Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Разработаны для хранения данных 10 страница





Поначалу она не обращала на это внимания. Описывая свою жизнь, она часто и совершенно не задумываясь использовала множественное число. Но потом по мере расширения сферы интимности в их дружбе стала испытывать некоторый внутренний дискомфорт, когда писала «мы», подразумевая себя и мужа. А последнее время уже явственно чувствовала, что ему могут быть неприятны ее рассказы о том, что она делала вместе с мужем, даже если они всего-навсего вместе копали грядки на даче. А ей вовсе не хотелось делать ему неприятное. Ему должно быть с нею хорошо!

Так хорошо, как ни с кем другим!

Потому последнее время она старалась использовать только единственное число. Разумеется, многое делалось во множественном числе, но рассказывала она об этом в единственном. И было это в общем-то совсем нетрудно. Меньше чем через две недели она научилась описывать все только в единственном числе. А еще через несколько недель начала забывать, что она делала вместе с мужем, а что в одиночку. А о том, что невозможно было описать в единственном числе, она попросту умалчивала.

Это было очевидно. С какого-то момента он не мог смириться с тем, что она принадлежит другому мужчине. А она принадлежала. И холод, который установился в последнее время между ней и мужем, отнюдь не отменял того обстоятельства, что у них были так называемые «регулярные половые сношения». В этом не было ни романтики, ни страсти. Одна лишь регулярность. Это могло бы происходить лучше. Гораздо лучше. Если бы того хотела она. Но она не хотела. Ей было вполне достаточно, что она желанна для мужа. Он желал ее и в награду регулярно получал в свое распоряжение ее тело. Она это делала охотно, поскольку муж был хорошим любовником. Он не только знал, что она любит, но еще и старался дать ей это. Правда, в последнее время ему это удавалось не так хорошо, как некогда. Но то была не его вина. Это она не раскрывалась настолько, чтобы могло быть, как некогда. Не могло, потому что теперь она по-настоящему хотела только Якуба.

Но тем не менее для нее было важно, что она желанна для мужа. Это успокаивало. Создавало ощущение, что ничего не изменилось. Что он точно принадлежит ей. Что ничего не заметил. И что может и дальше желать ее. Вот такая коварная конструкция. Она имела свои сто процентов «уверенности», ну а остальное… Это же временно. Когда все закончится, она вернется к своим ста процентам, и будет, как раньше. Без боли и шрамов. Так она решила однажды поздним воскресным вечером, лежа после бутылки «бордо» в ванне, полной благоухающей лавандою пены. Она не совершает ничего плохого. Это только мозг. Она даже пальцем не коснулась его. И не коснется.

А этот поп не прав! Недавно она прочитала в Интернете заметку одного кардинала, редактора какой-то влиятельной ватиканской газеты. В ответ на вопросы растерянной читательницы из Триеста, молодой замужней женщины, он писал в передовой статье, которая была мгновенно опубликована в интернетовском издании CNN и тут же повторена такими крупными интернет-журналами, как Yahoo, AOL, MSN, а также «Виртуальной Польшей»:

«Виртуальная действительность точно так же полна искушений, как реальная. Грех прелюбодеяния можно совершить в Интернете, не выходя из дома».

Нет, этот поп был не прав. Да и что может знать священник об искушениях? Виртуальная реальность вовсе не так же «полна искушений», как реальная. В виртуальной их куда как больше. И она это прекрасно видит в понедельник утром у себя на службе.

Но сейчас была пятница. Редкостная пятница. Они разговаривали почти весь день. В Германии был какой-то праздник, и он пришел к себе в кабинет только ради нее. Он был у нее на ICQ практически полные восемь часов. Внимательный, терпеливый, исполненный юмора. Понедельничный – в пятницу. Он писал ей письма, они открывали чат. Он рассказывал ей необыкновенные истории о геноме, о том, что будет, когда его полностью расшифруют, о четвертом измерении вселенной, которое вовсе не мнимое, хотя и выражается мнимым числом, о том, что он думал, какую форму имеет ее ладонь, и о том, что во время уикенда он взял Милоша в переводе на немецкий и у него было ощущение, будто он читает инструкцию по обращению с посудомоечной машиной, и что он очень хотел бы почитать ей что-нибудь вслух, а также что с недавнего времени его преследует мечта увидеть ее.

Если у тебя есть твоя фотография и ты могла бы преобразовать ее в какой-нибудь электронный формат и потом отослать мне, то… То я мог бы увидеть тебя, ведь верно? Сейчас. И вечером тоже. И в любое время, когда мне только захочется. Пришлешь?

Она осталась после работы. Нашла на диске фотографию с какого-то приема в фирме мужа. На этом снимке она была поразительно красива. Она тратила много времени, чтобы хорошо выглядеть на таких мероприятиях. Главным образом для того, чтобы девочкам из маркетинга и администрации нечего было бы сказать, когда на следующий день они за кофе будут вплоть до каждой мелочи обсуждать «старых» сотрудников фирмы.

Да, на этом снимке она выглядела на все сто. Загорелая после отдыха на Балатоне. Похудевшая, после того как отравилась мороженым в Сопоте, и потрясающе причесанная Ивоной. Все ей говорили, что выглядит она прекрасно. Все, кроме секретарши. Но это было лучшее доказательство того, что на этом фотоснимке она действительно очень хороша.

Она приготовила e-mail для него. Преобразовала фотографию в формат «jpg», чтобы файл был не слишком большим – таким вещам учил ее он, – и присоединила к мейлу. А перед уходом отослала.

Утром в понедельник она в очередной раз многое узнает про «восхитительный цвет ее глаз», «волнистость» волос, «неповторимую форму» губ. И, насколько она знала его, в первый раз с начала их знакомства немало услышит о форме своей груди. На этом фото у нее исключительно большое декольте. Ей очень хотелось узнать все это от него. И лучше всего в понедельник. Потому она выбрала эту фотографию.

Спускаясь в лифте, она подумала, как было бы здорово, если бы понедельник наступил уже сегодня вечером.

 

@5

 

Яцек, Компьютерный центр, Институт Макса Планка, Гамбург:

Он уже выходил, когда зазвонил телефон. Была суббота, время перед полуночью, в центре пусто, так что звонить могла только жена. Ему не хотелось брать трубку. Он страшно устал, глаза слезились от непрестанного вглядывания в три монитора, к тому же он ощущал хорошо знакомую внутреннюю тревогу, которая неизменно посещала его, стоило выпить более десяти чашек кофе и выкурить две пачки сигарет. Он был в таком настроении, что ему совершенно не хотелось дважды выслушивать претензии жены: сперва по телефону, а вторично – когда переступит порог квартиры. В очередной раз он узнает, что он «никогда не бывает дома», что «Аня давно уже забыла, как он выглядит», что «ему надо было жениться на этих чертовых компьютерах» и что «все равно никто этого не оценит». Естественно, он не станет ей объяснять, что не мог не прийти, так как у них срочная работа, он обещал шефу, а в Калифорнии ждут и там абсолютно никого не интересует, что у них тут, в Гамбурге, на двое суток вылетел Интернет и он был оторван от мира, как эскимос на льдине, и потому пришлось прийти сюда сегодня.

Внезапно на него накатила злость.

«А почему, собственно, не объяснить ей, чтобы поняла раз и навсегда? – подумал он. – Я тут надрываюсь, как карла, а она…»

Яцек вернулся к телефону с твердым намерением все ей наконец высказать. Поднял трубку. Но это был Якуб.

– Яцек, убери, пожалуйста, один мой e-mail с сервера в Познани. Для меня это очень важно, – произнес он тихим, как всегда немножко печальным и хрипловатым голосом.

Если Якуб звонит в полночь, причем после пяти лет молчания, и сразу же после «доброго вечера» произносит такую фразу, значит, ему и вправду это очень нужно.

Поэтому он не стал ни о чем расспрашивать, взял только адрес сервера, на который пришел этот e-mail, и осведомился, сколько времени у него на «уборку».

– До шести утра понедельника, – услышал он. – Можешь прислать мне сообщение на пейджер, удалось тебе или нет?

– Якуб, можешь не сомневаться, все удастся. Давай номер своего пейджера.

– Как чувствует себя Анита? – спросил Якуб. Услышав, что хорошо и что она часто спрашивает про него, Якуб положил трубку.

Вечно он появлялся только на минутку, все нарушал и опять пропадал.

Как правило, на года.

У Яцека было ощущение, будто все снова вернулось, и было это похоже на сон днем, что в последнее время с ним случалось довольно часто после красного вина.

Но то был не сон.

Якуб составлял важную часть его прошлого.

Знакомы они были с техникума. И Якуб с самого начала вызывал у него удивление. Во-первых, своим мозгом, во-вторых, упорством. Вообще-то все ему удивлялись, но, разумеется, никто в этом ему не признавался. Мозг в этом техникуме не относился к тому разряду мускулов, которыми следовало восхищаться, по крайней мере в открытую, а у Якуба других мускулов не было, и к тому же ростом он был меньше всех. И вид у него был вечно задумчивый и немного печальный. К тому же он получал письма от матери. Каждый день.

Хотя бы уже поэтому все с удовольствием делали ему разные пакости. Порой воровали материнские письма и читали их во всеуслышание.

Что может писать мать, которая тоскует по своему сыну?

В такие моменты он только беспомощно стоял, этакое воплощение безграничного страдания, ни слова не произносил, лишь сжимал кулаки и смотрел на них взглядом, полным бессильной ненависти.

Он ничего не мог им сделать. Потому что других мускулов, кроме мозга, у него не было, и они это прекрасно знали.

Но после третьего класса Якуб вернулся с летних каникул совсем другим. Он здорово вырос. Неожиданно стал таким же, как все остальные.

Яцек прекрасно помнит, что тогда получилось.

Во время воскресного обеда в интернатской столовой кто-то принялся громогласно рассуждать, брала ли мать Якуба заем, чтобы приобретать на почте марки для такого количества писем. Все дружно ржали. Якуб молча встал – в глазах у него прыгали искорки, и он странно усмехался – извинился перед всеми обедающими, подошел к шутнику и изо всех сил ткнул его лицом в тарелку с бульоном. Яцек помнит – словно это было вчера, – как остатки бульона в тарелке стали медленно розоветь от крови…

Все замолчали и только глядели, а Якуб поднял голову обидчика из тарелки и окончательно унизил беднягу, обтерев ему окровавленное лицо бумажной салфеткой, после чего вышел без единого слова.

Это было красиво…

С этого времени никто больше не осмеливался комментировать письма, приходящие Якубу.

После того инцидента Якуб стал как бы существовать для всех. Если он что-нибудь говорил, его слушали, как любого другого, если курили, его тоже угощали сигареткой (чего ранее никогда не случалось), а когда шли на танцульки к девочкам в медицинский лицей, брали его с собой.

Он ходил с ними, хотя никогда не танцевал. Якуб обычно сидел в темном углу, молчал и лишь задумчиво смотрел на танцующих.

Но однажды во время танцулек произошло нечто сверхординарное.

Одержимая учителка польского из медицинского лицея, желая разнообразить карнавальный вечер (а верней сказать, разделить парочки, которые стали слишком тесно прижиматься друг к другу во время танца), организовала поэтический фестиваль. Со сцены декламировали стихи. Это имело вид конкурса,чтобы определить учащегося, который прочтет по памяти самый длинный поэтический текст.

Коварный был замысел, потому что ребятам из техникума поэзия была нужна, как рыбе зонтик. Никто из них даже не поднялся на сцену. Уже через несколько минут стало ясно, что соревнуются между собой исключительно парни из общеобразовательного лицея, причем исключительно для того, чтобы понравиться девочкам из медицинского. Конкурс уже завершался, девочки аплодировали декламатору, который, торжествуя, спускался со сцены, отчитав четырнадцатиминутный отрывок из «Балладины» Словацкого. И тут вдруг на сцену поднялся Якуб. Он взял микрофон и, когда все умолкли, попросил извинения, что не будет читать ничего из школьной программы, а сосредоточится исключительно на лирике. И тут же тихим голосом принялся читать.

Аснык, Павликовская-Ясножевская, Яструн, Пшерва-Тетмайер, Осецкая, Галчинский, Илланкович, Лесьмян, Бачиньский, Норвид, Стафф, Чехович…

Не прерываясь, добрых полчаса он, сосредоточенно уставясь взглядом в пол и ни разу не посмотрев в зрительный зал, сообщал фамилии поэтов, названия сборников и декламировал стихи.

Иногда он производил мягкие движения рукой, иногда на несколько секунд задумывался, словно давая слушателям время прочувствовать услышанное, эмоционально перестроиться или просто вспоминая следующую строчку.

В какой-то момент, прочитав до половины стихотворение Павликовской-Ясножевской, он спустился в зал и снова уселся в своем углу. Несколько секунд стояла тишина, девочки из медицинского лицея восхищенно смотрели на Якуба, а техникумовцы были преисполнены гордости. Это их Якуб…

А во всем остальном Якуб был совершенно нормальный.

Он пил с ними водку, ругался, как они, короче, был одним из них. Если не принимать в расчет его мозг, ежедневные письма от матери и то, что он знает на память столько стихов, Якуб был «из той же самой книжки».

Всем было понятно, что он пойдет учиться дальше.

Учителя его немножко побаивались после случая, когда он при всем классе, а главное, в присутствии инспекции прочел учителю физики лекцию о расширяющейся вселенной, а когда тот признался, что не знает, кто такой Хаббл, назвал его «захолустным невеждой» и «допущенным до преподавания по недосмотру отдела народного образования». Наверное, старые школьные инспектора в том воеводстве до сих пор вспоминают эту историю.

Якуба целую неделю не допускали к занятиям; директор вызвал его отца, но тот, приехав и даже не узнав, в чем дело, устроил такой скандал в директорском кабинете, что пришлось вызывать милицию.

У отца Якуба был один-единственный авторитет, остальных он не признавал.

Его Якубек. От гордости сыном он чуть ли не парил над землей.

Неизвестно, как до этого дошло, но на следующий день директор официально принес Якубу извинения перед всем техникумом, а учитель физики через две недели перешел в другую школу.

После техникума дороги их разошлись, Яцек остался в Гданьске, а Якуб закончил во Вроцлаве математический и философский факультеты.

Временами до Яцека долетали кое-какие известия о нем: то Якуб выиграл всепольскую олимпиаду по английскому языку, то он учится сразу на двух факультетах, то он пишет докторскую диссертацию в Штатах.

Однажды кто-то Яцеку сказал, что Якуба исключили из обоих институтов, но он не поверил.

А потом у Яцека заболела дочка, и мир рухнул.

Ее звали Аня, ей исполнилось восемь лет, она была для него светом в окошке, но у нее обнаружили белокровие, и жить ей оставалось всего несколько месяцев.

Чтобы как-то вынести это, он начал пить.

Он плакал и пил, и чем больше пил, тем больше плакал. Но при Ане он не проронил ни единой слезинки.

Он потерял веру в Бога.

Бога не было и быть не могло. Потому что если он существовал, то был либо злой, либо бессильный, а может, злой и бессильный одновременно. Но даже теперь Яцек не мог в такое поверить и потому исключал возможность его существования.

Аню возили по всем клиникам Польши. У нее была аплазия, атрофия костного мозга. Единственным спасением была пересадка его, но тогда в Польше еще никто этого не делал. Как-то совершенно случайно, когда он в виде исключения был трезв, как стеклышко, ему сказали, что такие операции делают в США. Он знал, что стоит операция целое состояние, и тем не менее стал искать, к кому бы обратиться. Он узнал, что Якуб пишет докторскую диссертацию в Новом Орлеане, добыл через Вроцлавский университет номер его телефона в Штатах, а потом две недели все не мог решиться позвонить.

Однажды по пьянке он набрался храбрости и заказал разговор. Соединили его через восемнадцать часов, когда он протрезвел и даже не помнил, что прошлой ночью набрался храбрости.

Однако он вспомнил, что хотел рассказать Якубу про Аню.

Якуб слушал очень внимательно. Неожиданно он попросил сообщить все данные об Ане – о состоянии костного мозга и лимфатических узлов, о проведенной химиотерапии. Похоже было, что он знает все о лейкозах и пересадке костного мозга.

Это удивило Яцека. Но ненадолго. Он вспомнил, что Якуб всегда знал все, в крайнем случае почти все.

Якуб расспрашивал без всяких эмоций. Он даже не сказал, что сочувствует или что-нибудь в этом духе. Попросил номер телефона Яцека, сказал, что позвонит через две недели, и, не попрощавшись, повесил трубку.

Яцек даже не ждал, что Якуб позвонит.

Им столько раз обещали, но ничего не делали, столько раз обнадеживали, не шевельнув потом и пальцем, что уже не имело никакого значения – одним обманом больше или меньше. Просто Якуб был единственным человеком, которого он знал в Штатах, и обратился Яцек к нему, скорей всего, для очистки совести.

Было позднее воскресное утро, когда зазвонил телефон. Это был Якуб.

Яцеку никогда не забыть этого разговора.

– Ты уже выпил? – осведомился Якуб.

– Еще нет… потому что я должен ехать в больницу к Ане, – ответил он.

– Это хорошо. А теперь внимательно слушай. Ты сядешь в машину и поедешь в Варшаву в аэропорт. В двадцать тридцать там приземлится самолет компании ЛОТ из Нью-Йорка, в нем летит человек, который передаст тебе письменную гарантию, что Аню кладут на операцию по пересадке костного мозга в клинику университета Тьюлейн в Новом Орлеане, обещание выдачи Ане визы посольством США в Варшаве, а также номер брони билета для Ани на рейс в Нью-Йорк в пятницу. Я забронировал ей место в бизнес-классе. Ты все это получишь от него, а билет в ЛОТ'е в Варшаве утром в понедельник. Во вторник ты продашь машину, дашь взятку в бюро паспортов, чтобы в среду получить для нее заграничный паспорт. В четверг ты получишь в посольстве визу, а в пятницу посадишь Аню в самолет. Я встречу ее в Нью-Йорке и отвезу к себе в Новый Орлеан. Донор мозга уже имеется. Я устроил финансирование этой операции, так что очень прошу, ничего не напорти. Позвоню тебе во вторник вечером. И Якуб положил трубку.

Он стоял, словно остолбенев, и, сжимая в руке телефонную трубку, еще долго вспоминал, все ли он запомнил, а по щекам у него ползли слезы, хоть он вовсе не был пьян…

Все прошло так, как сказал Якуб. Только паспорт жена выплакала без взятки.

Но машину все равно пришлось продать. Для другой взятки – чтобы перевезти Аню вертолетом из больницы в Варшаву к самолету. Утром в пятницу они с женой, держась за руки, стояли на дороге из аэропорта и смотрели, как набирает высоту тот самолет.

Якуб позвонил из Нью-Йорка, сообщил, что Аня благополучно долетела и что она молодец. А потом он звонил ежедневно.

Жена совершенно сошла с ума. Она взяла отпуск, чтобы все время быть у телефона. Всем знакомым она запретила звонить к ним, чтобы «не занимать линию». А когда телефон слишком долго молчал, она время от времени поднимала трубку, желая убедиться, что он не сломан. Она практически не выходила из дома и почти не спала, так как боялась, что во сне не услышит звонка.

А Яцек пил, не просыхая.

Спустя пять недель они поехали за Аней в Варшаву. Они уже знали: она будет жить.

В тот же вечер, уставшие от поездки, они вернулись домой, и когда Аня снова спала в своей комнате, Яцек с женой вошли туда и, обнявшись, стояли на коленях у ее кроватки, смотрели на девочку и плакали.

И они знали, что оба испытывают одно и то же чувство – самую чистую, огромную, безграничную благодарность. Благодарность к другому человеку.

Яцек вдруг подумал, что Бог все-таки есть. Просто какое-то время он отсутствовал.

Он даже не представлял, каким безмерным бременем может стать невысказанная благодарность. Они ждали в тот вечер звонка от него, хотели сказать ему – сказать слова, содержащие в себе благодарность.

Но он не позвонил.

Звонка от него не было ни в тот вечер, ни в последующие два года. Но это было в его характере.

Яцек сам попытался позвонить ему в тот вечер. Он заказал разговор и сказал, что заплатит любую сумму за немедленное соединение. А ему ответили, что это же США, что он должен понимать и что соединят его самое быстрое через восемнадцать часов.

В тот вечер Яцек принял решение уехать из этой страны.

И когда его сейчас спрашивают, почему он уехал из Польши, он отвечает: потому, что не смог выразить благодарность, а спросившие смеются и не верят ему.

Но это правда, чистая правда.

Из задумчивости его вырвал звонок телефона. На этот раз звонила жена.

– Тебе вообще известно, что в моем районе Гамбурга уже воскресенье? – спросила она.

Он не дал ей продолжить:

– Звонил Якуб, ему нужна моя помощь.

– Якуб?..

Прошло несколько секунд, прежде чем она поинтересовалась:

– Мне приехать? Моя помощь нужна?

Яцек усмехнулся, удивленный ее вопросом.

– Нет, ты помочь тут не сможешь. Пожалуйста, не закрывай дверь на ключ, чтобы мне не разбудить Аню, когда я вернусь.

– Разумеется. Но она же все равно не заснет, пока ты не вернешься. Яцек, прошу тебя, помоги ему.

Естественно, он поможет. Так разберется с этим сервером, что там ничего не останется.

Даже если ему придется ехать в Познань и разнести этот сервер топором или же соскребать тот e-mail с дисков бритвочкой.

Но только ехать никуда не придется. Внезапно в нем снова возникло знакомое чувство вызова. Как в те времена, когда сразу после приезда на учебу во Франкфурт-на-Майне он с такими же, как он сам, хакерами разделывался с компьютерами IBM в Гейдельберге или пытался влезть в систему «Коммерцбанка». И он с гордостью смеялся, когда на следующий день читал в газетах про «очередную необычную попытку взломать центральный компьютер в…» – далее следовало название какой-нибудь важной организации. И он знал, что вечером придется объяснять невесте: неудачная попытка означает, что компьютер еще жив, а удачная значила бы, что он «сгорел».

Это было cool и действовало, как наркотик. С тех времен осталось совсем немного: несколько давних друзей, отношения с которыми поддерживались на уровне поздравительных открыток по праздникам, несколько пожелтевших вырезок из газет да воспоминания.

Но также и блокнотик с паролями, открывавшими ему доступ практически во все компьютеры в Германии.

Яцек заварил очередной кофе и включил свой компьютер.

Первым делом он ознакомился с сервером в Познани.

Он сразу отметил, что от атак извне сервер оберегает firewall, изощренная защитная программа, исполняющая роль электронного стражника у ворот, и… обрадовался. Если бы дело оказалось легким, не было бы чувства успеха.

После этого он отыскал в блокноте пароли, открывающие доступ в Cray в Мюнхенском, Берлинском и Штутгартском университетах. Cray – самый быстродействующий компьютер в мире. И таких компьютеров в этой богатой стране было всего четыре, включая и этот в Гамбурге, на котором он сейчас работает.

Он одновременно вошел во все три.

Затем на всех трех компьютерах он задействовал свой шедевр – написанную им программу, которая делала совершенно замечательную вещь: отправляла анонимки. То есть меняла его адрес на несуществующий. Даже если их хитроумный firewall в Познани и зарегистрирует, откуда было вторжение, пользы от этого будет немного: адресом будет несуществующая улица в несуществующем городе и несуществующей стране.

Прошло всего полчаса, а он уже был готов к работе.

Яцек закурил сигарету, пошел достал из холодильника в кухне банку пива, посмотрел на часы и уже собрался запустить одновременно три программы: здесь в Гамбурге, в Берлине и Мюнхене. Он знал, что такой атаки не выдержал бы даже сервер Пентагона. План у него был простой. Он атакует тот сервер из Гамбурга, прикончит из Мюнхена и продублирует из Берлина.

«Потому что Берлин ближе всего к Познани», – мысленно улыбнулся он.

И в этот миг он вдруг осознал, что обрушивает сервер из-за одного-единственного мейла. И ему вдруг неодолимо захотелось узнать, а что в нем такого может быть. Наверное, что-нибудь совершенно необыкновенное.

Он пока не стал атаковать, а взломал пароль почтовой программы, и мейл был перед ним.

Яцек отхлебнул пива и принялся читать.

Он читал и чувствовал, что весь дрожит.

Ему и в мысли не приходило, что это будет самый прекрасный из всех, что ему доводилось читать, текст о любви, тоске, потерянности, ревности, неверности и каре за нее…

Какой же необыкновенной, неповторимой должна быть та женщина, если Якуб написал ей такой текст.

Яцек завидовал ему.

Ему снова вспомнилась школа. Происшествие из того времени, когда Яцек был еще «малышом».

Им было задано написать сочинение по «Прощанию с Марией» Боровского. До конца урока оставалось минут пятнадцать, и тут вдруг учительница польского вспомнила, что еще не проверяла эти сочинения. Она вызвала Якуба. Все с облегчением вздохнули, а он начал читать. Он так сильно, так хватающе за душу написал о смерти, о страдании, о выживании, о недолговечности и о достоинстве человека, что учительница плакала. Она не смогла сдержать слезы и вышла из класса, не дослушав Якуба, а он, не обращая на это внимания, продолжал читать. Все слушали в каком-то странном остолбенении, и такой тишины, как в тот раз, в классе еще никогда не было.

И потом тоже больше никогда не было.

Внезапно зазвенел звонок, но никто не встал с места. Якуб закончил читать и молча сел за парту, а остальные ученики выходили из класса, хотя перемена вот-вот уже должна была кончиться, и никто не решался посмотреть ему в глаза, потому что каждый стыдился выказанной недавно слабости.

Потому что Якуб по-прежнему еще оставался самым маленьким в техникуме.

И только Яцек подсел на минуту к Якубу, хлопнул его по плечу и сказал:

– Не огорчайся, Якуб. Не только она, я тоже плакал.

Настало время.

Яцек запустил вначале программу у себя, потом в Мюнхене и в Берлине.

Подождал несколько минут, попытался соединиться с сервером в Познани и удовлетворенно улыбнулся.

Этого сервера в Познани больше не было.

Верней, он был, но только как груда кремовых обломков.

Яцек набрал номер пейджера Якуба на веб-странице, которая позволяла пересылать сообщение на пейджер прямо из Интернета, и написал:

Познани больше нет. Можешь быть спокоен, она этого никогда не прочитает. Яцек.

Он отослал сообщение и подумал, что все-таки Якуб – он из другой книжки. Затем выключил компьютер, допил пиво и не спеша пошел к лифту.

 

ОН: Уже несколько часов он безвылазно сидел в своем кабинете в Мюнхене. Тишину нарушал только стук клавиатуры его компьютера. Начиналось воскресенье.

Он ждал.

Он пытался сосредоточиться на статье, отысканной в Интернете. Ему казалось, это приглушит его тревогу.

Он боялся бесповоротно потерять ее, если она прочтет e-mail, который он послал ей. Написал он его, изнемогая от ревности, сомнений и тоски.

До сих пор он удачно притворялся, будто не испытывает ревности, либо удачно скрывал ее. Он долго этому учился, и то, что они не виделись, помогало ему. Ей были незримы такие признаки, как выражение лица, взгляд, настроение, звучание голоса, нервность или нетерпеливость. Эмоции, выражающиеся только текстуально, как это было в их случае, контролировать не так уж трудно.

Порой он задумывался, уж не возможность ли пользоваться лишь текстом самое привлекательное в таких интернетовских отношениях. Некоторые придумывают невероятно убедительную ложь, однако знают, что никогда не произнесут ее вслух, потому что дрогнет голос, они покраснеют и выдадут себя. Прекрасно это известно также авторам анонимок.

Она получала только то, что он написал, и в лучшем случае могла лишь расцветить это воображением. И даже когда она чувствовала больше, чем того хотел он, все равно ревности в его словах не ощущала.

И это было большим его успехом, хотя многого ему стоило. В последнее время то, что она принадлежала не только ему, доводило его до безумия. А ведь совсем еще недавно он был убежден, что его ничуть не трогает то, что каждый вечер она ложится в постель с другим мужчиной. Ему казалось, что этот человек, овладевающий ею, как только у него возникает желание, является как бы фрагментом ее биографии, которая сложилась, когда его, Якуба, в ее жизни еще не было. Просто мужчина этот появился у нее до гигантского метеорита, которым является, разумеется, он, Якуб.

И он верил, что мужчина этот вскоре исчезнет. Как динозавр.

Динозавры ведь тоже погибли не сразу, а только через некоторое время после падения метеорита или кометы. Главным образом из-за тьмы, которая окутала Землю. Удар привел к тому, что Земля оказалась в облаке пыли, непроницаемом для солнечных лучей. Это привело к гибели растений, отчего начали вымирать растительноядные динозавры. А это привело к гибели динозавров-хищников, которые питались растительноядными.

Примерно так после второй бутылки кьянти убеждал он себя в том, что ее муж – динозавр – неизбежно вымрет, даже если он ведет здоровый образ жизни и питается одними экологически чистыми овощами. И то, что его не станет, окажется дополнительным фактором, способствующим всеобщему прогрессу.

Динозавры ведь тоже были излишним балластом цивилизации. Их генетическая программа – практически достоверно установлено, что генные мутации у динозавров более не происходили, – исполнилась до конца, а это грозило тем, что на планете никогда не будет людей.







Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 376. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!




Функция спроса населения на данный товар Функция спроса населения на данный товар: Qd=7-Р. Функция предложения: Qs= -5+2Р,где...


Аальтернативная стоимость. Кривая производственных возможностей В экономике Буридании есть 100 ед. труда с производительностью 4 м ткани или 2 кг мяса...


Вычисление основной дактилоскопической формулы Вычислением основной дактоформулы обычно занимается следователь. Для этого все десять пальцев разбиваются на пять пар...


Расчетные и графические задания Равновесный объем - это объем, определяемый равенством спроса и предложения...

Тактика действий нарядов полиции по предупреждению и пресечению правонарушений при проведении массовых мероприятий К особенностям проведения массовых мероприятий и факторам, влияющим на охрану общественного порядка и обеспечение общественной безопасности, можно отнести значительное количество субъектов, принимающих участие в их подготовке и проведении...

Тактические действия нарядов полиции по предупреждению и пресечению групповых нарушений общественного порядка и массовых беспорядков В целях предупреждения разрастания групповых нарушений общественного порядка (далееГНОП) в массовые беспорядки подразделения (наряды) полиции осуществляют следующие мероприятия...

Механизм действия гормонов а) Цитозольный механизм действия гормонов. По цитозольному механизму действуют гормоны 1 группы...

ЛЕЧЕБНО-ПРОФИЛАКТИЧЕСКОЙ ПОМОЩИ НАСЕЛЕНИЮ В УСЛОВИЯХ ОМС 001. Основными путями развития поликлинической помощи взрослому населению в новых экономических условиях являются все...

МЕТОДИКА ИЗУЧЕНИЯ МОРФЕМНОГО СОСТАВА СЛОВА В НАЧАЛЬНЫХ КЛАССАХ В практике речевого общения широко известен следующий факт: как взрослые...

СИНТАКСИЧЕСКАЯ РАБОТА В СИСТЕМЕ РАЗВИТИЯ РЕЧИ УЧАЩИХСЯ В языке различаются уровни — уровень слова (лексический), уровень словосочетания и предложения (синтаксический) и уровень Словосочетание в этом смысле может рассматриваться как переходное звено от лексического уровня к синтаксическому...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.011 сек.) русская версия | украинская версия