Дженс, - негромко позвал Джаред, натягивая джинсы. Эклз лишь опустил голову ниже. 8 страница

Дженсен выдержал вежливую паузу и пожал плечами.

- Знаешь, это даже забавно, - с неестественным смешком заметил он. – Похоже на дурацкую нравоучительную пьесу. По всем законам жанра мне остается только раскаяться в своих заблуждениях, на которые меня толкнула преступная слабость плоти, и с рыданиями вернуться в объятья своих настоящих друзей. Не поверишь, мало того, что братство решило меня поддержать, а Веллинг даже всерьез настроился провести кастинг в GSA на роль моих фаворитов, так еще и этот старый лис Харрис не только не разорвал нашу с Данниль помолвку - он настаивает, чтобы мы поженились как можно быстрее. Вот так всегда и бывает – чем меньше нуждаешься в сочувствии и понимании, тем с большей легкостью и то, и другое получаешь. А самое главное, от тех, от кого не ждешь. Так что ты не переживай уж слишком сильно – все обошлось. В очередной раз. Ну, это если ты вообще переживал. Я не очень рассчитываю на ответ, но мне бы хотелось напоследок узнать – Джаред, зачем ты это сделал?

Если молча сидеть и ждать, дождаться можно только одного – он развернется и уйдет.

- Дженсен, не надо, пожалуйста, - глухо произнес Джаред, вновь опуская глаза в пол. – Я знаю, что виноват, но я… я не хотел. Все получилось случайно, пойми. Я и подумать не мог, что Морган…

Новый короткий смешок.

- Господи, Джаред. Опять та же песня. Скажи, а у тебя специально что-нибудь в этой жизни происходит? Детский сад... Знаешь, Джаред, я не очень верю в случайности. Обычно они гораздо более закономерны, чем мы можем себе представить. А уж как можно случайно разболтать другому человеку чужие тайны?.. Впрочем, я должен был подумать заранее, что ты не станешь держать язык за зубами, и не потому, что не хочешь – ты не умеешь. И не видишь смысла учиться. Понимаешь, дело даже не в том, что ты рассказал этому уроду все, что я полагал сохранить между нами. Просто, как ни странно, в одном ты был прав. Мы слишком разные. И дело не в одежде или ресторанах. Мы не понимаем друг друга. Я не могу посмотреть на мир твоими глазами, а ты не в состоянии почувствовать, как окружающую действительность воспринимаю я. У нас разные цели и ценности. Я никогда не смогу понять, как это - жить под одной крышей с бывшим парнем и искренне считать такие отношения дружбой; а ты никогда не осознаешь, как трудно мне довериться другому человеку, и как много для меня значит такое доверие. Во многом я сам виноват - я действительно доверился тебе, совершенно упустив из виду, что ты – вечный ребенок, ты живешь своими эмоциями, для тебя все – игра, в которой достаточно сказать «я случайно, я больше не буду» - и разбитая ваза уже вновь стоит на столе целехонькая. А я… наверное, я бы тоже так хотел. Но не умею. Есть вещи, которые уже не склеить. Я не понимаю тебя и не могу тебе больше верить, а секс сам по себе не в состоянии привязать меня к другому человеку. Наверное, мне самому было бы проще, не относись я ко всему так серьезно, но этого уже не изменить. Джаред, мы не сможем быть вместе. А мне предоставляется шанс все исправить в той, уже практически моей, жизни. И не остается ничего другого, кроме как воспользоваться им.

В глазах все плыло. Слезы? Ну и черт с ними. На самом деле, грудь Джареда разрывало отчаянное желание крикнуть, что если люди хотят – они в состоянии научиться понимать и чувствовать друг друга, но, самое ужасное – в этом-то и было все дело. Дженсен не хотел. Больше не хотел. И он говорил не на эмоциях – он все обдумал и принял решение. Наверное, они действительно разные. Джаред бы так не смог.

- А мне… шанс исправить?.. – с трудом выдавил он.

- Лимит доверия исчерпан, Джаред. Ты подставлял меня так упорно и последовательно, что впору уже задуматься о злом умысле. Настолько плохо я о тебе думать не хочу, но и снова рисковать всем, что у меня есть - больше не вижу смысла. Но знай - то, что для тебя было просто игрой в отношения – для меня было предельно серьезно.

Его вечная, так и не разрешенная проблема – где найти правильные слова в нужной ситуации, особенно если все упреки почти справедливы.

- Для меня это тоже серьезно, Дженс… поверь.

- Прости, больше не могу. И, пожалуйста, не оскорбляй мой интеллект утверждениями, будто я тебе небезразличен. О людях, которые дороги, и у которых есть основания что-то скрывать, не сплетничают с коллегами по работе.

- Ты не понимаешь…

- Вот именно. О чем я и говорю. Я не понимаю тебя. Впрочем, у нас это взаимное.

Самое ужасное, что он прав, Джаред его действительно не понимает. Никогда не понимал. Но, черт возьми, он хотя бы старался… И у него почти получалось, когда Дженсен не закрывался и не прятался… Только как это объяснить человеку, который для себя все уже решил? Чертов замкнутый круг, почти все то же самое они проходили в Баннинге, но тогда Дженсен сам решил дать ему шанс…

Падалеки вдруг совершенно не к месту подумал - а ведь его никогда не бросали. Он всегда уходил первым. Ну, кроме того, самого первого раза… Он знает, как расставаться, но не имеет ни малейшего представления о том, как удержать того, кто уходит. И сейчас он уже ничего не сможет изменить. Отчаяние. Страх. Дженсен, не надо…

- Знаешь, это даже забавно – второй раз в жизни я оказываюсь на пороге того, чтобы все ради тебя похерить – и второй раз не получается. И оба раза по твоей милости. Потому что, пожалуй, говорить о вине в такой ситуации неуместно. Наверное, я должен быть тебе благодарен, сейчас мне даже удалось по-новому посмотреть на тех, кто меня окружает.

Господи, ну вот как объяснить, что просмотреть-то по-новому можно, только сами люди от этого не изменятся?

- Дженс, разве не ты сам мне об этом говорил – они все, абсолютно все играют в свои собственные игры… Пожалуйста, мы не должны…

- Больше нет никаких «мы».

- Значит… Все кончено?.. – во рту пересохло настолько, что Падалеки сам себя едва расслышал.

- Да.

- А как же… Наш мир… Таким, как мы захотим… - еле слышно прошептал Падалеки, чувствуя, как горло перехватывают болезненные спазмы.

Дженсен отреагировал быстро, точно у него давно был готов ответ на этот вопрос. Словно он тоже спрашивал себя об этом.

- Я надеялся, что у нас получится. Прости. Я ошибся.

Джаред поднял голову, начиная понимать, что сейчас видит Дженсена в последний раз. Так близко – и так недосягаемо далеко.

- Я не смогу без тебя… - сорвалось с губ глупое и бесполезное признание, а в голове, казалось, метался, заходясь хриплым воем, смертельно раненный зверь.

Смотреть и запоминать, так, чтобы до мельчайшей черточки, чтобы навсегда сохранить в памяти, потому что это неизбежно - вновь и вновь думать о нем, неважно, бессонными ли ночами или в чужих объятьях… Чертовы слезы, они мешают, лицо Дженсена расплывается; Джаред знает, что это лишь дело времени - скоро предательница память превратит его черты в размытый образ, который можно будет примерить на кого угодно, и даже почти поверить в сходство. Он уже терял его однажды, он знает, как это будет… А значит, сейчас смотреть и запоминать, смаргивая слезы, и к черту, что мужики не плачут. Он вечный ребенок, ему можно. А слезы – они просто мешают смотреть.

То, что ресницы Дженсена дрогнули, и в глазах промелькнула глухая, звериная тоска - это показалось. Это все из-за слез. Потому что его голос остался ровным.

- Сможешь. И так будет лучше для нас обоих. Прощай, Джаред.

Джаред опустил глаза. Не потому, что он запомнил. Просто не было сил больше смотреть. Иначе все могло закончиться истерикой. А это уж точно не нужно ни одному из них.

Джаред даже не пошевелился, когда Дженсен оторвался от стены и, положив что-то на стол, вышел из номера, бесшумно прикрыв за собой дверь.

…На следующий день пожилая горничная-мексиканка долго крутила в пальцах обнаруженную на столе в 132 номере мужскую золотую печатку с черным камнем, потом собралась с духом… и вернула ее на место, со всей присущей ее родному языку экспрессией высказавшись по поводу разных, прости господи, нехороших людей, которые разбрасывают такие вещи где ни попадя, причем не иначе как с единственной целью – ввести в искушение порядочную женщину.

 

***

 

Джаред сам толком не знал, что привело его в кампус. Ему просто действительно было больше некуда идти. Впервые в жизни Падалеки ощущал себя абсолютно одиноким, это он-то, казалось бы, давно привыкший жить в дороге и только изредка общаться с друзьями по телефону. Возможно, это потому, что никогда прежде он не попадал в такую ситуацию - на месте его больше ничего не держало, а уехать не было сил. И поговорить было не с кем. То есть вообще. Нет, Брок звонил за последние два дня четыре раза, и, похоже, объяснения Джареда, что возвращаться он не собирается, его мало устраивали, потому что каждый следующий звонок неизменно начинался с вопроса о том, когда Падалеки прекратит валять дурака и вернется домой. Только Джаред не мог и не хотел никуда возвращаться по той же простой причине, по которой никак не мог найти в себе достаточно сил, чтобы уехать из ЭлЭй вообще – вдруг Дженсен одумается. Просто – вдруг.

Морган звонил раз пятнадцать в первый день, а потом прекратил. Слава богу, а то Падалеки уже всерьез подумывал о покупке новой симки. Или, что более логично – телефона с возможностью создания «черного списка». Потому что номер терять не хотелось… Мало ли что. Ну, вдруг.

От звонка Чаду его удерживало отчаянное нежелание слышать вполне предсказуемое «я предупреждал». А если уж совсем честно - он вообще не хотел с ним разговаривать. Пожалуй – тоже впервые в жизни. Потому что о чем может гей, которого мотает по стране, как кусок дерьма по пляжу во время прилива, разговаривать с женатым гетеросексуальным отцом маленького ребенка, совладельцем гаража с автомастерской, и почти хозяином купленного в кредит дома. Они - разные. Слишком. Черт, кажется, Джареда уже можно смело показывать в зверинце – потому что других существ одной с собой породы он не встречал. Никогда.

И вот теперь он стоял неподалеку от дома Дельта Тау, прислонившись плечом к узловатому стволу старого дуба, и курил, выдыхая аккуратные колечки дыма. Хоть какое-то занятие. За те два часа, что он здесь торчит, увидеть Дженсена ему так и не удалось. Он не собирался к нему подходить, честно, даже показываться ему на глаза - и то не планировал. Просто хотел увидеть. Хотя бы издалека. Наверное, чтобы напомнить самому себе, какого черта он до сих пор делает в этом проклятом городе.

За спиной раздалось деликатное покашливание.

Джаред спокойно подумал, что если сейчас его попросят затушить сигарету, он с удовольствием подчинится. И забычкует окурок прямо о лоб ревнителя чистоты воздуха.

Кто-то со вздохом прислонился к дереву с другой стороны. Джаред равнодушно посмотрел в ту сторону.

- А, это вы.

Интересно, каким образом Майкл Розенбаум умудряется почти всегда сохранять на своем лице выражение искренней удовлетворенности этой жизнью? Впрочем, ему-то с чего быть ею недовольным…

- Прекрасная погода, мистер Падалеки, не находите?

Погода как погода. Лично для Джареда сейчас шел мелкий осенний дождь.

- Не нахожу.

- Огонька не будет?

Джаред удивленно приподнял бровь, увидев в руках Майкла пачку каких-то тонких, откровенно бабских сигарет. Ну и кто после этого педик?

- Могу угостить Мальборо, - неожиданно для самого себя буркнул Падалеки, протягивая зажигалку.

Розенбаум весело отмахнулся.

- Да что вы, спасибо, конечно, но из меня тот еще курильщик. Для меня и эти слишком крепкие.

- Тогда зачем? И вообще, я думал, в братстве не принято.

Майкл вполне уверенно затянулся, заставляя Джареда усомниться в искренности собственных слов относительно навыков курения, впрочем – искренность и Розенбаум… Даже звучит как-то странно.

- Запретный плод, мистер Падалеки, - хитро прищурился Майкл, выдыхая струйку дыма. – На самом деле, у нас курят почти все, только почему-то упорно скрывают это друг от друга. – И, вообще без перехода, резко и серьезно: - Вы ведь понимаете, что своими визитами сюда лишь компрометируете его еще больше?

Странно, но этот вопрос вообще не отозвался в душе никакими эмоциями.

- Никого я не компрометирую, - устало произнес Джаред, вновь устремляя взгляд на дом братства. – Я просто стою и курю.

Розенбаум хмыкнул и ничего не ответил.

Около минуты они дымили молча, а потом Падалеки все же решился задать вопрос, который неожиданно сформулировался у него в голове накануне днем, почему-то в тот самый момент, когда он, бездумно гоняя по Пасифик-Кост-Хайвей, выполнял коронный тройной обгон по встречке на повороте.

- Что вы на самом деле собираетесь с ним сделать, Майкл?

Розенбаум почти естественно поперхнулся дымом.

- Не понял.

- Все вы поняли.

- Его простили. Действительно простили. И братство выступит в его защиту. Разумеется, если не вмешаетесь вы, и это не приведет к очередному показательному выступлению. Тогда даже я не смогу его спасти.

- А вы его спасли?

- Можете думать об этом все, что вам угодно.

- Имейте в виду, я убью любого, кто причинит ему вред.

- Я это уже слышал. И, простите, но в вашем исполнении это всего лишь громкие слова, мистер Падалеки. Потому что сами вы все еще живы.

Видимо, Розенбаум и Эклз все же хищники одной породы. Уж очень схожая манера атаковать – быстро и больно. Может, Дженсен действительно, сам того не подозревая, встретил своих? Настоящих. Тех, кого он будет понимать, и кому сможет верить…

Та-ак, вот только не при Майкле. Если сейчас Джаред взвоет и начнет разбивать кулаки об этот гребаный дуб, получится некрасиво.

Зазвучавшая неизвестно откуда надрывно-трагическая музыка настолько соответствовала внутреннему раздраю Джареда, что тот вздрогнул и покосился на Розенбаума, дабы убедиться, что не он один слышит эти рвущие душу аккорды. Разбирайся Падалеки в классической музыке хоть немного, он обязательно узнал бы «Реквием ре-минор» Моцарта.

- Вам никогда не приходило в голову, что телефон был создан исключительно ради дурных новостей? – невозмутимо ответил на его немой вопрос Розенбаум и извлек из кармана мобильный. – Я отвечу, вы не возражаете?

Падалеки раздраженно передернул плечами. Позер чертов.

-...разумеется, дорогая. Представь себе. Да, и сегодня тоже, - быстрый веселый взгляд в сторону Джареда. Падалеки нахмурился. – Даже не знаю... Дорогая, я слишком джентльмен... Да, но принципы есть принципы. Услуга за услугу, пойдет?.. Ну, полагаю, об этом мы договоримся. Что?.. Я сделаю лучше. Я передам ему трубку.

Майкл ослепительно улыбнулся и протянул телефон Джареду. Тот ответил злым вопросительным взглядом исподлобья.

- С вами хочет поговорить мисс Данниль Харрис, - любезно пояснил Розенбаум. – Полагаю, вы не собираетесь огорчать леди отказом.

- Для этого я слишком джентльмен, - сквозь зубы процедил Джаред, выхватывая у него телефон. Майкл одобрительно усмехнулся.

- Слушаю.

- Мистер Падалеки? – ровный голос, вежливая интонация.

Наверное, это правильно – раз уж Эклзу комфортно рядом с этой девушкой, их голоса и должны звучать похоже, одинаково спокойно и равнодушно. Спокойствие и равнодушие – вот девиз мира, который выбрал Дженсен. Ради которого отказался от него, Джареда.

- Мисс Харрис?

- Мистер Падалеки, я хотела б поговорить с вами. Лично. Надеюсь, вы найдете возможность уделить мне немного времени, поверьте, я не собираюсь злоупотреблять вашей любезностью.

Джаред горько усмехнулся. Он в жизни не сумеет подобрать правильные слова, чтобы отказать в той же манере, изысканно и элегантно. Да и не хочет он отказывать, если уж совсем честно. Ему просто все равно.

- Разумеется, мисс Харрис.

- Кафе Lost Souls, в девять, вас устроит?

- Вполне.

- Это в Даунтауне, четвертая вест-стрит...

- Я найду.

Пауза.

- Спасибо, мистер Падалеки.

- К вашим услугам, мисс Харрис.

Осталось только вежливо дождаться, пока леди отключится первой.

Джаред вернул телефон Майклу и неожиданно натолкнулся на серьезный внимательный взгляд.

- Что? – невольно вырвалось у Падалеки.

Блин, он реально только моргнул, и вот уже глаза Розенбаума вновь лучатся безмятежностью и доброжелательностью.

- Ничего. Рад был повидаться с вами, мистер Падалеки.

Майкл уронил сигарету, раздавил окурок каблуком, и неторопливо убрал телефон в карман. Потом кивнул и пошел прочь.

Джаред пожал плечами и снова устремил взгляд на дом братства. Черт, если даже Дженсен появлялся, он вполне мог это пропустить...

- Кстати, мистер Падалеки.

Ну что еще?

Впрочем, стоило повернуться и посмотреть вслед Майклу, хотя бы ради того, чтобы на секунду увидеть, кто на самом деле скрывается под маской умиротворенного и вечно довольного собой интригана. Холодный жесткий взгляд. Кажется, Джаред уже видел его таким, в их самую первую встречу. Зверь. Хитрый, незаметный... и опасный. Одной породы с Эклзом. Похоже, Дженсен действительно нашел свою стаю.

- Я не хотел вам об этом говорить, но... Уезжайте из города. И быстро. В братстве простили Эклза. Не вас. И еще одно. Даже не вздумайте вымещать свою злость на той леди, с которой вы только что разговаривали. Поверьте, мистер Падалеки, если вы ее расстроите... Короче, не советую.

Джаред провожал Розенбаума взглядом, пока тот не вышел на дорожку и не скрылся за кустами.

 

***

 

Джаред провел в кампусе весь день, наблюдая за домом братства и начиная чувствовать себя неотделимой частью того самого дуба, под которым сначала стоял, а потом сидел. А еще его впервые за два дня начало понемногу отпускать; не иначе, есть доля истины в убеждениях тех чудаков, которые так любят обниматься и разговаривать с деревьями. С другой стороны... может, просто настало время.

Эмоциональное оцепенение постепенно сменялось болью и тоской; в голове появлялись первые мысли.

К своему огромному удивлению, Падалеки понял, что чувство вины уже не является столь всепоглощающим, как раньше. Джаред едва не рассмеялся, когда до него дошло, что все большее место в его душе занимает обида. И скорее на Дженсена, нежели на себя.

Когда он вернулся в мотель, чтобы переодеться, чувство обиды уже пересилило все остальные эмоции.

Комната показалась как никогда пустой и холодной. Джаред посмотрел на себя в зеркало, снимая куртку, и внезапно необыкновенно четко сформулировал для самого себя, что именно его гнетет больше всего.

Дженсен даже не попытался его выслушать. Он просто принял решение - и поставил Падалеки перед фактом.

Да, они разные. Да, они не всегда могут понять друг друга на уровне логики и рассудка – но они друг друга чувствуют, что бы там Эклз себе не думал. Просто Дженсен то ли не знает, то ли не хочет признавать – когда он не пытается все обдумать и рационализировать, он тоже способен отвечать на вопросы, которые Джаред еще не задал, предугадывать его желания, читать по глазам. Понимать – это не всегда значит быть в состоянии объяснить; иногда достаточно просто интуитивно, неосознанно чувствовать. И верить тоже можно по-разному – для Джареда вера никогда не предполагала наличие доказательств, и Дженсен охотно позволял верить так в себя – истово, не задавая вопросов; почему же ему самому нужны постоянные подтверждения, и достаточно одной ошибки, чтобы доверие было напрочь разрушено?..

Джаред с горечью подумал, что если бы они поменялись местами... Он бы простил.

А дальше мысли вообще замкнулись лентой Мебиуса – раз Дженсен с такой легкостью от всего отказался, нетрудно предположить, что он просто соблазнился вновь открывшимися перспективами... Но это значит, что Джаред вообще ни в чем не виноват. Потому что он лишь сделал так, что жизнь Эклза повернулась к лучшему.

Падалеки тряхнул челкой, словно пытаясь разогнать вообще все мысли к чертовой матери. Ладно, нельзя заставить нуждаться в себе. Он это всегда знал. Раз он больше не нужен – он уйдет. Ничего, однажды он это пережил. Не сломается и сегодня.

Поскольку он имел все основания предполагать, что Данниль назначила ему встречу в месте, по меньшей мере, приличном, Джаред был вынужден одеться соответственно. Застегивая бежевую рубашку от Кавалли, Джаред заметил отсутствие одной пуговицы. Челюсти тут же свело судорогой. Правильно, не обладай Джаред крайне полезным навыком быстро и ловко раздеваться, Дженсен тогда вообще разорвал бы эту дурацкую двухсотдолларовую обновку на хрен. Ну что ж, хотя бы в сексе им было действительно хорошо вместе. Спасибо и на этом.

Падалеки понял, что возвращается к мысли о том, что в этом городе ему больше делать нечего. Дорога развеет тоску и приглушит боль; случайный собутыльник в придорожном баре позволит облегчить душу; какой-нибудь симпатичный парнишка столь же неправильной ориентации, как и он сам, подарит жаркую ночь.

У него тоже есть жизнь, в которую можно вернуться. Что он и сделает. И пошел к черту этот блядский Лос-Анджелес.

 

***

 

Кафе Lost Souls оказалось на удивление непретенциозным местом, и, зайдя в полутемный зал без десяти девять, Джаред подумал, что вполне мог бы обойтись без переодевания. Впрочем, последнее время он только и делает, что громоздит одну глупость на другую, удивляться тут нечему.

Он занял столик в углу, принципиально сев спиной ко входу. Захочет – узнает. А ему самому просто до тошноты не хотелось видеть эти умиротворенные лица вокруг, лица людей, которые просто зашли опрокинуть по кружке пива после работы, перед тем, как отправиться домой, где их кто-то любит и ждет. Пусть, блин, это даже будет кошка. Или собака. Да хоть рыбки, по крайней мере, все лучше, чем пустой холодный номер мотеля.

- Мистер Падалеки?

- Ну.

При виде Данниль, опустившейся на стул по другую сторону столика, Джареду захотелось удавиться. Блядь, ну можно было хотя бы обозначить дресс-код, ну вот че он как полный придурок, весь такой белый и нарядный? Могла бы намекнуть, что придет в джинсах, он бы тоже не стал заморачиваться...

Несколько секунд они сидели молча – Джаред упрямо смотрел в свой стакан с джином, Данниль, как он подозревал, разглядывала его. Хорошо, он может хотя бы попытаться быть вежливым.

- Что вам заказать? – буркнул Падалеки, не поднимая глаз.

- Благодарю вас, я сама.

Да не вопрос.

Данниль подозвала официанта и заказала ром-колу. Джаред мысленно хмыкнул.

- Я так понимаю, вы и есть та самая школьная любовь Дженсена?

Падалеки медленно поднял голову. Ну что ж, похоже, в отличие от Розенбаума, мисс Данниль Харрис вполне способна обойтись без разговоров о погоде, уже неплохо. Хотя формулировка, по меньшей мере, интересная; Джаред сам не понял, почему его словно кипятком обдало – то ли от того, как Данниль его назвала, то ли от мысли, что, оказывается, Дженсен тоже кое с кем откровенничал.

- Он что-то рассказывал об этом? – негромко спросил Джаред.

Лицо девушки осталось бесстрастным.

- Я вас умоляю, мистер Падалеки. Он никогда ни о чем не рассказывает, вы же знаете. Просто, когда слишком много выпьет, иногда проговаривается. И тем самым дает повод для размышлений.

Почти откровенно, но явно недостаточно.

- С чего вы взяли, что это я?

Данниль усмехнулась.

- Ну а кто еще мог рассказать столько интересного о его бурном прошлом? Вам нужно было бы поить его месяц, чтобы вытащить столько подробностей.

Очень смешно.

- Ну, а на самом деле?

Улыбка Харрис стала почти любезной.

- Майкл наводил про вас справки.

Блин, ну вот кто бы сомневался.

- Чертов Facebook, - с усмешкой покачал головой Джаред.

Данниль понимающе кивнула.

Ладно, вот теперь можно самому задать пару вопросов. И не надо думать, что Джаред по-прежнему настроен быть доброжелательным.

- Как я понял, вы с мистером Розенбаумом большие друзья?

Даже глазом не моргнула, стерва.

- Майкл в меня влюблен, я отношусь к нему с большой симпатией – наверное, на выходе получается именно дружба.

- Тогда почему вашим женихом является Эклз, а не он?

Полнейшая невозмутимость. Джаред понял, что начинает испытывать нечто, напоминающее уважение.

- Потому что если Майкл когда и женится, то на хорошей девушке из приличной еврейской семьи. Да и мой отец вряд ли позволит, чтобы его внуки носили фамилию Розенбаум, несмотря на то, что наши семьи, так сказать, из одной лиги. А Эклз… Он достаточно WASP, чтобы породниться с Харрисами, и вопросы ориентации тут большого значения не имеют.

- Даже если это ставит под сомнение сам факт рождения внуков?

Данниль иронично приподняла бровь, принимая вызов, и совершенно спокойно ответила, пригубив свой коктейль:

- Вы так считаете? Впрочем, в целом я с вами согласна - Дженсен действительно недостаточно бисексуален для появления на свет потомства естественным путем, поскольку предпочтительные для него способы проведения полового акта не предполагают возможности зачатия. Однако существуют методики, позволяющие избежать непосредственного физического контакта, полагаю, вы в курсе.

Блядь. Падалеки оставалось надеяться только на то, что, если он и покраснел – в полумраке бара это незаметно. Уважение из невольного грозило перерасти во вполне искреннее, потому что настолько решительно и однозначно Джареда не ставили на место уже очень давно. А уж то, как это сделала девушка из приличной, так сказать, семьи… Вот это, честно говоря, уже настораживало, если не пугало.

- А вы не боитесь со мной откровенничать, мисс Харрис? – все же не мог не поинтересоваться он. – Я ведь, как бы сказать, вышел из доверия.

- А я, мистер Падалеки, уже давно свое отбоялась, - неожиданно жестко отозвалась Данниль, и Джаред почему-то ей поверил. – И потом - полагаю, это была случайность, вы не собирались устраивать Эклзу аутинг.

Блин, даже это она понимает… Ревность вновь царапнула душу тонким птичьим когтем. Неужели Дженсен действительно настолько откровенен с этой девицей... Или это ее собственные предположения?

- Было бы лучше, если бы вместо того, чтобы убивать время здесь со мной, вы потрудились бы донести свои выводы до Дженсена, - сквозь зубы процедил Джаред, отводя взгляд.

- А почему вы думаете, что он считает иначе? – негромко отозвалась Данниль, пристально глядя в лицо Джареда. – Он в курсе.

Черт, а вот это уже реально было больно. Кажется, об этом ей доподлинно известно со слов самого Эклза. Блядь.

- Я сейчас, - буркнул Падалеки, резко вставая и отправляясь к стойке за новой порцией выпивки. Да, это выглядело невежливо, но еще хуже было бы выдать что-нибудь откровенно грубое. Джаред с ужасом понял, что стремительно сдает свои позиции, черт, да он реально уступает этой самоуверенной и наглой стерве со спокойным голосом и безупречными манерами. Хотя бы потому, что уже мысленно называет ее так, нервничает и злится. Это правило без исключений - что в игре, что в постели, что просто по жизни – в конечном итоге выигрывает тот, кто лучше контролирует свои эмоции, не позволяя им взять над собой вверх. Опять этот гребаный конфликт чувств и разума, причем Падалеки, кажется, привычно играет за заведомо слабейшую команду... Сердце тут же болезненно сжалось от непрошенной, но раздражающе справедливой мысли – в отличие от него, Данниль явно на стороне здравого смысла. Вместе с Розенбаумом. И... Дженсеном.

Падалеки не удержался, опрокинул одну порцию джина залпом, не отходя от стойки, и сразу заказал вторую, которую взял с собой. Наверняка заметила... Впрочем, черт с ней.

- Ну, теперь, когда мы познакомились, может, вы все же скажете мне, мисс Харрис, какого черта вы от меня хотите? – устало спросил Джаред, опускаясь на свое место.

Данниль смерила его задумчивым взглядом.

- Я хочу, чтобы вы, мистер Падалеки, оставили Дженсена в покое.

Джаред злобно усмехнулся. Ну надо же, какая неожиданность. Разливающийся по венам обжигающим теплом алкоголь придал уверенности, слова Харрис откровенно разозлили, и Падалеки внезапно почувствовал себя лучше. Вот только бабских советов ему не хватало.

- А вам не кажется, мисс Харрис, что вы лезете не в свое дело? – резко отозвался он.

Взгляд девушки стал тяжелым и предельно серьезным.

- Нет. Не кажется. И знаете, почему?

Джаред абсолютно не был уверен, что желает это знать, но с нарочито издевательской усмешкой кивнул. В конце концов, его желанием интересуются сугубо формально.

- Потому что последние шесть лет рядом с Дженсеном была я, и его жизнь, уж простите великодушно, это уже очень даже мое дело. Я не в курсе, что у вас там произошло в старших классах, да меня, если честно, это и не сильно волнует. Меня больше интересует будущее. Поскольку, когда вы сбежите, а это произойдет очень скоро, последствия все равно разгребать буду я. Причем мне опять придется начинать все с самого начала.

- Что именно? Прикармливать носителя правильной фамилии?

- Вытаскивать его из перманентной депрессии и периодических запоев. А когда пик одного совпадает с разгаром другого – прятать от него его гребаную бритву и выдавать таблетки по одной, но все равно не спать ночами, потому что он упрямая сволочь, и однажды вполне может завершить начатое.

- Я вас не понимаю…

Ложь, конечно, Джаред уже все прекрасно понял. Блядь, нет, не понял – почувствовал...

- Ну разумеется, не понимаете. Вам он точно о подобном никогда не расскажет, гордость не позволит; как же - он самец, он мужчина. Вы ведь видели шрам у него на руке?