Утро девятого дня Беды 7 страницаИскренне благодарю Семен Семеныча за науку. Связываюсь с крепостью. Ловлю себя на том, что говорю этаким мерзким менторским профессорским тоном, но никак не остановиться. Рекомендую проверить наличие жира в поносе — каемочка жирная должна быть, особенно заметно будет, если на газету наложить, например. Успокаиваю. Дескать, угостились наши люди стакашком касторки. Ничего страшного. Главное — водичку восполнить потерянную. И соли. Инвалид обещает все передать в точности. Уф! Ну, с этим разобрались. Не забыть выручившему меня певуну что приятное сделать.
Компания вернулась быстро. На потрепанном бронетранспортере, как и рассчитывали. Железяка встала почти вплотную к двери, и под понукания сапера и Николаича мы по-быстрому покинули домик. Мутабор не мог объяснить, в каком из цехов располагалась лаборатория, поэтому особенно и не возбухал, ожидая прибытия группы. Но сейчас, когда понял, что место медцентра стало известно и мы туда едем, опять стал проявлять нетерпение. Мне с трудом удалось отвертеться от соседства с ним и ехать на броне. — Получается так, что у нас на все про все час-полтора, — устало и монотонно говорит Николаич. — А что потом? — Потом будет темно и людям в цехах придется терпеть еще одну ночь. Соваться разминировать на ощупь — неинтересно. Саперы считают, что здесь хоть и не шибкий мастер сработал, но сюрпризы поганые будут. «Старшой» переводит дух. — Ну а пульты-то нашли? — Один. Разбитый вдрызг. У того румяного мента в кармане был. Не могли они без подстраховки действовать — должен быть дубликат. Они сволочи, но, к сожалению, не глупцы. — Может, пока светло — глянуть на третью группу? Похоже, у тех должен быть пульт, — замечает Серега, сидящий с другой стороны и слушающий нас. — Мы туда и едем.
Вовкиным надеждам на трофейные БТР не суждено сбыться — это мы видим сразу, как только добираемся до места, где днем вертолеты шли в атаку. — Два бэтра было и грузовик, похоже, — говорит Сергей. Глазастый! Я на этой свалке вижу задравший нос БТР и кучу хлама. От грузовика осталась груда рваного металлолома, на которую взгромоздился горелый БТР, словно на постамент. Странно он выглядит — характерные мощные шины сгорели, и теперь у него убогий вид. Второй бронетранспортер съехал с дороги и был накрыт уже в лесу. С виду вроде целый. Но только с первого взгляда, через деревья. Просто большая разница с тем, который сгорел, и стоит теперь черно-бурой громадиной, почему-то с розовой подпалиной на боку… Воняет мерзкой смесью горелой резины, паленой шерсти, горелым железом — и жареным мясом. Последнее заставляет подумать, что пару дней мы с удовольствием будем лопать вегетарианскую пищу. Ну, кроме Вовки, пожалуй, его такие сантименты не трогают. Ссыпаемся с брони. — Осмотрительнее действовать! Руками не трогать, пока сапер не глянет. Ну, это они зря так перестраховываются, под вертолетом мины-сюрпризы ставить не станешь. Хотя начальству виднее. Вылезший Мутабор, оглядевшись и увидев, что мы в лесу, от досады грохает кулаком в борт привезшей нас железяки. Меня радует такое проявление человеческих привычек. — Он злится, — вполголоса замечает Саша. — Нормальная заменная реакция. Когда хочется треснуть оппонента по морде, а вместо этого стучат по столу или стене. Лично меня это радует. — С чего это? — Подтверждение того, что он себя может контролировать. Николаич взглядом показывает на злого морфа. Да я уже и сам поспешаю. — Хессих! Фффреффя! Ну вот, завел шарманку. Время… А кстати — сколько у нас времени? Вот морф — он вечен или нет? Это у него — бессмертие наконец или как? — Мины. Сюрпризы. Надобность, пульт, поиск. — Ы? — Пульт. Управление. «Ленивка». Морф немного успокаивается. Тычет опять пальцем в дырявый башмак. — Возможность — фугас. Объем, взрыв. Дальше, пока мы ведем дискуссию, причем морф далеко переплевывает самых упертых пациентов, которых я когда-либо видел, наши делают свое дело. У тех, кто был в сгоревшем БТР, пульт искать без толку — из люка на крыше торчат голова и плечи, видимо, водителя — сильно обгоревшие, черные, обугленное лицо с впадинами глазниц и с белым оскалом зубов. Второй труп — голый, в ботинках, с вздутым животом, я вижу у борта. Сначала подумал подсознательно, что негр. Нет, просто прокоптило хорошо. И дальше что-то невнятное лежит в лохмотьях железа, но я уверен — там валяется третий. Их прожарило так, что не обратились даже. В нескольких местах еще и дымок идет. Подошедший Николаич, покашляв, выдает: — Мутабор! Поиск, пульт. Раз, два, три, четыре, пять. — Тут он перед зубастой харей бестрепетно загибает пальцы. — Сволочь, отход, лес. Просьба, помощь, поиск. По-моему, морф слишком уж заинтересованно смотрит на шевелящиеся у его морды пальчики. Мало не облизывается. Но тем не менее переспрашивает в свойственной ему манере: — Ы? Николаич спокойно и терпеливо репетует. Морф подозрительно смотрит. «Старшой» выдерживает взгляд. — Хессиххх? — Подтверждение. Операция, взрыв фугаса. Нежелательность. Не нравится мне, как выглядит Николаич — вижу отчетливо, что держится из последних сил, скрутила его хворь почечная явно. Но сейчас ему не до этого. — Беглец с пультом! Возврат к заводу! Сигнал — взрывы! Медпункт на воздух. Медик на воздух. Мутабор на воздух. Пульт — безопасность! — Хаа хоссухх? Николаич изображает руками что-то вроде ядерного взрыва, отчетливо выговаривая сероватыми губами: «Ба-бах!» Мутабор медленно кивает «старшому». Тот — мне. Подходим ко второму БТР, и я вижу, что он битый и драный, только почему-то не загорелся, хотя все вокруг в соляре, аж под ногами хлюпает. Вот меня всегда удивляло — почему как битая техника, так вокруг сразу помойка возникает? Внутри машины матюки и характерный металлический лязг — что-то наши орлы уже отвинчивают. А Серега показывает на кровавый след — словно волоклось что-то по насту, а потом с другого бока еще три пары следов. В лесу снега оказалось больше — цепочки отметин от башмаков видны неплохо, даже я вижу, не то что такой следопыт, как Серый. Делимся. По кровянке идет пара водолазов, а мы по другим следам. Попытки убедить Мутабора в том, что ранение медика сведет на нет все начинание, не увенчиваются успехом. Очень скоро слышим сзади пару неторопливых выстрелов. Водолазы нашли объект. — Пистолет, похоже, — говорит Сергей очевидную для всех вещь. — Ага, — соглашается Саша. Мы идем сбоку от следа, из опасения нарваться на растяжку. Удравшие из БТР не помышляют о мести — следы четко идут от завода. Не догоним. Пройдя пару километров, поворачиваемся назад. Нас уже ждут. Битый агрегат без пулеметов в башне стоит на буксире за нашей тачанкой. Рассаживаемся и трогаемся назад.
На заводе неожиданно для нас царит оживление — прибыли еще пара групп из Кронштадта, совершенно неожиданно пригнали вояки три полевые кухни. И ПАК-200 вижу — это такой грузовик с кухней в кузове, обычно офицерской. Шмотки стопками на насте — вываливают прямо из грузовиков. Мимо нас волокут на буксире ржавый остов БТР без колес, прямо на брюхе. — Ворота такими подпирают в тех местах, где никто не отозвался и есть шанс, что там зомби. Заодно утюгом таким разминирование идет, — поясняет мне «старшой», когда мы вслед за седоватым сапером гуськом двигаем в направлении того самого «медпункта». — А что, мины еще есть? — Получается — что да. И не только самопалы. Это паршиво.
Медпункт — небольшой домик. По сравнению с цехами завода, конечно. Там, кстати, все еще постреливают. Редко, одиночными, но все время. Воспользовавшись тем, что Мутабор с сапером пошли обходить зданьице, «старшой» сдергивает с морды вивисектора полоску скотча и внятно спрашивает: — Какие-нибудь поганые сюрпризы в твоей норе есть? Предупредишь — вколю промедол. Если кто из моих ребят нарвется — я тебе сам все поотрезаю. И сам пришью. А режу и шью я медленно и плохо. Ну? — Да пошел ты! От плевка Николаич уворачивается, да и плюнуть нашему пленному не вышло — слюна, липкая и вязкая, повисает на его подбородке. — Как скажешь. — И Николаич лепит скотч на место. Как раз к появлению из-за угла сапера с Мутабором. — У нас, похоже, гости. Не торопясь оборачиваемся туда, куда смотрит сказавший эту фразу Сергей. К нам идут трое. Одного я знаю — это тот майор-танкист. Остальных тем более — рядом с Надеждой Николаевной прыгающей походкой рассекает мой братец. Вот уж кого не ожидал тут сейчас увидеть. — Сейчас майор начнет рык на тему — какого хрена мы тут копаемся. — Или потребует нейтрализации Мутабора. — Ну и не удивлюсь ни разу. Здороваемся, майор представляется, Николаич в ответ представляет нас. Обходимся без рукопожатий, на нашего морфа майор смотрит как-то чересчур внимательно. — Через полчаса саперы снимут мины с первого из цехов. По ориентировочным прикидкам, там около двух тысяч человек. Медпункт будет нужен, а мне сказали, что вы его займете надолго с какой-то странной целью. К тому же двое медиков в категоричной форме заявили, что отказываются что-либо делать без команды вашего врача. Хотя по моим данным — главным тут тот, который на берегу сейчас корячится. — И вы хотите нас построить? — невинно вопрошает Николаич. — Нет, — совершенно неожиданно отвечает майор. Николаич удивляется, причем искренне. — Мне нужно разобраться, что тут у вас происходит? — Майор неожиданно для своей грубоскладчатой физиономии широко улыбается. И продолжает: — А еще у меня ревматизм разыгрался, и нужно бы подлечиться по-быстрому. — Вы уверены, что ревматизм? Может быть, просто артрит или остеоартроз… — Мне так сказали. С утра таблеток наелся, а сейчас опять мозжит. — Вам вообще-то в больницу бы надо. Обоим, что характерно, вместе с нашим старшим. — Ну да, разумеется. Начальство долой — и вы тут такое устроите… Давайте лучше насчет моих вопросов. Что у вас тут? И насчет таблеток? И, наверное, уколов — раньше меня кололи пенициллином в такой ситуации. — Гм… Вроде был у меня ибупрофен. — Мовалис лучше, — влезает братец. В итоге по второму пункту майор получает вожделенные таблетки и обещает при первой же возможности залечь в больницу. Говорит это он так искренне, что я ему сразу не верю. — Знаете, «ревматизм лижет суставы»… — «И кусает сердце». Знаю. Серьезно — закончим тут в общих чертах — с удовольствием залягу. Но вы с темы не съезжайте. Что вы тут собираетесь делать? Забегать поперед батьки в пекло — нарушать субординацию. Выразительно смотрю на Николаича. — В ходе сегодняшних мероприятий на нашу сторону перешел Мутабор. За его содействие и спасение жизни нашему доктору ему обещали некоторое воздействие на того, кто его, собственно, создал. Этим и собираемся заниматься. — И что за воздействие? — Многократное проведение реанимации и потом ампутация конечностей с вшиванием их в задницу. — И зачем? — Во-первых, с целью установить — является ли экстренная ампутация укушенной зомби конечности спасением для укушенного, — браво заявляет Надежда Николаевна. — Во-вторых, узнать — можно ли таким образом продлить жизнь для умирающего человека, — так же бодро добавляет братец. Я чертовски умею владеть собой, и потому никто не заметил, насколько они оба меня удивили. Впору бы стоять с открытым ртом. Вот чего братец-то приперся. Как мы утром начали сообщать о четвероруком морфе, Валентина за это дело четко ухватилась. И впрямь — перспективы тут разворачиваются… Майор некоторое время раздумывает, поглядывая на морфа. Тот начинает слегка раскачиваться. — Ясно. Давайте глянем на медпункт, да я сейчас сюда танк подгоню. — Танк-то зачем? — На всякий случай. Наш номинальный командир — этот полный морской офицер — в Кронштадте потерял семью при нападении мутанта. А через полчаса-час вполне себе найдутся желающие из спасенных вырвать вашему соратнику зубы и кишки. Этот ваш инженер… — Севастьянов? — Он самый, Севастьянов, — много чего рассказал… Так что такую возможность тоже сбрасывать со счета не стоит. Тем более в плане раздача спасенным, способным носить оружие, патронов и ружей со склада. Нашу беседу прерывает небольшой автобус, с грохотом врезающийся в здание медпункта. Саша и Мутабор чудом вывертываются из-под колес. При виде вылезающего из кабины водятла невозмутимый до этого момента майор меняется в лице и орет, явно не владея собой: — Фетюк, летатьтулюсю, опять ты, чмо университетское! Водятел тут же бодро и стремительно кидается в направлении, откуда приехал. Майор яростно сплевывает, плевок тяжело, словно свинцовый, прошибает наст — и, по-моему, даже еще шипит там, остывая. Николаич окриком останавливает Сашу, намеревавшегося влепить в сторону удирающего очередь. — Это еще что за чудло в перьях? — ядовито осведомляется «старшой» у майора. Майор в ответ еще раз сплевывает: — Дали мне этого коня педального в экипаж, когда диверсанты основной порезали. Дескать, вот! Не боец, а сокровище, все знает. Все может… У меня выхода не было. Держится орлом, смотрит свысока, поговорили три минуты — так он мне пять раз по разным поводам заявил: «Вы не в теме!» Ладно, я его поспрошал — вроде как что-то знает. Поехали. На третьем выстреле электроника крякнулась. Слышу — возится там, пыхтит в башне. Спрашиваю — не отвечает. И второй — тоже из пехотных — помалкивает. Полез смотреть. Сначала не понял ни черта — они там что-то перочинным ножом режут. Наконец пригляделся — дошло, почему электроника сдохла. Откуда-то в башне оказался старый валенок — так он у них в лючок для эвакуации поддонов от выстрелов упал — и его там зажало, вот они валенок этот тянут, а он не вылезает, зажевало его там… Я этому олуху говорю, что делать, а он так свысока глянул и заявляет через губу: «Вы жалки!» Я не утерпел, обвернул его хренами и погнал вон из машины. А он, оказывается, еще что учудил — свой автомат пристроил так, что тот провалился в конвейер подачи зарядов. Выдернули, в конце концов, а его помяло так, что затвор не передернешь. Вот что точно знаю — идти с такими ходячими авариями в бой — живым не вернешься. Это горе заднеприводное вернется, а все вокруг сдохнут. Когда с завода выскочили — мне на глаза попался тот, кто этого Фетюка сосватал. Оказалось, что у них он тоже всем пыль в глаза пустил, а когда дело дошло до снаряжения боезапаса — напихал в магазины для «калашей» макаровские патроны. — Ну, вот это вы точно преувеличили! — Ни на грамм. Автобус, кстати, вот он стоит. Автобус действительно стоит, и под ним увеличивается темная лужа. Сапер тем временем машет нам от двери. Чисто, можно заходить. Внутри темно и запашок совсем неуместный для медпункта. Пахнет, черт его дери, ацетоном и мертвечиной. И еще одеколоном или духами — ну совсем как в морге. Сапер опять-таки подсвечивает своей указкой в придачу к нашим фонарям. Выходим из коридорчика в помещение, толком не успеваю что-нибудь заметить, кроме какой-то мебели, как сзади меня сильно толкает кто-то. Отлетаю к стене, прямо передо мной возникает куча-мала из нескольких человек. Николаич не ввязывается в свалку. По его примеру пытаюсь охватить лучом фонаря комнату. Совершенно неожиданно за кучей из возящихся людей вижу — совсем близко — тянущего руки зомби. Стрелять не могу — зацеплю кого-нибудь из дерущихся, дергаюсь вбок, сталкиваемся с Николаичем. — Стойте, стойте! Оно на цепи. Не дотянется! Ребята начинают подниматься с пола. Предпоследним встает Филя, от души навешивает пендаля по ребрам лежащему ничком голому вивисектору. — Получается так, что надумал соскочить, фрукт. — Ага. А еще и кого из нас бы тяпнула. Филя добавляет лежащему по ребрам еще раз. Теперь мы все смотрим на прикованного к стенке на цепь зомби. Филя собирается добавить еще разик. Но я его останавливаю. Реанимацию проводить клиенту со сломанными ребрами сложно, а теперь я уверен, что буду заниматься этим столько раз, сколько выдержит пленник. Зомби, тупо пытающийся дотянуться до нас руками, — девчонка лет одиннадцати. Голая, если не считать драных сетчатых чулок и какой-то латексной фигни из БДСМ[68] атрибутики. Лихо накрашена, но макияж смазан и на мертвом лице жутко смотрится. А в остальном — обычный, голодный ходячий мертвец. Только вот в садомазонаряде я мертвецов не видал раньше. Совсем рядом, буквально за стенкой, начинает знакомо как-то тарабанить движок. Кто-то щелкает выключателем — вспыхивают лампочки. Жмурюсь, вспоминая, что вообще-то учили один глаз в темноте прикрывать, на случай внезапной засветки. — Йопта! — говорит кто-то из наших. Ни хрена это не медпункт. Бред дурацкий, а не медпункт. Да, есть операционный стол, кое-какие аппараты, обшарпанное древнее гинекологическое кресло, столик с инструментарием — но в зальчике тут же здоровенное ложе, покрытое черными простынями, — и задрапировано густо-алым блескучим материалом — видно, кто-то разматывал прямо из рулона и приколачивал гвоздями к стенке. Получился стиль «Мерилина Мэнсона»[69] в провинциальном исполнении. С улицы заходит Вовка с седоватым сапером — ясно, кто генератор врубил. — Эй, осторожно, там девчонка на цепи. Вовка равнодушно проскальзывает взглядом по зомбачке, зато сексодром его определенно заинтересовывает. А седоватый сапер — наоборот, словно даже и цепенеет немного. — Хрреммя… — напоминает о себе Мутабор. — Получается так, что пора. Принайтовывайте этого к столу. — «Старшой», тут шестнадцать матрасов стопками! — не к месту вклинивается Вовка. — Потом! Неохотно оставив распотрошенное лежбище, он продолжает осмотр на предмет «что бы нам отсюда свистнуть» — вид у него, как у охотничьей собаки. А мне пора думать, как оно все выполнять. После мертвой девчонки, наверное, ни у кого в нашей группе не возникает сомнений в том, что определенная справедливость в подходе морфа к своему создателю есть. — Николаич! Тут живые! — Не отвлекаться! Этого без присмотра не оставлять! Очень вовремя сказано — потому как уж больно у Вовки голос удивленный. А наш водитель довольно тертый калач, его удивить сложно. В маленькой комнатушке, где еле-еле помещается матрасик, еще две девчонки, ну, может, чуток постарше, чем сидящая на цепи. Но так же одетые, то есть скорее — раздетые. С тем же БДСМ уклоном. Одна в ужасе забилась в угол, закрыв голову руками, вторая тоже напугалась, но держится лучше. — Да продлится жизнь вечно! — бойко тарабанит она. — Это ты к чему? Девчонка немного теряется и, по-моему, начинает радоваться, но боится это показать. — Э-э-э… вы — всеблагие? — Получается, что мы тебя не понимаем. Мы из Кронштадта. Вышибали отсюда сегодня каких-то уродов. — То есть вы — не всеблагие? — Нет. А всеблагие — это кто? — Вау! Круто! — Девчонка с размаху кидается обнимать Николаича. «Старшой» некоторое время стоит с нелепо разведенными руками — вроде как было хотел ее обнять ответно, да смутился — девчонка-то голая практически. — Так кто это — всеблагие? — Да говнюки эти, молельщики. — А ты кто? Девчонка криво ухмыляется: — Я — парное мясо. — А подружка твоя? — Гонишь, папик. Какая она мне подружка! Она — старое мясо. — То есть? И давай по-людски говори. — Маста меня привел. Сказал — кто лучше ублажит, тот живет. Я ублажила лучше. Так что сегодня ее — в кормушку. У нее вроде крыша поехала, пока ожидала. — А на цепи кто? — Я откуда знаю? Наверно, предыдущая. — А Маста — это кто? — Хозяин наш местный. Крутяка тут строил, прыщ сифозный! — Вафлистка дешевая! — доносится голос вивисектора. Видно, скотч отлепился. Девчонка в ответ выдает тираду, скорее подходящую заскорузлому портовому грузчику. Меня особенно удивляет, что ее, по-видимому, искренне оскорбил только эпитет «дешевая»! — Эй, девочка, ты все-таки со взрослыми говоришь, язычок-то придержи, а? «Красотка» отлипает от Николаича, меряет глазами сказавшего это Серегу и невинным голоском отвечает: — Я, дяденька, два года в элитном эскорте работаю. Так что кто взрослый тут — вопрос большой. А этому козлу можно слегонца в кису насыпать? Я быро! — Насчет Масты, как ты его величаешь, планы другие. А элитный эскорт, это ты имеешь в виду… — Ага. Именно это. И девчонка, по своей фигуре скорее похожая на лягушонка, принимает вызывающую позу, которая, может, и сработала бы как надо, будь она взрослой, но тут вызывает скорее желание накинуть на эту нелепицу худенькую какое-нибудь покрывало потеплее. — Ладно, давай собирайся, у нас тут дело есть. — Так мне собираться-то нечего — вон кроме этих тряпок, что на мне, тут нечего надеть. Есть вон ящик — так там тоже дылды и такие же с секс-шопа прибамбасы. — А можешь нормально-то говорить? — И по-английски, и немного по-японски. — Коннети-ва! — не выдерживает Ильяс. — Ага. Охренеть. Если кто хочет — обслужу бесплатно! Вы мне нравитесь. Николаич наконец очухался. — Получается так, девочка, что вот повзрослеешь, отрастишь себе, что женщине положено, — тогда и будем об этом говорить. А сейчас — не мешай. Сережа! Притащи что из одежки и обувки, да и давай девчонок на эвакуацию. Тут им делать нечего. — А я хочу с вами остаться! — Мы сейчас будем этого гуся потрошить. А ты нам будешь мешать. — Я тут насмотрелась уже. А потрошить — так я помогу, а? — Получается, что нет. И взять тебя с собой не можем — у нас сегодня еще рейд со стрельбой. Давай, Серега, действуй. Пока они препираются, осматриваю сидящую в углу девчонку. Вроде цела — следов побоев, синяков разной свежести, мелких ожогов, вероятно от сигарет, и неглубоких порезов много, но так вроде в порядке. Только она в ступоре. В глубоком. Ну да таких сегодня будет много — когда начнут людей из цехов выпускать. Смущает меня то, что дефибриллятором я пользовался мало. И давно. И практически все забыл. Опять же как-то этого мерзавца надо доводить до клинической смерти — это тоже мне проблема. Потом надо его несколько раз реанимнуть, ампутировать руки — и чтоб жив еще был. Ну, ампутировать-то это я могу — на оперативке давным-давно насобачился. Тогда мы поспорили со студентами из параллельной группы — правда, в мифе про французскую хирургию или нет, вот я и подготовился. До уровня Ларрея[70], правда, не дошел, конечно, тот, говорят, умел ампутацию сделать быстрее, чем его коллега успевал очки надеть, но, в общем — и я насобачился. А еще бы неплохо не просто ампутировать, а именно с прикидкой — спасает ли это от заражения при укусе. — Я приготовила дефибриллятор, — ровным голосом говорит Надежда Николаевна. — А… клиент? Не годится тут слово «пациент» никак. — Готов. — Вам работа с дефибриллятором знакома? — Более чем… В этот момент по нервам бьет истерический визг. Потом хохот ребят и обиженный голосок эскортной девочки. Понимаю, что она подобралась к своему мучителю в кису ему насыпать, или что там еще ей в голову пришло, и тут наконец разглядела рядом Мутабора. Он там стоял — наслаждался видом хозяина, примотанного к столу. Теперь девочка не имеет ничего против, чтоб чесать отсюда. Куда глаза глядят, лишь бы подальше от морфа. — Все. Приступаем. Мутабор тащит откуда-то из угла сверток толстого полиэтилена. Становится понятно, как Маста его убивал. Примеряюсь закрыть лицо вивисектору. Меня хлопает по плечу Николаич. — Давайте-ка лучше я это сделаю. А вы реанимайте потом. Так оно лучше будет. Неожиданно для самого себя чувствую странно — облегчение. Николаичу неожиданно возражает седоватый сапер: — Не пачкайтесь. А мне лишний грех не в тягость. Может, наоборот, несколько грехов скостят, когда в котел рогатые запихивать будут. Вы вот, Доктор, лучше скажите — девочка эта — она, может, тоже в разуме? Он показывает на зомби, прикованную к стенке. — Нет, к сожалению. — Уверены? — Уверен. — Тогда упокойте ее. Мало ли что, нехорошо мертвую за спиной держать. Смотрю на Николаича. Он утвердительно кивает. Скорее для набившихся в комнату людей, чем для себя, задаю девчонке несколько вопросов. Чуда не происходит. Обычная зомби. Вытягиваю «Марго».
Сапер морщится от гулковатых в помещении выстрелов. Потом стягивает с вивисектора держалку для кляпа. — Последнее желание будет? — Покурить дайте! — А нету. Не свезло тебе. Найдя меня глазами, Пендрила кричит во всю мощь легких: — Вы ничем не отличаетесь от меня! Вы такая же мразь! Совершенно такая же! Крик осекается. Немного звенит в ушах, и потому глуховатый голос майора-танкиста похож на шепот: — Да, мы тоже люди. Тело вивисектора не хочет умирать. Борется за жизнь изо всех сил. Я чуть не пропускаю момент, когда наступает клиническая смерть, — и Мутабор рыком указывает мне на это. Странно, он просто стоит, но как-то видит и чувствует момент остановки сердца. Странно, очень странно. — Руки поднять вверх, так, чтоб я видела. Всем на шаг назад от стола, — командует Надежда. — Разряд! Тело на столе дергается, сердце заводится тут же — раздышать вивисектора удается тоже без особой проблемы… Морф пьет глазами это зрелище. Еще раз. И еще раз. Тут уже начинаются проблемы. Удается реанимация, но солоно нам она приходится. — Доктор, растолкуйте Мутабору, что нам не нужно превращать вивисектора в умника. Время поджимает — пора к хирургии переходить. Я начинаю растолковывать морфу точку зрения «старшого», неожиданно легко мертвяк соглашается. При этом добрая половина нашего отряда, быстро и не сговариваясь, выкатывается из помещения. Вроде взялись Вовке помогать таскать матрасы, но вижу, что рады сбежать. Другие, наоборот, приближаются и дышат в затылок. Вивисектор приходит в сознание. Пытается что-то мычать, таращит глаза. Вздрагивает, когда Мутабор, смакуя, откусывает ему пальцы с правой руки. На пол прыскает кровь. Николаич начеку и накладывает старательно жгут. — Время наложения жгута писать не буду. Хорошо? — Да, конечно. — Вы в двух словах — как ампутировать-то? — Так я сделаю. А вы посмотрите. — Нет, лучше вы растолкуйте — вдруг нам придется вскорости такое на своих отрабатывать… Те, кому страшно смотреть, — не смотрят. Кто в обморок мог упасть — уже слиняли. — Ну. Если просто… Выше места разреза — тоже жгут кладем. Режем между двумя жгутами. Это понятно? Хорошо. Грубо говоря, есть такой способ, как гильотинная — это быстро и любой может сделать. Нож лезвием от себя — и перерезаем ткани до кости в ближней к себе половине, потом нож перекладываем лезвием к себе — и так же одним разрезом — дальнюю часть тканей. Мышцы тут же сокращаются, открывают кость. А ее пилим. — А если отрубить одним махом? Без жгутов? — Кровопотеря будет большая. И осколки костей останутся. Потом остеомиелит трудно лечить будет. Да и очень непросто одним махом отсечь. Вот еще стоит, перед тем как резать, выкроить лоскут кожи. Чтобы культю прикрыть. Заживать будет лучше, но это уже не гильотинный способ. — Ясно. Начали!
Краем глаза замечаю, что столпившиеся смотрят внимательно. Как студенты-зубрилы. Ну это понятно. Если выйдет — окажется, что не любое ранение смертельно при укусе. Уже как-то легче на душе будет, когда в драку полезем. Если, конечно, получится. Ну, Ларрея мы вряд ли посрамили. Однако что наметили — выполнили. Одна рука лежит отдельно от туловища. Вторая — уже с откушенными пальцами зажгутована. Танкист тоже влез в это дело — прикидывает, как лоскут кожи отсепарировать. Как могу — советую. С улицы слышен женский визг, потом ор в десяток глоток. Когда грохает несколько выстрелов, Николаич подхватывается на выход. Мы продолжаем. Прислушиваясь вполуха, спрашиваю у седоватого сапера: — А вот когда я в обществе кавказцев начал возмущаться трагедией в Беслане и тем, что терроры захватили и убивали детей, мнение кавказских приятелей было таким: «Все верно, детей выбивают сначала — тогда потом мстить некому, безопасно можно гадить». Вы вроде с юга — это так? — Так. Есть дети — народ жив, нет — и народ кончится. Такого лоскута достаточно? — Чтоб срез ампутационный прикрыть — не великоват? — Великоват… С запасом взял. Перестарался. Но это же не страшно? — Сейчас — не страшно. Своего кромсать — лучше лишней резни не делать. Больно же ему будет, своему-то. Пила повизгивает по розоватой кости. Все. — Зря такой огрызок оставили — будет потом болеть. Тут при ампутации надо, чтобы он из мышц не торчал. — Ага, понял. — А ручной болгаркой не проще будет кость пилить? — спрашивает майор. — Проще. Только все попытки применить электропилы и механику разную показали, что кость обгорает и потом культя не заживает вовсе — гноится, остеомиелит добавляется, так что все вручную. Тянет холодком — зашел кто-то. — Доктор, «старшой» зовет! Можете оторваться? — Зашьете без меня? — Зашьем, зашьем! Ловлю себя на том, что радуюсь возможности оторваться от этого действа. Не лежит душа. Нет, все понимаю умом, — заслужил вивисектор еще и не такое, его бы потрошить и потрошить, но вот будь моя воля — врезал бы по нему очередью — и все. Без изысков. Жить такому ублюдку нельзя. Но и потрошить его в лучших английских традициях лишнее. То, что Мутабор меня вынудил это делать, не добавляет ничего.
|