик в действие. Угля не оказалось, но в конце концов они нашли груду оливковых поленьев. Пенелопа набрала охапку и заложила в печь.

– Осторожно, осторожно, не повреждай краску, – пропыхтела мадам Гортензия. – Меня только-только выкрасили заново.

Наконец топку набили дровами, котел залили водой из станционного водопровода, и теперь все было готово к отправлению. Только забравшись на паровоз, дети поняли, до чего миниатюрна мадам Гортензия: когда в паровозную будку внесли клетку, остальные еле-еле втиснулись туда со своими пожитками.

– Все на местах? – спросила мадам Гортензия. – Тогда, Питер, я попрошу тебя разжигать огонь в топке,

– С удовольствием, мадам, – отозвался Питер.

Они с Саймоном страстно любили железную дорогу, поэтому одна мысль о путешествии на мадам Гортензии приводила их в восторг. А уж выполнять работу машиниста казалось им верхом наслаждения. Они бережно подожгли клочок бумаги, положили на него щепок и кусков коры и раздули огонь. Сверху они наложили поленьев, и вскоре в топке ревел огонь.

– Ах, nom de Wagon-lit! Клянусь спальным вагоном! – воскликнула мадам Гортензия, втягивая полные легкие дыма и выдувая его через трубу. – Лучше нет хорошей затяжки, когда нервы на пределе.

Котел скоро раскалился, и вот уже мадам Гортензия издала ликующее «с-с-с-ш-ш-ш!».

– Превосходно! – с восхищением проговорил Попугай. – Ты сегодня как нельзя более в голосе, дорогая Гортензия.

– Льстец! – отозвалась мадам Гортензия. – С-с-с-ш-ш-ш!

– Так, Питер, теперь немного отпусти тормоза, – скомандовал Попугай, – а ты, Саймон, слегка прибавь мадам пару.

Сначала медленно-медленно, а затем все быстрее и быстрее колеса начали крутиться.

– Больше… чуф-чуф-чуф… пару! – вскричала мадам Гортензия. – Сбросьте… чуф-чуф-чуф, чуф-чуф-чуф… тормоза. Больше… чуф-чуф-чуффа, чуф-чуф-чуффа… пару. Alors, mes braves! Итак, мой храбрецы, мы тронулись. Vive la France! Да здравствует Франция! Чуффа-чуффа-чуффа, чуффа-чуффа-чуффа!

– Великолепно! – закричал Саймон. – Vive мадам Гортензия!

– Ура! Ура! – подхватил Попугай.

– Вы приняли таблетку? – взвизгнула Дульчибелла. – Вы же знаете, вас всегда укачивает в поезде!

Паровозик набирал скорость, дребезжа, звякая, громыхая, окутанный облаками пара; топка светилась, как рубин; Питер и Саймон все подбрасывали в нее поленья, а впереди, лилово-черная в лунном свете, лежала горная цепь.

Путь в долину оказался захватывающим. Узенькая колея вилась между высокими утесами, пробегала над глубокими ущельями, где в лунном свете поблескивали водопады. Река внизу, тесно сдавленная зазубренными камнями, казалась гигантскими сверкающими когтями неведомой птицы. У подножий утесов мерцали зеленые огоньки светляков, а сквозь шум множества водопадов и пыхтение и лязганье мадам Гортензии дети иногда слышали заунывный крик филинов, перекликавшихся в лесу.

– Мы поды-ма-емся в гору, чуффа-чуффа-чуффа-чуффа, – пропыхтела мадам Гортензия. – Прибавьте пара.

Питер с Саймоном подбросили еще дров, пламя разгорелось еще жарче, искры летели вовсю, и пыхтящий паровозик оставлял за собой хвост, словно комета.

– Хо! Хо! – захохотал Попугай. – Клянусь Юпитером, моя радость, ты молодчина. Я всегда любил ездить поездом, но с тобой – это божественно!

– Льстец, – пропыхтела мадам Гортензия и пронзительно засвистела, показывая, как она довольна.

На середине склона она вдруг замедлила ход и, шипя, пыхтя и задыхаясь, выпустила облако пара.

– Sacres freins! Святые тормоза! – вздохнула она, и пар окутал ее серебряным облаком. – Отдохнем минутку. Вы можете принести мне попить.

Питер и Саймон по очереди принесли ей воды из ближайшего водопада, и, когда котел наполнился до отказа, мадам Гортензия изъявила желание продолжать путь.

– Теперь уже недалеко, правда, Гортензия? – спросил Попугай, когда они опять заняли свои места.

– Да, осталось совсем чуть-чуть. – Мадам Гортензия опять начала с пыхтением взбираться в гору.

Вскоре подъем кончился, дорога пошла ровнее. По обе стороны колеи лежали глубокие расселины, на дне которых зажатые камнями потоки пенились, кипели и мерцали при свете луны. Затем перед ними выросла каменная стена, в которой зияли два туннеля, точно два черных жерла. Колея здесь раздваивалась, и два пути исчезали в глубине туннелей.

Мадам Гортензия остановилась у стрелки.

– Сойдите, пожалуйста, и нажимайте рычаг, – пропыхтела она. – Нам нужен левый туннель.

Питер и Саймон слезли и вдвоем – так как рычаг поддавался туго – перевели стрелку. Потом снова вскарабкались на паровоз. Мадам Гортензия медленно тронулась с места, со скрежетом перевалила через стрелку и стала опять набирать скорость.

Туннель приближался, делаясь все больше и чернее, точно разинутый рот великана, и Пенелопа взяла за руки Питера и Саймона. Она не то чтобы испугалась, а просто ей показалось уместным взять их за руки в этих обстоятельствах. Они нырнули в туннель, и мадам Гортензия напугала всех, издав два оглушительных свистка.

– Эй! – крикнул Попугай. – Это зачем?

– Для летучих мышей, – пропыхтела мадам Гортензия. – Они висят под сводом, бедняжки, и задохнутся, если не предупреждать их.

В туннеле было очень мрачно и жутко, так как единственный свет исходил от паровозной топки. Лишь смутно виднелся свод туннеля. Оттуда, как наконечники копий, свисали сталактиты, и с них капала вода.

Вдруг мадам Гортензия испустила еще один пронзительный свисток.

– Включайте тормоза. Постепенно. Мы прибыли.

Питер и Саймон медленно включили тормоза, и, хрипло отдуваясь и переводя дух, маленький паровозик остановился.

– Конечная остановка – Мифландия. Все сходят в Мифландии! – провозгласил Попугай, и эхо, отдаваясь в туннеле, повторило его возглас.

– Какая мерзкая сырость, – послышался голос Дульчибеллы. – Надо было надеть плащ. Если простудитесь, пеняйте на себя.

Они сошли на полотно и выгрузили свои припасы, пожитки и клетку. Затем сгрудились вокруг мадам Гортензии и принялись прощаться с ней.

– Вы самый замечательный паровоз в мире, – сказала Пенелопа, – Путешествие было просто изумительным. Огромное вам спасибо!

– Пустое, милочка, – откликнулась мадам Гортензия. – Впрочем, оно показывает, на что мы, старики, способны.

– Мадам Гортензия, ехать с вами была для нас большая честь, – проговорил Питер.

– Честь и привилегия, мадам, – добавил Саймон.

– Вы водили меня очень хорошо, – сказала мадам Гортензия, – просто очень.

– Гортензия, – сказал Попугай, – я, мои друзья и вся Мифландия глубоко тебе благодарны. Мы никогда тебя не забудем.

– Дорогой Попугайчик, – прощебетала мадам Гортензия, – ты же знаешь: ради тебя я готова на все.

– А ты сумеешь одна вернуться домой?

– Да, mon brave, мой храбрец, сумею. Обратно я буду… Как это у вас говорят? Буду катиться под уклон. А вы знаете, как идти дальше? Боковой туннель налево, метров пятнадцать отсюда.

– Правильно, – подтвердил Попугай. – Итак, мы двинулись. До свидания, милая Гортензия, спасибо еще раз.

– До свиданья, Попугайчик, bonne chance, желаю успеха. – И мадам Гортензия испустила чувствительный вздох, окутавшись при этом облаком пара.

Дети зажгли фонарики и прошли по туннелю еще метров пять.

– Вот он, – неожиданно остановил их Попугай. – Вход в Мифландию.

Светя фонариками, ребята увидели щель в каменной стене шириной в метр и высотой около двух метров, щель, похожую на узкую церковную дверку.

– Это пограничный пост, – объяснил Попугай. – Пять минут ходьбы – и мы в Мифландии.

Туннель был узкий, идти пришлось гуськом. Первым шел Питер с фонариком и клеткой в руках. За ним Пенелопа, которая несла продовольствие, медицинскую аптечку и оружие; на плече у нее восседал Попугай. Саймон, тащивший лодку, замыкал шествие.

– Ступайте потише, – хриплым шепотом скомандовал Попугай. – Не уверен, что они до этого додумались – они слишком легкомысленные существа, – но вдруг да они выставили караул на случай, если я вернусь.

Они свернули за угол, и тут Питер так внезапно остановился, что Пенелопа налетела на него, а Саймон налетел на Пенелопу.

– Что случилось? – спросила Пенелопа.

– Ш-ш-ш! – зашипел Питер. – Там впереди свет.

– Дайте-ка я погляжу. – И Попугай перескочил с плеча Пенелопы на плечо Питеру.

Все затаили дыхание, пока Попугай всматривался вперед.

– Все в порядке, – сказал он наконец, – это не свет, это вход. Вы видите зарю.

– Зарю? – повторил Питер. – Ты уверен, Попугай? Для зари чересчур поздно.

– Только не в Мифландии. Заря здесь длится круглый день, ее нет только ночью.

– Как это возможно? Что ты говоришь? – удивилась Пенелопа.

– Видишь ли, – сказал Попугай, – когда Ха-Ха учился на волшебника, он привык вставать с зарей и очень скоро понял, что это лучшее время дня: все вокруг такое свежее, безмятежное, краски такие яркие после ночного сна. Поэтому, изобретая Мифландию, он решил, что в ней всегда будет заря, за исключением восьми ночных часов. Сейчас увидите, что я имею в виду.

Они вышли из туннеля и, моргая, застыли перед открывшейся им картиной. Небо над ними (или то, что казалось небом) было нежно-зеленого, нефритового цвета, местами переходящего в голубоватый. По небу плыли армады маленьких пухленьких уютного вида облаков лимонного, бледно-розового и белого цвета. Солнце (или то, что казалось солнцем) прочно утвердилось над горизонтом, набрасывая на все вокруг восхитительно тонкую золотистую паутину своих лучей. Неподалеку маленький ручеек цвета жидкого чая разветвлялся на множество изящных водопадиков, падающих с красноватых скал. А у подножия каждого водопада в глубоких спокойных омутах лениво плескались голубые рыбины с алыми плавниками и хвостами. Трава под ногами у ребят была лиловая, как вереск, очень мягкая и упругая. Ее, казалось, недавно косили. Она пестрела яркими цветами, лепестки которых казались стеклянными, а между цветами сидели группками грибы с лимонно-желтыми шляпками в черный горошек. Дальше шел лес. Стволы у деревьев были шоколадного цвета и выглядели на таком расстоянии узловатыми и шишковатыми, листья были крупные и синие. Далеко на горизонте, пробиваясь сквозь утренний туман, что-то блестело и играло, словно шампанское, и ребята догадались, что это большое внутреннее море, о котором говорил им Попугай.

– Ой, какая красота! – ахнула Пенелопа. – Я и представить себе не могла ничего подобного.

– Поглядите, какие краски! – проговорил Саймон. – Сразу видно, что сказочные!

– А небо! – подхватил Питер. – Облака как будто специально рассажены.

– Так и есть, – подтвердил Попугай, – их переставляют по пять раз в день, чтобы они нам не надоели. У нас четыре заката, по одному, так сказать, по углам, так что те, кому нравятся красные закаты, смотрят в одну сторону, а те, кто предпочитает оранжевые, или желтые, или зеленые, выбирают себе другие стороны. Очень удобно.

– Как красиво! – воскликнула Пенелопа. – Неудивительно, что вы гордитесь своей страной.

– Как вам сказать… – Попугай смутился. – Видите ли, я живу здесь давно, как-то привязался к месту. Потому я и не желаю, чтобы власть захватили эти жуткие василиски.

– Ты прав, – сказал Питер, – и чем скорее мы примемся за них, тем лучше. Что мы будем делать дальше, Попугай?

– Так, – принялся рассуждать вслух Попугай, – если пойти вдоль ручья до того места, где он впадает в главную реку, дальше мы сможем плыть лодкой. Затем, если память мне не изменяет – а меня убить мало за то, что я не взял с собой карту, – мы спускаемся по главной реке мимо Долины фениксов, пока не достигаем Луннотельцовых холмов и Единорожьих лугов. Таким образом, мы оказываемся прямо под Кристальными пещерами, оттуда вверх до них рукой подать. Однако должен вас предупредить: в Долине фениксов лас ожидают две весьма коварные быстрины и нам их, пожалуй, не избежать. Надеюсь, вы. справитесь со своей лодкой?

– Справимся, – беззаботно отозвался Питер.

– Будем надеяться, что справимся, – поправил его Саймон. – Мы будем грести оба, – может, и проскочим.

– Тогда вперед, – скомандовал Попугай. – Держимся как можно ближе к деревьям на тот случай, если где-нибудь тут подкарауливают василиски. Помните: они выдыхают пламя на расстояние в три метра.

– Три метра! – воскликнул Питер. – Прямо огнеметы какие-то.

– Именно, – подтвердил Попугай. – В прежние времена они еще и убивали взглядом, но Ха-Ха положил этому конец, когда создавал Мифландию. Хорошенького, как он сказал, понемножку. И так они сжигают все подряд из-за неаккуратного обращения с огнем – дышат куда попало. Не хватало еще, чтобы они убивали наповал взглядом всех, на кого ни посмотрят.

– Не понимаю, почему вы вообще разрешили им жить в Мифландии, – возмутилась Пенелопа. – К чему вам такие чудовища?

– Э нет, – возразил Попугай. – Выбирать не приходится. Мифландия была создана для всех мифических животных, и мы не имеем права отдавать предпочтение одним за счет других. Единственно, что в наших силах, – это держать их под контролем и селить там, где они могут причинить как можно меньше вреда. И надо же, чтобы василиски вдруг отбились от рук. Ну ничего, авось с вашей помощью мы прекратим это безобразие.

Разговаривая, они прошли всю долину мимо водопадов и ручейка и теперь добрались до первых отдельных деревьев, росших на опушке густого леса. Ребята разглядывали их с изумлением.

– Ага, – заметил Попугай, – обратили внимание? Я так и думал, что вы удивитесь. Это пробочные деревья. Как известно, в обычном мире способ добывания пробки остался, так сказать, довольно доисторическим, – если мне позволят высказаться критически. Сперва кору срезают с дерева, а потом уже делают из нее пробки. Процедура крайне трудоемкая. Поэтому, когда мы поселились здесь, Ха-Ха решил создать пробочные деревья, чтобы сэкономить время и энергию. Тут, как видите, пробки растут прямо из коры деревьев и сразу разных размеров.

Попугай говорил правду: на стволах и ветках Каждого дерева росли разной величины и формы пробки – крошечные для пузырьков с лекарствами; большие для шампанского и винных бутылок; широкие плоские, какими закупоривают банки с консервированными фруктами и вареньем или, скажем, медом.

– Экономит массу времени, уверяю вас, – повторил Попугай. – Как только вы сварили варенье или что-нибудь еще, вы тут же идете в лес и нарезаете себе пробок нужной формы и размера. Они почти сразу отрастают опять, так что урожай бесперебойный. Так же обстоит дело с травой: она о