Хорошо ловится рыбка-бананка

Эффект от реализации Программы определяется на основе установленных индикаторов.

1. Рост производства товарной рыбы (в % к уровню 2010 года) – относительный показатель, характеризующий изменение объемов производства товарной рыбы в рыбоводческих хозяйствах в сравниваемых периодах. Источником информации о показателе являются ведомственная информация Министерства сельского хозяйства Чувашской Республики

2. Рост производство рыбопосадочного материала (в % к уровню 2010 года) – относительный показатель, характеризующий изменение объемов производства рыбопосадочного материала в рыбоводческих хозяйствах в сравниваемых периодах. Источником информации о показателе является ведомственная информация Министерства сельского хозяйства Чувашской Республики.

3. Рост выручки от реализации продукции, оказании услуг рыбоводческими хозяйствами, К(Ф)Х и ИП, занимающихся рыбоводством, (в % к уровню 2010 года) – относительный показатель, характеризующий изменение выручки рыбоводческих хозяйств, К(Ф)Х и ИП, занимающихся рыбоводством в сравниваемых периодах. Источником информации о показателе является ведомственная информация Министерства сельского хозяйства Чувашской Республики.

 

Хорошо ловится рыбка-бананка

В гостинице жили девяносто семь нью-йоркцев, агентов порекламе, и они так загрузили междугородный телефон, что молодойженщине из 507-го номера пришлось ждать полдня, почти дополовины третьего, пока ее соединили. Но она не теряла временизря. Она прочла статейку в женском журнальчике -- карманныйформат! -- под заглавием "Секс -- либо радость, либо -- ад! ".Она вывела пятнышко с юбки от бежевого костюма. Она переставилапуговку на готовой блузке. Она выщипнула два волосика, выросшиена родинке. И когда телефонистка наконец позвонила, она, сидяна диванчике у окна, уже кончала покрывать лагом ногти на левойруке. Но она была не из тех, кто бросает дело из-за какого-тотелефонного звонка. По ее виду можно было подумать, что телефонтак и звонил без перерыва с того дня, как она стала взрослой. Телефон звонил, а она наносила маленькой кисточкой лак наноготь мизинца, тщательно обводя лунку. Потом завинтила крышкуна бутылочке с лаком и, встав, помахала в воздухе левой, еще непросохшей рукой. Другой, уже просохшей, она взяла переполненнуюпепельницу с диванчика и перешла с ней к ночному столику --телефон стоял там. Сев на край широкой, уже оправленнойкровати, она после пятого или шестого сигнала поднялателефонную трубку. -- Алло, -- сказала она, держа поодаль растопыренныепальчики левой руки и стараясь не касаться ими белого шелковогохалатика, -- на ней больше ничего, кроме туфель, не было --кольца лежали в ванной. -- Да Нью-Йорк, миссис Гласс, -- сказала телефонистка. -- Хорошо, спасибо, -- сказала молодая женщина и поставилапепельницу на ночной столик. Послышался женский голос: -- Мюриель? Это ты? Молодая особа отвела трубку от уха: -- Да, мама. Здравствуй, как вы все поживаете? -- Безумно за тебя волнуюсь. Почему не звонила? Как ты,Мюриель? -- Я тебе пробовала звонить и вчера, и позавчера вечером.Но телефон тут... -- Ну, как ты, Мюриель? Мюриель еще немного отодвинула трубку от уха: -- Чудесно. Только жара ужасающая. Такой жары во Флоридене было уже... -- Почему ты не звонила? Я волновалась, как... -- Мамочка, милая, не кричи на меня, я великолепно тебяслышу. Я пыталась дозвониться два раза. И сразу после... -- Я уже говорила папе вчера, что ты, наверно, будешьвечером звонить. Нет, он все равно... Скажи, как ты, Мюриель?Только правду! -- Да все чудесно. Перестань спрашивать одно и то же... -- Когда вы приехали? -- Не помню. В среду утром, что ли. -- Кто вел машину? -- Он сам, -- ответила дочь. -- Только не ахай. Он правилосторожно. Я просто удивилась. -- Он сам правил? Но, Мюриель, ты мне дала честноеслово... -- Мама, я же тебе сказала, -- перебила дочь, -- он правилочень осторожно. Кстати, не больше пятидесяти в час, ни разу... -- А он не фокусничал -- ну, помнишь, как тогда, сдеревьями? -- Мамочка, я же тебе говорю -- он правил очень осторожно.Перестань, пожалуйста. Я его просила держаться посреди дороги,и он послушался, он меня понял. Он даже старался не смотреть надеревья, видно было, как он старается. Кстати, папа уже отдалту машину в ремонт? -- Нет еще. Запросили четыреста долларов за одну только... -- Но, мамочка, Симор обещал папе, что он сам заплатит. Непонимаю, чего ты... -- Посмотрим, посмотрим. А как он себя вел в машине ивообще? -- Хорошо! -- сказала дочь. -- Он тебя не называл этой ужасной кличкой?.. -- Нет. Он меня зовет по-новому. -- Как? -- Да не все ли равно, мама! -- Мюриель, мне необходимо знать. Папа говорил... -- Ну ладно, ладно! Он меня называет "Святой бродяжкавыпуска 1948 года", -- сказала дочка и засмеялась. -- Ничего тут нет смешного, Мюриель. Абсолютно не смешно.Это ужасно. Нет, это просто очень грустно. Когда подумаешь, какмы... -- Мама, -- прервала ее дочь, -- погоди, послушай. Помнишьту книжку, он ее прислал мне из Германии? Помнишь, какие-тонемецкие стихи? Куда я ее девала? Ломаю голову и не могу... -- Она у тебя. -- Ты уверена? -- Конечно. То есть она у меня. У Фредди в комнате. Ты еетут оставила, а места в шкафу... В чем дело? Она ему нужна? -- Нет. Но он про нее спрашивал по дороге сюда. Вседопытывался -- читала я ее или нет. -- Но книга _н_е_м_е_ц_к_а_я! -- Да, мамочка. А ему все равно, -- сказала дочь изакинула ногу на ногу. -- Он говорит, что стихи написалединственный великий поэт нашего века. Он сказал: надо было мнехотя бы достать перевод. Или выучить немецкий -- вот,пожалуйста! -- Ужас. Ужас! Нет, это так грустно... Папа вчераговорил... -- Одну секунду, мамочка! -- сказала дочь. Она пошла кокну -- взять сигареты с диванчика, закурила и снова села накровать. -- Мама? -- сказала она, выпуская дым. -- Мюриель, выслушай меня внимательно. -- Слушаю. -- Папа говорил с доктором Сиветским... -- Ну? -- сказала дочь. -- Он все ему рассказал. По крайней мере, так он мнеговорит, но ты знаешь папу. И про деревья. И про историю сокошком. И про то, что он сказал бабушке, когда она обсуждала,как ее надо будет хоронить, и что он сделал с этими чуднымицветными открыточками, помнишь, Бермудские острова, словом, провсе. -- Ну? -- сказала дочь. -- Ну и вот. Во-первых, он сказал -- сущее преступление,что военные врачи выпустили его из госпиталя, честное слово! Онопределенно сказал папе, что не исключено, никак не исключено,что Симор совершенно может потерять способность владеть собой.Честное благородное слово. -- А здесь в гостинице есть психиатр, -- сказала дочь. -- Кто? Как фамилия? -- Не помню. Ризер, что ли. Говорят, очень хороший врач. -- Ни разу не слыхала! -- Это еще не значит, что он плохой. -- Не дерзи мне, Мюриель, пожалуйста! Мы ужасно за тебяволнуемся. Папа даже хотел дать тебе вчера телеграмму, чтобы тывернулась домой, и потом... -- Нет, мамочка, домой я пока не вернусь, успокойся! -- Мюриель, честное слово, доктор Сиветский сказала, чтоСимор может окончательно потерять... -- Мама, мы только что приехали. За столько лет я в первыйраз по-настоящему отдыхаю, не стану же я хватать вещички илететь домой. Да я и не могла бы сейчас ехать. Я так обожгласьна солнце, что еле хожу. -- Ты обожглась? И сильно? Отчего же ты не мазалась"Бронзовым кремом" -- я тебе положила в чемодан? Он в самом... -- Мазалась, мазалась. И все равно сожглась. -- Вот ужас! Где ты обожглась? -- Вся, мамочка, вся, с ног до головы. -- Вот ужас! -- Ничего, выживу. -- Скажи, а ты говорила с этим психиатром? -- Да, немножко. -- Что он сказал? И где в это время был Симор? -- В Морской гостиной, играл на рояле. С самого приезда оноба вечера играл на рояле. -- Что же сказал врач? -- Ничего особенного. Он сам заговорил со мной. Я сиделарядом с ним -- мы играли в "бинго", и он меня спросил -- этоваш муж играет на рояле в той комнате? Я сказала да, и онспросил -- не болел ли Симор недавно? И я сказала... -- А почему он вдруг спросил? -- Не знаю, мам. Наверно, потому, что Симор такой бледный,худой. В общем после "бинго" он и его жена пригласили менячто-нибудь выпить. Я согласилась. Жена у него чудовище. Помнишьто жуткое вечернее платье, мы его видели в витрине у Бонуита?Ты еще сказала, что для такого платья нужнатоненькая-претоненькая... -- То, зеленое? -- Вот она и была в нем! А бедра у нее! Она все ко мнеприставала -- не родня ли Симор той Сюзанне Гласс, у котороймастерская на Мэдисон-авеню -- шляпы! -- А он то что говорил? Этот доктор? -- Да так, ничего особенного. И вообще мы сидели в баре,шум ужасный. -- Да, но все-таки ты ему сказала, что он хотел сделать сбабусиным креслом? -- Нет, мамочка, никаких подробностей я ему нерассказывала. Но может быть, удастся с ним еще поговорить. Онцелыми днями сидит в баре. -- А он не говорил, что может так случиться -- ну в общем,что у Симона появятся какие-нибудь странности? Что это для тебя_о_п_а_с_н_о? -- Да нет, -- сказала дочь. -- Видишь ли, мам, для этогоему нужно собрать всякие данные. Про детство и всякое такое. Яже сказала -- мы почти не разговаривали: в баре стоял ужасныйшум. -- Ну что ж... А как твое синее пальтишко? -- Ничего. Прокладку из-под плеч пришлось вынуть. -- А как там вообще одеваются? -- Ужасающе. Ни на что не похоже. Всюду блестки -- богзнает что такое. -- Номер у вас хороший? -- Ничего. Вполне терпимо. Тот номер, где мы жили довойны, нам не достался, -- сказала дочь. -- Публика в этом годужуткая. Ты бы посмотрела, с кем мы сидим рядом в столовой.Прямо тут же, за соседним столиком. Вид такой, будто ониприехали на грузовике. -- Сейчас везде так. Юбочку носишь? -- Она слишком длинная. Я же тебе говорила. -- Мюриель, ответь мне в последний раз -- как ты? Все впорядке? -- Да, мамочка, да! -- сказала дочка. -- В сотый раз -- -да! -- И тебе не хочется домой? -- Нет, мамочка, нет! -- Папа вчера сказал, что он готов дать тебе денег, чтобыты уехала куда-нибудь одна и все хорошенько обдумала. Ты моглабы совершить чудесное путешествие на пароходе. Мы оба думаем,что тебе... -- Нет, спасибо, -- сказала дочь и села прямо. -- Мама,этот разговор влетит в... -- Только подумать, как ты ждала этого мальчишку всювойну, то есть только подумать, как все эти глупые молодыежены.. -- Мамочка, давай прекратим разговор. Симор вот-вотпридет. -- А где он? -- На пляже. -- На пляже? Один? Он себя прилично ведет на пляже? -- Слушай, мама, ты говоришь про него, словно он буйнопомешанный. -- Ничего подобного, Мюриель, что ты! -- Во всяком случае, голос у тебя такой. А он лежит напеске, и все. Даже халат не снимает. -- Не снимает халат? Почему? -- Не знаю. Наверно, потому, что он такой бледный. -- Боже мой! Но ведь ему необходимо солнце! Ты не можешьего заставить? -- Ты же знаешь Симора, -- сказала дочь и снова скрестиланожки. -- Он говорит -- не хочу, чтобы всякие дураки глазели намою татуировку. -- Но у него же нет никакой татуировки! Или он в армиисебе что-нибудь наколото? -- Нет, мамочка, нет, миленькая, -- сказала дочь и встала.-- Знаешь что, давай я тебе позвоню завтра. -- Мюриель! Выслушай меня! Только внимательно! -- Слушаю, мамочка! -- Она переступила с ноги на ногу. -- В ту же секунду, как только он скажет или сделаетчто-нибудь странное, -- ну, ты меня понимаешь, немедленнозвони! Слышишь? -- Мама, но я не боясь Симора! -- Мюриель, дай мне слово! -- Хорошо. Даю. До свидания, мамочка! Поцелуй папу. -- Иона повесила трубку. -- Сими Гласс, Семиглаз, -- сказала Сибилла Карпентер,жившая в гостинице со своей мамой. -- Где Семиглаз? -- Кисонька, перестань, ты маму замучила. Стой смирно,слышишь? Миссис Карпентер растирала маслом от загара плечикиСибиллы, спинку и худенькие, похожие на крылышки лопатки.Сибилла, кое-как удерживаясь на огромном, туго надутом мячике,сидела лицом к океану. На ней был желтенький, как канарейка,купальник -- трусики и лифчик, хотя в ближайшие девять-десятьлет она еще прекрасно могла обойтись и без лифчика. -- Обыкновенный шелковый платочек, но это заметно тольковблизи, -- объясняла женщина, сидевшая в кресле рядом с миссисКарпентер. -- Интересно, как это она умудрилась так егозавязать. Прелесть что такое. -- Да, наверно, мило, -- сказала миссис Карпентер. --Сибиллочка, кисонька, сиди смирно. -- А где мой Семиглаз? -- спросила Сибилла. -- Миссис Карпентер вздохнула. -- Ну вот, -- сказала она. Она завинтила крышку набутылочке с маслом. -- Беги теперь, киска, играй. Мамочкапойдет в отель и выпьет мартини с миссис Хаббель. А оливкупринесет тебе. Выбравшись на волю, Сибилла стремглав добежала до пляжа,потом свернула к Рыбачьему павильону. По дороге онаостановилась, брыкнула ножкой мокрый, развалившийся дворец изпеска и скоро очутилась далеко от курортного пляжа. Она прошла с четверть мили и вдруг понеслась бегом, прямок дюнам на берегу. Она добежала до места, где на спине лежалмолодой человек. -- Пойдешь купаться, Сими Гласс? -- спросила она. Юноша вздрогнул, схватился рукой за отвороты купальногохалата. Потом перевернулся на живот, и скрученное колбасойполотенце упало с его глаз. Он прищурился на Сибиллу. -- А, привет, Сибиллочка! -- Пойдешь купаться? -- Только тебя и ждал, -- сказал тот. -- Какие новости? -- Чего? -- спросила Сибилла. -- Новости какие? Что в программе? -- Мой папа завтра прилетит на ариплане! -- сказалаСибилла, подкидывая ножкой песок. -- Только не мне в глаза, крошка! -- сказал юноша,придерживая Сибиллину ножку. -- Да, пора бы твоему папеприехать. Я его с часу на час жду. Да, с часу на час. -- А где та тетя? -- спросила Сибилла. -- Та тетя? -- Юноша стряхнул песок с негустых волос. --Трудно сказать, Сибиллочка. Она может быть в тысяче мест.Скажем, у парикмахера. Красится в рыжий цвет. Или у себя вкомнате -- шьет куклы для бедных деток. -- Он все еще лежалничком и теперь, сжав кулаки, поставил один кулак на другой иоперся на него подбородком. -- Ты лучше спроси меня что-нибудьпопроще, Сибиллочка, -- сказал он. -- До чего у тебя костюмчиккрасивый, прелесть. Больше всего на свете люблю синиекупальнички. Сибилла посмотрела на него, потом -- на свой выпяченныйживотик. -- А он желтый, -- сказала она, -- он вовсе желтый. -- Правда? Ну-ка подойди! -- Сибилла сделал шажок вперед. -- Ты совершенно права. Дурак я, дурак! -- Пойдешь купаться? -- спросила Сибилла. -- Надо обдумать. Имей в виду, Сибиллочка, что я серьезнообдумываю это предложение. -- Сибилла ткнула ногой надувной матрасик, который еесобеседник подложил под голову вместо подушки. -- Надуть надо, -- сказала она. -- Ты права. Вот именно -- надуть и даже сильнее, чем янамеревался до сих пор. -- Он вынул кулаки и уперся подбородкомв песок. -- Сибиллочка, -- сказал он, -- ты очень красивая.Приятно на тебя смотреть. Расскажи мне про себя. -- Он протянулруки и обхватил Сибиллины щиколотки. -- Я козерог, -- сказалон. -- А ты кто? -- Шэрон Липшюц говорила -- ты ее посади к себе нарояльную табуретку, -- сказала Сибилла. -- Неужели Шэрон Липшюц так сказала? Сибилла энергично закивала. Он выпустил ее ножки, скрестил руки и прижался щекой кправому локтю. -- Ничего не поделаешь, -- сказал он, -- сама знаешь, какэтот бывает, Сибиллочка. Сижу, играю. Тебя нигде нет. А ШэронЛипшюц подходит и забирается на табуретку рядом со мной. Что же-- столкнуть ее, что ли? -- Столкнуть. -- Ну, нет. Нет! Я на это не способен. Но знаешь, что ясделал, угадай! -- Что? -- Я притворился, что это ты. Сибилла сразу нагнулась и начала копать песок. -- Пойдем купаться! -- сказала она. -- Так и быть, -- сказал ее собеседник. -- Кажется, на этоя способен. -- В другой раз ты ее столкни! -- сказала Сибилла. -- Кого это? -- Ах, Шэрон Липшюц! Как это ты все время про неевспоминаешь? Мечты и сны... -- Он вдруг вскочил на ноги,взглянул на океан. -- Слушай, Сибиллочка, знаешь, что мы сейчассделаем. Попробуем поймать рыбку-бананку. -- Кого? -- Рыбку-бананку, -- сказал он и развязал полы халата. Онснял халат. Плечи у него были белые, узкие, плавки --ярко-синие. Он сложил халат сначала пополам, в длину, потомсвернул втрое. Развернув полотенце, которым перед тем закрывалсебе глаза, он разостлал его на песке и положил на негосвернутый халат. Нагнувшись, он поднял надувной матрасик изасунул его подмышку. Свободной левой рукой он взял Сибиллу заруку. Они пошли к океану. -- Ты-то уж наверняка не раз видела рыбок-бананок? --спросил он. Сибилла покачала головой. -- Не может быть! Да где же ты живешь? -- Не знаю! -- сказала Сибилла. -- Как это не знаешь? не может быть! Шэрон Липшюц и тознает, где она живет, а ей тоже всего три с половиной! Сибилла остановилась и выдернула руку. Потом подняла ничемне приметную ракушку и стала рассматривать с подчеркнутыминтересом. Потом бросила ее. -- Шошновый лес, Коннетикат, -- сказала она и пошладальше, выпятив животик. -- Шошновый лес, Коннетикат, -- повторил ее спутник. -- Аэто случайно не около Соснового леса, в Коннектикуте? Сибилла посмотрела на него. -- Я там живу! -- сказала она нетерпеливо. -- Я живу,шошновый лес, Коннетикат. -- Она пробежала несколько шажков,подхватила левую ступню левой же рукой и запрыгала на однойножке. -- До чего ты все хорошо объяснила, просто прелесть, --сказал ее спутник. Сибилла выпустила ступню. -- Ты читал "Негритенок Самбо"? -- спросила она. -- Как странно, что ты меня об этом спросила, -- сказал ееспутник. -- Понимаешь, только вчера вечером я его дочитал. --Он нагнулся, взял ручонку Сибиллы. -- Тебе понравилось? --спросил он. -- А тигры бегали вокруг дерева? -- Да-а, я даже подумал: когда же они остановятся? В жизнине видел столько тигров. -- Их всего шесть, -- сказала Сибилла. -- Всего? -- переспросил он. -- По-твоему, это мало? -- Ты любишь воск? -- спросила Сибилла. -- Что? -- переспросил он. -- Ну, воск. -- Очень люблю. А ты? Сибилла кивнула. -- Ты любишь оливки? -- спросила она. -- Оливки? Ну, еще бы! Оливки с воском. Я без них ни шагу! -- Ты любишь Шэрон Липшюц? -- спросила девочка. -- Да. Да, конечно, -- сказал ее спутник. -- И особенно яее люблю за то, что она никогда не обижает маленьких собачек унас в холле, в гостинице. Например, карликового бульдожку тойдамы, из Канады. Ты, может быть, не поверишь, но есть такиедевочки, которые любят тыкать этого бульдожку палками. А вотШэрон -- никогда. Никого она не обижает, не дразнит. За это яее люблю. Сибилла помолчала. -- А я люблю жевать свечки, -- сказала она наконец. -- Это все любят, -- сказал ее спутник, пробуя воду ногой.-- Ух, холодная! -- Он опустил надувной матрасик на воду. --Нет, погоди, Сибиллочка. Давай пройдем подальше. Они пошли вброд, пока вода не дошла Сибилле до пояса.Тогда юноша поднял ее на руки и положил на матрасик. -- А ты никогда не носишь купальной шапочки, не закрываешьголовку? -- спросил он. -- Не отпускай меня! -- приказала девочка. -- Держикрепче! -- Простите, мисс Карпентер. Я свое дело знаю, -- сказалее спутник. -- А ты лучше смотри в воду, карауль рыбку-бананку.Сегодня отлично ловится рыбка-бананка. -- А я их не увижу, -- сказала девочка. -- Вполне понятно. Это очень странные рыбки. Оченьстранные. -- Он толкал матрасик вперед. Вода еще не дошла емудо груди. -- И жизнь у них грустная, -- сказал он. -- Знаешь,что они делают, Сибиллочка? Девочка покачала головой. -- Понимаешь, они заплывают в пещеру, а там -- кучабананов. Посмотреть на них, когда они туда заплывают, -- рыбыкак рыбы. Но там они ведут себя просто по-свински. Одна такаярыбка-бананка заплыла в банановую пещеру и съела там семьдесятвосемь бананов. -- Он подтолкнул плотик с пассажиркой еще ближек горизонту. -- И конечно, они от этого так раздуваются, что имникак не выплыть из пещеры. В двери не пролезают. -- Дальше не надо, -- сказала Сибилла. -- А после что? -- Когда после? О чем ты? -- О рыбках-бананках. -- Ах, ты хочешь сказать -- после того как они такнаедаются бананов, что не могут выбраться из банановой пещеры? -- Да, сказала девочка. -- Грустно мне об этом говорить, Сибиллочка. Умирают они. -- Почему -- спросила Сибилла. -- Заболевают банановой лихорадкой. Страшная болезнь. -- Смотри, волна идет, -- сказала Сибилла с тревогой. -- Давай ее не замечать, -- сказал он, -- давай презиратьее. Мы с тобой гордецы. -- Он взял в руки Сибиллины щиколотки инажал вниз. Плотик подняло на гребень волны. Вода залиласветлые волосики Сибиллы, но в ее визге слышался тольковосторг. Когда плотик выпрямился, она отвела со лба прилипшуюмокрую прядку и заявила: -- А я ее видела! -- Кого, радость моя? -- Рыбку-бананку. -- Не может быть! -- сказал ее спутник. -- А у нее были ворту бананы? -- Да, -- сказала Сибилла. -- Шесть. Юноша вдруг схватил мокрую ножку Сибиллы -- она свесила еес плотика -- и поцеловал пятку. -- Фу! -- сказала она. -- Сама ты "фу! " Поехали назад! Хватит с тебя? -- Нет! -- Жаль, жаль! -- сказал он и подтолкнул плотик к берегу,где Сибилла спрыгнула на песок. Он взял матрасик подмышку ипонес на берег. -- Прощай! -- крикнула Сибилла и без малейшего сожаленияпобежала к гостинице. Молодой человек надел халат, плотнее запахнул отвороты исунул полотенце в карман. Он поднял мокрый, скользкий,неудобный матрасик и взял его под мышку. Потом пошел один погорячему, мягкому песку к гостинице. В подвальном этаже -- дирекция отеля просила купальщиковподниматься наверх только оттуда -- какая-то женщина снамазанным цинковой мазью носом вошла в лифт вместе с молодымчеловеком. -- Я вижу, вы смотрите на мои ноги, -- сказал он, когдалифт подымался. -- Простите, не расслышала, -- сказала женщина. -- Я сказал: вижу, вы смотрите на мои ноги. -- Простите, но я смотрела на пол! -- сказала женщина иотвернулась к дверцам лифта. -- Хотите смотреть мне на ноги, так и говорите, -- сказалмолодой человек. -- Зачем это вечное притворство, черт возьми? -- Выпустите меня, пожалуйста! -- торопливо сказалаженщина лифтерше. Дверцы открылись, и женщина вышла не оглядываясь. -- Ноги у меня совершенно нормальные, не вижу никакойпричины, чтобы так на них глазеть, -- сказал молодой человек.-- Пятый, пожалуйста. -- И он вынул ключ от номера из карманахалата. Выйдя на пятом этаже, он прошел по коридору и открыл своимключом двери 507-го номера. Там пахло новыми кожанымичемоданами и лаком для ногтей. Он посмотрел на молодую женщину -- та спала на одной изкроватей. Он подошел к своему чемодану, открыл его и достализ-под груды рубашек и трусов трофейный пистолет. Он досталобойму, посмотрел на нее, потом вложил обратно. Он взвел курок.Потом подошел к пустой кровати, сел, посмотрел на молодуюженщину, поднял пистолет и пустил себе пулю в правый висок.