ПАНДОРА, КРОТКО ОБРАЩАЯСЬ К БЛАГОСКЛОННОМУ ЧИТАТЕЛЮ

 

Eогда я возьму вас с собой в Долину в конце сезона дождей, вы увидите слева и справа голубые холмы, радугу над ними, а под радугой виноградники. И вы, возможно, скажете:

«Вот оно где, то самое!». Но я отвечу: «Нет, чуть дальше». И я надеюсь, мы пройдем еще немного, и вы увидите крыши домов в небольших городках, и склоны холмов, желтые от дикого овса, и канюка, высоко парящего в небе, и женщину, поющую на берегу заводи, у ручья, и, возможно, вы скажете: «Давай остановимся здесь, это оно!» Но я попрошу: «Нет, пройдем еще чуть дальше». И мы пойдем дальше, и вы услышите перепелов, кричащих у истоков Великой Реки, а оглянувшись, увидите, как струится среди диких холмов эта Река, огибая их, извиваясь и поблескивая на равнине, и вы скажете: «Разве это не твоя Долина?» И тогда я смогу ответить только одно: «Напейтесь воды из этого источника и немного отдохните здесь: у нас впереди еще долгий путь, и я не могу пойти по нему без вас».

ГОВОРЯЩИЙ КАМЕНЬ ЧАСТЬ 3

Я сперва считала Дом Цайя в Южном Городе очень богатым, великолепным, но куда ему было до Дома Тертеров! В семьях Кондоров ничего отдавать другим не полагается, поэтому убранство их домов поражает порой своей роскошью и изобилием самых различных вещей; а поскольку слуги и рабы, обслуживающие эти дома и хозяйства, живут там же, то и людей в этих поместьях великое множество и отношения между ними очень сложны. Дом Тертеров представлял собой как бы целую деревню, кочевое племя, осевшее в одном месте. Я хоть и редко выходила за стены, окружавшие сад, но воспринимала Дом Тертеров как чрезвычайно процветающий и богатый. Таким он и оказался, однако с некоторых пор я поняла, что Дайяо оценивают богатство и процветание несколько иначе, чем Кеш: они гордятся теми вещами, которые у них скопились.

Чем ближе родство Истинного Кондора с Великим Кондором, тем выше его могущество и общественное положение и тем больше бывает при этом богатство его дома. Тертеры по мужской линии восходили к двоюродному брату самого Великого Кондора. Тертер Гебе в юные годы был выбран Великим себе в приятели и компаньоны и оставался его советником в течение многих лет, и сейчас он все еще был в чести у сына Великого Кондора, который должен был стать следующим Великим. Однако старый Кондор все больше боялся утратить власть, видя, как взрослеет его сын, и в конце концов пошел против него, а стало быть, и против Тертера Гебе, и зеркало славы Тертеров замутилось.

Насколько я могла понять из разговоров дочерей Кондора — а некоторые из них были весьма строптивыми и осведомленными особами, хоть и сидели, взаперти за высокими стенами, — с тех пор как Кондоры поселились в Саи, они поставили себе целью славить Единственного путем умножения собственного богатства и власти, захватывая чужие земли и жизни, заставляя другие народы служить им. В течение трех поколений их армии насаждали такую политику среди народов Страны Вулканов. Однако этот край был довольно малолюден, да и тамошних жителей не всегда удавалось застигнуть врасплох. Койоты и дикие лошади, люди и гремучие змеи. — никто из обитателей этой страны не желал становиться рабом. На скудной земле здесь произрастали лишь жалкие кустарники, сорные травы да шалфей, так что теперешний Великий Кондор приказал своим войскам отправиться на юг и на запад, пока не найдут богатые, плодородные земли, за которые бы стоило «биться и выиграть». Мой отец, Тертер Абхао, и был одним из предводителей тех армий, что были посланы на розыски подобных земель. Он продвинулся далее других на юго-запад, первым добрался до Чистого Озера и до Долины Реки На. Его армия по пути не чинила никаких разрушений и не воевала с местными жителями, а просто шла все дальше и дальше, как это делают торговцы или народ Свиней, ненадолго останавливаясь то там, то тут, иногда прося помочь продуктами, иногда крадя их, выясняя все о наличии дорог и полезных ископаемых. В итоге они прошли Долину насквозь и на какое-то время задержались в ней. Из своего первого похода в Долину, во время которого он и женился на моей матери, отец вернулся в Саи и заявил: «Долина Реки На — самое прекрасное место, какое я когда-либо видел». Его отец, Тертер Гебе, пошел к Великому Кондору и сказал: «Наши армии должны отправиться на юг и на запад и расчистить путь следующим за ними солдатам, тьонам и женщинам, которые будут строить новую Столицу в этой Долине во славу Единственного».

Сперва Великий Кондор следовал этому плану, воюя с народами, жившими к юго-западу от Страны Черной Лавы; но поскольку жители Страны Вулканов предпочитали отступать и скрываться, но не вступать в бой, а еще потому, что каждый из военачальников постоянно восхвалял его и льстиво утверждал, что он, Зеркало Единственного, дескать, способен совершить все что угодно, он верил во всемогущество своих армий, готовых повиноваться любому его приказанию. И, веря в это, он послал одну из армий на северо-запад, в Страну Шести Рек, чтобы подчинить себе прибрежные города, а другую — вниз по течению Темной Реки, чтобы собрать дань с живущих там народов, а потом еще одну, под командованием моего отца, отправил далеко на юго-запад, чтобы они попытались завоевать Долину и вернулись с богатой добычей тамошнего вина по дорогам, которые должны были построить для этого обращенные в рабство местные жители. А еще они должны были построить большой мост через Болотную Реку и еще один — через Темную Реку. Когда мне это рассказали, я сразу вспомнила, как мой отец пытался построить мост через речку в Синшане.

Тертер Гебе и Тертер Абхао оба пытались объяснить Великому Кондору, что невозможно решить все задачи сразу, как невозможно «биться и выиграть» все эти обширные земли и покорить столько разных народов; они убеждали его, что к такой цели следует продвигаться значительно медленнее, взяв за исходную точку какой-либо свой приграничный город, но Великий Кондор воспринял подобный совет как оскорбительный для воплощенного в нем Единственного и не внял ему. Когда же сын его стал с ним спорить, вступившись за обоих Тертеров, Великий решил, что вот подходящий повод и пришла пора дать выход своему гневу и ревности. Он велел запереть собственного сына в дальних комнатах Дворца, и там сын Великого жил с тех пор уже долгие годы. Так рассказывали мне женщины. Кое-кто из них, правда, считал, что сын Великого был отравлен и давно умер, другие полагали, что он еще жив, но ему постоянно дают малыми дозами яд, который настолько ослабил его разум, что он превратился в злобное и тупое животное. Тертер Задьяйя Беле даже слышать подобных разговоров не желала и болтунов наказывала. С ее точки зрения, Великий Кондор не мог совершить подобной несправедливости, как не мог и сын Великого хоть в чем-то стать неполноценным. Однако она отлично понимала, что та семья, в которую она некогда вошла, теперь пребывает в немилости.

Когда мой отец во второй раз покинул Долину, то рассчитывал вернуться туда примерно через год с очень большой армией, состоящей как из Истинных Кондоров, так из простых солдат, чтобы основать в Долине новую Столицу. Однако Великий Кондор передумал и отослал его на юг — завоевывать Долину — с отрядом в сто сорок человек.

К этому времени жители всех земель между Столицей Кондора и Долиной Реки На были готовы воевать за свои владения с солдатами Кондора. Моему отцу тогда потребовалось шесть лет, чтобы снова попасть в нашу Долину. Когда наконец он вышел к Чистому Озеру и путь этот его стараниями стал относительно безопасным, то на этом пути полегли почти сто человек из его отряда. Многие погибли в бою, кое-кто позорно бежал. Мой отец тогда в одиночку пошел в Синшан, осознав, что скорее всего этот город он никогда больше не увидит. Он понимал, что непременно должен вернуться в Саи и доказать Великому Кондору, что, следуя его приказу, выиграл крайне мало, зато потерял очень много. Те, кто принимает на себя власть, обязаны принимать на себя и вину, и мой отец был готов к этому.

Сперва все складывалось не так уж плохо, лучше, чем того опасались отец и другие члены его семьи. Великий Кондор, разумеется, результатами похода был недоволен, однако дурные вести понемногу уже просачивались во Дворец и раньше — через посланников и благодаря Обмену Информацией (только одному Великому во всей Столице было дано право пользоваться системой компьютерной связи, и происходило это всегда во Дворце). Между тем советники Великого Кондора строили новые планы и старательно вкладывали их в голову своему престарелому повелителю, и он гораздо больше интересовался этими планами, чем поражениями находившейся в походе армии.

Я не понимаю, почему сами военачальники позволяли ему, никогда не покидавшему Дворца, воплощать все эти идеи в жизнь и губить столько людей, но именно так и обстояли дела.

Все планы по-прежнему были направлены на ведение войны, но теперь, вместо обычных ружей, армии должны были быть оснащены куда более разрушительным, поистине ужасным оружием. Я много слышала об этих планах, когда уже вышла замуж и жила у мужа.

Ну а теперь пора рассказать и о том, как я вышла замуж.

Живя в Доме Тертеров, я вскоре заболела. Кожа у меня стала нездорово бледной, я не могла спать по ночам, зато днем вечно была сонной, мерзла и тряслась от озноба. Если бы я была дома, в Синшане, я бы непременно провела четыре-пять ночей в своей хейимас, спела бы там целительные хейи, как следует выспалась или попросила бы кого-нибудь из Целителей зайти к нам и дать мне какое-нибудь лекарство. Да если бы я была дома, я бы вообще не заболела. В Саи я плохо себя чувствовала прежде всего потому, что постоянно сидела взаперти. Если отец приходил ко мне, я всегда просила его вывести меня погулять. Он делал это дважды: приводил мою дорогую гнедую кобылку, а сам садился верхом на своего мерина, и мы на целый день уезжали в заснеженные дикие места, заваленные черными обломками лавы. Во время второй прогулки отец повел меня куда-то вниз, в одну из выжженных лавой пещер — длинную трубу, по которой лава текла, как река, выжигая нутро скалы, теперь холодное и черное, точно сам страх. Зимние ветры со свистом мели по этим пустынным землям, и все же они были красивы, и, даже когда от холода у меня выступали на глазах слезы, все-таки лучше было быть на таком ветру, чем в душных комнатах Дома Тертеров. Даже в чужой черной пустыне я была ближе к Долине, чем за закрытыми дверями отцовского дома. Там, за этими дверями, я сама всегда оставалась чужой.

Когда я болела, дочери Кондора стали ко мне добрее, и Тертер Задьяйя Беле даже выделила мне с помощью занавесей отдельный уголок, где мы с Эзирью могли укрыться ото всех. Там мы разговаривали, пряли или шили, там я могла рассказывать Эзирью о родном доме и уноситься туда душой. Я поведала ей о Копье, а она мне — об одном молодом человеке, который отправился в качестве конюха вместе с армией в Страну Шести Рек. Мы часто говорили о своих возлюбленных и о том, удастся ли нам снова их увидеть, думали вслух, какими они были и какими могли бы стать.

Моя затянувшаяся болезнь беспокоила отца, но его беспокоило и многое другое. Я понимала: он жалеет, что взял меня с собой в свою страну, в Столицу Кондора. Мое появление здесь сослужило ему дурную службу. Другие Истинные Кондоры говорили, метя в него:

«Мужчины порой, бывает, совокупляются с животными, да только щенков своих домой не притаскивают и всякую грязь тоже в дом не тащат». А Тертер Задьяйя прямо заявила мне, что, пока я буду жить в Доме Тертеров, отцу никогда уже не вернуть своей былой славы.

— Тогда отошлите меня назад, — сказала я. — Отпустите меня в Долину. Я дорогу знаю!

— Не болтай глупостей, — сказала она.

— Ну так чего же вы от меня хотите? Чтобы я умерла? — рассердилась я.

— Ничего я от тебя не хочу, — прошипела Тертер Задьяйя. — И лучше бы ты помолчала. Дай Тертеру Абхао жить спокойно. Ты, девчонка, тревожишь его своими капризами и всякими глупостями. Он великий воин!

Я уже не раз слышала эту песню, но она продолжала:

— Теперь ты человек, а не животное. И если будешь вести себя как человек, для тебя можно будет подыскать приличного мужа.

— Мужа! — потрясенная, воскликнула я. — Но я же еще девственница!

— Рада это слышать, — сухо сказала она.

Я страшно смутилась и пробормотала:

— Но для чего же девственнице муж?

Тут уже потрясена была она.

— Замолчи сейчас же! — крикнула она. — Дрянь! — И вышла из комнаты, и не разговаривала со мной снова в течение целого месяца, и даже не смотрела на меня.

Примерно в то время когда в Долине празднуют Танец Вселенной, отца моего послали в Страну Шести Рек, чтобы помочь тамошней измученной армии вернуться домой, в Саи, через населенные враждебными народами земли. Это было опасное путешествие, мне нечего было и надеяться поехать с ним вместе. Прошли весна и лето, а он все не возвращался.

Один за другим миновали все Великие Танцы — но только здесь никто их не танцевал.

Я попыталась спеть Песню Двух Перепелок и еще кое-какие песни, но голос мой звучал отчего-то фальшиво — слишком он был одинок в этой чужой стране. Когда настало время Танца Воды, я вспомнила о кувшине из синей глины в нашей хейимас и о том роднике, что впадал в Ручей Синшан под азалиями и душистыми кустарниками, а над ними, выше по склону росли карликовые сосны, темные ели и красные земляничные деревья. Я попыталась спеть некоторые Песни Воды, принадлежавшие моему Дому — спеть в этой сухой стране. Я вспомнила о той слепой женщине, теперь уж, наверно, умершей, о Старой Пещере, которая все это предвидела. И чуть с ума не сошла от тоски. Я вытащила перо большого кондора, которое хранила в своей заветной корзинке, положила его на черепичную крышку электронагревателя в нашей комнате и подожгла. Оно отвратительно завоняло и скрючилось. И там, где оно только что было, я увидела мужчину в военных доспехах Кондора, который лежал ничком в узком ущелье среди сушняка и колючего чертополоха, рот и глаза его были открыты и неподвижны, как у мертвого: это был мой отец. Я стала плакать и кричать, ухая, как сова, и никак не могла остановиться.

Ко мне привели доктора, мужчину, который дал мне какого-то зелья, чтобы я успокоилась и уснула. Когда на следующий день я проснулась, вся разбитая и со смущенной душой, врач пришел снова, пощупал мне пульс и осмотрел меня. Он вел себя как-то странно: отчасти уважительно, потому что я все-таки была дочерью Кондора, а отчасти насмешливо и презрительно, потому что я была женщиной; ну а когда он обнаружил, что у меня менструация, то стал очень раздражительным и едва сдерживал отвращение, словно я была больна какой-то отвратительной заразной болезнью. Мне стало ужасно не по себе, особенно когда он меня касался, однако я старалась вести себя спокойно. Я была настолько напугана тем, что открылось мне в Четырех Домах, что хотела только одного — лежать спокойно и никого не видеть. Я подумала, что стоит, наверное, рассказать о том видении Тертер Задьяйе, чтобы она передала это моему деду, так что я попросила позвать ее. Она пришла и встала на противоположном конце комнаты в дверях. Доктор тоже остался послушать.

— Внутренним оком я случайно увидела дурную вещь, — сказала я: Тетка молчала. И я вынуждена была продолжать:

— Я видела Тертера Абхао мертвым. Он лежал ничком там, в горах… — Тетка по-прежнему молчала. Тогда доктор обратился к ней:

— Эта девушка чересчур нервная, хотя у нее обычное женское недомогание. Впрочем, такие вещи отлично лечатся с помощью молодого мужа!

— И он улыбнулся. Но Тертер Задьяйя удалилась, так и не сказав ни слова.

Однако еще до конца месяца я узнала от кого-то из дочерей Кондора, что Тертер Задьяйя готовит мою свадьбу с каким-то Истинным Кондором из Дома Ретфороков. Та женщина очень хвалила этого молодого человека, уверяя меня, что он красивый и добрый. «Он никогда не будет бить свою жену», — сказала она упоенно. Она хотела, чтобы я обрадовалась такому известию. Но другая женщина, из более злобных, сказала: «Это каким же идиотом нужно быть, чтобы жениться на нечистой? Неужели только ради того, чтобы стать поближе к Великому Кондору?» Она намекала, что этот человек женится на мне только для того, чтобы породниться с Тертерами. И тут вступила Эзирью и разъяснила мне все насчет этого молодого человека по имени Ретфорок Дайят. Он, младший из четырех братьев, не был ни солдатом, ни Воином Единственного, а потому особого положения в обществе не занимал, однако само семейство Ретфорок считалось богатым. Дайяту было тридцать пять лет — Дайяо всегда большое значение придавали возрасту людей, потому что у них была особая числовая система определения счастливых и несчастливых дней, которую они начинали вести с детства, — и у него уже было пятеро детей от другой жены. Я же должна была стать той, кого они называли «жена-куколка». После того как первая жена уже успевала родить достаточно много детей, мужчины Кондора часто брали себе вторую жену, «куколку», хорошенькую и молоденькую. Такая «куколка» не обязана была приносить в семью мужа ни денег, ни добра в качестве приданого, как это делала его первая жена, и от нее вовсе не ждали никаких детей — самое большее, одного-двух. Я решила, что мне повезло. С тех пор как Задьяйя заговорила о замужестве, я все время боялась. Жены Кондоров обязаны были все время рожать детей, буквально одного за другим, поскольку считалось, что именно для этого Единственный и создал женщин; у одной из них в Доме Тертеров было семеро детей и старшему всего десять лет, и за это бесконечное вынашивание и вскармливание ее восхваляли мужчины и ей завидовали женщины. Если бы они умели рожать сразу по несколько детенышей, как химпи, то именно так бы и делали. По-моему, это тоже было связано с образом жизни Дайяо, вечно ведущих с кем-нибудь войну. В конце концов, ведь и химпи тоже размножаются так быстро потому, что большая часть их гибнет в молодости.

Ну что ж, раз я должна была стать чьей-то женой, то даже хорошо, что для меня выбрали роль «жены-куколки»; к тому же я уже видела своего отца мертвым и не представляла, как убежать из Саи, а потому решила, что в данной ситуации лучше всего действительно выйти замуж. Не имея здесь матери, а теперь потеряв и отца, я лишилась даже той небольшой власти в Доме Тертеров, какой обладала. Но, может быть, выйдя замуж за Кондора, я все-таки обрету кое-какую власть в Доме Ретфороков? Нет, видно, я тогда совсем еще была глупа. Прожив целый год с людьми, которые ставили животных и женщин на одну ступень и одинаково презирали их, которые не считали женщин за людей, я тоже начала думать и действовать, как они. И сама уже не считала то, что делаю, заслуживающим уважения или хотя бы внимания.

Итак, меня выдали замуж как дочь Кондора, обрядив в белоснежные одежды: у Дайяо знак того, что невеста — девственница. Наряд мой был прекрасен, да и свадьба была довольно веселой. Она продолжалась целый день, играли музыканты, все танцевали, выступали акробаты, и было полно вкусного угощения и питья. Я пила медовое бренди и здорово опьянела. Я была пьяна, когда вместе с мужем отправилась в Дом Ретфороков, и еще не протрезвела, когда мы легли в постель. В спальне мы с ним провели тогда пять полных дней и ночей. Мои страхи, тоска, стыд и гнев — все прорвалось внезапно во взрыве оглушающей страсти. Я ни за что не отпускала его от себя, я наполняла и осушала его, точно кувшин с вином. Я от него научилась всяким любовным штучкам, а потом ему же преподавала его уроки, только в сорока различных вариациях. Он с ума сходил по мне и не мог разлучиться со мной даже на день в течение всего этого года. Раз уж у меня в жизни было так мало счастья, я хотела получить хотя бы удовольствие и получала его так часто, как только могла.

Первая жена моего мужа, Ретфорок Сьясип Беле, сперва побаивалась меня, ну и ревновала, конечно, но только потому, что ей объяснили: я животное, опасное и лишенное разума, вроде дикой собаки. Больше всего она боялась, что я причиню зло ее детям. Она вовсе не была такой уж глупой, всего лишь чрезвычайно невежественной. Она никогда нигде не бывала, знала только женскую половину в двух домах Саи — у отца и у мужа — и рожала детей через лето с тех пор, как ей исполнилось семнадцать. Когда она обнаружила, что я не кусаюсь, не ем детей и даже умею говорить на ее родном языке, то стала меня привечать и следила, чтобы к нам обеим, ко мне и Эзирью, все остальные женщины в доме относились хорошо. Она была разговорчивой смешливой женщиной, не слишком склонной к раздумьям, но восприимчивой и живой. Она сообщила мне, что рада моему появлению, ибо теперь Дайяту есть с кем заниматься любовью, потому что она устала от его постоянных требований, да и во время беременности и кормления ребенка любовные игры были ей неприятны. Однако она предупредила меня:

— Когда я захочу родить следующего, тебе придется отослать Дайята в мою спальню, по крайней мере на одну ночь!

— Еще одного ребенка! — воскликнула я, не веря собственным ушам.

— Эти-то все девочки, только один мальчик, — пояснила она.

— Ну и что? — удивилась я. — А ты не хотела бы забеременеть от человека, который тебе действительно нравится? — Эти мои слова повергли ее в недоумение, и она долго и непонимающе смотрела на меня, а потом рассмеялась и сказала:

— Айяту, да ты, оказывается, действительно дрянь! А кроме того, если уж честно, в этом доме мне ни один мужчина не нравится. По-моему, из здешних мужчин мы с тобой получили лучшего. — Я с ней согласилась. Наш муж и правда грубостью отнюдь не отличался; напротив, он был весьма добродушен и довольно привлекателен внешне.

— Но только не вздумай даже намекать ему, что ты можешь хотя бы просто думать о каких-то других мужчинах, — предупредила она меня. — Он на этот счет очень чувствительный. — И она поведала мне, что женщина, изменившая мужу с другим мужчиной, непременно будет убита семьей мужа. Я в это не поверила. Конечно, люди убивают друг друга из ревности или от гнева, а порой и в пылу страсти, это я знала, но Сьясип имела в виду нечто иное. Она сказала:

— Нет-нет, если ты это сделаешь, тебя непременно убьют на глазах у всех, чтобы смыть позор с Дома. Ты теперь принадлежишь Дайяту, разве ты этого не понимаешь? Ты принадлежишь ему, и я принадлежу ему — таков порядок вещей.

Я вспомнила, как мой отец говорил на площади Синшана: «Но она же принадлежит мне!» Теперь у меня открылись оба глаза, и я поняла весь смысл его слов.

Ранней весной мой муж сказал:

— Айяту, с запада получены хорошие вести: Тертер Абхао одержал победу и возвращается со своей армией в Саи.

— Мой отец мертв, — тупо сказала я.

Ретфорок Дайят только рассмеялся в ответ и сказал:

— Да он сейчас здесь, во Дворце!

Но и этому я не поверила, пока не увидела отца собственными глазами, когда он пришел в Дом Ретфороков повидаться со мной. Он очень исхудал и выглядел страшно усталым, но был вполне жив, а вовсе не лежал со сломанной спиной, ничком, в узком ущелье, в диком краю. И все же, когда я увидела его перед собой живым, я как бы одновременно увидела его и там — словно совместились изображения на стеклянных пластинках.

Мы разговаривали с удовольствием и были очень нежны друг с другом. Отец сказал:

— Я рад, что ты вышла замуж, Айяту. Как тебе живется здесь, в этом доме? Неплохо?

— Да, все хорошо, и Дайят добр ко мне, — ответила я. — А нельзя ли мне съездить домой, в Долину?

Он посмотрел на меня, отвернулся и покачал головой.

— Если бы ты смог проводить меня хотя бы до Южного Города, то оттуда я сумела бы добраться и одна. Я весь тот путь очень хорошо помню и знаю все его приметы, — сказала я.

Он размышлял несколько секунд, а потом сказал:

— Послушай, Айяту, поскольку ты сама выбрала жизнь здесь, то теперь твое решение переменить нельзя. Если ты сбежишь от мужа, то обречешь меня на вечный позор и презрение. Теперь ты принадлежишь Дому Ретфороков. Вот и оставайся лучше с ними. Здесь ты достаточно далеко от нашей семьи, а у нас сейчас дела далеко не блестящи. Постарайся как-то прижиться здесь и выброси из головы мысли о Долине!

— У меня в голове вполне хватает места всему, — возразила я. — В ней умещается и Долина, и ваша Столица, и я до сих пор не знаю, сколько еще туда может влезть. Но один лишь ты можешь вашу Столицу сделать для меня родным домом.

— Нет, — сказал он, — по-моему, это сделать можешь только ты сама.

Это было справедливо. И я продолжала жить в качестве «жены-куколки» у Дайята. Вскоре я узнала, что осторожные слова моего отца при нашем свидании — правда: он уже был в немилости и любой позорный проступок способен был бросить на него такую тень, что в дальнейшем это могло стать опасным для его жизни. Единственное, что я могла для него сделать, — это вести себя тихо и терпеливо, поскольку Великий Кондор и его советники хотели обвинить отца в том, что война в Стране Шести Рек проиграна.

Мои слова о том, что немилость правителя может повлечь за собой опасность для жизни человека, звучат, разумеется, странно; позор и стыд уже сами по себе достаточно плохи у нас в Долине, но здесь, где даже родственные отношения напоминают сражение, они были просто смертоносны. Наказание в таких случаях следовало жестокое. Я уже говорила, что онтик могли ослепить за то, что она осмелилась читать или писать; женщину за прелюбодеяние могли убить; я сама, правда, этого не видела, но каждый день собственными ушами слышала о разных жестокостях, когда до полусмерти избивали детей или рабов, сажали под замок непокорных онтик или тьонов, а потом — и я об этом еще расскажу — стало куда хуже. Даже просто жить стало страшно в условиях вечно ведущейся с кем-то войны.

Дайяо, похоже, никогда ничего не обсуждали все вместе, не устраивали жарких споров, не порицали и не хвалили друг друга прилюдно, намереваясь осуществить тот или иной план. Все делалось согласно раз и навсегда установленному закону, или же поступал приказ от Великого, и если что-то получалось не так, то вроде бы оказывалось, что не приказ тому виною, а только те, кто этот приказ исполнял. Ну а вина обычно влекла за собой и наказание. Я каждый день училась быть все более и более осторожной. Училась вне зависимости от того, хотела я этого или нет. Училась быть воином. Там, где жизнь превращена в постоянное сражение, человеку ничего другого не остается — только драться.

Ретфороки от немилости Великого не страдали; напротив, они стали чуть ли не фаворитами Великого Кондора. Глава нашего семейства, Ретфорок Ареман, и его младший брат, мой муж Дайят, часто ходили во Дворец. Мой муж, который любил поговорить не меньше, чем заниматься любовью, рассказывал мне обо всем, что он там делал, видел и слышал. Мне нравилось его слушать, это было действительно интересно, хотя порою и казалось весьма странным, а то и страшным, словно история о привидениях. Он рассказывал мне, что случилось с сыном Великого Кондора: когда тот попытался бежать из своей тюрьмы во Дворце, где так долго томился, его предали те, кто, казалось бы, обещал служить ему верой и правдой; его поймали и в наказание за неповиновение Закону Единственного он был убит. То, как именно он был убит, Дайят рассказывал особенно подробно. Ни один смертный не смеет поднять руку на Сына Великого, так что его связали и стали пропускать сквозь него ток высокого напряжения, пока не остановилось сердце; таким образом, считалось, что убило его электричество, что, опять же, полностью соответствовало Закону Единственного. Все его жены, содержанки, дети и рабы были также убиты. Я спросила:

— Но кто же теперь станет следующим Великим Кондором? — и Дайят поведал мне, что у того есть еще один сын, пока совсем маленький и пока что живой.

Он также рассказывал мне о том оружии, которое готовятся создать Дайяо. Теперь уже армии, покидающие Саи, отправлялись не захватывать чужие земли, а привозить медь, свинец и другие металлы из тех мест, жители которых занимаются их добычей и имеют какие-то их запасы; по сути дела, они превратили в своих рабов жителей Сенха, которые работают в шахтах, добывая железную руду — этот город расположен там, где Облачная Река впадает в Темную Реку, — и отобрали у них все запасы руды, которой жители Сенха торговали с Синшаном и другими городами. Необходимые инструкции по использованию руды и созданию Великого Оружия были получены, насколько я догадываюсь, благодаря Обмену Информацией. Надо сказать, что Дайяо были весьма искусными мастерами в том, что касалось обработки металлов и изготовления различных механизмов; кроме того, среди них, видимо, были отличные инженеры, способные с полным пониманием разобраться в полученных инструкциях. Не уверена, правда, что они понимали, как использовать этот источник информации для общего блага, поскольку ни один из них, за исключением Великого Кондора и самых высокопоставленных его Воинов, не имел доступа к Обмену Информацией, а ограниченные знания, как известно, — это знания извращенные. Однако я и сама неважно во всем этом разбираюсь, а потому не могу, наверное, быть до конца уверенной в справедливости собственных суждений. В общем, так или иначе, сбор нужной информации и материалов для создания Великого Оружия и само его изготовление заняли четыре года.

За это время я дважды была беременна. Первую беременность я прервала сама, потому что мой муж изнасиловал меня, когда я отказалась заняться с ним любовью, а никаких предохраняющих от беременности средств у меня не было. Любая Дочь Кондора оставила бы все так как есть и родила бы ребенка, которого зачала после такого насилия над собой, но я мириться с этим не стала. Оказалось нетрудно добыть нужное средство у тьонов, которые устраивали прерывание беременности куда чаще, чем рожали, и в этом мне помогла Эзирью. Через два года, когда мне исполнился уже двадцать один год, я сама захотела ребенка. Эзирью и Сьясип были мне хорошими подругами, но я все равно ужасно скучала, потому что дома совершенно нечем было заняться, разве что без конца прясть, шить и болтать, вечно находясь взаперти и вечно на людях; я просто мечтала побыть одна, а потому — вечно ощущала себя одинокой. Я все время думала, что мой ребенок непременно должен походить на детей Долины, ведь он будет частью меня, а я — часть Долины; и только Долина может стать нашим родным и дорогим домом. Возможно, та часть моей души, что была подобна туго натянутой струне между Столицей Кондора и Синшаном все это время, несколько расслабится и вернет мне покой, когда ребенок согласится войти в мое чрево. Так что я перестала пользоваться противозачаточными средствами, и через три месяца мы с Дайятом открыли нашему ребенку двери в этот мир. Потребовалось так много времени, потому что ни он, ни я уже не могли жить свободно, да и питались не так хорошо, как прежде, и хотя Дайят все еще очень любил поболтать со мной, у него уже порой не хватало сил для частых занятий любовью. Быть фаворитом Великого Кондора было столь же нелегко, как и оказаться у него в немилости. А все богатство Саи теперь уходило на достижение одной-единственной цели, поставленной Великим Кондором, — создание Великого Оружия. Все было принесено этому в жертву. Эти Дайяо были поистине героическим народом.

Первое Великое Оружие представляло собой нечто вроде домика из железных пластин, поставленного на колеса, которые вращались внутри неких лент, сделанных из соединенных между собой металлических звеньев, благодаря которым «железный домик» мог взбираться на любую крутизну, ползя по склону, словно гусеница, и колеса при этом ни за что не цеплялись и не вязли в земле. В движение их приводил мощный мотор, помещенный внутри «домика». Машина эта была такая мощная, что выворачивала с корнями деревья и сносила дома, если они попадались у нее на пути, а еще на ней были укреплены мощные пушки, способные стрелять большими снарядами и огненными бомбами. В общем, новая машина была громадная и удивительная, и когда она двигалась, то словно гром гремел. Новое оружие продемонстрировали жителям Столицы за городскими стенами. Я тоже пришла, укутавшись в шарф, вместе со всеми женщинами из Дома Ретфороков. Мы видели, как легко машина разрушает стену из кирпича, с грохотом и содроганием пробираясь по обломкам, огромная и слепая, с толстой мордой и торчащей словно пенис пушкой. Трое Кондоров вылезли из ее нутра, точно три мухи из кукурузного початка — такими они рядом с ней казались маленькими и мягкотелыми. Машине дали имя: Разрушитель. Она предназначалась для того, чтобы двигаться впереди армии, прокладывая дорогу, которую Кондоры назвали Путь Разрушений. Я вернулась в свой уголок в Доме Ретфороков и прилегла на красные ковры, представляя себе, как этот Разрушитель пробивается в Синшане сквозь ряды старых дубов, зовущихся Гаирга, как он выворачивает их с корнями, проезжает по ним и вламывается прямо в стену дома Высокое Крыльцо, сокрушает его, а потом наезжает на крышу хейимас Синей Глины, и крыша проваливается под его тяжестью. Я представила себе его металлические гусеницы, набитые крошками кирпича, крушащие амбары с зерном и скотом, вдавливающие животных и детей в грязь, пережевывающие их кости, как мельничные жернова пережевывают зерно. Я долго не могла выбросить из головы эти мысли, даже после того как Разрушитель провалился в какую-то подземную пещеру в нескольких милях к югу от Столицы и сам себя уничтожил — раздавил собственным чудовищным весом, скользя по выжженной лавой каменной трубе. И потом мне часто виделось во сне, как он ожил в этой подземной трубе, в этой пещере, и вновь движется, проламываясь сквозь толщу земли, сокрушая тьму.

Тогда Великий Кондор задумал создать машины, названные Птенчиками. Это были летающие машины, этакие кондоры с искусственным мотором. Дайяо не использовали воздушных шаров, однако умели делать легкие планеры и отлично управляли ими в полете, срываясь с утесов над черными полями застывшей лавы в жаркие летние месяцы, словно настоящие кондоры или канюки. Полеты на планерах считались чуть ли не священным видом спорта, занятием очень достойным и весьма популярным среди молодых Воинов Кондора. Так что идея постройки летательного аппарата с двигателем вызвала особенно много шума. Дайят, однако, не разделял всеобщих восторгов. Братья Ретфороки уже достаточно много средств, сил и души вложили в создание Разрушителя, и, когда тот обрел свой печальный конец, они сразу утратили все расположение Великого и уже не ходили ежедневно во Дворец, хотя наказаны не были. Дайят был раздражен и мрачен и фыркал при упоминании о планах создания Птенчиков и о тех, кто этим занимался. Для Птенчиков требовалось значительно меньше металла, чем для Разрушителя, зато значительно больше топлива, что и являлось, по мнению Дайята, самым опасным их недостатком. Великий Кондор отправил одну из армий буквально на край света, чтобы закупить или выменять нужное количество горючего; на путь туда и обратно им потребовался почти целый год, однако добытого топлива хватило бы только на несколько дней для одного-единственного Птенчика. Люди Кондора стали тогда изготавливать горючее из спирта, который добывали из зерна и даже из навоза, и два Птенчика, в каждом из которых могли находиться одновременно два человека, начали перелеты до Кулкун Эраиан и обратно. Первый день их полета превратился в Саи в настоящий праздник. Снова все мы, женщины, вышли из домов, укутанные в шарфы, и даже онтик веселились и танцевали, когда над ними пронеслись на своих неподвижных черных крыльях могучие Птенчики.

В тот день я видела самого Великого Кондора. Он вышел на балкон Дворца, чтобы посмотреть на этот полет. Считалось, что женщинам нельзя смотреть на Великого, ибо они могут осквернить его своим нечистым взором, но мне было все равно, оскверню я его или нет; я заботилась лишь о том, как бы кто не заметил, что я украдкой смотрю на него. Он был весь в золоте и в черном с золотом шлеме Кондоров с опущенной маской-клювом, так что я видела, вообще-то, не самого человека, а только его блестящую оболочку — почти ни кусочка живой плоти. Видимо, для Великого Кондоре внешность — первое дело.

Мой ребенок в тот день еще жил во мне, однако явно подумывал о том, чтобы перебраться во Второй Дом, то есть в мой Дом Синей Глины. Прошло еще несколько дней, и он окончательно решил, что пора ему родиться на свет; так я стала матерью маленькой дочки, крепенькой и сложенной удивительно пропорционально. Когда я впервые увидела ее «розовый цветок»