Символічний інтеракціонізм

Созданный символический интеракционизм отличался от психологического редукционизма, свойственного бихевиоризму, и структурного детерминизма бо­лее макроориентированных социологических теорий, таких как структурный функ­ционализм. Его отличительной чертой была направленность на мыслительную способность акторов и их отношение к действию и взаимодействию. Все это по-

нималось с точки зрения процесса; существовало определенное нежелание рас­сматривать принуждение актора со стороны внутренних психологических состо­яний или факторов крупных структур.

Наиболее важная теория в символическом интеракционизме — теория Джорд­жа Герберта Мида. Существенно, что теория Мида придавала социальному миру первичный характер и приоритетное значение. Иначе говоря, сознание, разум, самость и т. д. возникают именно из социального мира. Важнейшей единицей ана­лиза в его социальной теории выступает действие. Это понятие включает четыре диалектически связанные стадии: импульс, ощущение, манипуляцию и потреб­ление. В социальном действии участвуют два или более человека, и основной ме­ханизм социального действия — жест. Хотя и низшие животные, и люди способны разговаривать с помощью жестов, только человек может сознательно использовать значение жестов. Характерная особенность людей состоит в том, что они способны порождать голосовые жесты, и это приводит к отличительной человеческой спо­собности создавать и использовать значащие символы. Значащие символы приво­дят к развитию языка и специфически человеческой способности к коммуникации, в полном смысле слова. Благодаря значащим символам возможно мышление, а так­же символическая интеракция.

Мид рассматривает множество ментальных процессов как часть более обшир­ного социального процесса, в том числе рефлексивный интеллект, сознание, мыс­ленные образы, значение и в целом разум. Человек обладает отличительной спо­собностью вести внутренние беседы с собой. Все умственные процессы, с точки зрения Мида, разместились скорее в социальном процессе, а не в мозгу.

Самость — это способность воспринимать себя как объект. Опять же самость воз­никает в рамках социального процесса. Общий механизм самости заключается в спо­собности людей ставить себя на место других, действовать, как действуют другие, и рассматривать себя с точки зрения других. Мид прослеживает развитие самости на стадиях ролевой и коллективной игр ребенка. Особенно важно на последнем этапе возникновение обобщенного другого. Способность видеть себя с точки зрения сообщества необходима для появления самости, а также деятельности организованных групп. Самость также имеет две фазы — /, которое является непредсказуемым творческим аспектом самости и те, которое представляет собой организованный набор установок других, принимаемым актором. Социальный контроль проявляется в те, тогда как / предстает источником обновления в обществе.

Мид относительно немного говорит об обществе, которое понимает в наиболее общем виде как протекающие социальные процессы, предшествующие разуму и самости. Миду во многом недостает макроуровневого понимания общества. Институты практически отождествляются с групповыми обычаями.

Символическому интеракционизму присущи следующие основные принципы.

1. Человеческие существа, в отличие от низших животных, наделены мысли­тельной способностью.

2. Мыслительная способность формируется социальным взаимодействием.

3. В социальной интеракции люди усваивают значения и символы, позволяю­щие им осуществлять мыслительные способности, свойственные человеку.

4. Значения и символы позволяют людям действовать и взаимодействовать характерным для человека образом.

5. Люди способны модифицировать и изменять значения и символы, исполь­зуемые ими в действии и взаимодействии, на основе своей интерпретации ситуации.

6.Люди способны осуществлять эти модификации и изменения отчасти в силу способности взаимодействовать с собой, что позволяет им исследовать воз­можные направления действия, оценивать их сравнительные преимущества и недостатки, а затем выбирать один из вариантов.

7. Взаимосвязанные эпизоды действия и взаимодействия составляют группы и общества.

В контексте этих общих принципов мы стремились описать особенности твор­чества нескольких видных мыслителей в традиции символического интеракциониз-ма, в том числе Чарльза Хортона Кули, Герберта Блумера и, что особенно важно, Ирвинга Гофмана. Мы детально рассмотрели гофмановский драматургический анализ социального «Я» и связанные с ним работы по ролевой дистанции, стигме и анализу фреймов. Мы также отметили, что посвященное фреймам творчество Гофмана развило тенденцию его ранних работ и продвинулось в направлении структуралистского анализа.

Мы описали некоторые основные направления в критике символического инте-ракционизма, равно как и три попытки придать ему более целостный и интеграль­ный характер: переосмысление подходов Мида и Блумера с интегральной точки зрения, попытку Страйкера разработать подход, удовлетворительно описывающий макроуровневые явления, и попытку Дензина переориентировать символический интеракционизм в направлении исследований культуры, иостструктурализма и постмодернизма. Глава заканчивается рассмотрением одного из вариантов будущего состояния символического интеракционизма.

Політик-психологічні напрями (Когнітивізм, рольова теорія Функціональна теорія політики,психологічний аспект «політичної підтримки).

В конце 50-х — начале 60-х гг., когда начинались первые политико-психологические исследования, у ученых практически не было выбора теоретических моделей: структурный функционализм и его разновидность — системный анализ политики — были монополистами в области методологии. Политологи ставили перед собой задачу развить идеи основоположников этого метода Т. Парсонса и Р. Мертона применительно к политической системе. К. Дойч, Г. Алмонд, Д. Истон, Дж. Деннис, Ф. Гринстайн, Дж. Торни, Р. Хесс и другие американские политологи стремились построить чисто научное, лишенное субъективизма и идеологической тенденциозности знание о политике.

Одной из наиболее известных политико-психологических концепций этого направления стала теория «политической поддержки», разработанная американскими политологами Д. Истоном и Дж. Деннисом в 60-х гг. в русле общей теории системного анализа политики. Эта концепция базировалась на нескольких фундаментальных допущениях.

Во-первых, она исходила из понимания политики как такой системы, где на «входе» граждане предъявляют властям определенные требования, но одновременно обязуются добровольно подчиняться предложенным им правилам. На «выходе» власти принимают решения, которые граждане будут выполнять. Политологи обнаружили, что и на «входе», и на «выходе» им приходится иметь дело с психологическими реальностями: и готовность граждан оказывать поддержку политикам, и решения самих политиков подчиняются определенным психологическим закономерностям. Соответственно сбои в работе политической системы во многом объясняются этим человеческим фактором, учет которого поможет наладить работу системы.

Личность как таковая теоретиков «политической поддержки» не слишком интересовала. Их задача состояла в поиске источников сбоев в работе политической системы. Но поскольку человек оказался в числе факторов, порождающих стресс системы, надлежало его проанализировать. Найденный Д. Истоном и Дж. Деннисом ответ заключался в том, что стресс (напряжение, ведущее к кризису) системы уменьшается, если граждане принимают предложенные им системой правила игры без сопротивления и добровольно. Это возможно, если требования системы усваиваются ими по мере социализации, с раннего возраста — тогда сами запросы граждан становятся более предсказуемыми и менее разнообразными. Конечно, можно добиться того же эффекта и силой. Но такой путь чреват ростом политической нестабильности и в современных обществах не выгоден экономически.

Во-вторых, источником психологических воззрений Дж. Денниса и Д. Истона является некая смесь психоаналитических и бихевиористских идей. Так, они исходят из того, что политические установки взрослых являются конечным продуктом предыдущего научения и что они, в свою очередь, определяют их поведение. При этом Деннис и Истон исходят из того, что «базовые детские чувства труднее вытесняются и изменяются, чем те, что приобретены позже... В моменты кризисов вероятно возвращение личности к своим базовым представлениям»15. Теоретики «политической поддержки» убеждены также и в том, что совокупность установок и активности граждан оказывает воздействие на правительство и политическую жизнь страны, определяя, прежде всего, ее стабильность.

Понятно, что не политика является центром детской психики. Д. Истон и Дж. Деннис высказали плодотворную гипотезу о том, что основой наших более поздних политических убеждений являются общие, (а не собственно политические) установки, корни которых уходят в детство и которые обусловлены типом семьи, опытом взаимодействия с властью отца или учителя. Теоретики «политической поддержки» утверждали, что этот опыт определяет дальнейшее отношение гражданина к власти в государстве. Так, если ребенок вырос в семье с авторитарными родителями, то это может впоследствии сформировать его отношение к главе правительства или президенту, который занимает в сознании личности то место, которое когда-то занимал его отец.

Центральная идея рассматриваемой нами концепции — идея психологической поддержки власти со стороны рядовых граждан — также выводится авторами этой концепции, исходя из психологических оснований. Взрослый человек будет поддерживать политическую систему в том случае, если в детстве его отношение к системе было окрашено позитивно. Детская политическая картина мира, конечно, не совпадает в деталях с вновь приобретенными убеждениями. Но базовые ценности поддержки остаются и проявляются в лояльности к власти, доверии к государству, симпатии к национальному флагу, идентификации со своей страной.

Мы видели, как проявляется политическая поддержка в психологии личности. Но с точки зрения системы такая поддержка является необходимым стабилизирующим ее компонентом. Без нее система разлаживается. При широком хождении негативного образа политики возникают такие ее дисфункции или болезни, как движения протеста, экстремизм, терроризм, апатия и прочие малоприятные явления. Отсюда Истон, Деннис и их единомышленники сделали вывод: если система стремится себя сохранить, она должна предпринимать специальные усилия для того, чтобы с раннего детства новые поколения граждан получали позитивные впечатления от политики. При этом средства такого воспитания должны быть адекватными детскому восприятию: комиксы и мультфильмы, игры и детские книги, где различные представители власти — от полицейского до президента — вводили бы ребенка в устойчивый и «хороший» мир взрослых.

На следующем этапе развития политической психологии исследователи, проверив гипотезу Истона и Денниса, пришли к выводу, что в целом процесс был описан ими верно. Так, в одном из детских садов Нью-Йорка ученые опросили детей пятилетнего возраста. Их интересовало, что они знают о президенте и полицейском («голова» и «хвост» политической системы). Оказалось, что о функциях полицейского дети имеют достаточно подробное представление. С президентом дело обстояло несколько хуже. Один мальчик сказал, что президент (это был Ричард Никсон) похож на его дедушку, другой — что это президент мира и свободы, третий — что президент делает войну. Только последний ответ принадлежал ребенку, который действительно интересовался политикой: его любимой телевизионной программой были «Новости». Политические представления других детей еще не сформировались («Президент как дедушка»), либо дети воспроизводили идеологические клише без их личностного осмысления16.

Если у американских детей из среднего класса, белых и городских жителей процесс формирования политической поддержки выглядел именно так, как его описали Д. Истон и Дж. Деннис, иначе складываются отношения с властью у других социальных и этнических групп. Так, в одном из неблагополучных районов США (Аппалачи), в котором высок уровень безработицы и имеется масса социальных проблем, политическая картина мира у детей и подростков иная. В отличие от своих более благополучных сверстников подростки 10 — 12 лет этого региона не осознавали себя американцами, не гордились своей страной, т.е. у них не сложилось даже национальной идентификации, не говоря о политической. Надо ли говорить, что фигура полицейского для них не выглядела дружелюбной, а о президенте и политиках они имели весьма смутное представление.

Политическая психология 80 — 90-х гг., используя идеи теоретиков «политической поддержки», развила одни их положения и отказалась от других. Так, те дети, которых изучали Д. Истон и Дж. Деннис, повзрослев, оказались в рядах бунтующего поколения конца 60 — начала 70-х гг. Если эти благополучные дети, получившие, казалось бы, столь хорошую «прививку», очутились потом в рядах хиппи и панков, отказывающихся от политических взглядов своих родителей, то рассуждения по мнению этих теоретиков были не совсем правильными. Сами они полагали, что в крахе их теории виноваты не теоретические модели, а уникальная ситуация того периода, которая привела к перерыву постепенности передачи политических ценностей от одного поколения другому. Следующий виток политической истории вернул все на свои места.

Подвергся критике коллег и другой тезис Д. Истона и Дж. Денниса о том, что нормой является абсолютная лояльность гражданина системе, между тем как критичность приводит к ее дестабилизации. Все попытки найти описанный теоретиками «политической поддержки» идеальный тип человека с условной моралью, - т.е. приверженной общепринятым нормам — высокой степенью доверия к правительству и политической активности, оказались тщетными — подобный тип человека можно назвать скорее исключением, чем нормой, даже в стабильных политических системах, — что же говорить о странах, в которых идет быстрая смена режимов, лидеров и идеологий. Тут гипотезы Дж. Денниса и Д. Истона нуждаются в новой проверке.

 

Другой разновидностью функционалистской теории была ролевая теория политики, которая объясняла политический процесс (как международный, так и внутренний) с помощью понятия «роли». Появление новой теоретической модели был вызвано самим политическим процессом: 70-е — 80-е гг. стали периодом модернизации политических систем многих стран (как развитых, так и развивающихся); это потребовало мобилизации новых слоев населения, ранее выключенных из политической активности. Необходимость рекрутирования новых членов в политические партии и организации, привлечение их к электоральному процессу потребовало и новых теоретических подходов. Ролевой подход к анализу политики был почерпнут функционалистами из социологии и социальной психологии.

Введение в оборот политической теории психологической категории «роль» оказалось очень плодотворным, но ее функциона-листская трактовка породила определенные возражения.

Во-первых, ряд исследований показал, что роль участника политического процесса не сводится, как это понимают функционалисты, к простой адаптации гражданина к политической системе, пассивному усвоению им имеющихся образцов. Не срабатывают автоматически и нормативные ролевые предписания. Все чаще встречаются политические движения и союзы, которые невозможно было представить ранее: «Генералы за мир» в Европе, мятежные священники — в Латинской Америке или объединение в рамках одного движения предпринимателей и профсоюзов — в России. В таких случаях исполнители политических ролей не вмещаются в предписываемые самими ролями образцы политического поведения.

Во-вторых, практика не подтверждает и другого тезиса ролевой теории политики о том, что эффективное включение человека в роль происходит посредством идентификации личности с системой в целом и с отдельными политическими институтами (прежде всего, с партиями и организациями) в частности. Если раньше партийная принадлежность или поддержка той или иной партии на выборах была семейной традицией на протяжении нескольких поколений, то в последние десятилетия даже в наиболее устойчивых политических системах такая идентификация является скорее исключением из правила.

В работах 80-х — начала 90-х гг. приверженцы ролевой теории политики пошли по пути поиска тех ролевых рамок, за которые исполнитель не должен выходить. Это объяснялось тем, что этап мобилизации закончился и правящие элиты искали инструменты обеспечения политического участия «без эксцессов». Доминирующей идеей стала идея консенсуса, мода на которую докатилась и до российской политики в период правления М.С. Горбачева.

Но новые политические реальности даже в относительно стабильных западных системах, не говоря уж о странах распавшегося Советского Союза, диктовали необходимость не только искать согласие (что абсолютно нереально), сколько учиться сосуществовать с конфликтом и по возможности управлять им. Ролевая теория политики оказалась достаточно эффективной для решения этой задачи. Так, получила распространение идея разрешения международных конфликтов методом «переключения ролей», предложенная Б. Коэном и А. Рапопортом*, согласно которой конфликт в жизни общества неизбежен — надо лишь цивилизовать его, введя определенные правила игры, например — мысленный обмен ролями.

Другой пример использования теории ролей применение ее в совокупности с математической теорией игр. Например, мотивы поведения сторон в международном конфликте моделируются по аналогии с такими ролями, как «шофер» и «грабитель машины», «хозяин дома» и «вор-взломщик». С помощью этих моделей американские политические психологи еще совсем недавно просчитывали внешнеполитические ходы в отношении СССР, — естественно, приписывая себе обороняющиеся, а своему оппоненту — агрессивные роли.

Функционалистские модели политики оказали немалое влияние на современное понимание поведения человека в политике. Но они оперировали в основном макрофакторами, их методы исследования и практические рекомендации были непригодны для решения более частных политических задач.

Рассмотрим теперь второй — антипозитивистский — тип теоретических моделей совместной политической психологии.

Реакцией на игнорирование политическими бихевиористами и функционалистами внутреннего мира человека было выдвижение на первый план антипозитивистских концепций. В европейской политической психологии этот поворот происходил под влиянием идей феноменологов, экзистенциалистов и представителей других теоретических школ, поставивших под сомнение позитивистские трактовки проблемы личности. В США и Великобритании позитивистские концепции подверглись критике со стороны не столько теоретиков, сколько практиков, нуждавшихся в более эффективных моделях управления поведением человека. Разочаровавшись в методах воздействия непосредственно на поведение, эти специалисты обратились к изучению сознания, предложенных (когнитивизм и гуманистической психологией) и бессознательных структур психики и осуществляемых психоанализом.

Когнитивистское направление политической психологии прежде всего исследует процесс политического мышления. Согласно общим взглядам психологов этой школы выбор модели политического поведения опосредуется теми взглядами и ценностями, которые составляют содержание сознания человека. Одни исследователи при этом основное внимание уделяют процессу становления политического сознания, других больше интересует его структура.

В последние два десятилетия акцент в исследованиях был сделан не столько на динамике формирования политического мышления в детском возрасте, сколько на том, чем руководствуется взрослый человек, делая свой политический выбор. Так, английский политический психолог X. Химмельвайт предложила «потребительскую модель», в которой она проводит аналогию между принятием политического решения и решением покупателя о выборе того или иного товара. Избиратель, голосующий за того или иного кандидата, ищет максимального соответствия своих установок с партийными программами или наименьшего несоответствия между ними. Привычка к голосованию за определенную партию сходна с привязанностью к определенному магазину или фирме, а воздействие референтных групп сходно с воздействием образа жизни наших друзей или коллег на наши пристрастия».

Работы когнитивистов показали, что в странах со стабильной политической системой, где у избирателей действительно есть привычка голосовать за определенную партию, политическое сознание граждан заполняется определенными «пакетами идей». На уровне индивидуальной психологии идеология, ставшая частью сознания человека, предстает в виде связки идей в одном пакете. Так, установки англичан по вопросам атомного оружия коррелировали с их отношением к национализации общественного транспорта и системы здравоохранения, иммиграции и смертной казни.

Два других английских политических психолога П. Данливи и П. Сондерс использовали «потребительскую модель» для описания нового социального расслоения, которое возникает в современном постиндустриальном обществе по линии не производственных отношений, а потребления товаров и услуг. Политическое сознание англичан, например, определяется сегодня не только и не столько размером их дохода, сколько тем, имеют ли они дом в собственности или арендуют его, имеют ли собственный автомобиль или пользуются городским транспортом, делают ли они покупки в престижных магазинах или на толкучке. Эти субъективные линии не менее важны для политического выбора избирателя, чем их объективная классовая принадлежность или уровень доходов.

Среди антипозитивистких ориентации важное место принадлежит представителям гуманистической психологии, предлагающим учитывать эмоционально-мотивационную сферу личности при анализе политики. Большое влияние на политических психологов данной школы оказали идеи А. Маслоу об иерархии потребностей и ненаправленная психотерапия К. Роджерса. Идеи этих ученых были реакцией на бихевиористскую трактовку личности как пассивного объекта воздействия среды, подчеркивающей самостоятельную ценность активности личности. Движущей силой личностного развития, по их решению выступают потребности.

Политических психологов привлекла возможность проникнуть вглубь личностных механизмов формирования политического сознания и поведения посредством системы потребностей. Они исходили из того, что важнейшим мотивом политического участия являются не простая выгода или политическая сделка, а глубинные потребности личности, образующие основу ее убеждений. Эти базовые потребности служат, в свою очередь, фундаментом собственно политических установок.

Американский политический психолог С. Реншон использовал теорию иерархии потребностей А. Маслоу для исследования проблемы демократии. Он исходил из того, что только та система, которая удовлетворяет базовые потребности человека, может эффективно вовлекать в политическую активность своих граждан и рассчитывать на их поддержку. Одной из таких потребностей, важных для становления демократии, является потребность человека в участии, которая на психологическом уровне выражается в установлении личного контроля над ситуацией. Реншон одним из первых политических психологов предложил включить в исследование политических проблем, в частности демократии, психологические индикаторы.

Если представители гуманистической психологии и когнитивисты исследовали потребности, эмоции, мотивы, механизмы политического мышления, которые дают индивиду программу рациональных действий, то политический психоанализ основной акцент делает на бессознательных структурах психики. В настоящее время это направление является одним из наиболее распространенных, особенно среди американских исследователей. Задача политического психоанализа — изучение политических структур личности, классификация типов личности и создание психобиографий политических деятелей.

Основой представлений о политическом поведении в этом направлении является учение З. Фрейд а о бессознательном. Личность в целом, и особенно ее стремление к власти, трактуются психоанализом как иррациональные, инстинктивные феномены. В политическую психологию эта школа внесла важную идею о том, что человек является не полностью сознательным существом, и в своем поведении в не малой степени руководствуется инстинктивными импульсами. Последователи З. Фрейд а и Г. Лассвелла утверждают, что подлинные мотивы поступков обычно скрыты благопристойной «упаковкой» - скажем, борьба за справедливость или стремление помочь бедным на поверку могут оказаться продиктованными иными, чисто личными мотивами политика.

В главе 1 мы уже обращались к особенностям психобиографического метода. В данном разделе проиллюстрируем методологию психоанализа в политических исследованиях на примере построения политических типов личности. Г. Лассвелл один из первых политических психоаналитиков, исследовав различные стили политического поведения, высказал гипотезу, что стиль речи, стиль межличностных отношений и другие особенности лидеров связаны с общими личностными характеристиками. Так, он выделил три типа политиков: «агитатор», «администратор» и «теоретик», — и описал конкретных носителей этих типических черт. Вот как выглядит, например, типичный агитатор. Это человек с неистребимой склонностью к публичным выступлениям. Он по убеждениям социалист. Лассвелл объясняет приверженность к данной идеологии у описываемого им политика его чисто семейными обстоятельствами, а конкретнее — завистью, которую он испытывал по отношению к своему брату. Такие чувства обычно тщательно скрываются, поскольку социально неприемлемы, но и в скрытой форме зависть продолжала его мучить, он испытывал чувство вины, которое в дальнейшем трансформировалось в приверженность идеям равенства и братства в их социалистической интерпретации.

Другой пример, приводимый Лассвеллом, — исследование им сторонника антирасового движения в Америке, чьи политические взгляды он связывает с интимным опытом этого политика, которого в юности совратила чернокожая женщина. Конечно, столь прямолинейная интерпретация сегодня выглядит анахронизмом. Однако идея Лассвелла о необходимости поиска неосознаваемых мотивов, питающих политическую деятельность, остается весьма привлекательной.

Политический психоанализ внес вклад и в исследование такой важнейшей проблемы, как проблема авторитарной личности. Еще в 1950 г. Теодор Адорно с соавторами провел исследование личности «фашистского» типа, для анализа которой была предложена специальная шкала F — «шкала фашизма». Интерес к человеку такого склада диктовался опасениями повторения трагедии второй мировой войны.

Объектом исследования стали не реальные фашисты, а обычные белые американцы, относящиеся к среднему классу. Результат исследования оказался неожиданным: оказалось, что среди этих средних американских граждан авторитарный тип встречается довольно часто. Авторитарная личность характеризуется особым набором психологических характеристик, среди которых: стремление подавлять других, нетерпимость, этноцентризм (т.е. представление о превосходстве своей нации над другими) и др. При этом такой человек, подавляя слабых, боится тех, кто сильнее его.

В настоящее время немало исследований посвящено психологии авторитаризма. Многие первоначальные положения политического психоанализа получили развитие — в частности, важнейшее положение, о том, что истоки происхождения авторитаризма следует искать в раннем семейном опыте, структуре семейной власти.