Л.Витгенштейн и М.Хайдеггер: исходная точка проблематизации.

1. Людвиг Витгенштейн и Мартин Хайдеггер - фигуры, споры о которых не утихают до сих пор. О Хайдеггере говорят как о последнем философе, имея ввиду то, что на Хайдеггере закончилась европейская философия [83,78]; отказывают Хайдеггеру в звании философа вообще; считают, что Хайдеггер открыл философию, что философия только началась с Хайдеггера. То же и в отношении Витгенштейна. Его сравнивают с Сократом [169,114], Марксом [171,11], Декартом [82,22-23], называют тотальным разрушителем [169,114-115], ключевой фигурой ХХ века [118,346], “самым умным человеком” [111,94], пророком и предтечей новой философии [118,333]. Объединяет все эти оценки признание уникальности Хайдеггера и Витгенштейна, признание их принадлежности перелому способов мышления, характеризующего ХХ век, и их непосредственного влияния на этот перелом.

Действительно, проблема опосредования, выдвинутая в разных аспектах Марксом, Фрейдом, Эйнштейном, сделала основным объектом философии ХХ века язык. Пожалуй, почти все направления теории языка так или иначе связаны с работами Витгенштейна и Хайдеггера. С Хайдеггером связана линия герменевтических исследований, с Витгенштейном - анализ языка. Но кроме проблем и тем теоретических исследований Хайдеггер и Витгенштейн определили способы выражения, дискурса ХХ века, проблематизировав традиционные способы выражения не столько своими теоретическими положениями, учениями, сколько способом своего письма. Наиболее наглядно эта проблематизация демонстрируется ситуацией, возникшей при анализе и критике текстов Витгенштейна и Хайдеггера. Истории с пониманием текстов Хайдеггера и Витгенштейна очень похожи.

Как говорят о “двух” Витгенштейнах - Витгенштейне “Логико-философского трактата” и Витгенштейне “Философских исследований”[1], также говорят и о “двух” Хайдеггерах - Хайдеггере-1 (“Бытие и время”) и

Хайдеггере-2, возникшем после поворота лекции “О сущности истины”. При этом очень часто поворот в мысли становится основным пунктом критики, ставящей в вину Витгенштейну и Хайдеггеру непоследовательность, недодуманность и т.п. В то время как наличие “поворота” (кстати, одного из ведущих понятий Хайдеггера [137]) в траектории мысли Витгенштейна и Хайдеггера свидетельствует о сути их философии, демонстрируя принцип непредметности мышления [140], важности пути, а не метода и результата [24,419]. А критика и упрёки в непоследовательности показывают как раз то, что Хайдеггер и Витгенштейн строили и реализовывали иное, непривычное мышление (непривычное в первую очередь для критиков непоследовательности, для которых последовательность и неизменность - основные критерии истинности мысли), истинность которого заключается в открытости, повороте, пути.

Схожи у Витгенштейна и Хайдеггера истории с попытками приписать их какому-либо определённому течению, направлению, с попытками определяющего, классифицирующего отнесения. Вплоть до последних двух-трёх десятилетий критики относили Витгенштейна “ЛФТ” к основоположникам логического анализа и неопозитивизма, а Витгенштейна “ФИ” - к лингвистической философии [38;55; 168]; Хайдеггера относили к экзистенциализму [19,216; 63; 88; 120,518-533]. Схожи и реакции самих Витгенштейна и Хайдеггера на такой способ понимания - несогласие и неприятие. И только в последние десятилетия наметилась тенденция к их “автономному” пониманию и исследованию, появилось понимание неадекватности применения к ним процедур инвентаризации и классификации, прикрепления Хайдеггера и Витгенштейна к какому-либо направлению [54; 160,234]. Это оказалось невозможным по нескольким причинам. Во-первых, работы Хайдеггера и Витгенштейна сами направлены против классификационного понимания, утверждая что такое понимание в сущности является ненастоящим пониманием, поскольку для подлинного понимания требуется открытость, невозможная в классификационных рамках. Во-вторых, в основном инвентаризирующая критика, относящая авторов к различным течениям и направлениям, основана на анализе высказывания авторов или на анализе метода, выступающего средством благодаря которому производятся данные высказывания: то есть отнесение к тому или иному течению производится на предметном основании, в то время как для анализа работ Витгенштейна и Хайдеггера более важным представляется не то, что высказывается, а то что делается в тексте и текстом, то что проявляет текст. Для их анализа важно не то, что сказано, но то, о чём не сказано, но что показано.

Здесь мы представим попытку именно такого понимания текстов Хайдеггера и Витгенштейна. Здесь значимо будет не столько то, что они говорили, сколько то, что демонстрировали. При таком способе понимания оказывается, - и ниже мы постараемся это показать,- что Витгенштейн и Хайдеггер находятся намного ближе друг к другу, чем это принято считать (в критике они обычно оцениваются как два противоположных полюса в мысли ХХ века). Витгенштейн и Хайдеггер составляют ядро, точку проблематизации способов выражения и понимания, чтения и письма, сферы текста, порождения современной проблематики текста.

Так как задачей данной главы является реконструкция понятия “текст”, то работы Хайдеггера и Витгенштейна будут рассматриваться как презентирующие текст по понятию, как новый тип текста, будут анализироваться с точки зрения того, как они сделаны как тексты. При этом утверждается, что один из смыслов работ Витгенштейна и Хайдеггера состоял в том, чтобы построить новый способ порождения, выражения и трансляции мысли, что привело к иному типу текста.

Высказывания принадлежат тексту в той же мере, как и то, что делается текстом и в тексте, поэтому содержание высказываний также будет анализироваться, но только в той мере, в какой высказывания поясняют, позволяют понимать и рефлектировать то, что показывает текст.

2. Мартин Хайдеггер и его тексты. Для демонстрации того изменения, которое произвёл своими текстами Хайдеггер в отношении к тексту, в способах чтения и письма, обратимся к работе Хайдеггера “Что такое метафизика?” [144]. Эта работа, изданная в 1930 году, принадлежит периоду “Бытия и времени”.

Ответ на интересующий нас вопрос: что представляют собой Хайдеггеровские тексты?, - содержится почти целиком в первом абзаце этой работы. “Что такое метафизика? Вопрос склоняет ожидать, что речь пойдёт о метафизике. Мы поступим иначе. Разберём отдельный метафизический вопрос. Тем самым мы сумеем, если удастся, перенестись непосредственно в метафизику. Только так мы дадим ей реальную возможность представить саму себя” [144,16].

Какова функция этого абзаца? Это - введение. Но если в традиционном академическом тексте во введении обрисовывается предмет, которого будет касаться дальнейшая работа или по крайней мере направления работы, то в тексте Хайдеггера введение касается того, что надо сделать, чтобы понять, прочитать данный текст. Введение - это определение требований к чтению и пониманию.

Хайдеггеровский текст лишает читателя его “ожиданий”. Лишая ожиданий, текст лишает читателя стереотипов чтения и понимания. Подлинное понимание текста - это понимание “иначе”: иначе чем привычно, иначе, чем ожидалось. И этим объясняется невозможность классифицирующего понимания Хайдеггеровских текстов и того способа письма, который он инициировал, поскольку понимание посредством отнесения к систематизирующей сетке - это понимание посредством ожидаемого.

Итак, речи о метафизике, как ожидалось, не будет. А что же будет? Что значит: “мы поступим иначе”? Будет разбор отдельного метафизического вопроса. “Тем самым мы сумеем, если удастся, перенестись непосредственно в метафизику. Только так мы дадим ей представить саму себя.”

“Речи о...” не будет. Этот текст - не речь о метафизике, а текст-демонстрация, представление метафизического способа мысли, метафизика в действии. Соответственно, такой текст требует другого способа понимания. Его бессмысленно читать, как высказывания про метафизику: чтение типа “метафизика это 1)..., 2)..., 3)...”. Но здесь требуется ответить на вопрос: такова специфика только метафизических текстов, или это принципиально новый тип текста вообще? Для этого необходимо понять, чем является для Хайдеггера метафизика?

Хайдеггер разрушает предметные границы (а за этим следует и разрушение нормативных для каждого предмета языков, смешение жанров). Хайдеггер выступает против требования задать философии строго очерченное, функциональное место в структуре познания [76,70], вынимает философию из предметной структуры, где она существует как одна из предметно организованных наук. И поэтому то, что Хайдеггер говорит о философии, не относится к той философии, которая существует в виде предметно-профессиональной области. Хайдеггер говорит о философии в “греческом” смысле, о философии, как центре, основном событии, вокруг которого собирается мышление, - мышление неограниченное методом и предметом. Поэтому тексты Хайдеггера представляют мысль, а не только предметную область метафизики, причём мысль в действии, а не только её описание или описание результатов мышления.

Появлением своих текстов Хайдеггер проблематизировал традиционнные тексты, как логические высказывания о... Хайдеггер не говорит о метафизике, а находится в метафизике, даёт ей возможность предъявить себя. При этом изменяется способ письма. Основными способами хайдеггеровского письма становятся “показывание, метафора и инициация” [76,71]. Назначение высказывания теперь состоит не только в том, чтобы сказать о.., но и в том, чтобы сказать в смысле “показать, объ-явить, дать видеть, слышать” [143,265]. Такая форма хайдеггеровских текстов напрямую связана с его представлением о метафизике: философия “ есть только тогда, когда мы философствуем. Философия есть философствование ” [142,329].

У Хайдеггера нет предметных референтов высказываний [76,70]. Они могут быть только у высказываний о сущем. Сущее - предметно. Хайдеггеровские же высказывания служат тому, чтобы показать и инициировать Бытие, которое Здесь, дающее сущему его существование. Здесь-Бытие есть событие, не имеющее ставших предметных форм и не могущее быть определённым. А, следовательно, о нём нельзя высказаться. И Хайдеггеровские высказывания непроверяемы на истину/ложь, как мы проверяем высказывания о сущем: через соответствие вещей и высказываний [141,10]. “Вместе с этим отпадает господствующее традиционное мнение, согласно которому сущность истины дана только в предложении” [141,15]. Хайдеггеровский текст не равен совокупности предложений-высказываний, содержащихся в нём.

Текст становится двумерным: план выражений, речь о... и план действия, игры, демонстрации. Причём план речи может соотноситься через понимание с планом действия, то есть то, что говорится в тексте, то и демонстрируется; а может и не иметь такого соответствия: план действия и план речи развиваются каждый по своей логике, а сама их связь и то, что демонстрируется текстом, в речи не эксплицируется. Отсутствие такой экспликации может происходить по разным причинам. Либо, как у Витгенштейна, по причине невозможности речевого выражения того, что демонстрируется. Либо специально скрывается, оставляется на понимание читателя.

Кроме того, что текст Хайдеггера двумерен, он ещё и двухместен (многоместен). В нём есть место для другого. Ответ на вопрос “что такое метафизика?” читатель может получить только в том случае, если он:

1) войдёт в разговор с Хайдеггером по разбору отдельного метафизического вопроса;

2) будет сам осуществлять метафизическую работу;

3) будет анализировать, но уже не этот текст, как внеположенный ему, а ситуацию своего взаимодействия с текстом как метафизическую деятельность.

Таким образом текст Хайдеггера не просто демонстративный: демонстрация типа традиционно театральной с разделением на сцену, где происходит действие и зрителей для которых играется спектакль. Он ещё и коммуникативный: включает в себя место для другого, для читателя, причём место для читателя задано таким образом, что сценируется ситуация осуществления метафизики. Этот текст не просто представляет, но и организует метафизическое расуждение.

Можно даже говорить о том, что текста “Что такое метафизика?” ещё нет, что он ещё не написан. Он только ещё должен появиться, должен быть написан читателем совместно с Хайдеггером. “Хайдеггеровские выражения (Ausserungen) - это не высказывания в привычном смысле слова (Aussagen). Они лишь наводят на предмет, намекают на суть дела, то есть инспирируют и инициируют. А уж сумеем ли мы проделать следующее движение для того, чтобы событие мысли свершилось - другой вопрос” [76,70]. Хайдеггер самим фактом появления своих текстов поставил вопрос о границах текста и предзадал Бартовский выход текста за границы произведения.

Текст Хайдеггера строится на примате вопроса [31,34], а ответа как такового в нём нет, ответ откладывается на будущее. И это не временное откладывание ответа, а принципиальное. Тексты Хайдеггера меняют наше представление о том, что есть вопрос и ответ. Так как текст Хайдеггера имеет рефлексивное строение: строится как самоописание, то мы можем воспользоваться высказыванием самого Хайдеггера о сущности вопроса и ответа. “Спрашивая: что это такое - философия? - мы говорим о философии. Таким образом мы явно пребываем над философией, т.е. вовне. Однако цель нашего вопроса - войти в философию, обосноваться в ней, вести себя в согласии в нею, т.е. “философствовать”. Ход нашей беседы поэтому не просто должен иметь ясное направление, но её направление должно одновременно гарантировать, что мы движемся внутри философии, а не вне её и не вокруг.

Наш разговор, следовательно, должен идти по такому пути и в таком направлении, чтобы то, о чём говорит философия, относилось к нам самим, задевало нас, причём именно в нашей сути” [145,113]. Текст представляет собой “разворачивание метафизического вопроса”. “Сам вопрос есть путь” [145,116].

Хайдеггеровский текст задаёт тип текста, задача которого состоит в том, чтобы поставить вопрос, дать вопросу жизнь. Это текст-инициация. При этом такая смена целей и задач, которые ставит перед собой текст, изменяет и представление о культуре в целом, поскольку текст является транслятивной формой существования клуьтуры. С Хайдеггера появляется представление о том, что в культуре транслируются не нормы, ответы и знания, а вопросы и проблемы. С Хайдеггера начинается проблематизация предметной культуры, культуры ответов [36], разделение культуры и мышления, полагание акультурности мышления [106,3; 109,275].

В чём же состоит ответ на вопрос “что такое метафизика?”. Нельзя получить ответ на этот вопрос, сравнивая и анализируя различные представления о философии, которые складывались в ходе её истории. “Ответ может быть только философствующим ответом, ответом, который как от-зыв, как ответное слово философствует всебе” [145,119].

Как достичь такого ответа? “Когда ответ на вопрос “что это такое -философия?” является философствующим? Когда мы философствуем? Лишь тогда, очевидно,когда вступаем в разговор с философами. Это предполалагет, что мы говорим с ними о том, что они обсуждают”. “Одно дело констатировать и описывать мнения философов, и совсем другое - говорить с ними о том, что они традиционно обсуждают, о чём повествуют”. “Ответ на наш вопрос не исчерпывается высказыванием, устанавливающим, что следует понимать под “философией”. Ответ не есть ответное высказывание (n`est par une response), а скорее со-ответствие (la correspondance), которое со-ответствует Бытию сущего” [145,119].

Вопрос есть путь. Ответ же наше;

1)соответствие вопросу, то есть исполнение того, о чём спрашивешь;

2) со-ответствие как совместный ответ.

Ответ теперь содержится одновременно в плане речи и в плане демонстрации. Наличие же двух планов в тексте позволяет удерживать вопрос. Вопрос удерживается разворачиванием демонстративного плана как постоянного повода, источника вопросов, возникающих рефлексивно по отношению к демонстрируемому. План выражения позволяет оформить вопрос, развернуть его, поставить вопрос так, чтобы на него возможно было ответить так, как показано выше.

О текстах Хайдеггера уже нельзя говорить как об описаниях объектов. Текст теперь включает в себя как то, что ранее именовалось “объектом”, так и описание этих объектов. Но сверх того объект здесь имеет не вещную, а деятельностную природу, что позволяет осуществлять демонстрационный и имитационный режимы, входить в объект.

Таким образом описывается то, что демонстрируется; текст имеет рефлексивно-понимающую структуру, строится как самоописание. ““Неклассичность” Хайдеггера в том, что, согласно его мысли, нет и не может быть наблюдателя, находящегося вне ситуации. Описание и понимание ситуации совпадает с самоописанием и самопониманием человека.”[76,72].

Но это означает, что в данном типе текста не может быть дан систематический, “от простого к сложному”[19,216] ответ на вопрос “что такое метафизика?”. Систематичности не может быть, поскольку оставлено место для другого и, соответственно, и для ответа другого (другого-читателя или себя-другого) о том, что такое метафизика. Тексты Хайдеггера - “такого типа тексты, которые радикально меняют наше представление о философии”[128,83]. Беря тексты Хайдеггера, человек может впервые “не вступить в какой-то поток или заранее запрограммированиое движение, а здесь сесть за столом вместе с Хайдеггером начать думать”[128,83].При систематическом, логическом изложении пустого места в изложении оставаться не может, не может быть и места для читателя. Строение хайдеггеровских текстов - тематическое и разговорное. Тематический способ построения текста есть то самое совпадение описания ситуации и самоописания. Поскольку тема есть форма человеческого самоопределения, возникающая при рефлексивно-понимающем повороте, то тематическое строение текста организует путь с точками поворота, событиями на этом пути. Тематически организованный текст - это текст, в котором есть место для пишущего/читающего - другого.

Логика разворачивания текстов Хайдеггера - логика делания, пути, разговора, логика движения. Отсюда и глагольные формы речи. На логику движения указывают и сами названия многих текстов Хайдеггера: “Путь к языку”, “Поворот”, “Из разговора на просёлочной дороге о мышлении” и т.д.

Вообще заглавия текстов Хайдеггера следует воспринимать так, как мы воспринимаем заглавия произведений искусства: литературных произведений, кино. Читая, например, заглавие “Преступление и наказание”, мы не ожидаем прочитать здесь суждения о том, что есть преступление, классификацию преступлений, предписанные законом наказания за преступления и прочее. Мы ожидаем увидеть само преступление и наказание, а не их описания. Таковы и тексты Хайдеггера. (Для Хайдеггера была очевидна близость мышления и философии с искусством, особенно с поэзией.) Если работа называется “Путь к языку”, то в ней показан, проделан путь, а не рассказано о нём.

Выделенные выше принципы построения текста потребовали от Хайдеггера иного языка. Его язык и всё единство текста также ближе, скорее, к произведениям художественной литературы [19,216]. Язык - это первое, что поражает, обращает на себя внимание в текстах Хайдеггера. Вот как описывает встречу с ними и впечатление от этой встречи Г.-Г. Гадамер. “Что же потрясало в тех ранних текстах Хайдеггера?... Прежде всего - язык. Хайдеггер был мыслителем, который стремился полностью передать терминами живого разговорного языка внутреннее движение мысли в греческом тексте”[30,58]. Смена языка, особенно когда она происходит в “обыденном языке”, всегда свидетельство и сопровождение изменений в способах мышления. (Самый распространёный пример - Возрождение и начало Нового Времени: отказ от латыни и переход на национальные языки как следствие критики схоластической формы мысли. Подробно на материале языка науки эта смена рассмотрена Ольшке.)

Хайдеггеровский язык метафоричен. И это напрямую связано с назначением его текстов - показ. “Яркость метафор заключается в их способности “показывать” смысл, который они выражают”[113,417]. Причём, показ не столько как изображение, сколько как реализация, осуществление[113,417]. “Уже само выражение “фигура речи” подразумевает, что в метафоре. как и в других тропах и оборотах речи, речь воссоздаёт природу тела, показывая формы и черты, которые обычно характеризуют человеческое лицо, “фигуру” человека; это происходит так, как если бы тропы обеспечивали речи квазителесное вопрлощение. Придавая сообщению своего рода форму, тропы реализуют речь”[113,417]. Метафоричность хайдеггеровского письма стала из личной стилевой особенности характеристикой современных текстов, “начиная с поэтической речи и публицистики и кончая языками разных отраслей научного знания”[5,6]. Как тексты Хайдеггера выходят за пределы высказывания, так метафора есть средство обеспечения этого выхода, поскольку метафора выходит за границы языка в саму мысль [115,47]. И тексты Хайдеггера есть прежде всего демонстрация, исполнение мышления, мысль в действии, а не только изложение результатов мышления.

 

3. Тексты Людвига Витгенштейна.

Людвига Витгенштейна сложно подвести под какое-либо до него существовавшее течение мысли, выявить истоки и, как оказалось, невозможно интерпретировать его работы через течения, которые он породил: неопозитивизм, аналитическая философия. Витгенштейна невозможно понять ни из каких течений: ни из прошлых, ни из будущих. Но так как наше понимание требует совпадения с чем-то, аналогий, иначе мы не можем понимать, то часто способ понимания Витгенштейна состоит в нахождении аналогий с выдающимися персонами. Кажется, никто из философов не удостоился такого количества сравнений:

- Сократ[169,114];

- Маркс[171,11];

- Декарт[82,22-23];

- Диоген-Киник;

- Св. Августин;

- Руссо;

- Кьеркегор [118,333].

Такая ситуация с понимание трудов (и жизни) Л.Витгенштейна фиксирует уникальность Витгенштейна (уникальность фиксируется его соотнесением с персоналиями как наиболее адекватным способом его понимания; персоналии - уникальные единицы сами по себе) и необходимость иного, чем мы привыкли, понимания: понимания без подведения под основания и выведения причин, того понимания, о котором говорил Хайдеггер, - событийного понимания, без укладывания его в типологические схемы[54,96]. Тексты Витгенштейна нельзя объяснить, но можно понять[118,333].

Людвиг Витгенштейн вошёл в интеллектуальное поле ХХ века благодаря всего двум книгам: Логико-философскому трактату, изданному в 1921 году, и Философским исследованиям, изданным в 1953 году посмертно. Оценки соотношения этих двух работ различны: одни считают, что ФИ полностью опровергают написанное в ЛФТ; другие считают, что ФИ служат пониманию ЛФТ, исправляя некоторые его ошибки (так считал и сам Витгенштейн). Последователи ФИ считают, что суть философии Витгенштейна в ФИ, что ФИ являются революцией в философии[170,64], а ЛФТ был ошибкой. Приверженцы ЛФТ считают ФИ полным провалом[15,310]. Если же рассматривать ЛФТ и ФИ с текстологической точки зрения: с точки зрения устройства этих двух работ как текстов и того, как изменили эти работы представление о тексте (главным образом, о научном тексте), то оказывается, что эти работы гораздо ближе друг к другу, чем это обычно принято считать.

Влияние Витгенштейна на современный дискурс не меньшее, чем Хайдеггера, хотя с первого взгляда его язык и способ письма не так сразу бросается в глаза, не вызывает такого непосредственного удивления, как хайдеггеровское письмо. Г.Х.фон Вригт по этому поводу писал: “Язык Витгенштейна, несомненно, будет вызывать всё возрастающий интерес. Не удивлюсь, если его однажды причислят к классикам немецкой литературы. Литературные достоинства “Трактата” не остались незамеченными. Столь же замечателен и язык “Философских исследований”. Он прозрачен и лёгок, структура предложений проста и завершённа, текст ритмически организован. Иногда автор прибегает к диалогу - в вопросно-ответной форме, иногда, как в “Трактате” выражает мысль афористично. Поражает полное отсутствие литературных “излишеств” и специальной терминологии”[28,27].

Мы сконцентрируем анализ вокруг ЛФТ как более сложно устроенного текста по сравнению с ФИ.

В письме фон Фикеру Витгенштейн писал о ЛФТ: “Цель книги этическая. В предисловие я собирался включить одно предложение, которого сейчас там нет, но я специально выпишу его для тебя, потому что, возможно, оно является ключевым во всей работе. Я хотел написать следующее. Моя работа состоит из двух частей: первая часть представлена здесь, а вторая - всё то, чего я не написал. Самое важное - именно эта вторая часть. Моя книга как бы ограничивает сферу этического изнутри. Я убеждён, что это единственно строгий способ ограничения. Короче говоря, я считаю, что многие люди сегодня лишь строят предположения. Мне же в книге почти всё удалось поставить на свои места, просто храня молчание об этом. По этой причине, если я только не слишком ошибаюсь, книга скажет намного больше, чем хотел сказать автор. Правда, возможно, никто и не заметит, что об этом сказано в книге. А пока я советую тебе прочитать предисловие и заключение, потому что в них содержится наиболее точное выражение главной идеи всей книги.”[11,172-173] Здесь явно видно сходство со строением текстов Хайдеггера. Только если в хайдеггеровских текстах пустое место, ненаписанное, место для другого включено в само тело текста и не имеет указанной автором локализации, то ЛФТ разделён самим Витгенштейном на первую часть - то, что написано и вторую часть - то, чего он не написал. Вторая часть несёт на себе две функции: во-первых, она не может быть высказана в принципе (“Этика не поддаётся высказыванию”[40,70]), но может быть показана (“В самом деле существует невысказываемое. Оно показывает себя”[25,72]). Вторая часть, таким образом, несёт на себе функцию показа, исполнения. Во-вторых, вторая часть является местом, находясь в котором можно осуществить анализ и критику первой части. “Мои предложения служат прояснению: тот, кто поймёт меня, поднявшись -по ним - над ними, в конечном счёте признает, что они бессмысленны. (он должен, так сказать, отбросить лестницу, после того, как поднимется по ней)”[25,72-63]. Таким образом, Витгенштейн сознательно разделил в тексте план высказываний-предложений и план демонстрации-действия, задав рефлексивное строение текста. О том, что план демонстрации принадлежит телу текста, а не лежит вне его, свидетельствует сам Витгенштейн: “Моя работа состоит из двух частей”[11,172].

ФИ были построены уже несколько иначе. Витгенштейн, видимо, понял невозможность последовательного разграничения плана выражения и действия: в ФИ выражение и действие происходят в одном месте и в одно время. Текст ФИ строился одновременно как высказывания о языковых играх и демонстрация их на деле[56,XIII,XVII]. Но зато за счёт чёткой локализации и разграничения в тексте ЛФТ планов выражения и демонстрации и выделения рефлексивной структуры, в ЛФТ было ярче эксплицировано двуплановое строение текста.

По своей форме ЛФТ напоминает трактат Спинозы “Этика”, который в свою очередь заимствовал средневековую схоластическую форму. Форма трактата неслучайна. Она лежит в средневековых представлениях о познании. Во-первых, это Ареопагитики с их разделением апофатического и катафатического богословия: апофатическое богословие относится непосредственно к Богу, катафатическое - к миру, а к Богу опосредованно через мир[4,606-612; 131,101-109]. Бог, Троица есть “причина всего, сущая превыше всего”[4,608], “до неё невозможно коснуться мыслью”, “для неё нет разумения, имени познания”[4,609], “превосходит всякое слово и всякое познание”[4,611]. Апофатическое богословие строится на отрицании, где “не” понимается как “сверх”[131,102]. Апофатическое богословие не исключает откровения[131,103]. “Катафатическое богословие по Дионисию возможно потому, что весь мир, всё существующее есть некий образ, изображение Бога”[131,104]. Катафатические имена Бога выражают Божественную сущность, но не исчерпывают её. Познавая мир и отношение Бога к миру, мы движемся к Богу, а апофатическое не даёт застыть, объективироваться значениям катафатических имён [72,205-206]. Также и другая, невыраженная часть ЛФТ не даёт объективироваться положениям первой части, заставляя рассматривать её лишь как лестницу, которую по прохождении необходимо отбросить.

Форма трактата обеспечивает средневековое требование “ясности” и упорядоченности[147,300]. Это же требование является основным в ЛФТ: “что вообще может быть сказано, может быть сказано ясно”[25,3].

Одновременно форма трактата придаёт тексту видимость систематичности. Но систематичность ЛФТ кажущаяся. Единственно, что в этом тексте систематично - это нумерация тезисов. Причём нумерация нисколько не организует процесс чтения и понимания трактата. Нумерация указывает последовательность движения, но не указывает на степень сложности или простоты тезисов. Тезисы трактата вообще не представляют собой последовательного текста. они образуют поле с маршрутами, где, попадая в новую точку, получаешь сразу отсылку к другой (но не обязательно к той, которая следует дальше по номеру) или к другим, - существует ещё выбор пути. Нумерация обеспечивает возможность возвращения в точку, на которой читатель остановил свой путь по прямой нумерации. Нумерация выполняет функцию напоминания, что у этого лабиринта есть выход, что существует мир за пределами этого лабиринта. Поэтому сложно цитировать ЛФТ, так как каждая цитата влечёт за собой другие. В принципе, если уже цитировать, то цитата должна состоять из текста ЛФТ в целом.

Сложно сказать, осознавал ли сам Витгенштейн несистематичность ЛФТ, была ли эта несистематичность сознательной. В отличие от ЛФТ в ФИ нет претензий на систему. Витгенштейн сам писал в предисловии к ФИ, что “философские заметки в этой книге - это как бы множество пейзажных набросков, созданных в ходе долгих и запутанных странствий”[26,77].

Вообще, Витгенштейна считают одним из самых несистематических философов ХХ века[41,5]. Несистематичность ФИ есть выражение критического отношения к современной цивилизации Европы и Америки, где систематичность изложения является следствием тоталитарной (и массовой) организации цивилизации[81,119; 94]. ФИ с этой цивилизацией по словам самого Витгенштейна не имеют ничего общего[24,419]. ФИ построены в альтернативу систематичности письма, понимаемой как законченность, заполненность, логичность, которая порождает лишь принудительность мышления[110,157]. Основной целью витгенштейновских текстов было не “избавить других от усилий мысли”, а “побудить кого-нибудь, если это возможно, к самостоятельному мышлению”[26,79]. Именно с этой несистематичностью (которая стала базовой характеристикой текстов ХХ века вообще) связана неадекватность интерпретации текстов Витгенштейна как определённого течения, теории. Тексты Витгенштейна в принципе нельзя приписать к какой-либо теории, учению, потому что они не ставят своей целью изложение никакого учения[25,24]. По отношению к Витгенштейну слово “учение” неприменимо. Единственно, чему намеревался научить Витгенштейн своего читателя - это научить мышлению как таковому. Его тексты представляют собой “тренажёры”, обучающие мыслить. Поэтому такое большое внимание Витгенштейн уделяет предисловиям к своим текстам. Предисловия содержат указания на то, как пользоваться текстом-тренажёром, как этот тренажёр устроен. Поэтому то в предисловии и содержится основное содержание книг Витгенштейна [11,173]. В текстах Витгенштейна нельзя выделить “системообразующий принцип” в виде краткого содержания, основных положений теории, тезисов[61,299]. У этого типа текстов иная форма организации: он удерживается путём, траекторией письма и чтения. Краткое содержание текста - это его деятельностное устройство. Но это устройство и траектория движения по тексту не предзаданы изначально. Текст удерживается пониманием читающего, и в зависимости от того, как прошёл путь по тексту читатель, текст будет иметь ту или иную степень и способ организации.

Систематичность в смысле наличия системообразующего принципа, движения изложения от “простейших определений предмета ко всё более всестороннему и конкретному его пониманию, что обычно отличает теоретическую мысль”[19,216], является характеристикой научных текстов, как текстов дескриптивных, описывающих объекты. Наука, по Витгенштейну, принадлежит сфере чистых высказываний, отделённых от действия[25,72]. Для Витгенштейна же слова - “суть дела”[24,454; 26,272], а “смысл словам придаёт определённая практика” [24,490]. Отношение к слову, предложению, высказыванию - один из пунктов критики науки Витгенштейном. Соответственно, его тексты не столько дескриптивные, сколько показывающие, демонстративные, и строение этих текстов диктуется не столько логикой описания, сколько логикой действия. И утверждение о несистематичности текстов Витгенштейна означает лишь то, что мы имеем дело с иным типом текстов, иной логикой, иной формой организации мысли.

 

 

[1] В дальнейшем “Логико-философский трактат” будет обозначаться как “ЛФТ”, а “Философские исследования” как “ФИ”.