Морское Дитятко

Вот и опустела корзинка. Старая Нянюшка рассказала столько сказок, что перештопала все чулки и носки у Дорис и Мери-Матильды, и даже у Рони и Роли! Конечно, завтра они понаделают новых дырок. Но пока Нянюшка сидит у камина, сложив на коленях руки, и ждет, чтобы дети заснули.

Все угомонились. Только Мери-Матильде не спится. И не грустна, и не больна, да только сна – ни в одном глазу. Все встает и смеется, глядя на Нянюшку поверх прутьев детской кроватки. Нянюшка подойдет, уложит ее, подоткнет одеяло, а она перевернется, выглянет из-за прутьев и опять засмеется.

– Спать пора, Мери-Матильда, – баюкает Нянюшка. – Закрой глазки да засыпай.

Но не спится Мери-Матильде. Наконец, Нянюшка берет девочку на руки, идет с ней к камину и – небывалое дело! – принимается тихонько укачивать.

– Что, девонька моя? Не спится? – воркует Нянюшка. – Неужто совсем не спится? Вот и Дитятку Морскому не спалось. Она у меня совсем не спала – ни днем, ни ночью. Первая моя питомица! Никому я о ней не рассказывала. А тебе, уж так и быть, расскажу. Закрывай, Мери-Матильда, глазки да слушай.

Не скажу тебе точно, когда это случилось. Но Потоп уже давно схлынул, и люди снова по Земле расплодились. От роду мне было лет десять и никуда я еще не выбиралась из родной норфолкской деревеньки. Так и жила у моря с отцом да с матерью. Отец рыбачил и пахал, а мать варила и кормила, стирала и убирала, ткала и пряла. Такая уж мужская и женская доля испокон веков. Так что не скажу я тебе точно, когда я появилась на свет, когда Морское Дитятко нянчила.

Произошло это так. Наша хижина стояла на краю утеса, и волны во время прилива бились под самыми окнами. Зато во время отлива море откатывало так далеко, что и глазу не видно. Старики говорили, будто еще до Потопа, давным-давно, волны и в прилив до деревни не добирались, а утес наш выдавался в море гораздо дальше. И там, на дальней оконечности утеса, стояла другая деревушка.

Но даже когда схлынули воды Потопа, утес остался наполовину под водой, и дальняя деревня оказалась на дне морском. В штормовые ночи оттуда доносился звон – то били колокола на церковной звоннице. Не смейся, девонька, не смейся над старой нянькой. Мы в это чудо крепко верили, а в один прекрасный день поверили и того крепче.

Разразился в наших краях страшный шторм. Старики и те страшней не видывали – точно снова Всемирный Потоп нахлынул. День был черен, как ночь, ветер сметал людей, будто щепки, а дождь лил, словно разверзлось над головой еще одно море. Дом сотрясался от непрерывных раскатов – такой грохот не перекричать, и мы приноровились объясняться знаками. А молнии сверкали до того ярко – матушка даже нитку в иголку вдеть успевала. Короче, всем штормам шторм! Мама перепугалась до смерти, но отец посматривал на небо и говорил: – Пронесёт! Обойдется!

Отец мой знал толк в погоде – что предсказал, то и вышло. Отсверкали молнии, последние раскаты стихли вдали, дождь кончился, ветер стих, небо расчистилось, и закатное солнце озарило мокрый прибрежный песок, превратив его в золотую скатерть. Сколько видно глазу – кругом золото. Ибо шторм сотворил чудо: он увел с собой море, и обнажилось дно – без конца и края. И там, вдалеке, на золотой скатерти, мы увидели крохотную деревушку, сиявшую в закатных лучах. Только вообрази, Мери-Матильда! Мы своими глазами увидели затонувшую деревню!

Все высыпали на берег. Вдруг я сорвалась с места, и вся ребятня за мной. Мы бежали по морскому дну к воскресшей деревне, а родители кричали нам вслед:

– Вернитесь! Одумайтесь! Море вот-вот хлынет вспять!

Но очень уж нам хотелось рассмотреть деревеньку вблизи. А потом и родители поддались искушению и побежали за нами по песчаному дну. Уже можно было различить дома – точно золотые кирпичики блестели они на солнце, улицы извивались золотыми ручейками, а церковный шпиль сиял, точно огненная игла.

Добралась я до деревни первой. Я ведь отменной бегуньей росла: любого обгоню – и малого, и большого – и не устану ни капельки. Под конец мы, правда, уже не бежали, слишком далек оказался путь. Но я поспешала и, ступив на деревенскую улицу, завернула за угол. Вдруг кто-то из взрослых за спиной крикнул:

– Глядите! Там дальше – море!

И в самом деле – на горизонте блестела полоса воды.

– Осторожно! Оно может нахлынуть в любую минуту! Мы не успеем вернуться, нас смоет!

Выглянула я из-за угла, вижу: все повернули обратно, бегут что есть мочи. Никто меня не заметил, не окликнул. Родители, верно, думали, что я опять впереди, во главе ребячьей ватаги. Так я и осталась одна-одинешенька в затонувшей деревне.

Как же славно я погуляла по улицам! Заглянула в каждый дом, в каждую комнату. Даже в церковь зашла! Все осталось, будто час назад тут еще кипела жизнь, будто вот-вот вернутся хозяева и примутся за свои дела. В садах цвели цветы, ветви гнулись под тяжестью яблок, столы стояли накрытые, еда теплая, на очагах – кастрюли да чайники, на полу игрушки рассыпаны. А в спальнях, наверху, непременно кто-то спал в каждой кровати. Дедушки и бабушки, отцы и матери, юноши и девушки, мальчики и девочки спали крепким сном, не добудишься. Лишь в одном доме, в комнатушке под самой крышей, нашла я в колыбели маленькую девочку, которая не спала.

И скажу я тебе честно, что я в жизни не видывала ребенка милее и краше. Глаза голубые, точно волны морские, недаром море застило ей солнце столько лет. Кожа белая-белая, как морская пена, а волосы золотые, словно песок на закатном солнце. Она заметила меня, села в колыбельке и радостно загукала. Наклонилась я, и она тотчас ко мне на руки пошла, как к родной. Я – давай ее по комнате таскать, вверх-вниз качать, играть с ней по-всякому. И приговариваю: «Дитятко! Дитятко мое морское! Красавица моя!». Но вот поднесла я ее к окну, показываю, как что называется, и вдруг вижу: море-то вдали зашевелилось!

Бежать, думаю, надо – не то смоет! Так и выскочила из дома с ребенком на руках и припустила что было сил к далекому берегу. Наши много следов на золотом песке оставили – по ним и бежала. Остановилась раз дух перевести, оглянулась: деревня по-прежнему сверкает на солнце. А другой раз обернулась: деревни и след простыл, на том месте уже волны плещут, меня догоняют.

Остаток пути я пролетела, как на крыльях. Волны мне уже пятки щекотали, когда на берег выбралась. Вбежала я в дом с Морским Дитятком на руках – никак отдышаться не могу. Дома никого не было, родители к тому времени опомнились – бросились меня искать. А я отнесла девочку наверх, уложила в свою постель, молочка ей согрела. Только она от молока отвернулась, ни есть, ни пить не хочет. Ей бы все играть да смеяться! Поиграли мы с ней, посмеялись, а потом я ее снова уложила. «Спи», – говорю. А она опять за свое: играть да смеяться!

– Закрой, дитятко, глазки, – говорю я ей. – Баюш-ки-баю, баюшки-баю.

Баюкаю я Морское Дитятко, как, бывало, матушка меня баюкала. А она, знай, смеется. Тогда я говорю по-маминому:

– Ах ты, непослушная девочка!

Но ей хоть бы что, смеется-заливается.

Я и сдалась, и стали мы опять вместе веселиться.

Тут как раз матушка домой вернулась, услыхала наш смех, обрадовалась, что я цела и невредима, прибежала наверх... Как же она удивилась, увидев у меня на руках Морское Дитятко! Я ей все рассказала, она кликнула отца. Он тоже все выслушал и стоит, в затылке чешет, не знает, как быть.

– Мама, пусть она у меня останется! – попросила я. И матушка согласилась:

– Что ж, девать ее теперь все равно некуда. Но нянчить сама будешь!

А мне только того и надобно! Всю жизнь я кого-нибудь нянчила: то полено, то котенка, то мамину шаль узлом свяжу – точно там, внутри, ребеночек спеленутый. А тут настоящий, живой ребенок! Целую неделю я была сама не своя от радости. Одевала ее, раздевала, купала, причесывала; играла с ней, танцевала, гуляла и развлекала. Кормить тоже пробовала, но она – ни в какую. И спать уложить мне ее ни разу не удалось. Я и баюкала, и пела, и качала, но Морскому Дитятку не спалось.

Меня это не тревожило, зато матушка очень беспокоилась. Я слышала, как она говорит отцу:

– Непростой это ребенок, ох непростой. Помяни мое слово.

Спустя семь дней после шторма я вдруг проснулась среди ночи – сама не знаю, что меня подняло. Вокруг тишина, родители улеглись давно, и Дитятко Морское возле меня тихонько лежит. Полная луна заливала окошко ярким серебряным светом, и вдруг я вижу: снаружи, за окном, будто плывет что-то. Я сперва решила, что это облако, но оно приблизилось, и я разглядела женщину. Она плыла по воздуху, точно под водой! И глаза ее были крепко закрыты – она спала!

Сквозь распахнутое окошко она вплыла ко мне в комнату и опустилась на кровать – как пловец возле берега касается дна. Она легла и крепко обняла Морское Дитятко, которому, как всегда, не спалось.

– Баю-бай! Баю-бай! – произнесла она, но не по-маминому, а словно волна тихонько нахлынула на прибрежный песок. Шуршанье прибоя – первый звук, что родился на земле, первый вздох... Меня стало сразу клонить в сон: голова тяжелела, глаза слипались. И Дитятко Морское тоже сомкнуло глазки. Дальше я ничего не видела, потому что заснула. А наутро Морского Дитятка рядом не было. Куда делось? Не спрашивай, Мери-Матильда. Верно, уплыла моя девочка в страну снов. Баюшки-баю... Спи, моя хорошая, спи!

Вот и Мери-Матильда спит. Нянюшка кладет ее обратно в кроватку, гасит свет и неслышно выходит из детской.