Рублик - это проект денежной взаимопомощи , в котором ты можешь начать зарабатывать деньги без риска с минимальными вложениями . 15 страница

Джеймс скрестил руки на груди и угрюмо встал возле двери, время от времени оборачиваясь, чтобы взглянуть на Невилла, сидящего перед столом Директрисы, и на МакГонагалл, вышагивающую с другой стороны стола во время рассказа.

- Что это с тобой, Поттер? - за спиной Джеймса раздался голос, манерно растягивающий слова. От неожиданности мальчик подпрыгнул. Голос продолжил, не давая ему возможности ответить. - Даже не думай спрашивать, кто я и не трать мое время на бессмысленную ложь. Ты знаешь, кем я являюсь. И я тоже знаю, даже больше, чем твой отец, о том, что ты что-то скрываешь.

Это был, конечно же, портрет Северуса Снейпа. Темные глаза холодно смотрели на Джеймса, рот кривился в презрительной усмешке.

- Я... - начал было Джеймс, затем запнулся, понимая, что портрет в любом случае поймает его на лжи. - Я не собираюсь ничего говорить.

- Более честный ответ, чем когда-либо предоставленный твоим отцом, по крайней мере, - протянул Снейп, чтобы не привлекать внимание МакГонагалл и Невилла. - Печально,что я уже мертв, чтобы быть директором, но я так или иначе найду способ получения всей истории лично от тебя…

 

- Хорошо, - прошептал Джеймс, чувствуя себя немного храбрее, когда шок прошел.

- Я считаю, что очень хорошо то, что вы больше не директор.

Он подумал, что это было немного чересчур – сказать, что то, что ты мертв, это хорошо. Отец Джеймса очень уважал Северуса Снейпа. Он даже сделал имя Северус вторым именем Альбуса

- Не умничай тут, Поттер, - ответил портрет больше устало, чем сердито.- Ты, в отличии от своего отца, знаешь достаточно хорошо, что я был предан Альбусу Дамблдору и хотел падения Волан-де-морта так же, как и он. Твой отец считал, что в одиночку выиграл сражение. Он был безрассудным и заносчивым. Не думай, что я не видел такой же взгляд пять минут назад

Джеймс не знал что сказать. Он встретился взглядом с темными глазами портрета и упрямо нахмурился

Снейп театрально вздохнул.

- Будь по-твоему. Каков Поттер, таков и сын. Никогда не усваивает уроки прошлого. Но знай: я буду наблюдать за тобой, как и за твоим отцом. Если ваши неизвестные подозрения против всей вероятности точны, будьте уверены, что я буду работать в том же направлении, что и вы. Старайтесь, Поттер, не повторить тех же ошибок, что и ваш отец. Старайтесь не заставлять других платить за последствия вашего высокомерия.

Это последнее ударило Джеймса до глубины души. Снейп остался, с тем же проницательным взглядом на лице, читая мысли Джеймса как книгу. Тем не менее, не было ничего особенно злого в этом взгляде, несмотря на колкие слова.

- Хорошо, - сказал Джеймс, наконец, совладев со своим голосом.

- Я буду иметь это в виду.

Это был неубедительный ответ, и он знал это. В конце концов, ему было всего одиннадцать

- Джеймс? - сказал Невилл за его спиной. Джеймс повернулся и посмотрел на профессора. - Похоже, у вас было бурная ночь вчера вечером. Мне интересно узнать о виноградных лозах, которые вас атаковали. Мог бы ты рассказать мне о них побольше?

- Конечно, - сказал Джеймс, чувствуя, что его губы онемели. Когда он повернулся к двери, следуя за Невиллом, Снейп на портрете не сдвинулся с места. Его глаза мрачно последовали за ним, когда мальчик вышел из комнаты.

 

 

 

Глава 9.

Вероломные дебаты

 

 

По мере того, как Джеймс все более и более осваивался со школьной жизнью, время проходило мимо, не оставляя никаких воспоминаний. Зейн продолжал блистать на Квиддичной площадке, вызывая у Джеймса смешанные чувства по поводу этого. Он по-прежнему ощущал уколы ревности, когда слышал, как другие студенты расхваливают на все лады удачно забитые Зейном бладжеры, но не мог не улыбаться при мыслях о том, насколько того захватил спорт, насколько тот радуется каждому матчу и успешной работе в команде. За это время Джеймс успел развить свои навыки полета на метле до вполне приемлемого уровня. Вечерами он тренировался на Квиддичной Площадке вместе с Зейном, не стесняясь просить его совета относительно различных приемов. Зейн же, в свою очередь, был полон энтузиазма и всегда поддерживал Джеймса, постоянно говоря ему о том, что тот наверняка попадет в команду Гриффиндора в следующем году.

- Тогда мне придется прекратить заниматься с тобой и давать тебе советы, как ты знаешь, - сказал Зейн, летя около Джеймса и перекрикивая рев воздуха: - Это было бы как общение с врагом.
Как обычно, Джеймс не мог сказать, шутит Зейн или нет.

Хотя Джеймс и наслаждался полетами на метле, в то же время, к своему удивлению, он обнаружил, что ему стал нравиться футбол. Тина Карри поделила все свои классы на команды и организовала случайный график игр, так что им частенько приходилось играть друг против друга. Основные правила игры через некоторое время стали понятны практически всем студентам, между ними даже возникло нечто вроде духа соперничества, что сделало матчи еще интереснее. Впрочем, время от времени они забывали о не-магической природе футбола, что приводило к забавным казусам, когда кто-нибудь посреди игры принимался шарить по карманам в поисках волшебной палочки или кричать что-то вроде "Акцио мяч!", в результате чего матч приостанавливался, поскольку игроки не в силах были одновременно играть и хохотать.

Однажды какая-то девочка из Пуффендуя просто схватила мяч обеими руками и бросилась с ним через поле, забыв про все правила, словно решила поиграть в регби. Джеймс обнаружил, впрочем, довольно неохотно, что оценка, данная профессором Карри его навыкам, была довольно точной. У него все получалось автоматически. Легко выходило вести мяч, рывками мчась через поле. Его умение обращаться с мячом было расценено как одно из самых лучших среди новичков, а единственным человеком, попадавшим в ворота чаще его, была пятикурсница Сабрина Хильдегард, которая не только подобно Зейну была магглорожденной, но еще и играла в команде, когда была младше.

Общение между Джеймсом и Ральфом можно было назвать прохладным. Гнев и возмущение Джеймса привели к возникновению отчуждения между ними. Некая разумная часть мальчика сознавала, что ему стоило бы простить Ральфа, может быть, даже извиниться за то, что случилось тогда в Главном Зале. Он понимал, что, держись он тогда достойно, Ральфу было бы проще принять то, что его выбор относительно других слизеринцев был ошибочным.

Ральф чувствовал, что должен поддерживать слизеринцев и «Прогрессивный элемент» cо всей искренностью, на которую он способен. Если бы поддержка Ральфа не была такой безвольной и унылой, Джеймсу было бы легче злиться на него. Ральф носил синие значки и присутствовал на дебатах в библиотеке, но делал это с таким упрямством, что, казалось, оно принесет ему больше вреда, чем пользы. Если кто-нибудь из слизеринцев заговаривал с ним, он вскакивал с места и отвечал с маниакальным рвением, но сдувался, как только они отвлекались на что-то другое. Джеймсу было больно смотреть на это, но не настолько, чтобы изменить свое отношение к Ральфу.

По ночам в своей комнате или углу библиотеки Джеймс изучал стихотворение, которое они с Зейном видели на воротах в Пещерной Цитадели. С помощью Зейна он записал его по памяти и был уверен, что все точно. Тем не менее, это мало ему помогло. Все, что он знал наверняка, это что первые две строки гласят о том, что Цитадель можно найти только при лунном свете. Остальное оставалось загадкой. Он продолжал водить пальцем по строкам и читать "тревожен сон...", задавая себе вопрос, может ли это относиться к Мерлину. Но Мерлин ведь не спал, не так ли?

- Звучит так, будто он Рип Ван Винкль, - однажды прошептал в библиотеке Зейн. - Дрыхнет где-то под деревом несколько сотен лет.
Зейну пришлось рассказать сказку о Рип Ван Винкле, и Джеймс обдумал ее. Он слышал от своего отца, что многое из маггловской мифологии пришло от древних, далеких встреч с ведьмами и колдунами. Истории волшебного мира пробились в маггловские сказки, изменились и переросли в легенды и мифы. Возможно, подумал Джеймс, что эта история о спящем, который проснулся через сотни лет, была отголоском маггловской истории про Мерлина. Тем не менее, это не приблизило Джеймса или Зейна к разгадке того, как Мерлин мог вернуться столько веков спустя, равно как и не было никаких подсказок относительно того, кто может быть замешан в таком заговоре.

Ночью, когда он не мог заснуть, Джеймс часто думал, как ни странно, о разговоре с портретом Северуса Снейпа. Снейп сказал, что будет присматривать за Джеймсом, но Джеймс никак не мог себе представить, каким образом. Насколько Джеймсу было известно, на территории Хогвартса был только один портрет Снейпа, и находился он в кабинете директрисы.

Как Снейп будет присматривать за Джеймсом? По рассказам мамы и папы Снейп был могущественным волшебником и гением зельеварения, но как это поможет ему видеть за пределами замка? Тем не менее, Джеймс не сомневался в словах Снейпа. Если Снейп сказал, что он наблюдает за ним, то Джеймс был уверен, что, так или иначе, это правда. И только после двух недель размышлений над разговором с бывшим профессором зельеварения, Джеймс понял, что поразило его больше всего. У Снейпа, в отличие от Джеймса и остальной части волшебного мира, было предвзятое мнение, насчет того, что Джеймс такой же как и его отец. "Каков Поттер, таков и сын", - сказал он, насмехаясь. Как это ни странно, для Снейпа, и только для него, это не было похвалой.

Когда листья в Запретном Лесу начали сменять свой привычный зеленый цвет на коричневые и желтые оттенки осени, синие кнопки Прогрессивного Элемента выросли до постеров и огромных баннеров в преддверии Все-школьных дебатов. Как и предсказывал Ральф, темой стало "Переосмысливание прошлого: правда или заговор". И, как будто слов на плакатах было недостаточно, нарисованный символ молнии на них беспрестанно сменялся знаком вопроса. Зейн, который, по словам Петры, был довольно хорош в дискуссиях, сообщил Джеймсу, что комитет школьных дебатов провел немало времени в спорах относительно темы данного мероприятия. Табита Корсика не входила в комитет, но зато председателем там была ее подруга, Филия Гойл.

- Таким образом, - рассказывал он, - команда дебатов оказалась отличным примером демократии в действии: они спорили всю ночь, затем она решила.
Он устало пожал плечами.

Кровь Джеймса кипела при виде всех этих значков и плакатов, особенно тех, на которых была изображена молния. Ральф, вешающий один из них на дверь кабинета Техномантии, стал последней каплей.

- Я поражен, что ты смог подняться так высоко, Ральф, - произнес Джеймс сквозь зубы, - наверно, нежные ручки Табиты Корсики подталкивали тебя под зад.

Зейн, шедший рядом с Джеймсом, вздохнул и нырнул в класс. Ральф не замечал Джеймса, пока тот не заговорил. Он оглянулся с удивленным и обиженным выражением лица.
- О чем ты толкуешь? - спросил он.

- Я имею в виду, что надеялся, что тебе надоест быть марионеткой-первокурсником к этому времени, - Джеймс пожалел о своих словах при виде явного страдания, отразившегося на бесхитростном лице Ральфа.

Все это Ральф слышал уже не раз.
- Что-то мне подсказывает, что ваши люди тоже не дураки относительно кукловодства, наживаясь на страхах слабаков и тем самым поддерживая дух предрассудков и несправедливости, - ответил он, впрочем, довольно неуверенным тоном.
Джеймс закатил глаза и молча прошел в класс.

Обычное место профессора Джексона за учительским столом еще пустовало. Джеймс сел рядом с Зейном за первую парту. Присев, он почувствовал себя обязанным перекинуться парой шуток с другими гриффиндорцами, чувствуя спиной, что Ральф смотрит на него через дверной проем. Полученное удовольствие было более чем сомнительным и отдавало гнильцой, но оно было лучше, чем ничего.

Когда вокруг воцарилась тишина, Джеймс поднял взгляд и увидел профессора Джексона, входящего в класс. Под мышкой у него был зажат какой-то большой плоский предмет, завернутый в ткань.

- Доброе утро, класс, - сказал он своим обычным грубоватым тоном. - Ваши сочинения, сданные на прошлой неделе, проверены и находятся на моем столе. Мистер Мердок, не могли бы вы их раздать, пожалуйста? В целом я не настолько разочарован, как ожидалось, хотя большинство из вас определенно не способствует тому, чтобы Хогвартс занял достойное место в шкале посреди других Школ Магии.

Джексон аккуратно положил сверток на стол. Когда он развернул обертку, Джеймс увидел, что это стопка небольших картин. У него промелькнула мысль о портрете Северуса Снейпа, и его интерес к изображениям резко возрос.

- Сегодня вам лучше записывать, могу вас уверить, – зловеще сказал Джексон, расположив картины в ряд на доске. Первая из них изображала худого плешивого человека с совиными очками. Он смотрел на класс, щурясь, с легким напряжением, как будто ожидал, что кто-нибудь может вскочить и крикнуть ему «Бу!». На следующей картине не было ничего, кроме банального деревянного фона. На последней же был изображен довольно ужасный клоун с белым лицом и страшно большой красной улыбкой, нарисованной поверх его рта. Он смотрел на класс, глупо ухмыляясь, и тряс тросточкой с набалдашником. Джеймс с содроганием отметил, что набалдашник представлял собой уменьшенную версию головы клоуна с еще более безумной ухмылкой.

Мердок закончил раздавать работы и скользнул на свое место. Джеймс взглянул на своё сочинение. На первой странице была надпись аккуратным, косым почерком Джексона: "Равнодушно, но фактически убедительно. Необходимо работать надо грамматикой".

- И, как обычно, вопросы относительно ваших оценок должны быть представлены мне в письменной форме. Дальнейшее обсуждение при необходимости будет проходить в мое рабочее время, надеюсь, никому не нужно напоминать, где располагается мой рабочий кабинет. А теперь начнем, - Джексон медленно повернулся к ряду картин, обводя их рукой. - Насколько большинство из вас помнит, во время первого классного занятия у нас произошла небольшая дискуссия, основным участником которой был мистер Уолкер, - он повел своими густыми бровями в направлении Зейна, - относительно природы магического искусства. Я объяснил тогда, что стремление художника запечатлеть что бы то ни было на холсте происходит как магический психо-кинетический процесс, таким образом, создается подобие движения и положения в пространстве. Результатом является рисунок, который движется и меняет выражение лица по прихоти художника. Сегодня мы рассмотрим различные виды искусства, которые по-разному представляют жизнь.

В классе раздался скрип перьев, когда ученики принялись записывать основную часть монолога Джексона. Как обычно, Джексон вышагивал туда-сюда перед классом по мере повествования.

- Существует два вида магической живописи. Первый из них есть улучшенная версия того, что я продемонстрировал в классе, то есть, чистое творение фантазии, воображения художника. Отличается от магловской живописи лишь тем, что в волшебном варианте изображения могут двигаться и проявлять эмоции, основываясь на замысле и ни в коем случае не выходя за рамки воображения художника. Наш друг, мистер Бигглс - тому пример, - Джексон указал рукой на рисунок с клоуном. - Мистер Бигглс, к счастью, никогда не существовал вне воображения художника, изобразившего его.
Клоун отреагировал на проявленное к нему внимание движением - пальцы одной руки в белой перчатки шевелились вверх-вниз, другая рука покачивала тросточку. Маленькая клоунская головка на рукоятке трости высунула язык и свела глаза к переносице. Джексон сердито глянул на рисунок, а затем вздохнул и снова начал ходить взад-вперед.

- Второй вид магической живописи намного более точен. Он зависит также от весьма совершенной работы с заклинаниями и смешанными со специальными зельями красками, все это - чтобы воспроизвести реально существующую личность или создание. Техномантическое название этого вида живописи - Имаго Аэтаспекулум. Может кто-нибудь сказать, что это означает?

Петра подняла свою руку, и Джексон кивком указал на нее.
- Я полагаю, это означает что-то вроде живого зеркального изображения, сэр?

Джексон немного подумал над ее ответом.
- Наполовину верно, мисс Морганстерн. Пять очков Гриффиндору за попытку. Наиболее точное определение этого термина звучит как "волшебная картина, заключившая в себе живой отпечаток личности, на ней изображенной, но ограниченная Аэтас, то есть временными рамками, временным отрезком жизни изображенного". Результат такой живописи есть портрет, который, несмотря на отсутсвие какой-либо жизненной субстанции изображенного, отражает каждую эмоциональную и интеллектуальную характеристику этого человека. Увы, тем не менее, портрет не может учиться или эволюционировать после смерти изображенного, но отображает в точности личность человека, сформированную его или ее жизнью. У нас тут есть мистер Корнелиус Ярроу в качестве примера.

Джексон указал на худого, весьма нервного человека на портрете. Ярроу слегка вздрогнул от этого жеста. Мистер Бигглс отчаянно запрыгал в своей раме, желая привлечь внимание.

- Мистер Ярроу, когда вы умерли? – Джексон прошел мимо портрета, снова начиная ходить по классу.

Голос, доносившийся с портрета, оказался таким же тонким, как человек, изображенный на нем, с высоким, гнусавым оттенком.

- Двадцатого сентября 1949 года. Мне было 67 лет и 3 месяца, если округлить, конечно.

- И чем – как будто нужно об этом спрашивать – вы занимались?

– На протяжении 32 лет я был завхозом в школе Хогвартс, – хмыкнув, ответил портрет.

Обернувшись, Джексон взглянул на картину:

- И чем вы занимаетесь сейчас?

Портрет нервно моргнул:
- Простите?

- Теперь у вас масса свободного времени, не так ли? Я имею в виду, что с 1949-го года прошло уже немало времени. Чем вы занимались, мистер Ярроу? Появились ли у вас какие-нибудь новые увлечения?

Ярроу пожевал губы, казалось, немало обеспокоенный и озадаченный этим вопросом.
- Я... увлечения? У меня нет никаких увлечений. Я... мне всегда нравились цифры. Поэтому обычно я размышлял о моей работе. Вот чем я занимался в промежутках между появлением в книгах. Я размышлял о бюджете, счетах и прорабатывал их в моей голове.

Джексон не сводил глаз с портрета.
- То есть вы по-прежнему думаете о цифрах? Вы проводите время, разрабатывая бюджет для школы, словно она по-прежнему осталась такой, какой была в тысяча девятьсот сорок девятом?

Глаза Ярроу забегали по аудитории. Он, казалось, почувствовал, что попался в ловушку.
- Э-э... Ну да. В общем так. Именно этим я и занимаюсь. Тем, чем занимался всегда. У меня нет причин прекращать это. Я ведь все-таки казначей. То есть, был им, конечно. Был казначеем.

- Благодарю вас, мистер Ярроу. Вы отлично проиллюстрировали ранее высказанную мной точку зрения, - сказал Джексон и начал новый круг по комнате.

- Всегда рад помочь, - ответил Ярроу довольно сухо.

Джексон снова обратился к классу:
- Как некоторые из вас заметили, портрет мистера Ярроу обычно находится в коридоре, ведущем к кабинету Директрисы, среди прочих портретов сотрудников школы и преподавателей. Однако нам удалось разыскать еще один портрет мистера Ярроу, который висел в доме его семьи. Как вы уже, наверно, догадались, второй портрет сейчас находится здесь в центре доски. Мистер Ярроу, разрешите вас еще побеспокоить? Не могли бы вы... - и Джексон указал рукой на пустую рамку в центре.

Ярроу приподнял брови:
- Хмм? Ах, да, конечно.
Он пошевелился, встал, стряхнув несуществующие пылинки со своей опрятной мантии, и острожно вышел за пределы портрета. Несколько секунд обе рамки были пусты, затем Ярроу появился в той, что была расположена посередине. На этом портрете он был одет по-другому, а когда сел, то повернулся в профиль.

- Еще раз благодарю вас, мистер Ярроу, - сказал Джексон, прислонившись к столу и скрестив руки на груди. - За редким исключением, портреты становятся активными только после смерти изображенного на них. Это одна из вещей, которые Техномантия до сих пор не может объяснить, но, вероятнее всего, все дело в Законе Сохранения Личности. Другими словами, один мистер Корнелиус Ярроу существует в любой момент, выражаясь космическим языком, в необходимом количестве, - эта реплика вызвала несколько смешков, Ярроу негодующе нахмурился, а Джексон продолжил: - Другим фактором, вступающим в действие после смерти изображенного, является связь между портретами. Если существует более одного портрета, на котором субъект изображен более-менее в одинаковый промежуток своего существования, то в результате образуется своего рода один общий портрет, появляющийся между различными рамками. Например, мистер Ярроу может навестить нас в Хогвартсе, а затем преспокойно вернуться к себе домой, если пожелает.

Джеймс старательно записывал лекцию Джексона, зная, что преподаватель любит включать в свои тесты мельчайшие детали. Но затем он отвлекся, задумавшись о портрете Северуса Снейпа. Тут Джеймс осмелился поднять руку.

Джексон заметил его и слегка приподнял брови:
- У вас есть вопросы, мистер Поттер?

- Да, сэр. Возможно ли такое, чтобы портрет покидал пределы своих рамок? Например, перемещаясь на иное изображение?

Джексон некоторое время рассматривал Джеймса, его брови оставались приподнятыми.
- Хороший вопрос, мистер Поттер. Давайте это выясним. Мистер Ярроу, я могу побеспокоить вас еще раз?

Ярроу смотрел немного в сторону, пытаясь удержать позу второго портрета, прилежную и вдумчивую. Его взгляд скользнул к Джексону:
– Полагаю, да. Чем еще могу быть полезен?

- Знаете ли вы что-нибудь о замечательном изображении мистера Бигглса, расположенном в рамке рядом с вами?

В ответ на упоминание своего имени мистер Бигглс изобразил шок и застенчивость. Он прикрыл рот рукой и захлопал глазами. Крошечная голова клоуна на конце трости вытаращила глаза и издала неприличный звук. Ярроу вздохнул:
– Да, я знаю о картине.

- Не могли бы вы зайти в его картину хоть на мгновение, сэр?

Ярроу повернулся к Джексону: его бесцветные глаза расширились за стеклами очков.
– Даже если бы это было возможно, полагаю, я не смог бы заставить себя присоединиться к нему. Извините.

Джексон кивнул, прикрыв глаза, чтобы выразить почтение:
– Спасибо, да, я вас не виню, мистер Ярроу. Теперь мы видим, что какой бы сильной ни была магия, необходимая для создания Имаго Аэтаспекулум, она не позволяет портретам посещать картины с абсолютно вымышленными персонажами. Как если бы вы, к примеру, попробовали протиснуться в нарисованную дверь. С другой стороны, мистер Бигглс?

Когда вновь упомянули его имя, клоун восторженно подпрыгнул, а затем уставился на Джексона, имитируя пристальное внимание. Джексон указал рукой на раму, стоящую посередине:
– Вы можете присоединиться к мистеру Ярроу, не так ли?

Корнелиус Ярроу смотрел с изумлением, а затем с ужасом на то, как клоун, выскочив из собственной картины, влез к нему. Мистер Бигглс приземлился рядом с креслом Ярроу, схватился за него, едва не вытряхнув оттуда владельца. Ярроу что-то невнятно забормотал, когда Бигглс подался вперед так, что его голова оказалась слева, а голова клоуна с трости – справа от Ярроу, издав неприличный звук прямо на ухо мужчине.

– Профессор Джексон! – воскликнул Ярроу. Его голос стал на октаву выше и дрожал так, что едва можно было понять, о чем он говорит:
– Я настаиваю, чтобы вы удалили это… возбужденное изображение с моего портрета немедленно! Класс взорвался от смеха, когда клоун перескочил через плечо Ярроу и приземлился ему на колени, обхватив обеими руками тощую шею мужчины. Голова клоуна с набалдашника несколько раз поцеловала Ярроу в нос.
– Мистер Бигглс, – громко сказал Джексон. – Достаточно. Пожалуйста, вернитесь в свою картину.

Клоун, казалось, не испытывал ни малейшего желания подчиняться. Он спрыгнул с колен Ярроу и спрятался за спинкой кресла. Бигглс выглянул из-за правого плеча Ярроу, в то время как миниатюрная головка показалась из-за другого его плеча. Ярроу обернулся и ударил клоуна с таким выражением лица, будто ему пришлось голой рукой прихлопнуть паука. Джексон достал свою палочку - длиной двенадцать дюймов и выполненную из древесины гикори* - из своего рукава, затем осторожно направил ее на пустую рамку.
- Похоже, вы хотите, чтобы я слегка видоизменил место вашего обычного пребывания, мистер Бигглс, то, где вы сейчас отсутствуете? Рано или поздно вам придется вернуться туда, но будете ли вы готовы столкнуться с зарослями колючего японского терновника?
Лицо клоуна под его гримом скривилось в недовольной гримасе. Надув губы, он выбрался из портрета Ярроу и снова появился в своей рамке.

- Простое правило, - сказал Джексон, наблюдая за тем, как клоун дарит ему неприязненный взгляд, - одномерные изображения способны проникать к двухмерным в их пространства, но не наоборот. Портреты ограничены своими рамками, в то время как выдуманные сущности могут свободно менять свое местоположение на любую картину поблизости. Я ответил на ваш вопрос, мистер Поттер? __________________________________________________________________*гикори - род североамериканского орешника

- Да, сэр, - ответил Джеймс, затем поспешно добавил: - Хотя еще один вопрос, если можно. Может ли портрет появляться более чем в одной из своих рамок одновременно?

Джексон улыбнулся, одновременно слегка нахмурив брови.
- Ваш интерес к этому вопросу безграничен, мистер Поттер. Действительно, подобное возможно, хотя и является большой редкостью. Величайшие волшебники, с которых было написано бессчетное количество портретов, способны на своего рода разделение своей личности, тем самым обладая возможностью одновременно появляться в нескольких из своих рамок. Примером может послужить небезызвестный Альбус Дамблдор, как вы уже, возможно, догадывались. Этот феномен довольно сложно объяснить, но, безусловно, подобные способности зависят от мастерства ведьмы или волшебника, изображенного на портрете. Еще вопросы, мистер Поттер?

- Профессор Джексон, сэр? - раздался другой голос. Джеймс обернулся и увидел, что руку подняла Филия Гойл, сидящая недалеко от него.

- Да, мисс Гойл? - отозвался Джексон со вздохом.

- Я правильно поняла, что портрету известно все, что знал изображенный на нем?

- Полагаю, это очевидно, мисс Гойл. Картина отражает индивидуальность, знания и опыт изображенного человека. Ни больше ни меньше.

- Значит, портрет может сделать человека бессмертным? – спросила Филия. Ее лицо, как и всегда, было равнодушным и безразличным.

– Боюсь, вы путаете воображаемое с действительным, мисс Гойл, – Джексон пристально смотрел на Филию. – Самая ужасная ошибка, которую может допустить ведьма. Большая часть магии, как и большая часть жизни в целом, смею добавить, – прежде всего, иллюзия. Умение отличить иллюзию от реальности – одна из фундаментальных основ Техномантии. Нет, портрет – всего лишь проекция некогда живого человека. Не более живая, чем ваша тень, упавшая на землю. Никоим образом она не может продлить жизнь умершего. Несмотря ни на что, волшебный портрет – это только рисунок.

Закончив говорить, Джексон повернулся к портрету мистера Бигглса. Быстрым движением он направил палочку на картину, даже не взглянув на нее. Из конца палочки ударила струя прозрачной желтоватой жидкости, забрызгав холст. Краска стала мгновенно растворяться. Мистер Бигглс замер: изображение стало размытым, а затем расплылось по холсту. Комнату наполнил хорошо знакомый запах скипидара. В классе повисла гробовая тишина.

Профессор Джексон медленно вернулся к своему столу.
- Когда я был помоложе, то воображал, что у меня есть талант художника, - сказал он, изучая палочку в своих руках. - Отвратительный мистер Бигглс был одним из лучших моих творений. Вы можете лишь догадываться, какого рода жизненные перипетии привели к созданию подобного изображения, о котором забыл даже я сам. Я считал мистера Бигглса утерянным до тех пор, пока случайно не обнаружил его на дне багажника, упаковывая вещи для путешествия. Я полагаю, - продолжил он, глядя на полосы грязноватой краски, сбегающей из рамки на пол, - что это достойный конец для него.

Джексон сел за стол, аккуратно положив палочку на листок бумаги перед собой.
- А теперь, класс, какой урок техномантии мы можем извлечь из этого небольшого представления?

Сначала никто не шевелился. Потом очень медленно поднялась одна из рук.

Джексон кивнул:
- Мистер Мердок?

Мердок прочистил горло.
- Не пытаться стать художником, если тебе суждено быть преподавателем Техномантии, сэр?

– Это не совсем то, что я имел в виду, мистер Мердок, хотя вы, бесспорно, правы. Нет, на самом деле я хотел показать, что волшебная картина, портрет и прочее, на самом деле, только рисунок на холсте, – Джексон оглядел класс, его взгляд остановился на Джеймсе. – Только автор может уничтожить свою картину. Никто и ничто более. Можно порвать холст, испортить раму, перерезать крепления, картина все вытерпит. Чтобы с ней ни случилось, даже порванная на сотни кусков, она по-прежнему будет показывать того, кто на ней изображен. И только автор может разорвать эту связь: раз и навсегда.

После окончания урока Джеймс не смог не замедлить шаг, проходя мимо уничтоженного изображения мистера Бигглса. От лица клоуна осталось только грязное размытое пятно в центре холста. Краска струйками сбежала к нижней части рамки, а часть ее образовала серо-кроваво-красно-белую лужицу на полу возле доски. Джеймс вздрогнул и пошел дальше. По пути он думал, что теперь никогда не посмотрит ни на какое изображение волшебника прежним взглядом. На своем пути на следующий урок он прошел мимо картины, изображающей несколько волшебников, собравшихся вокруг огромного магического шара. Как ни странно, Джеймс заметил, что один из изображенных, крупный мужчина с черными усами и в очках, внимательно наблюдает за ним. Джеймс остановился и наклонился к картине поближе. Взгляд волшебника потяжелел, его глаза, казалось, видели Джеймса насквозь.