Три принципа

власти 1ихомиров положил историю государ-

ственного строительства. Он сосредоточил внимание на анализе его предпосылок и внутренних меха­низмов. Идея государства, по Тихомирову, вытекает из глу­бины человеческого сознания. Поэтому он считал, что госу-

дарственные принципы всякого народа тесно связаны с его национальным самосознанием и представлениями о целях су­ществования.

Человечество выработало три принципа власти: монархи­ческий, аристократический и демократический. В зависимос­ти от понимания нацией общечеловеческого принципа спра­ведливости верховная власть предлагает ей тот или иной принцип. Демократия и аристократия основаны на силе: пер­вая — на количественной, а вторая — на качественной. Монар­хия же отличается от них принципиально. Ее основной чертой является непременность для ее реализации нравственного вы­бора. Тихомиров охарактеризовал принципы власти следую­щим образом. Демократию — как силу материальную, физи­ческую и количественную. Она может быть жестокой и нелепой. Однако когда демократия является реальностью, людям кажется, что выше ее «правды» нет.

Аристократия — это сила качественная. Она становится узнаваемой, когда люди замечают, что первая, количествен­ная сила (т.е. демократия) на самом деле высшей силой не является, а сама зависит от другой силы — качественной, которая собственно и дает преобладание одному человеку над толпой. С такого осознания люди ищут «Высшей прав­ды» в других качественных, героических силах, ждут этой правды от них.

И наконец, со временем приходит монархия. Это происхо­дит тогда, когда люди находят «нечто» более глубокое, неко­торый нравственный закон. Они чувствуют на себе его силу. Только когда люди признают высшей реальностью этот нрав­ственный закон, и в твердой надежде на него решаются подчи­нить ему количественную и качественную силу своего обще­ства, рождается монархия. Если «в нации жив и силен некоторый всеобъемлющий идеал нравственности, всех во всем приводящий к готовности добровольного себе подчинения, — писал Тихомиров, — то появляется монархия, ибо при этом для верховного господства нравственного идеала не требуется дей­ствие силы физической (демократической), не требуется ис­кание и истолкование этого идеала (аристократия), а нужно только наилучшее постоянное выражение его, к чему способ­нее всего отдельная личность как существо нравственно разум­ное, и эта личность должна быть поставлена в полную незави­симость от всяких внешних влияний, способных нарушить равновесие ее суждения с чисто идеальной точки зрения».

В идеале монархия для развития и поддержания своего су­ществования и действия, по мнению Тихомирова, должна опи­раться на силы, именно ей свойственные. А для монархии нужна могущественная организация управления, высокая технически, соединяющая единство действия с совершен­ством специальных властей. Монархии приходится заботить­ся о своей способности быть выразительницей «высшего нрав­ственного идеала», больше всего заботиться о поддержании и развитии условий, необходимых для сохранения в народе высших идеальных стремлений. К числу забот относится со­здание таких условий, которые облегчают возможность «чу­ять и наблюдать душу народную» монарху, с тем чтобы быть с нею всегда в единении.

Тихомиров подчеркивал, что выбор формы верховной вла­сти тесно связан с национальными особенностями конкретно­го государства, народа и обусловлен религиозными воззрени­ями, а также традиционными нравственными и бытовыми национальными особенностями. Именно религиозно-нрав­ственный идеал дает исходные пункты высшей справедливо­сти нации. Для русского народа таким идеалом была жизнь «по Правде» (с этой идеей Ф.М. Достоевского Тихомиров был согласен). «Человеческие представления о правде и справед­ливости народятся в тонкой внутренней связи с верования­ми и представлениями религиозными. Но наряду с этим фон­дом верований, в выработке понятий о справедливости, правде и праве играют огромную роль условия исторической национальной жизни, отношения межплеменные, социальные и бытовые, которые — даже при всем влиянии верований -никогда не определяются исключительно ими, а имеют своею причиною также влияния и соображения чисто житейские, практические, соображения о возможности или невозможно­сти, удобстве или неудобстве, пользе или вреде.

Весь этот громадный слой влияний и условий чисто поли­тических, социальных, экономических также играет могуще­ственную роль в определении формы и характера верховной власти, а в частности, отражается и на монархии», — писал Ти­хомиров.

Взаимные отношения и взаимовлияния трех принципов верховной власти бывают сложными. Нередко в монархичес­ком способе правления проявляются признаки аристократи­ческой формы власти, а признаки демократической верхов­ной власти заметны в аристократическом правлении или

аоборот. Поэтому Тихомиров и не связывает способы верхов­ной власти с понятием «исторического прогресса». «Необходи­мо признать все эти три формы власти особыми, самостоятель­ными типами власти, которые не возникают один из другого... Это совершенно особые типы власти, имеющие различный смысл и содержание. Переходить эволюционно один в дру­гой они никак не могут, но сменять друг друга по господству могут... Смену форм верховной власти можно рассматривать как результат эволюции национальной жизни, но не как эво­люцию власти самой по себе... Сами по себе основные формы власти ни в каком эволюционном отношении между собою не находятся. Ни один из них не может быть назван ни пер­вым, ни вторым, ни последним фазисом эволюции. Ни один из них, с этой точки зрения, не может быть считаем ни выс­шим, ни низшим, ни первичным, ни заключительным...» Смена аристократического способа верховной власти демо­кратическим в конкретной истории не всегда становилась бла­гом для государства. Тихомиров допускал в историческом процессе смену демократического способа верховной власти аристократическим или монархическим способом и говорил, что пресловутое «колесо истории» при такой смене отнюдь не застопорится.

Мыслитель был убежден: нельзя рассуждать о том, что для человечества лучше: монархия, аристократический спо­соб верховной власти или демократический (т. е. народный). Эти способы отнюдь не друг из друга вытекают, как тракту­ет формационная теория марксизма, основанная на борьбе классов. Они живут в каждом государстве, они независимы. И хотя симпатии Тихомирова были на стороне монархичес­кого принципа, он признавал и демократический, и аристок­ратический выбор как реальность и обращал внимание на сочетание разных принципов в рамках единого доминирую­щего в конкретных исторических условиях. Любое государ­ство, по Тихомирову, независимо от времени или местона­хождения, характеризуется по одному из трех главных принципов власти.

Не замыкаясь в анализе видов государственности на монар­хическом принципе, он разделял понятия «верховной власти» и «способа управления», под которым подразумевал прави­тельство. Тихомиров предупреждал о возможности вырожде­ния монархии и несовместимости подлинной монархии с аб­солютизмом.

Выбор России *У всякого народа, — писал Тихомиров, — как и у отдельного человека, есть своя история, своя сеть событий и действий, в которых стремится воплотить себя душа народная. В исторической науке пытливый ум, кри­тически исследуя факты, действия и характеры, желает опре­делить точную достоверность их и уловить взаимную их связь и внутреннее значение в судьбах общественной и государствен­ной жизни народа».

Тихомиров видел в России страну с великим прошлым. Ч го, с его точки зрения, было результатом исторической работы христианства и исторической работы русского народа? Поче­му Русское государство выбрало монархический принцип? Ответы на данные вопросы, занимающие краеугольное значе­ние в концепции Тихомирова, дают основание для ответов на другие историографические вопросы. Почему Тихомиров счи­тал для русского народа более полезным монархический прин­цип власти? Какое содержание он вкладывал в понятие «са­модержавие» и почему противопоставлял его абсолютизму?

Древней Руси идея монархии далась, по Тихомирову, срав­нительно легко. И власть, и народ проявили не только способ­ность, но и готовность к ее восприятию. Порог восприятия был подготовлен во внешних, враждебных по отношению к Руси, действиях. «Россия представляет страну с особо благоприят­ными условиями для выработки монархической верховной власти», — писал Тихомиров. В каких же обстоятельствах про­исходило рождение русской монархии? Русская монархия окончательно сложилась в условиях борьбы с восточными (та­таро-монгольскими) и западными (польскими аристократи­ческими) влияниями. Важнейшее значение обрела нацио­нальная борьба за существование. Тихомиров в качестве системообразующих признаков назвал следующие. С древней­ших времен Русь обладала определенной национальностью. Личность князя, которому была передана родом власть, в юри­дическом сознании народа была неприкосновенна. По услови­ям нашего социального строя государственная власть явилась сразу династичною. Те результаты, которые для Византии ста­ли итоговым результатом ее существования, Руси дались «без труда, без раздумывания, по простой, привычной аналогии».

Родовое княжение внесло свою лепту в сложение антипатич­ного ему самодержавия, установив идею династичности, «столь трудно прививаемую к народному сознанию». Прочно заложен­ная «идея династичности высшей власти», преобразованная

оциальными влияниями в «династичность семейную» и оп­ределила свойства русской монархии. На ранних этапах право престолонаследия по нисходящей линии совпадало с правом назначать себе преемника из этой линии.

Единство в идеалах верховной власти и нации, особенно в условиях борьбы с татаро-монгольским игом и борьбы за на­циональное единение являлось условием освобождения. Хри­стианская идея подчинения подданных одновременно опреде­ляли широту власти и одновременно ее пределы, прежде всего религиозные.

Царская власть не представляет власти народной, так как она не есть избранная, а является нечто более высоким, осу­ществляется «по Божьему повелению». Царь, помазанник Бо­жий, несет свой крест. Царская власть поощряет добрых и ка­рает злых. В этом проявляется непременно присущий власти этический компонент. Для выполнения столь важных задач власть должна быть единой и не ограниченной ничем, кроме религии. Ее ограничение вредит государственному строению.

Надежда на царя живет в народе. В ней черпается убежде­ние в том, что положить предел хищничеству способно лишь самодержавие: «Без царя — земля вдова». Царь ответственней перед Богом, но не перед подданными.

Общая совокупность религиозных, социально-бытовых и внешнеполитических условий дала решительную победу Цар­ской идее и эта же совокупность предопределила слабость по­литической сознательности подданных. Тихомиров был согла­сен с К.Н. Леонтьевым в том, что примером для Руси стала Византия. Однако Тихомиров подчеркивал не только положи­тельное значение фактора идеализации Византии в нашей стра­не. Византийская наследственность проявлялась по-разному. Гораздо труднее давалась Руси идея государственного едине­ния, столь ясная для Византии.

Генетическое проявление основных черт русской монархии наблюдалось неоднократно. Тихомиров писал: «Ничто не могло разлучить народ с идеей, вытекающей из его миросозерцания».

Рост русской нации и царской власти, по Ти- История России хомирову, — это две составные единого про­цесса. «Царская власть развивалась вместе с Россией, вместе с Россией решала спор между аристократией и демократией, между православием и инославием, вместе с Россией была унижена татарским игом, вместе с Россией была раздроблена уделами, вместе с Россией объединяла старину,

достигла национальной независимости, а затем начала поко­рять и чужеземные царства, вместе с Россией осознала, что Москва — Третий Рим, последнее и окончательное всемирное государство. Царская власть — это как бы воплощенная душа нации, отдавшая свои судьбы Божьей воле. Царь заведует на­стоящим, исходя из прошлого и имея в виду будущее нации».

Идея единодержавия созревала в ее конкретных предста­вителях. «Мономахово племя у нас начинает затмевать всех Рюриковичей и в народном сознании получает какое-то осо­бое право па великое княжение и окружается особенным по­чтением». В XIII в. история русской государственности была историей Мономаховичей.

С 1157 г. Андрей Боголюбский начал «круто сосредотачи­вать власть Суздальскую в своих руках». В 1169 г. после двух­дневного разграбления Киева он перенес столицу во Влади­мир. Всеволод Великий (Большое Гнездо) даровал старшему сыну наследство большей силы и тем самым поддержал прин­цип династического наследования. Усобица при Василии Тем­ном укрепила власть наследственных великих князей. Иван Калита в качестве меры предосторожности держал влиятель­ных старших родственников по тюрьмам. Преемственность са­мосознания монархической власти Тихомиров прослеживал от Владимира Моиомаха, через князей Суздальских, Андрея Бо-голюбекого, Александра Невского и князя Даниила с родом Калиты. Характерной считал особенность причисления к лику святых Андрея Боголюбского, и Александра Невского, и Да­ниила Московского церковью и народным сознанием.

В основу концепции Тихомиров положил смысловую перио­дизацию, Он выделял три периода в истории русской государ­ственности. Первым периодом считал время формирования рус­ской монархии: от рождения государственной монархической идеи в Суздале, владимиро-суздальских князей до Ивана Гроз­ного. Второй — Московский период — видел в самодержавии от Ивана Грозного до Петра Великого. И третий — Петербург­ский период — абсолютизм, определял как господство бюрокра­тии от Петра Великого до Николая II. По Тихомирову, самодер­жавие и абсолютизм — понятия, взаимоисключающие друг друга. В их трактовке в 1890-е гт. собственно и прошла линия его разме­жевания с отечественной интеллигенцией, причем не только ре­волюционной, но и либеральной. Если оценка абсолютизма была негативной для всех, то само понимание понятия было разным. Тихомиров увидел в абсолютизме силу, убивающую самодержа-

вие и угрожающую ему перерождением. Абсолютизм не остав­лял места для свободы. Так, если с утверждением монархии в качестве верховной власти аристократия и демократия все же получали широкое место в системе «управительной» власти, то при абсолютизме возможности местного самоуправления во­обще сходят на нет, ибо абсолютизм вводила враждебная сво­боде бюрократия. Тихомиров противопоставлял монархии бю­рократию. Наличие тенденций к абсолютизму, не говоря уже о его сложившейся системе, являлось для Тихомирова важней­шим критерием в оценке состояния государственного строя России. По его мнению, деградация русской монархии начи­нается при Петре Великом. Тогда происходит «смешивание самодержавия с абсолютизмом», что ведет к опаснейшему кризису и создает «новый момент самодержавного водитель­ства». Абсолютистское построение правительственного меха­низма, начатое Петром, завершается при Александре I. Пере­ход монархической власти в состояние бюрократического правления — это не просто болезнь, а по определению Тихо­мирова — это образец страшного зла.

Появление при Петре опасных для будущего страны тен­денций дало основание Тихомирову характеризовать его вре­мя как «регресс» по сравнению с московской монархией, преж­де всего в отношении состояния монархического сознания. «Влияния религиозные и социальные можно назвать органи­ческими, наиболее глубокими и основными. Помимо их, су­ществуют, однако, еще очень сильные влияния государствен­ной практической жизни, т. е. влияния внешней и внутренней политики». Если первые влияния преобладали, по мнению Тихомирова, в Московской монархии, то вторые — в период петербургского абсолютизма.

Монархический принцип развивался у пас, по Тихомиро­ву, до тех пор, пока народный нравственно-религиозный иде­ал, не достигая сознательности, был фактически жив и кре­пок в душе народа. «Когда же европейское просвещение поставило у нас всю нашу жизнь на суд и оценку сознания, то ни православие, ни народность не могли дать ясного ответа на то, что мы такое, и выше мы или ниже других, должны ли, стало быть, развивать свою правду или брать ее у людей в виду того, что настоящая правда находится не у вас, а у них? Пока перед Россией стоял и пока стоит этот вопрос, монар­хическое начало не могло развиваться, ибо оно есть вывод из вопроса о правде и идеале».

Период Ивана Грозного Тихомиров характеризовал как на­пряженный и полный внутренних противоречий. Он называл опричнину революцией на том основании, что Иван IV осу­ществил слом княжеско-боярской аристократии, а сама оприч­нина вызвала страшное социальное расстройство. В ней вы­явилась неспособность народа (демократии) согласовывать свои местные интересы с общегосударственными. Этим искус­ством обладала аристократия, которую «подорвал» Грозный. Таким образом, «земская Россия не умела вести дел государе­вых», что Тихомиров считал недостатком, повлекшим в буду­щем победу абсолютизма.

Тихомиров различал самодержавие как принцип и как уч­реждение (государственное «строение»). «Обычная ошибка — устремление всего внимания на развитие безусловности влас­ти и организацию правительственного механизма в таком на­правлении, чтоб эта централизованная правительственная ма­шина могла взять па себя исполнение всех жизненных функций нации. Между тем эта идея правительственного всевластия есть именно глубоко демократическая, и увлечение ею монар­хическими правительствами более всего подготовило почву для социальной демократии».

В рамках Петербургского периода абсолютизма и бюрокра­тии Тихомиров выделяет новый период в русской истории, на­чиная его с 1861 г. Этот период он считает «самым важным, са­мым решительным, самым критическим, какой только был в истории России». Он характеризует его как бюрократичес­кий период монархического правления.

В этих условиях на государственность обрушилась интел­лигенция. Саму же государственность Ослабляла и подтачива­ла бюрократия. Роковым обстоятельством для русского типа государственности стало упразднение социально-историчес­кой роли дворянства, после которого около верховной власти остались только ее бюрократические служебные органы. Про­изошло окончательное разъединение царя и народа.

С 1840-х гг. монархическая идея прояснялась общественно­му сознанию в долгом историческом споре славянофилов и за­падников. Л.А. Тихомиров перевел исследование в плоскость изучения явления власти и психологических основ власти. Од­новременно он поставил и более узкую задачу — анализа такого явления, как власть, т. е. власти как основного фактора полити­ки. «Изо всех областей социального творчества, государствен­ность есть в наибольшей степени область сознательности,

она создается в наибольшей степени действием преднамерен­ности и рассуждения человека. Поэтому на государственное строение, как в хорошем, так и в дурном смысле, имеет огром­ное влияние все, что относится к области разума: состояние наших знаний, логическая развитость, способность критичес­кой оценки и т. д.

Для государственности народа огромное значение представ­ляет глубина и характер развития образованного класса, сте­пень его образования, степень развития и самостоятельность науки данной страны. Тихомиров охарактеризовал образован­ный класс, к которому причислял дворянство, бюрократию, интеллигенцию и оценил их роль в истории России.

Тихомиров выделил II отечественной интел- при^ип^ыГ'ый -"™™п! дна течении: национальную и кос-

врагвласти моп(лл ill к чес кую,старую н новую. В нацио­нальной интеллигенции он видел прямых преемников 200-летней культурной работы России. К их чис­лу он относил Ф. Достоевского, Н. Данилевского, Л. Толстого, И. Аксакова, М. Каткова, отца и сына Соловьевых, М. Салты­кова (Щедрина) и других деятелей, которые «раскрывали раз­ные стороны содержания русского духа и более или менее фор­мулировали плоды русского самосознания».

Анализируя космополитическую интеллигенцию как ис­торическое явление, Тихомиров выделил целый ряд новых для науки «социальных фактов». Во-первых, ее «общеевро­пейские» приоритеты и их видение в «европейском», «обще-культурном», и притом в тех «крайних побегах, которые и в Европе отрицали все «старое, органическое». «Наша новая революционная интеллигенция, поэтому связала себя тради­ционно с прежним западническим направлением, с которым, в действительности, имела немного общего. Со страстью вспыхнула в ней старая наша подражательность, от которой стали было излечиваться культурные слои дворянской обра­зованной России».

Новая интеллигенция после 1861г. приобретает две главные черты: нигилизм и резкий революционный характер. «В эту об­ласть хлынуло множество не русских элементов, все более уве­личивающихся в составе «интеллигенции». Среди них особен­но должны быть отмечены евреи, которых прежде почти не знала Россия в среде своих высших, правящих классов. В новый пе­риод они стали быстро захватывать самую влиятельную роль во всех областях умственного труда и либеральных профессий.

Сам по себе прилив чужих элементов хорошо знаком России, но прежде русские сохраняли достаточно силы для того, что­бы русифицировать приходящие извне элементы. В новой Рос­сии пришлые «интеллигенты» брали уже верх над коренны­ми. Разночинская интеллигенция была внутренне слишком слаба как культурная сила и по своему сбродному сложению легче всего сплачивалась на отрицании». Каждый отбрасывал свое органическое прошлое.

«Этот отрицательный, космополитический, внеорганичес-кий, а потому революционный дух — тяжко налег на новую Россию». И именно «кипение интеллигентной революцион­ности» не позволило отечественной интеллигенции подвес­ти какой- нибудь общенациональный итог, на это не хватило сил, ушедших в нигилизм и революционность. Тихомиров писал: «...при устроении России, освобожденной от крепост­ного строя, созидающая власть встретила перед собою заго­товленный прошлым, но только тут выросший во всю силу, огромный слой революционной интеллигенции, которая страшно затруднила национальные задачи. Эта интеллиген­ция не только в своих крайних проявлениях, но и в умерен­ных, так называемых либеральных, отрицала не частности строения, а самую строющую силу, требовала от нее не тех или иных мер, а того, чтобы она устранила самою себя, отда­ла Россию им. Но на такой почве возможна только борьба, полное торжество победителя, полное уничтожение побеж­денного». «Иногда в народах возникает самый жгучий прак­тический интерес, который всех объединяет, всех связывает общим, всех охватывающим желанием... В этих случаях пе­ред жгучестью потребности или желания стушевываются все идеалы, и данный интерес имеет вид национального идеала. Но этого временного идеала не должно смешивать с тем, ко­торый живет в глубинах народной психологии».

Характеризуя дворянетин, Тнч'пмн|Х№ иначе и крепостные расставил акценты, чем нггорикн-наролии-ки, в частности В.И. Семенскпй, Модийди к дворянству комплексно, он выделил в нем три части. Лучшую, чьи имена связаны с подвигом дворянства (декабристов и А.С. Пушкина «Увижу ль я народ неугнетен­ный и рабство, павшее по манию царя»). Среднее, обычное дво­рянство тоже не было лишено потребности создавать школы. В высшие слои просвещения дворянство выдвинуло не мало бывших крепостных. В качестве примера Тихомиров назвал

Т.Г. Шевченко. И наконец, худшее дворянство, допускавшее злоупотребления. В отношении последней категории государ­ство использовало механизм наложения опеки. Тихомиров привел статистику опеки по суду за 1836 — 1848 гг. В 1838 г. опека была наложена на 140 имений, в 1840 г. — на 159. Тихо­миров обратил внимание на психологическое состояние народ­ной массы, т. е. той социальной почвы, на которой укрепилось крепостное право. «Личность ценилась не высоко». «Не воз­мущались насилием и бесправием». Эти условия облегчали процесс закрепощения крестьян.

Для оценки роли дворянства в русском историческом процессе, Тихомиров искал ответ на вопрос: «Насколько все­народная просветительная роль действительно лежала в са­мой идее дворянства?» И обращал внимание на конкретные обстоятельства. Так, при основании Московского универси­тета прямо предвиделась возможность, что дворяне будут отдавать в этот храм науки и своих крепостных, сопровож­дая это их освобождением.

«Человек делает пегприю: но гголь же- нер-Роль личности _{н0 и е} g_{OJiee зн}££азщл ыш, htcj история об-в истории

разует человека. Человек можит узнать и объяснить себя не иначе как всею своею историей. Дух чело­веческий, с первой минуты бытия, неудержимо, непрерывно стремится всякую свою способность, всякую мысль, всякое ощущение выразить, воплотить в действии, — и вся эта энцик­лопедия событий и действий составляет жизнь человеческую». Развивая эту мысль, Тихомиров писал: «В этом смысле жизнь, составляя сцепление событий, связанных между собой логичес­кой связью причины и действия, в то же время есть таинство души: есть события в жизни, которые роковым, таинственным образом действуют на чуткую душу, определяя стремления, волю, характер и всю судьбу человека».

Личность проявляет себя наиболее ярко в эпохи перемен. Тихомиров считал, что в русской истории было несколько бле­стящих реформационных эпох. К их числу, несомненно, при­надлежала эпоха Петра Великого. В трактовке личности Пет­ра, Тихомиров, с одной стороны, продолжая традицию Соловьева, признавал, что в своем стремлении достичь евро­пейского просвещения Петр I не был самобытен. Он продол­жал государственную политику, начатую Иваном Грозным и нашедшую продолжение в действиях Бориса Годунова и Алек­сея Михайловича. В то же время Тихомирову была близка трак-

товка Петра, данная Ключевским. Он заострил и даже вынес в заголовок постановку вопроса «Петр Великий как русский че­ловек». С точки зрения Тихомирова, русская природа Петра брала в нем верх, вопреки всем его подражательным старани­ям. Петр, по характеристике Тихомирова, оставался русским, православным и «уже собственно самодержцем». Он обладал гениальным монархическим чутьем и в основной своей зада­че, по мнению Тихомирова, был, безусловно, прав и «был ве­ликим русским человеком». В этой общей оценке Тихомиров был согласен с СМ. Соловьевым, однако в целом дал более глубокую оценку результатам деятельности преобразователя с учетом исторической перспективы. Петр силой «двинул страну вперед», «закабалил нацию на службе целям государ­ства». И Тихомиров признает, что другого исхода для спасе­ния России тогда не было. Однако временную необходимую меру (отказ от самоуправления, не воспользовался общин­ным бытом) Петр превратил «в постоянный зловредный принцип» и тем нанес непоправимый вред будущему Рос­сии. Самодержавный инстинкт Петра велик, но где требо­валось самодержавное сознание — он подрывал монархичес­кий принцип. Увековечивал свои временные частные меры. Ввел «недобрый обычай», уничтожив правильное престоло­наследие. При Петре появилась абсолютистская точка зре­ния в толковании русской монархической власти о договор­ном происхождении государства. Ее сформулировал Ф. Прокопович на основании трудов Г. Гроция и Т. Гоббса. «В Петре — величие русского духа — в Петре жалкая отста­лость России, бедность ее умственных средств. Но средства наживаются, если сохраняется величие духа... Если у нас ис­чезнет любовь к истине — то не Петр будет в этом виноват...» Противоречие принципов Петровской эпохи Тихомиров ви­дел в западных влияниях, специфике порога восприятия (слабой культурности) и, как следствие, подражательности и подчинению европейскому умственному игу. В этой цепоч­ке рассуждений Тихомиров продолжает наблюдения А.С. Хомякова.

С конца XVII в. в Россию стали приходить понятия проте­стантские и римско-католические в религиозном отношении, а в политическом отношении сначала идеи абсолютизма, а по­том конституционные. Это были психологические предпосыл­ки Петровских реформ. «Такая» ломка была бы невозможна даже и для Петра, если бы она не была подготовлена расколом,

обессилившим церковь. Раскол внес «смуту мировоззрения», разделил народ в верованиях. Растерявшись в понятиях, на­род стал податлив на подражание. Долговременным негатив­ным следствием раскола (ломка церкви) являлось создание «страшной опасности»: эволюции в абсолютизм.

Во все эпохи нас уродовала недостаточная сознательность нашего политического принципа. Петр выслушивал советы Лейбница по государственному строительству и им следовал. Петр I весь век переправлял свое создание. Рост государствен­ных функций в условиях недостаточно продуманной полити­ческой системы вел к росту внутреннего напряжения и проти­воречий. В своих основных идеалах Россия пришла к тяжкому раздвоению. Сложность усугублялась действием двух деструк­тивных сил: бюрократии и интеллигенции, порожденных про­свещением и влиянием Запада.

Екатерину II Тихомиров оценивал положительно на том основании, что она опиралась на дворянство в большей мере, чем на бюрократию (в противовес Петру), стремилась на ме­стах развить дворянское самоуправление и была практич­ной, т. е. соотносила отвлеченные соображения с реальной жизнью.

«Велико значение личности. Но есть еще нечто более ве­ликое: затаинственная сторона истории, которую нынче не хотят признавать. Почему, в самом деле, Александр III умер так невероятно рано? Почему разбился, получил горячку и умер способнейший Георгий? Почему его болезнь сделала невозможным отречение Николая от престола, которого он не желал?» «И вот потом будут писать о неизбежных внут­ренних причинах Русской Великой Революции, будут под­водить всякие глубокомысленные причины крушения ста­рого строя. Будут говорить, что дело не в личностях, а в условиях... А вот современнику этой революции ясно, как 2x2 = 4, что не умри так рано Александр III, не разбейся так странно Георгий — никаких бы революций не было», — за­писал в дневнике Тихомиров в феврале 1906 г. Он считал, что «в обществе, как повсюду в природе, идет вечное взаи­модействие сил, закономерное и пропорциональное. Лич­ность есть для истории нечто, но нечто лишь известной ве­личины. Она влияет на общество. Но для быстроты ли роста или разрушения в обществе есть известный предел, обуслов­ливаемый взаимодействием поколений, и этого предела не пе­рейдет ни злонамеренность, ни благонамеренность».

Сложность «и для отдельного человека, и для народа, и работы д,_{|я (} /_птств-д _Bt.(р ц_РНу истой н и составляет

самосознания,,

сам<к'о;-шанцг, 11 щ-дельпыи человек, и народ —

представляемый властью — познает себя в своей истории. По­учительна история развития этого самосознания у нас, в России». Тихомиров высказал наблюдение, которое определил как зако­номерность: эпохи национального крушения и национального воскрешения сопровождаются ростом национального самосозна­ния. Анализируя исторический материал, он выделил ряд про­блемных линий: подведение итогов политического самосознания в России за 200 лет после Петра — «получается нечто бледное»; расширение России; усложнение ее многонационального состава.

В их числе Тихомиров называл следующие: Слабые стороны,•-

^г слабую политическую сознательность как

русской государ- ^JJ

ственности печальный результат нашего политического существования; доминирующую силу ин­стинкта в русском народе; прочность чувства, создающего иде­алы нравственной жизни, как основы политического существо­вания; отсутствие политической философии и системы права; неразвитость народной массы, в том числе и религиозной. От­рицательной чертой русского характера он считал готовность к самокритике и самоосуждению. Царь может делать все, по­этому для государственной устроительной деятельности ника­ких ясных путей нет. В данном обстоятельстве Тихомиров усматривал источник пороков, предпосылки трансформации са­модержавной власти в абсолютистскую и «шаткость» всего по­литического строения. Прямым следствием не развитой госу­дарственно-правовой стороны творчества в России и стала привлекательность идеи конституционализма (для Тихомиро­ва это синоним подражательности) и парламентаризм. Ценной чертой конституционализма и выборов Тихомиров признавал постоянное обнаружение народных желаний и мнений, но как систему государственного управления он считал парламента­ризм «в высшей степени неудовлетворительной».

К числу недостатков российской государственности Тихоми­ров относил крайнюю незначительность серьезно образованно­го, мыслящего слоя, способного к серьезной умственной работе. «Реформатор, если он не самозванец, должен быть умственно и нравственно выше среды, в которую привносит свет, а стало быть, он имеет силу и пересоздать ее, повлиять на нее». К реформам Тихомиров подходил с критерием созидания, полагая, что ниче­го не создающее разрушение ослабляет общественный организм.

Тихомиров высказал ряд соображений в отношении реформ и реформаторов. Он считал важным для историка ответить на вопрос: где реформаторы находят идеал, которым руководству­ются в жизни? В России или вне ее? Тихомиров подчеркивал, что идеалом нельзя владеть, ему можно только подчиняться. Господство, как правило, западноевропейского вектора в со­знании начинающих отечественных реформаторов привело к тому, что Россия так и осталась страной с нерешенными наци­ональными задачами и с множеством внутренних неудовлет­воренных запросов, постоянно нуждающейся в сильном и проч­ном правительстве. И тем не менее Тихомиров, как и Леонтьев, надеялся, что если и есть страна, от которой можно ожидать пышного развития своеобразной культуры, то это, конечно, Россия. Поэтому он продолжил линию Леонтьева на поиск внутренних законов российской государственности.

Важнейшим условием развития России Тихомиров считал заботу об образовании молодежи. Он говорил, что Россия мо­жет только выиграть, если молодежь даст зарок не мешаться в политику, не посвятив, по крайней мере, 5—6 лет на окончание курса наук и некоторое ознакомление с Россией, ее историей, настоящим положением.

Тихомиров внес свой вклад в историческую О науке науку. В своих основных трудах он развил и

конкретизировал социальное учение класси­ков славянофильства. Соглашаясь с их тезисом о необходи­мости сочетания с самодержавием местного самоуправления и Земских соборов, он дополнил его идеей построения обще­ства как союза профессиональных корпораций, выдвигающих своих представителей для «общения» с монархом.

Тихомиров не следовал хронологическому порядку разви­тия школ в отечественной историографии, а стремился выяс­нить логическую картину выводов из одной и той же концеп­ции мира. Используя результаты трудов отечественных историков, он синтезировал и переплавил их в собственную концепцию. У СМ. Соловьева он черпал сведения о древне­русских князьях, содержательной стороне взглядов Ивана Грозного и появлении бюрократии. Единение народного иде­ала с царским Тихомиров осветил по материалам В.И. Даля и С.Ф. Платонова; «правильный рост государственных учреж­дений» показал, используя труд И.Д. Беляева «Крестьяне на Руси»; общение царя и народа в управлении, институты Боярс­кой думы и Земских соборов — на основании работ Д. И. Ило-

вайского, С.Ф. Платонова, СМ. Соловьева. Глава «Общение го­сударства и народа в церковном управлении» построена Тихо­мировым в монографии «Монархическая государственность» на публикациях С. Соловьева, А. Голубцова, А. Доброклонско-го; материал для раздела «Единение царя и народа в у