Даты тура: 16.07 – 20.07.2015

Сидя на скамье. Носки стоп расположить на подставке. Гриф штанги поместить поверх бедер. Напрячь стопы (подошвенное сгибание).

Внимание: чтобы выполнение упражнения не причиняло боль, положите под штангу полотенце.

Это упражнение предназначено для тренировки камбаловидных мышц, которые относятся к трицепсам голеней. Мышца начинается под коленным суставом, там она крепится к большеберцовой и малоберцовой костям и соединяется с пяточной костью ахилловым сухожилием. Ее основная функция - разгибание голеностопного сустава.

В отличие от проработки камбаловидных мышц на тренажере этот вид упражнения не позволяет использовать тяжелый вес, так как потребует чрезмерных усилий. Для достижения лучших результатов следует выполнять это упражнение подходами из 10-20 повторений.

Вариант: это упражнение можно выполнять на стуле или скамье без дополнительного груза посредством сильной концентрации напряжения. В этом случае подъемы необходимо продолжать до утомления.

При согнутых коленях икроножная мышца, которая начинается над коленным суставом, будет в расслабленном состоянии. В таком положении при разгибании стопы она лишь напрягается незначительно, а наибольшая нагрузка приходится на камбаловидную мышцу.

Наоборот, при выпрямленном колене напрягается икроножная мышца, активней участвуя в разгибании стопы по сравнению с камбаловидной мышцей.

 

Дінтанушы.

День разбитых чашек

АВТОР: Tasha911
БЕТА: Jenny

ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ/ПЕЙРИНГ: Гарри Поттер, Северус Снейп
РЕЙТИНГ: NC-17
КАТЕГОРИЯ: slash
ЖАНР: romance, angst

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ: Всего 24 часа и две разбитых чашки.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: РОV Гарри Поттера, ООС.

ПРИМЕЧАНИЕ: Написано на фикатон "Твой выбор" для Black Mamba.

ОТКАЗ: Все права на персонажей и сюжет "Гарри Поттера" принадлежат Дж.К. Роулинг. Автор фика материальной прибыли не извлекает.

АРХИВИРОВАНИЕ: Только с разрешения автора.

 

9.00

Звук бьющейся посуды заставляет меня вздрогнуть. Он стоит и равнодушно смотрит, как темно-коричневая жижа стекает в водосток, белые черепки в ней отчего-то напоминают мне человеческие кости. И, разумеется, это была моя любимая чашка - «та самая». У всех есть «те самые» вещи. Разве нет? Разве это так сложно с его стороны - оставить мне на них право?

- Это было необходимо?

Он равнодушно пожимает плечами. Я не могу заставить его объяснять свои поступки. Впрочем, я никогда этого не мог, но сегодня, видимо, что-то не так с его кармой, потому что он удосуживается кое-что пояснить.

- Ты варишь дерьмовый кофе, – кривится. - Слишком сладкий.

Считаю до десяти. Когда и это не помогает успокоиться - считаю до ста. Все еще не идеально, но мне уже не хочется его ударить.

- И это повод разбивать чашку?

Ловлю его взгляд. Он выглядит таким озадаченным, что я как-то сразу все ему прощаю. Просто очередной приступ. Лучше чашка, чем, как в прошлый раз, сожженные занавески.

- Слишком сладкий, – он повторяет так, словно это способно все объяснить. Иногда мне кажется, что с ним я скоро сам сойду с ума. Наверное, в ту самую секунду, как начну принимать его оправдания.

Откладываю в сторону газету.

- Ты мог просто его вылить и налить себе другой. Или попросить меня это сделать.

Он отрицательно качает головой, и вдруг на его щеках лихорадочными пятнами вспыхивает румянец.

- Ненавижу!

Меня? Это не новость. Но он смотрит в сторону раковины, и я понимаю, что такие эмоции у него вызывает чашка, руки сами собой сжимаются в кулаки. Что бы ни говорил Невилл, это не безумие, это какой-то расчетливый вандализм! Ему просто нравится уничтожать все, что мне дорого. Всегда нравилось. Он испуганно пятится, я чувствую жгучий стыд и еще большую злость. Я ударил-то его всего однажды - три месяца назад, за те злосчастные занавески. Черт, это же едва не стоило мне дома! Я сорвался... Но он помнит об этом каждую секунду. Он иногда забывает, как его зовут, а об этом - помнит. И мне чертовски стыдно и горько, когда я смотрю на его расширенные от страха зрачки и подрагивающие от детской обиды губы. Он кутается в махровый халат так, словно эта тряпка может его защитить. Я встаю из-за стола, мне нужно как-то его успокоить, но, похоже, мое движение пугает его еще больше.

- Нет! – он пятится, пока не оказывается в углу кухни, словно в ловушке. Тогда он падает на колени, пытаясь закрыть руками голову, и кричит: – Нет, не надо! Папа, папочка…

По его щекам катятся слезы. Мог ли я предположить, что когда-нибудь увижу его плачущим? Нет, не мог. Это ненормально, но пришлось привыкнуть. Присаживаюсь на корточки, осторожно глажу скрытое халатом костлявое плечо. Ну и чего я завелся? Всего лишь чашка, даже если «та самая».

- Тише, успокойся, я не причиню тебе вреда, я не злюсь, – он все еще дрожит, но уже робко раздвигает пальцы. Я вижу настороженный черный глаз, окруженный влажными ресницами, и тут же начинаю делать глупости. Пальцы сами собой зарываются в волосы. Следить за ними у меня выходит лучше, чем у него самого. – Не плачь… Хороший мой, милый. – Это ложь, он не хороший и не милый, вот только мой, потому что больше никому не нужен, но ему нравится слушать мой голос, говорящий такие милые глупости, а мне совсем не сложно их говорить. Он обнимает меня за плечи, его зрачки еще расширены, а губы так близко к моим губам… Все мои муки совести и терзания уже давно в прошлом. Я нежно ласкаю пальцами его щеки, он тихонечко стонет, прижимаясь к моей груди, и сам тянется за поцелуем. Его губы податливые и мягкие, а вкус… Кофе, и правда, вышел с утра особенно дерьмовым. Да, мне чертовски стыдно. – Все?

Я немного отстраняюсь, утренний секс не входил в мои планы. Внезапно в его глазах вспыхивает иное, вполне осмысленное выражение. Я предсказуемо лечу задницей на пол.

- Как вы смеете меня лапать, Поттер!? – он кутается в халат, мы одновременно поднимаемся с пола и зло сверлим друг друга взглядами. Мне стоит упоминать, что во время приступов он мне нравится гораздо больше? Так думать скверно, но я все равно иногда думаю. Опять досчитать от десяти до ста и вернуться к газете.

- Омлет на плите, кофе в кофеварке, но он не слишком удачный. Рекомендую чай.

Я никогда не говорю с ним о сексе. Это мое личное табу. Пока об этом не говоришь, этого, словно, и не происходит вовсе. Раньше в период просветлений он вообще ничего не помнил, метался в немой истерике по моему дому, не понимая, как вообще сюда попал, собирал какие-то вещи, искал свою мантию и пытался уйти. Последние три месяца он уже никуда не торопится и большую часть происходящего помнит. Хотя у него по-прежнему мерзкий характер и избирательная память. Ему нравится думать, что во всем происходящем всегда виноват я. Он закутывается в халат так, будто подозревает меня в намерении немедленно повалить его на кухонный стол и оттрахать, подозрительно принюхивается к омлету, словно он отравлен, и из чистого упрямства тянется к кофеварке.

- Отличный кофе.

Я молчу. Иногда мне хочется его убить, но я все равно молчу. С самого начала было понятно, что все это будет чертовски сложно. А молчать? Ну, это уже привычка. Или мой способ бороться.

* * *

- Невилл, ты с ума сошел? Ты не справишься. У тебя мать и отец в таком состоянии, а ты еще и этого забрать хочешь?

- Гарри, профессор Снейп, между прочим, не раз спасал тебе жизнь.

- Мне не понравилось то, как он это делал. Но это неважно. Ты не обязан заботиться обо всех умалишенных в этом мире! – мне все же хватает совести вовремя опомниться. – Прости.

Меня просто злит, что кто-то хочет быть добр к Снейпу? Да, признаюсь, бесит. Потому что он сломал в моей жизни много важных вещей, и мне плевать, если он что-то не рассчитал и в итоге сам оказался сломан.

- Гарри, от тебя не требуется ничего, кроме одного росчерка пера. Чтобы мне дали право опеки над душевнобольным, нужны подписи еще двух попечителей. Вдруг со мной что-то произойдет. Я бы попросил Луну, но они с Дином и так подписывались, когда я забирал родителей. Гермиона согласна, Рон в отъезде. Гарри, ну что тебе стоит?

- Невилл, Гермионе, может, и плевать на то, что ты делаешь со своей жизнью, а я волнуюсь. Это Снейп! Он превращал твое существование в ад.

- Это, прежде всего, мой пациент. Больной человек, о котором некому позаботиться.

- Оставь его в клинике.

- Я не могу.

- Но почему?

Невилл хмурится.

- Ну, многие из персонала к нему плохо относятся. Они же все его бывшие студенты, а ты прав - добрых чувств к себе он никогда не вызывал. К тому же есть одна проблема.

- Какая проблема?

Он смущается.

- Многие люди с поврежденной психикой начинают страдать повышенным сексуальным влечением.

- Ты хочешь сказать, что он еще и попытался кого-то изнасиловать?

- Нет, наоборот. Это трудно объяснить. Представь себе ребенка, который нуждается в ласке и ластится к взрослым в попытке заслужить их одобрение. Просто желание Снейпа быть обласканным носит ярко выраженный сексуальный характер. Он не все время так себя ведет, и с этим можно справиться, нужно только чем-то его отвлечь. Я справляюсь, а некоторым это надоедает, случались даже попытки этим воспользоваться. Мы уволили одного практиканта, - Невилл смутился. Меня затошнило при мысли, что кто-то мог пожелать трахнуть Снейпа. – В общем, обойдемся без подробностей. Я подоспел вовремя. Он не все время такой, только в период обострений. – Тогда он забыл упомянуть, что они случаются по несколько раз в день. - В остальное время он либо вообще почти нормальный, либо пребывает в состоянии апатии. Как бы то ни было, повреждения его мозга не такие сильные, как у моих родителей. Есть шанс, что он будет медленно поправляться, и я не могу допустить...

Я расписался, думая, что Невилл всегда был добрым парнем, просто иногда это заставляло его создавать проблемы самому себе.

* * *

10.00

Он двигается так тихо, что иногда я вообще забываю о его присутствии в доме. Когда его сознание полностью проясняется, он и сам старается быть как можно менее заметным. Особенно с тех пор как он стал запоминать, что именно происходит с ним в периоды приступов. Мне тоже было сложно. Гордые люди редко благодушно вспоминают, как выпрашивали ласку или как не могли устоять перед нежностью своего врага. У него этот странный стыд еще остался, а я его уже давно утратил. Странно, из нас двоих именно он может все списать на сумасшествие и найти себе оправдание. Но ему стыдно, а мне - нет. Я не ощущаю беспокойства, заканчивая завтракать и начиная мыть посуду, пока не понимаю, что все время, что я пил чай, и даже сейчас слышу звук льющейся воды. Можно было уже три раза вымыться. Тяжело вздыхаю. Он не любит воду, она его страшит. Я узнал, почему, только когда однажды во сне он начал что-то лепетать о «темной холодной пучине». Из всех этих откровений я заключил, что в раннем детстве он чуть не утонул. Той ночью он тоже плакал, пока я не разбудил его, да и потом еще долго всхлипывал в моих объятиях, а когда успокоился, начал тихо постанывать и тереться своим эрегированным членом о мое бедро. У него вообще добро и покой почему-то всегда ассоциируются с сексом.

Бросив все дела, поднимаюсь в ванну. Задвижки я убрал после того, как первый раз выбил дверь в туалет. С ним это бывает, он словно застывает. Сидит, уставившись в одну точку. Что он там видит? Я не знаю, иногда мне очень хочется понять, но потом это желание куда-то уходит. Нужно сохранять хоть какие-то барьеры.

- Ну что ты делаешь! – вода очень горячая, его кожа покраснела, а в ванной полно пара. Я выключаю воду. – Вылезай.

Единственное, что хорошо, - в этом состоянии он очень покорный, хотя и ужасно пассивный, требует слишком много внимания, но мне не сложно. Беру махровое полотенце, его взгляд - застывший и равнодушный. Так что же все-таки в этой мифической точке такого интересного? Когда-нибудь я обязательно спрошу, а пока вытираю его худое костлявое тело. Оно знакомо мне лучше, чем собственное, до каждой родинки и последнего из шрамов. Я знаю все его особенности и совершенно не нужные подробности... Он боится щекотки под коленями, у него очень чувствительные соски и маленькая задница, единственное в нем, что не кажется тощим. Она крепкая, белая, с редкими волосками между ягодицами и сморщенным отверстием, оно больше всего напоминает мне сжатые губы. Не знаю, откуда такие ассоциации, но мне они нравятся, я даже смазку купил вишневого цвета и с малиновым ароматом. Есть что-то необычно приятное в том, чтобы медленно красить этот нежнейший «рот», втирая ее пальцем. Задница - это его главная эрогенная зона. Он может даже мурлыкать, если ее нежно поглаживать. Правда, может. Хотел ли я знать о нем такие вещи? Мечтал ли испытывать легкое возбуждение при одной мысли о ягодицах Снейпа? Нет, но так уж вышло. Я очень редко ненавижу себя за то, что происходит с нами.

- Опусти голову.

Он спокойно позволяет вытереть себе волосы. Они все такие же безжизненные, только сейчас менее жирные. Из простой мстительности собираю их в хвост. Далась мне все же эта чашка... Заставляю его надеть майку и спортивные штаны. Одежда черная и удобная, я сам не знаю, почему с таким упорством продолжаю одевать его в черные вещи. Даже Невилл как-то купил ему что-то цветное, а я - нет. Что это за странная необходимость напоминать себе, кто он? Делить мир на черное и белое?

Когда я прошу его завязать шнурки на спортивных туфлях, выходит очень плохо. Он все время засматривается на эту странную точку, и его длинные пальцы становятся вялыми. В итоге я завожусь и, отстраняя его руки, делаю это сам. По опыту знаю, что его состояние не продлится больше пары часов, а за это время надо успеть очень многое. Пока он слушается меня, пока я в состоянии управлять его жизнью.

Веду его за руку на кухню и заставляю съесть булочку с изюмом и выпить чай, к омлету ведь он почти не притронулся. Снейп вяло жует, я, наконец, заканчиваю с мытьем посуды. Веду его в сад и устраиваю в гамаке. Он покорно ложится и позволяет укрыть себя пледом. Кладу рядом книгу и очки, их он, как только придет в себя, куда-нибудь непременно зашвырнет, но это ничего. Я отыскал столько хоркруксов, что мне не составит труда найти какие-то очки. В книге куча закладок, я никогда не знаю, запомнил ли он то, что было в последний раз, или нет, так что всегда кладу новую - по ним он хоть как-то ориентируется. Этот роман он читает уже месяц, начиная с начала трижды. Не один раз я видел, как он, открыв книжку и перебрав все закладки, в гневе ее отшвыривает. Это было неприятно. Его слабость неспособна вызвать во мне жалость. Ну, почти неспособна. Иногда я сам обвиняю себя в излишней черствости, но едва это случается, вспоминаю, что по вине этого человека погибли мои родители, и слабость отступает.

* * *

- Гарри, тебе ничего не придется делать, - когда Невилл это говорит, я невольно вспоминаю Дамблдора. Ему, наверное, приятно было бы узнать, что хоть кто-то унаследовал его гриффиндорское коварство и оно не похоронено в веках. «Гарри, тебе не придется ничего делать… Только вырасти, выучись и будь так добр - убей Волдеморта, а не то он прикончит тебя». – Я нанял квалифицированную сиделку. Снейп все время, что я буду стажироваться в Аргентине, станет жить в ее доме. Я оставлю тебе деньги, нужно будет только оплачивать счета, ну и время от времени проверять, не нужно ли что-то дополнительно. Луна и так согласилась присмотреть за родителями, хотя ей в помощь тоже пришлось нанять человека, а Гермиона ждет ребенка, и я не хочу лишний раз ее обременять…

Ему сложно. Он мечется между своей ответственностью и перспективами с тех пор, как поругался с бабушкой и ушел из дома строить свою жизнь так, как считает нужным. Для него забота о родителях - не подвиг, не постоянная жертва. Этого просто требует его сердце. Я сдаюсь, я умею подписывать чеки и отсчитывать галлеоны. Это жизнь Невилла, и ему решать, как тратить свои деньги и на кого их тратить.

- Ладно.

Он жизнерадостно кивает.

- Вот и отлично, я напишу тебе адрес миссис Пакстон. Ты не представляешь, как я рад, что могу поехать. Если аргентинцы действительно добились таких успехов в лечении магических травм психики... Это такое чудо, Гарри, такое чудо! – я понимаю его азарт, он всегда готов был землю грызть за крохотный шанс исцелить родителей. Я бы тоже на его месте грыз, но мне не из-за кого. – Я тебя прошу, все же проверь его хоть пару раз лично, ладно? Мне пришлось уступить Луне мою постоянную помощницу - миссис Шеридан. У миссис Пакстон отличные рекомендации, но мало ли… У профессора не самый простой характер.

Он всегда заменял на «непростой» такие слова, как «дерьмовый» или «отвратительный». Ну, да ладно. Его право. Мне не трудно было оказать ему маленькую услугу.

- Хорошо.

- Если возникнут проблемы, обратись к Джулии Маркрафт из клиники, она моя подруга и обязательно тебе поможет.

Мне в принципе не нравилось все это обсуждать.

* * *

11. 00

Мне нужно поработать, в самом деле, нужно, иначе мой редактор меня убьет. Я уже трижды откладывал срок сдачи рукописи. Ну что поделать, если у меня на иждивении мужчина старше сорока, который то ведет себя как сексуально озабоченный подросток с заторможенным развитием, то напоминает апатичного зомби, а иногда снова становится сволочью. Это, знаете ли, отнимает время. Из окна моего кабинета видна его закутанная в плед фигура в гамаке, раньше гамак висел на веранде, но я его переместил, чтобы у Снейпа была возможность дышать свежим воздухом, а у меня - работать. Я пишу книжки по маггловедению. Нормальные скучные книжки о том, как магу адаптироваться в мире магглов. Мне нравится моя работа. Она помогает крайне редко покидать дом, приносит стабильный доход, а если даже мои поклонники и обеспечивают мне тираж, то, скорее всего, разбирают эти тома на сувениры, не читая их. Я скучен, у меня сухой слог и манера насыщать издания фактами, но не советами. Я такой же зануда, как Перси, чтоб его, Уизли, и мне это нравится. Моя былая слава медленно тонет в этой хорошо сконструированной скуке, которой я оплетаю себя, как гусеница коконом, я испытываю особое наслаждение, вырезая заметки о себе из газет и ритуально сжигая их в камине. С каждым годом их все меньше, и подводя итог на Рождество, я позволяю себе поднять бокал, упомянув точное количество ненапечатанных. Я сам выдумал себе эти маленькие красочные праздники. Джинни всегда по этому поводу считала, что я веду себя как псих, я не склонен был соглашаться с ней в этом, пока однажды сама жизнь не подтвердила ее правоту. И все же... Меня до сих пор утешает мысль: «Это она еще с ним не жила».

Снова смотрю в окно, включая компьютер. Лицо Снейпа приобрело некоторое выражение. Рука высвободилась из теплых объятий пледа, хищно схватила книгу и очки. Он настороженно огляделся по сторонам, заметил меня за столом у окна и с гордым видом швырнул очки в кусты. «Ну конечно… Вот только я знаю сто заклинаний, чтобы их найти, и пару-тройку - чтобы починить». Странно, раньше меня оскорбляла и злила эта его какая-то лицедейская надменность, а теперь вот - смешит. Я знаю, что сейчас он вынужден будет подслеповато щуриться, чтобы что-то прочесть, и смешно морщить от негодования свой выдающийся нос. И поделом.

Я сам удивляюсь тому, каким приподнятым сделалось мое настроение. Снейп, способный вызвать у меня положительные эмоции? Что я там говорил о необходимости сохранять барьеры? И все же пальцы как-то особенно жизнерадостно постукивают по клавиатуре, когда я замечаю, что он открыл книгу на последней закладке и жадно принялся читать, тоже периодически на меня поглядывая, должно быть, в надежде, что я уйду и он сможет, наконец, отыскать очки. Ну да, они круглые. А что? Я мстителен. И все же настроение какое-то слишком хорошее. Я даже думаю о том, чтобы заказать фруктовый торт. Он очень его любит, хотя в здравом уме никогда в этом не признается, а не в здравом вылизывает от крема даже кончики пальцев, и то, как он это делает… Нет, картина не отвратительна и не ужасна. Я долго пытался так думать, пока не решил, что от ужаса и омерзения редко возникает эрекция.

* * *

Я не собирался сам что-либо проверять, что бы там ни обещал Невиллу. Однако сиделка вежливо напомнила мне письмом с совой, что прошел месяц и нужно внести оплату, сам Лонгботтом тоже писал, интересуясь состоянием своего подопечного. Я предложил ему интересоваться напрямую у сиделки. Он ответил, что так и будет делать, но я решил, что он на меня обиделся. Это расстраивало. Невилл был одним из немногих моих друзей, кто редко упрекал меня за образ жизни, который я веду. Ему были безразличны те мании, которыми мне нравится страдать. Рон и Гермиона такой терпимостью не отличались. «Гарри, мы волнуемся за тебя!» - такой разговор происходил раз в неделю и выносил мне приговор, к которому Джинни всегда удавалось выторговать отсрочку исполнения: «Ребята, у Гарри просто затянувшаяся депрессия». Иногда меня бесила ее манера ставить диагнозы. В этом она до ужаса походила на свою мать, а при всем моем уважении к миссис Уизли, это ее извечное: «Съешь пирожок, милый, и все наладится, ты просто голодный и оттого грустишь!» - доставало невероятно. Терять единственного такого же замкнутого, как я сам, приятеля в лице Невилла не хотелось. С кем тогда ходить в паб по пятницам, когда он вернется? Рон за этот месяц достал меня упреками, что я как-то неправильно отношусь к его сестре. Если с его точки зрения правильно - это сделать девушке ребенка, помешав ее учебе в университете, и быстро на ней жениться, то он прав, таким экстримом я увлечен не был. Мне хотелось нормального развития отношений. С взаимным доверием, привыканием к совместному быту, красивой скромной свадьбой. Я романтик? Нет, наверное, нет, просто мне всегда мечталось выбрать своего любимого человека раз и на всю жизнь. Чтобы до гробовой доски, в горе и в радости, но я не знал толком, с чего начать этот путь.

Как бы то ни было, я решил поехать и лично заплатить сиделке. Маленькая дружеская уступка - ведь я не сдохну, один раз взглянув на Снейпа? Дом, надо сказать, мне не понравился сразу. Нет, он был чистым и аккуратным, но каким то неприветливым. Белые стены, гладкая лужайка без единого деревца, отделанная дубом стальная дверь. У открывшей мне женщины лицо было под стать дому. Аккуратный пучок седых волос, большие сильные руки спокойные черты. Вот только это спокойствие граничило с полным равнодушием.

- Миссис Пакстон? – она кивнула. - Я Гарри Поттер, простите, что не предупредил заранее…

- Мистер Поттер, рада вас видеть, – она посторонилась, впуская меня в гостиную, которая чем-то напомнила мне пристанище Амбридж. Нет, розового цвета было все же не так много, но вот котята и оборки присутствовали в широком ассортименте.

- Миссис Пакстон, у вас случайно нет сестры по имени Долорес?

- Что, простите?

- Неважно, - я сел в кресло, утопая задницей в разложенных на нем подушках, и достал из кармана мешочек с галлеонами. - Ваше жалование.

Она очень проворно его сграбастала, да так быстро, что я даже не успел отследить траекторию движения ее руки.

- Может, чаю, мистер Поттер? Я, честно говоря, не ожидала, что вы сами нас навестите. Могли бы прислать сову, при вашей занятости…

- Да ничего страшного. От чая я вынужден отказаться - мне еще нужно навестить моего издателя. Как здоровье вашего подопечного?

Она улыбнулась и бодро и энергично закивала.

- Все отлично. К приезду мистера Лонгботтома, я надеюсь, будет еще лучше. Он хорошо питается, много спит, в общем, все в полном порядке.

- Бабушка, ты дома? – в гостиную ввалился парень, больше всего напоминающий мне Крэбба и Гойла вместе взятых, которые только что съели на ужин носорога, запив все это бочкой пива. Его лицо сыто лоснилось, а маленькие глазки при взгляде на меня мгновенно стали излучать неудовольствие. – Это еще кто?

Ну, надо же, меня не узнали. Аллилуйя! Старушка недовольно на него посмотрела.

- Стефан, это мистер Поттер, он один из опекунов нашего милого мистера Снейпа, он привез мое жалование. Мистер Поттер, познакомьтесь, это мой внук Стефан, - она наклонилась ко мне и тихо шепнула: – Он сквиб, такое, знаете, горе для семьи.

От меня, видимо, требовалось сочувствие, и я его выразил.

- Сожалею, - мой мозг, давно привыкший к тому, что меня с детства окружали разного рода тайны, понял, что тут что-то не так. Ни один человек в здравом уме не назвал бы Снейпа милым, если бы не стремился искусственно обозначить свое к нему хорошее отношение. Зачем ей это? Я попытался разобраться во всем раньше, чем, собственно, задумался: «А оно мне надо?»

– Ну, поскольку я спешу, - они выглядели так, словно сию секунду готовы были на руках вынести меня из дома. Это насторожило еще больше. – Я хочу увидеть вашего подопечного.

Старуха тут же засуетилась, став просто необыкновенно обаятельной.

- Он сейчас спит, к тому же, мистер Поттер, то, в каком он психическом состоянии… Его пугают и нервируют посторонние люди.

- Но если он спит, то я вряд ли его потревожу, – с каждой минутой происходящие не нравилось мне все больше. Я нутром чувствовал проблему и понимал, что могу отвернуться и просто уйти от нее. Никто меня не осудит, но, увы… Шляпа отбирала в Гриффиндор тех, кто совершенно не умеет спасаться бегством от неприятностей, нет, мы все до конца лезем прямо на амбразуру.

- Но…

Парень влез в наш разговор.

- Эй, бабушка сказала тебе отвалить.

Какой милый душевный человек. Я достал палочку для большей убедительности своих доводов.

- Я являюсь одним из опекунов мистера Снейпа и желаю его видеть! Вы усматриваете в этом проблему?

- Но его душевное состояние… - старуха предприняла очередную попытку остановить меня.

- Ничего, переживет.

Она всплеснула руками.

- Какой вы грубый молодой человек. Это возмутительно! Сейчас же покиньте мой дом. Если вы немедленно этого не сделаете, я откажусь оказывать вам услуги.

Она хотела меня напугать? Ей это в полной мере удалось. Перспектива оказаться на улице в компании умалишенного Снейпа… Я поморщился. Ладно, случались вещи и похуже. Пожал плечами.

- Если с ним все в порядке, я принесу вам свои извинения и увеличу жалование. Где его комната? – отвечать мне, судя по всему, никто не собирался. – Где? Или я сам найду.

- Это противозаконно!

- Противозаконно препятствовать моей встрече с подопечным.

Старуха сдалась.

- Второй этаж, третья дверь налево.

- Но, бабушка! - возмущенно взвыл слон-переросток.

Женщина, с вернувшимся к ней былым равнодушием, просто пожала плечами. Мол, что уж тут.

- Благодарю.

Я быстро поднялся по лестнице, ожидая чего угодно, но никак не железной двери с огромным замком, впрочем, он открылся всего одним заклинанием. Комната, в которую я попал, больше напоминала тюремную камеру, чем палату больного. Стены, выкрашенные серой краской, железная кровать с тонким матрасом и одеялом, ночная ваза на полу и прямо рядом с ней миска с какой-то кашей. Отличные условия! Что, если бы что-то подобное случилось со мной, и меня доверили бы такой же опрятной и чистенькой миссис? Ясно, на чем она экономила, чтобы нарастить внучку такое сало. В душе поднялась волна какого-то ужасного отвращения. Любое человеческое существо достойно лучших условий существования, даже если это существо - Снейп.

- Эй, - тихо позвал я, подойдя к постели. Одеяло шевельнулось, из-под него появилась узкая босая ступня и тут же спряталась обратно. – Гм… Снейп.

Все мое общение с сумасшедшими сводилось к одной встрече с родителями Невилла, и я не знал, как себя с ним вести. А то, что я помнил о том дне, когда последний раз его видел…

Направленное на меня Круцио Темного Лорда, я понимал, что уже не успею увернуться... Мелькнувшая передо мной черная тень непонятно откуда взялась и тут же рухнула куда-то под ноги, я переступил через нее, пытаясь увернуться от следующего заклинания - Авады. Всего лишь тень, но когда я почувствовал раскаленную боль в шраме и настойчивый ненавистный голос у себя в голове, повелевающий сдаться, уступить, лишающий остатков воли, его быстро что-то как будто отбросило назад, словно вырывая из моего сознания. «Северус!», - гневно прошипел Волдеморт. Я на секунду обернулся, Снейп стоял на коленях, его тело била непрекращающаяся дрожь от терзавших его волн боли. По подбородку стекала кровь из прокушенной губы. Он выглядел так, что смерть просто ретировалась бы в приступе зависти. Уже не человек, а голая душа, не опасная, переполненная мукой, но из последних сил карающая. Позже я подумал: «Каково это было - пользоваться окклюменцией или легилименцией под воздействием ужасной боли?». Я не знал, как он смог защитить меня от захвата моего сознания Волдемортом. До сих пор не знаю, но я атаковал Темного Лорда, пытаясь отвлечь его внимание, а потом у нас с ним были дела поважнее Снейпа, и эти дела привели к тому, что Волдеморт был окончательно уничтожен, а я месяц провалялся в Святого Мунго, не приходя в сознание. Потом мне кто-то рассказал, что заклятие со Снейпа сняли только подоспевшие нам на подмогу авроры. Сначала его вообще сочли мертвым, он был без признаков сознания, но потом они все же разобрались. Тогда же я узнал и о завещании Дамблдора, которое, наконец, обнародовали григоттские гоблины, и о том, что для профессора эта битва не прошла бесследно. Что я испытал? Мне было все равно. Этот человек все еще был тем, кто предал моих родителей. А то, как он пытался исправить свои ошибки, и то, что во имя этого совершил… Пусть это будет на его совести. Я ничего не желал слышать о Снейпе, пока Невилл, поступивший на курсы колдомедиков, не пришел однажды со своей дурацкой просьбой. И вот я уже вынужден о чем-то беспокоиться и что-то делать. Несправедливо? А в моей жизни она вообще была, эта самая справедливость? Я сам совершил много поступков, о которых предпочел бы забыть, так не раз поступали со мной самим. Эй, кто там наверху ведет счет? Мне уже все зачлось? Если нет, то сколько еще мучиться?

Как бы то ни было, предпринимать активные действия все же пришлось. Весьма невежливым рывком сорвав одеяло, я обнаружил черноволосый затылок, прикрытый ладонями, худые подрагивающие лопатки и все остальное, что когда-то являлось Северусом Снейпом, облаченное в грязно-серую ночную сорочку. Когда я, преодолевая странное брезгливое отвращение, попробовал прикоснуться к плечу этого незнакомого существа, оно жалобно заскулило и попыталось свернуться в еще меньший по размеру комочек. Я нерешительно отступил, отмечая фиолетовые синяки на торчавших из рукавов рубашки худых запястьях и тонкую длинную цепь, приковавшую его к кровати. С цепью можно было справиться взмахом палочки, а вот с гневом? Я очень сильно захотел спуститься вниз и кого-нибудь убить.

- Снейп… - назвать это существо профессором не поворачивался язык. – Снейп, я - Гарри Поттер, я пришел сюда по просьбе Невилла Лонгботтома. Я снял цепь и не собираюсь вас бить.

Он немного повернул голову. Из-под завесы нерасчесанных волос на меня смотрел один огромный черный блестящий глаз. И почему я раньше не замечал, какие у него большие глаза? Или они такими стали на окончательно исхудавшем лице?

- Мама?

Этот вопрос меня добил. Я прислонился к стене, переводя дыхание. Это слово, произнесенное его глубоким, давно не детским голосом, с какой-то дурацкой надеждой... Я вспомнил печальное лицо бледной женщины из его воспоминаний. У меня не было и таких. Мой собственный голос прозвучал хрипло.

- Я же сказал: я - Гарри Поттер.

Он, опасливо глядя на меня, сел на постели, действительно еще сильнее похудевший, но с таким странным выражением лица… Безумие сделало его мягче, никаких теней от недосыпания под глазами, никаких угрюмых мимических морщин. Нет, он не стал выглядеть моложе, просто казался каким-то нереально беззаботным, и он даже робко мне улыбнулся. Тогда я впервые подумал, что в безумии есть своя прелесть, и на секунду мне тоже захотелось вот так же сидеть избитому и голодному на кровати и тихо радоваться непонятно чему.

- Гарри, - повторил он, словно пробуя мое имя на вкус. – Гарри, Гарри, Гарри… - он его распробовал, и имя перестало быть ему интересным. Вместо этого он задрал подол своей ночной рубашки и стал стирать синяк на запястье, словно грязное пятно. Долго тер, а потом расстроенно на меня взглянул: – Помыть надо, не оттирается. Нужно что-то мокрое. Мама будет ругаться. Я весь такой грязный. Она не любит, когда я пачкаюсь, – он снова стал сосредоточенно тереть синяки.

Ну и что я должен был сказать? Нужно было забрать его отсюда, найти новую сиделку. Что я знал об умалишенных? Да ничего. А о боли, той, что терзала меня сейчас? Увы, еще меньше.

- Давай ты помоешься в другом месте? Нам нужно уйти отсюда.

Он выглядел заинтересованным.

- А куда?

И правда, куда?

- Сначала ко мне домой.

- А у тебя есть кофе? Я хочу кофе. Очень.

- Кофе нет, но есть чай и подружка, которая сначала на меня наорет, а потом подскажет, как лучше поступить.

Он презрительно скривился, неожиданно напомнив мне прежнего Снейпа, а потом замурлыкал себе под нос какую-то песенку. Я спустился вниз, чтобы забрать его вещи, наверняка Невилл покупал ему приличную одежду. Мне было тошно и грустно. Я думал, как жаль, что увидел его таким, и начинал понимать Невилла. Этого Снейпа невозможно было ненавидеть. Может, я и смог бы, если бы попытался, но мне не хотелось этого делать.

* * *

12.00

- Я дочитал, – отрываю взгляд от монитора, только допечатав абзац. Сейчас ему мой такт без надобности. Смотрю на его равнодушное лицо и понимаю: лжет. У него просто разболелась голова от чтения без очков, да и книжка дерьмовая. Полагаю, он выбрал ее только потому, что читал когда-то и надеялся, что это поможет ему запомнить события. Он вообще старается как-то бороться со своим безумием. Думает, что я не замечаю, как он раскладывает вещи в одном заведенном порядке, чтобы всегда потом помнить, где и что взять. Как тщательно он просматривает газеты, пытаясь запомнить, что происходит в мире, пока он болен. Однажды я подсмотрел, как он заучивал наизусть какую-то статью о конференции алхимиков. Потом он ее, конечно, забыл, и я купил ему дневник, чтобы он мог записывать в него все, что нужно вспомнить, когда выздоровеет. Он огрызнулся: «То, что вы кретин, Поттер, я и так вряд ли забуду», - но дневник забрал и попытался настоять, чтобы я отвез его в банк и он смог со мной расплатиться. Я сказал, что сумасшедшим запрещено пользоваться их средствами без согласия попечителей. Он спросил: «В чем проблема? Отдайте мне мои деньги и верните меня в клинику». Я сказал, что об этом пусть договаривается с Невиллом, когда тот вернется: не я забирал - не мне возвращать. Я же не мог сказать, что его там чуть не трахнули? Тем более что здесь его все же трахнули, но себя я как-то уже не слишком склонен был винить. Тот разговор нам так и не удалось закончить: у него случился приступ, и минуту спустя он уже сидел на моих коленях, поглаживая меня по груди, и очень хотел, чтобы я его тоже обнял. Конечно, подобные споры возникали часто, но ни к чему не приводили. Он всегда оставался, а я не мог остановиться...

- Хотите есть? Если не очень, я предпочел бы еще часок поработать.

- Я сам могу приготовить обед, - в последнее время он старается быть вежливым. Я вижу, что старается, ему это не всегда удается, ну да ничего - я тоже не ангел. - Но сейчас я не голоден. Вы позволите позаимствовать книгу из вашей библиотеки?

- Да.

Он подходит к стеллажам и выбирает что-то толстое с заумным названием, подаренное мне Гермионой.

- Я буду наверху.

- Конечно. Если вам что-то понадобится…

- Я, разумеется, не премину воспользоваться возможностью использовать вас в качестве домашнего эльфа.

Ну и черт с ним. Я бы сказал, как именно он чаще всего уговаривает меня им воспользоваться, но мы ведь не говори