Глава 15. Мисс Крофорд приняла роль очень охотно, а вскоре после возвращенья мисс Бертрам из пастората приехал мистер Рашуот

 

Мисс Крофорд приняла роль очень охотно, а вскоре после возвращенья мисс Бертрам из пастората приехал мистер Рашуот, и тем самым нашелся исполнитель еще одной роли. Ему предложили на выбор Графа Кэссела и Анхельта, и поначалу он не знал, на ком остановиться, и просил совета мисс Бертрам, но когда ему объяснили, как различны эти персонажи и каков каждый из них, и он вспомнил, что однажды видел эту пьесу в Лондоне и счел Анхельта изрядным тупицею, он вскоре избрал роль Графа. Мисс Бертрам одобрила его решенье, ведь чем меньше ему придется заучивать, тем лучше; и хотя она не могла разделить его желанье, чтоб Граф и Агата играли вместе, и с трудом сдерживала нетерпение, пока он медленно переворачивал страницы в надежде все же найти такую сцену, она премило взяла его роль в руки и сократила все реплики, которые поддавались сокращению; кроме того, сказала, что ему надобно роскошно одеться, и выбрала для него цвета. Необходимость разодеться была весьма любезна мистеру Рашуоту, хотя он и делал вид, будто относится к этому с презреньем, и он слишком был занят мыслями о том, как будет выглядеть, чтобы думать о других или прийти к какому-нибудь из тех заключений или испытать какое-нибудь из тех неудовольствий, к которым уже отчасти приготовилась Мария.

Вот сколько дел уладилось, прежде чем обо всем узнал Эдмунд, ибо он с утра отсутствовал; но когда перед обедом он вошел в гостиную, там стоял шум от жаркого спора, в котором участвовали Том, Мария и Йейтс, а Рашуот нетерпеливо шагнул ему навстречу, спеша поведать приятные новости.

– Мы нашли пьесу, – сказал он, – «Обеты любви», и я буду Графом Кэсселом и в первый раз появлюсь в голубом фраке и розовом шелковом плаще, а потом и в другом затейливом костюме, вроде охотничьего. Еще не знаю, как мне это понравится.

Фанни слушала и не спускала глаз с Эдмунда, и сердце ее трепетало за него, и она видела его взгляд и понимала, каковы сейчас его чувства.

– «Обеты любви»! – с величайшим изумленьем только и вымолвил он в ответ Рашуоту и поворотился к брату и сестрам, словно едва ли сомневался, что они это опровергнут.

– Да! – воскликнул мистер Йейтс. – После всех обсуждений и споров мы сошлись на том, что для нас «Обеты любви» безупречней всех прочих пьес и более всех прочих нам подходят. Удивительно, как это мы не подумали о них прежде. Моя тупость чудовищна, ведь по сравненью с Эклсфордом у нас здесь все преимущества, и так удобно, когда уже есть для нас пример, коему следовать. Мы успели распределить почти что все роли.

– И женские тоже? – мрачно спросил Эдмунд, глядя на Марию.

– Я взяла роль, которую должна была исполнять леди Рэвеншо, – отвечала Мария, невольно краснея. И докончила смелее: – А мисс Крофорд будет Амелией.

– Не думал я, что у нас так легко найдутся охотники играть подобную пьесу, – заметил Эдмунд, отворотясь к камину, где расположились его мать, тетушка и Фанни, и с видом крайне раздосадованным сел.

Мистер Рашуот последовал за ним и продолжал:

– Я выхожу на сцену трижды, и в моей роли сорок две реплики. Немало, правда?.. Только мне не очень по вкусу, что надобно вырядиться таким франтом… В голубом фраке да в розовом шелковом плаще я, пожалуй, и не узнаю себя.

Эдмунду нечего было ему ответить. Несколько минут спустя мистера Бертрама вызвали из комнаты, чтобы он разрешил кое-какие сомнения плотника, и, так как с ним вышел и мистер Йейтс, а вскоре за ними последовал и мистер Рашуот, Эдмунд поспешил воспользоваться случаем:

– При мистере Йейтсе я не мог сказать, как я отношусь к сей пьесе, не бросив тень на его друзей в Эклсфорде, – заговорил он. – Но теперь я должен сказать, дорогая моя Мария, что нахожу ее совершенно неподходящей для представления на домашнем театре, и надеюсь, ты от нее откажешься… Когда ты внимательно ее прочтешь, не сомневаюсь, ты непременно откажешься. Прочти вслух маменьке или тетушке всего лишь первый акт, и увидишь сама, возможно ли тебе ее одобрить. Я уверен, уже не понадобится прибегать к авторитету папеньки.

– Мы очень по-разному смотрим на вещи! – воскликнула Мария. – Уверяю тебя, я отлично знакома с пьесой, и, если кое-что опустить, совсем немного, что, конечно, будет сделано, я не вижу в ней ничего нежелательного. И тебе надобно знать, что я не единственная девица, кто находит ее вполне подходящей для домашнего представления.

– Мне очень жаль, – был ответ. – Но в этом деле решающее слово будет за тобою. Ты должна подать пример. Если другие совершили ошибку, ты должна направить их на путь истинный и послужить образцом подлинного такта. Во всем, что касается до приличий, именно твое поведение должно быть законом для всех остальных.

Он изобразил Марию столь значительной особой, что это отчасти подействовало, поскольку была она большая любительница задавать тон; и она ответила уже куда дружелюбнее:

– Я очень тебе признательна, Эдмунд, у тебя, без сомненья, самые добрые намерения, но мне по-прежнему кажется, что ты судишь чересчур строго, и я, право же, не решусь переубеждать остальных. Вот уж это, по-моему, и вправду было бы неприлично.

– Неужто ты вообразила, что мне могло это прийти в голову? Нет… пусть переубеждает единственно твое поведение. Скажи, что, ознакомясь с ролью, ты чувствуешь, что она тебе не подходит, что она, по-твоему, требует таких сил и уверенности в себе, какими ты не обладаешь. Скажи так с твердостью, и этого будет вполне довольно. Все, кто способен разобраться, поймут, что тобою движет. От пьесы откажутся, и твоему такту воздадут должное.

– Не исполняй ничего предосудительного, дорогая моя, – сказала леди Бертрам. – Сэр Томас был бы недоволен… Фанни, позвони, пожалуйста, мне пора обедать. Надеюсь, Джулия уже одета.

– Сэр Томас, несомненно, был бы недоволен, сударыня, – сказал Эдмунд еще прежде, чем Фанни успела позвонить.

– Вот видишь, моя дорогая, что говорит Эдмунд?

– Если б я отказалась от роли, ее непременно взяла бы Джулия, – с вновь вспыхнувшей горячностью возразила Мария.

– Как? – воскликнул Эдмунд. – Если будет знать, что тобою движет?

– Но она может подумать, что она и я – не одно и то же… мы в разном положении… и ей незачем быть столь щепетильной, как полагаю для себя нужным я. Я уверена, она рассудит именно так. Нет, ты уж меня извини, я не могу взять свое согласие. Все уже твердо условлено, нельзя всех так разочаровать. Том был бы вне себя. И если уж мы такие привередливые, мы никогда ничего не сыграем.

– Я как раз собиралась сказать в точности то же, – вмешалась тетушка Норрис, – ежели возражать против каждой пьесы, вы никогда ничего не сыграете… и все деньги, какие пошли на приготовленья, окажутся выброшенными на ветер… и уж тогда-то всем нам стыда не обобраться. Я пьесу не знаю, но Мария говорит, ежели там и есть какие нескромности, а без того редкая пьеса обходится, их легко опустить. Не к чему нам быть уж такими требовательными, Эдмунд. Раз мистер Рашуот тоже намерен играть, значит, не может тут быть ничего дурного. Вот единственно Тому надобно было получше знать, чего он хочет, когда разговаривал с плотниками, потому как из-за этих боковых дверей они полдня работали понапрасну. Однако ж, занавес будет лучше некуда. Горничные очень хорошо его делают, и, я думаю, мы сможем отослать обратно несколько дюжин колец. Чего ради пришивать их так часто. Надеюсь, есть кой-какая польза и от меня, надо ж кому-то приглядывать за работами и чтоб ничего не пропадало даром. Когда собирается столько молодежи, непременно требуется какая-нибудь трезвая голова, чтоб ее направлять. Я забыла рассказать Тому, что нынче видела своими глазами. Была я на птичьем дворе, гляжу по сторонам, и только собралась выйти, вдруг вижу – кого б вы думали? – Дик Джексон подходит к дверям для прислуги, а в руках у него две сосновые досточки, как пить дать несет отцу; мать, верно, послала его с каким-нибудь порученьем к отцу, а тот велел принести две досточки, не мог без них обойтись. Я тотчас же смекнула, что к чему, ведь тут как раз звонок возвестил слугам обед, и не терплю я людей, которые зарятся на чужое добро, – а Джексоны такие и есть, я всегда это говорила, именно из тех, кто всегда присвоит что плохо лежит, – ну, я так прямо и говорю мальчишке – большой лоботряс вымахал, уж десять лет ему, пора бы, кажется, иметь совесть, – я, мол, сама отнесу досточки отцу, Дик, так что беги-ка домой, да побыстрей. У мальчишки вид был преглупый, он поворотился и ни единого словечка не сказал, думаю, я разговаривала с ним довольно сурово; надеюсь, он на время излечится, не станет ходить по дому мародерствовать… Не терплю эдакую жадность… и ведь твой отец столько добра сделал этому семейству: круглый год дает Джексону работу!

Никто не потрудился ей ответить; скоро воротились остальные, и Эдмунд понял, что не найдет покоя, если не постарается изо всех сил обратить их на путь истинный. Обед прошел тягостно. Тетушка Норрис опять поведала о своей победе над Диком Джексоном, но более ни о пьесе, ни о приготовлениях к ней особенно не разговаривали, ибо все чувствовали неодобренье Эдмунда, даже его брат, хотя ни за что бы в том не признался. Марии сейчас недоставало воодушевляющей поддержки Генри Крофорда, и она предпочитала избегать сего предмета. Мистер Йейтс, который старался полюбиться Джулии, понял, что любым разговором есть надежда рассеять ее мрачность скорее, чем сожаленьями о том, что она ушла из их труппы, а мистер Рашуот, занятый единственно мыслями о своей роли и своем наряде, скоро уже переговорил о том и другом все, что только можно было сказать.

Но театральные заботы были отставлены всего на час-другой; дел предстояло еще великое множество; и к вечеру, приободрясь и ощутив новый прилив сил, Том, Мария и Йейтс, вновь сойдясь в гостиной, вскоре расположились за отдельным столом, раскрыли пьесу, и, только что в нее углубились, их прервал весьма желанный приход Генри и Мэри Крофорд, которые, как ни грязно и темно было на улице, уступили желанию прийти и встречены были с превеликой радостью.

«Ну как подвигаются дела?», «На чем вы порешили?», «Да без вас у нас ничего не получается» – послышалось после первых приветствий; и скоро Генри Крофорд уже сидел с теми тремя за столом, меж тем как его сестра с любезнейшими поздравлениями подошла к… леди Бертрам.

– Право, я должна вас поздравить, ваша светлость, с выбранною пьесой, – сказала она. – Хотя вы и проявили завидное терпенье, вам, уж конечно, надоели наши споры и неурядицы. Актеры могут радоваться, что решенье найдено, но сторонние наблюдатели должны быть несравненно благодарней. И я искренне вас поздравляю, сударыня, а также миссис Норрис и всех остальных, кто находился в том же неприятном положении, – и опасливо, и лукаво она, минуя Фанни, глянула на Эдмунда.

Леди Бертрам ответила ей весьма любезно, но Эдмунд промолчал. Не возразил против того, что он всего лишь сторонний наблюдатель. Поболтав еще несколько минут с теми, кто сидел у камина, мисс Крофорд воротилась к сидящим у стола и, стоя подле них, как будто заинтересовалась их планами, но внезапно, словно что-то вспомнив, воскликнула:

– Друзья мои, вы так усердно и спокойно занимаетесь всеми этими коттеджами и питейными домами, но, прошу вас, позвольте мне меж тем узнать мою судьбу. Кто будет Анхельтом? Кому из присутствующих здесь джентльменов я буду иметь удовольствие отдать свое сердце?

В первое мгновенье никто не произнес ни слова, потом сразу несколько голосов сообщили печальную правду, – что Анхельта у них еще нет.

– Мистер Рашуот согласился на роль Графа Кэссела, но Анхельта еще не взял никто.

– У меня был выбор, – сказал мистер Рашуот, – но я подумал, что Граф мне больше подходит… хотя для меня не слишком большое удовольствие разодеться в пух и прах.

– Вы, без сомненья, выбрали весьма мудро, – просияв, заметила мисс Крофорд. – Анхельт – нудная роль.

– У Графа сорок две реплики, – отвечал мистер Рашуот, – а это не пустяк.

– Я нисколько не удивлена, что никто не вызвался быть Анхельтом, – после короткого молчания сказала мисс Крофорд. – Ничего лучшего Амелия и не заслуживает. Такая развязная девица напугает любого мужчину.

– Я был бы только счастлив взять эту роль на себя! – воскликнул Том. – Но это невозможно. К сожалению, Дворецкий и Анхельт участвуют в одних и тех же сценах. Однако ж я не откажусь от этой мысли… посмотрю, нельзя ли что-нибудь придумать… еще раз пролистаю пьесу.

– Эту роль следовало бы взять вашему брату, – вполголоса сказал мистер Йейтс. – Вы полагаете, он не согласится?

– Я не стану его спрашивать, – холодно, решительно отвечал Том.

Мисс Крофорд заговорила о чем-то еще, а несколько времени спустя вновь присоединилась к сидящим у камина.

– Я им совсем не нужна, – сказала она, садясь. – Я их только озадачиваю и вынуждаю говорить любезности. Мистер Эдмунд Бертрам, раз уж сами вы не играете, вы можете посоветовать как человек не заинтересованный, и потому я обращаюсь именно к вам. Как нам быть с Анхельтом? Возможно ли, чтоб кто-нибудь из участников взял его в качестве второй роли? Что вы посоветуете?

– Я посоветую найти другую пьесу, – спокойно сказал Эдмунд.

– Я бы не возражала, – отвечала она, – хотя не сказала б, что роль Амелии, если хорошо ее исполнить, так уж мне не нравится… то есть если все идет хорошо… я бы не хотела никому причинять беспокойство… но если те за столом предпочитают не слышать вашего совета (мисс Крофорд оглянулась по сторонам) – они, разумеется, вас не послушают.

Эдмунд промолчал.

– Если существует роль, которая могла бы вас соблазнить, я думаю, это как раз Анхельт, – немного погодя лукаво заметила сия особа, – ведь он священник.

– Это никак бы меня не соблазнило, мне было бы жаль выставить его на посмешище из-за плохой игры, – отвечал Эдмунд. – Очень трудно сыграть так, чтоб Анхельт не показался сухим, напыщенным педантом. И человек, который избирает профессию священника, вероятно, менее всех прочих пожелает исполнять эту роль на сцене.

Мисс Крофорд нечего было на это возразить, и с некоторой обидой и разочарованием она подвинула свой стул значительно ближе к чайному столу и направила все свое внимание на миссис Норрис, которая там главенствовала.

– Фанни, – окликнул Том Бертрам с другого стола, где они все еще оживленно совещались и разговор не умолкал ни на миг, – нам требуются твои услуги.

Фанни вскочила, ожидая какого-нибудь порученья, ибо, несмотря на все старания Эдмунда, к ней по привычке еще обращались в подобных случаях.

– Нет, нет, мы не хотим срывать тебя с места. Сию минуту нам ничего от тебя не надобно. Мы только хотим, чтоб ты участвовала в спектакле. Ты должна быть Женою крестьянина.

– Я?! – воскликнула Фанни и опять села, с видом крайне испуганным. – Право, увольте. Да хоть озолотите меня, я ни одной роли не смогу сыграть. Право же, я не умею представлять.

– Хочешь не хочешь, а ты должна, мы не можем без тебя обойтись. И ты напрасно пугаешься, роль пустяковая, сущий пустяк, на все про все не более полдюжины реплик, и особой беды не будет, если никто ничего и не услышит, так что можешь оставаться такой же тихой мышкой, но появиться на сцене ты должна, чтоб было на кого смотреть.

– Если вас пугает полдюжины реплик, что ж тогда говорить мне при моей-то роли? – воскликнул Рашуот. – Мне надобно заучить сорок две.

– Вовсе не того я боюсь, что надобно учить наизусть, – возразила Фанни, со страхом увидев, что в комнате все смолкло и на нее обращены едва ли не все взгляды, – но я правда не умею играть.

– Да как ни сыграешь, для нас и того будет довольно. Твое дело – знать слова, а всему остальному мы тебя научим. Ты появляешься только в двух сценах, а так как Крестьянином буду я, я тебя поддержу и помогу, и ты прекрасно справишься, ручаюсь тебе.

– Нет, право, мистер Бертрам, увольте меня. Вы не понимаете. Для меня это никак невозможно. Если мне пришлось бы согласиться, я бы вас только разочаровала.

– Вздор! Вздор! Не будь такой скромницей, ты прекрасно справишься. Тебе сделаны будут всяческие послабленья. Мы не ждем совершенства. Тебе потребуется коричневое платье, белый фартук и домашний чепец, и мы нарисуем тебе морщины и мелкие морщинки в уголках глаз, и из тебя получится весьма пристойная старушка.

– Пожалуйста, увольте меня, право же, увольте, – воскликнула Фанни, от чрезмерного волнения все более заливаясь краскою и горестно глядя на Эдмунда, который дружелюбно смотрел на нее, но, не желая раздражать брата своим вмешательством, только ободряюще ей улыбался. Ее мольбы не оказывали на Тома ни малейшего действия; он опять повторил то, что уже говорил прежде, и теперь требовал не один Том, его поддерживали Мария, и мистер Крофорд, и мистер Йейтс, они тоже настаивали, кто мягче, кто учтивей, и перед таким напором она совсем растерялась; не успевала она перевести дух, как всему делу положила конец тетушка Норрис, которая заговорила с ней шепотом и сердитым и громким:

– Что это за суету ты подняла по пустякам? Мне просто стыдно за тебя, Фанни, как же ты не желаешь оказать услугу кузине и кузену в такой малости… Они-то вон как к тебе добры… Учтиво согласись на эту роль, и, прошу тебя, чтоб о том больше и разговору не было.

– Не понуждайте ее, сударыня, – сказал Эдмунд. – Так принуждать не годится. Вы ж видите, игра ей не по душе. Пусть, как и все мы, сама решает, чего она хочет. Нет никакой причины не доверять ее сужденью. Не принуждайте ее больше.

– Я и не собираюсь ее принуждать, – резко отвечала миссис Норрис, – но если она не сделает то, чего от нее хотят ее тетушка и кузен с кузиною, я буду почитать ее весьма упрямой и неблагодарной девицей, да-да, весьма неблагодарной, принимая во вниманье, кто она и что.

Эдмунд так был возмущен, что не мог произнести ни слова, но мисс Крофорд, удивленно поглядев на миссис Норрис, а потом на Фанни, у которой уже навертывались слезы на глаза, тотчас сказала не без язвительности:

– Не нравится мне мое место, для меня тут слишком жарко. – И отодвинула стул к другому концу стола, поближе к Фанни, а усевшись, ласково, тихонько заговорила:

– Не огорчайтесь, милая мисс Прайс… это досадливый вечер… все досадуют и сердятся… но Бог с ними. – И с подчеркнутым вниманием продолжала с нею разговаривать и пыталась хоть немного развеселить ее, хотя самой было совсем не весело.

Выразительно поглядев на брата, она тем самым положила конец дальнейшим настояниям со стороны устроителей спектакля, а истинно добрые чувства, которые почти одни ею сейчас и руководили, быстро восполнили то немногое, что она было потеряла в глазах Эдмунда.

Фанни не любила мисс Крофорд, но была чрезвычайно благодарна ей за сочувствие; а та не оставила незамеченным вышиванье, и посетовала, что не умеет сама так хорошо вышивать, и попросила разрешенья заимствовать ее рисунок, и предположила, что Фанни, должно быть, теперь готовится выезжать, чего ей, конечно же, не миновать, когда ее кузина выйдет замуж, а потом принялась расспрашивать, давно ли у ней были вести от брата-моряка, и сказала, что ей так любопытно его увидеть и что он, наверно, очень красивый молодой человек, и посоветовала Фанни заказать его портрет, прежде чем он снова отправится в плаванье, – и Фанни не могла устоять перед столь понятной лестью и невольно слушала и отвечала куда оживленней, чем хотела бы.

Устроители все продолжали совещаться по поводу пьесы, и вниманье мисс Крофорд впервые отвлек от Фанни Том Бертрам, который поведал ей, что, увы, у него нет никакой возможности взять на себя роль Анхельта в дополнение к Дворецкому; он всячески старался что-нибудь придумать, но ничего не выходит, он вынужден сдаться.

– Но найти исполнителя для Анхельта ничуть не трудно, – прибавил он. – Стоит только сказать слово – и можно выбирать с пристрастием. Я прямо сейчас могу назвать по меньшей мере шестерых молодых людей не далее чем в шести милях от нас, которые жаждут быть принятыми в нашем обществе, и один-двое таковы, что никак нас не посрамят. На любого из Оливеров или на Чарлза Мэдокса я не побоялся бы положиться. Том Оливер очень толковый малый, а Чарлз Мэдокс человек на редкость воспитанный, так что завтра рано поутру я проедусь верхом в Сток и с кем-нибудь из них условлюсь.

Он говорил, а Мария тем временем опасливо посматривала на Эдмунда, ожидая, что он сейчас воспротивится подобному расширению их замысла, идущего вразрез со всеми их торжественными заверениями; но Эдмунд молчал. Мисс Крофорд на миг задумалась, потом спокойно ответила:

– Что до меня, я не стану возражать ни против чего, что вам всем кажется подходящим. Я кого-нибудь из этих джентльменов видела? Ах да, мистер Чарлз Мэдокс однажды обедал у сестры, не правда ли. Генри? Такой с виду тихий молодой человек. Да, я его помню. Если можно, обратитесь, пожалуйста, к нему, это будет не так неприятно, как иметь дело с совсем незнакомым человеком.

Выбор остановили на Чарлзе Мэдоксе. Том повторил, что намерен отправиться к нему завтра рано поутру; и хотя Джулия, которая во все это время едва ли проронила хоть слово, язвительно заметила, глянув сперва на Марию, а после на Эдмунда, что «мэнсфилдский спектакль до крайности взбудоражит всю округу», Эдмунд все еще хранил молчание, и его чувства выражались лишь в непреклонной серьезности.

– Я не в таком радужном свете вижу наш спектакль, – вполголоса молвила мисс Крофорд, наклонясь к Фанни. – И могу сказать мистеру Мэдоксу, что до того, как мы станем вместе репетировать, я несколько сокращу его роль и основательно сокращу свою. Играть с ним пренеприятно, совсем не то, что я ожидала.