Характеристика реформ Павла I, Александра I и Николая I

После смерти Екатерины на трон вступил её сын Павел I. Екатерина не любила сына, потому что он любил своего отца Петра III. Павлу не нравились кутежи матери и то невнимание к нему, которое она проявляла. Эти отношения с отроческих лет со временем переросли в глубокую неприязнь. Вследствие чего и по причине решения задач, поставленных перед ней Фридрихом II, Екатерина не готовила его к исполнению императорских обязанностей, хотя Павел проявлял готовность служить в армии и участвовать в войнах. Постепенно у Павла сложилось отрицательное отношение к порядкам, царившим при дворе. Двор платил ему тем же. Негативное отношение заставило его замкнуться в Гатчине, где он занимался с потешными войсками, доставшимися ему от отца и организованными на прусский манер.

Неприязненное отношение матери и презрительное отношение к Павлу её окружения, вызывали у него чувства досады и озлобленности, которые вылились позднее в полное неприятие всего, что задумывалось и делалось при Екатерине. Особенно это касалось «вольностей дворянских», которые в конце царствования Екатерины, по существу, разложили армию. Служебными делами, особенно в столице, почти никто не занимался. Не имея в своём окружении авторитетных наставников из числа русских людей, он подпал под влияние масонов и в бытность свою наследником престола стал «гроссмейстером Мальтийского рыцарского ордена (госпиталитов), интересы которого особенно близко припнмал к сердцу». Таким образом, масонство втягивало в свои ряды не только представителей знати, но также царствующих особ.

К моменту восшествия на престол Павел I был уже зрелым и сложившимся человеком 42-летнего возраста, противником свободомыслия и либерализма. Он считал, что в стране всё должно быть подчинено установленным императором порядкам. На первое место всегда ставил исполнительность и точность. Качества сами по себе очень хорошие. Однако в обращении с людьми проявлял резкость, неуравновешенность, вспыльчивость. Не терпел возражений, доходя порой до самодурства. Всё это показывает, что Павел I не имел широты души своего отца, а самое главное он не получил системообразующих знаний, которые определяют перспективу развития общества. Исполнительность и точность прямо вытекали из прусской системы воинского обучения, которые он и смог достаточно легко воспринять. Всё остальное ему оказалось недоступным.

Вступив на престол, он сразу же взялся за проведение реформ. В 1797 году Павел I издал «Учреждение об императорской фамилии», по которому отменялся петровский указ о престолонаследии. По указу Петра I, царствовавший государь мог завешать престол тому, кого сочтёт «достойнейшим». Этот указ позволял вольно обходиться с престодонас-ледованием, что как раз и выявилось на примере Анны, Елизаветы и Екатерины. По указу Павла I престол должен переходить строго по мужской линии от отца к сыну, а при отсутствии сыновей — к старшему из братьев. В этом же году, ограничивая вольности дворянские, Павел I издал Манифест о трёхдневной барщине. Он запрещал помещикам использовать крестьян на полевых работах по воскресеньям и устанавливал для отработки на барских полях три дня в неделю. Это был, несомненно, первый серьёзный удар по крепостному праву, причём нанесённый сверху.

Был ужесточен порядок службы дворян в армии и на государственной службе. Павел I придирчиво вникал во все мелочи армейской службы. Вот здесь точность, качество само по себе хорошее, стало доводиться до абсурда. От былых вольностей не осталось и следа. С нарушителями расправлялись быстро и жестоко. Павел I сам за плохое равнение прямо с вахтпарада отправил в Сибирь Конную Гвардию. Организация войск, их обмундирование и обучение переводились на прусский образец. Естественно, такие новшества не прибавляли ему авторитета, прежде всего в среде дворянства, которое в то время всё-таки было опорой государственного строя.

Будучи противником Екатерины во всём, он и во внешней политике отказался от возрождения Византийской империи. Для него интересы Мальтийского ордена оказались значительно ближе, нежели национально-государственные интересы России. Собственно это понятно, человек, лишённый русского национального воспитания, за христианизированной идеей уже не мот разглядеть славянских (русских) интересов. В этой связи, когда Наполеон в 1798 году захватил Мальту, Павел I в союзе с Англией и Австрией, объявил войну Франции и направил в Италию войска во главе с Суворовым, воевать за абсолютно чуждые России интересы. После того как Англия отвоевала у французов Мальту, Павел I разорвал отношения с Англией и Австрией, заключив союз с Францией.

По договорённости с Наполеоном Павел I, чтобы досадить Англии, начинает очередную авантюру. Он задумал осуществить поход в Индию, по тому же направлению, что и отряд Бековича-Черкасского. В этом направлении предполагалось двинуть в Индию 22 тыс. казаков (41 полк и 2 конно-артиллерийские роты). Экспедицию возглавлял Орлов-Денисов. Один из эшелонов вёл Платов, специально ради этого выпущенный из крепости. То, что это была авантюра, понимали многие, так как для завоевания Тюркестана потребовался бы не один год и значительно больше войск. Начавшаяся реализация этой авантюры, окончательно оттолкнула от Павла I последних его сторонников в среде русского офицерства. В то же время она встревожила проанглийские масонские круги, прочно обосновавшиеся при дворе. Виднейшим представителем этих кругов был генерал Беннигсен. Воспользовавшись недовольством дворянства реформами Павла I, проанглийские масонские круги организовали заговор, в который втянули сына Павла I Александра. 12 марта 1801 года в Михайловском замке Санкт-Петербурга Павел I был убит.

Давая оценку реформам Павла I необходимо ответить на вопрос: преследовали эти реформы соблюдение национально-государственных интересов страны или Павел I исходил из иных соображений? Мероприятия, которые ему удалось провести, ясно показывают, что в их осуществлении национально-государственные интересы страны никак не учитывались. Павел I исходил из своего противопоставления екатерининским порядкам и хотел всё переделать на свой лад, в значительной степени похожий на порядок Петра I. Даже указ о трёхдневной барщине преследовал не ослабление крепостничества или первый шаг на пути отказа от него, а как мероприятие ущемлявшее дворянские вольности. Таким образом, все его реформы были направлены на укрепление самодержавного абсолютизма, утвержденного в стране Петром I. В одном случае они восстанавливали петровские порядки, в другом шли дальше, усиливая самодержавный абсолютизм.

Об Александре I оставлено немало противоречивых сведений и характеристик, что, естественно, скрывает истинный облик этого царя. Поэтому наша задача состоит в том, чтобы отскоблить этот облик от всего наносного, идеалистического и мало свойственного этому человеку, тогда станет понятно, почему самодержавно-абсолютистская Россия, после него, покатилась но наклонной и, наконец, была ввергнута в революцию 1917 года. Участник масонского заговора против своего отца — Александр I вступил на престол в возрасте 23 лет. В раннем детстве Екатерина II оторвала царевича от семьи отца и лично следила за его образованием и воспитанием. Этот период жизни наложил тот отпечаток, что ему стала известна глубокая неприязнь, существовавшая между царствующей бабкой и отцом. Не имея еще устоявшихся взглядов, он вынужден был лавировать, лукавить и скрывать свои истинные чувства.

Уже в это время он проявляет страсть к позе, что было подмечено ещё Екатериной «господин Александр великий мастер красивых телодвижений», — писала она. Воспитание и образование его было ввдухе «просвещённого» абсолютизма, когда наравне с религиозными канонами изучались космополитические идеи Руссо-Лагарна и гатчинская кордегардия. Кстати. Ф. Лагарн был одним из учителей Александра. Ничего национально-русского Александру I никто не прививал. В результате в его характере соединялись женственность, фальшь, двуличие, страсть к позе, глубокий религиозный мистицизм, доходящий до богоискательства. От отца — Павла I он унаследовал болезненное самолюбие, подозрительность и веру в своё божественное предназначение. Лучше всех из современников его охарактеризовал А.С. Пушкин: «Властитель слабый и лукавый, плешивый щеголь, враг труда, нечаянно пригретый славой...»

Штрихи к портрету следует дополнить теми деяниями, которые были им совершены. В этом плане путеводной звездой для нас будет А. Кресновский. Вся деятельность Александра I делится на две половины, до и после 1815 года. При этом «Венский конгресс завершил первую половину — эпоху борьбы с Наполеоном и дал осн ование деятельности второй —эпохе Священного Союза и военных поселений». Российской политики в царствование Александра I не существует. Его политика — это европейская политика, а если выразиться точнее, то это пан-европейская политика. Основным содержанием пан-европейской политики была «русская политика» иностранных кабинетов, использующих, для своих корыстных целей Россию и её царя искусной работой доверенных лиц, имеющих на Государя неограниченное влияние.

Таковыми были «Поццо ди Борго и Мишо де Боре тур — два удивительных генерал-адъютанта, заправлявших русской политикой, но в долговременное своё генерал-адъютантство не выучившихся ни одному русскому слову». Первый этап этой политики, бесспорно, является английским.

Александр I не прочь, в кругу близких друзей, поговорить о «прожектах конституции российской». Англия покровительствует всякому либерализму, в том числе и российскому. Английское правительство в то время возглавлял Пит младший — «великий сын великого отца». Оп принципиальный и смертный враг Наполеона. Им подбрасывается идея освобождения Европы от тирании Бонапарта. Финансовую сторону при этом Англия берёт на себя. Александр I клюет на эту удочку. В результате война с Францией. Английской крови пролито немного, зато русская льется рекой на полях Австрии, Польши и Германии.

После поражения под Фридландом начался второй этап этой политики — этап французского влияния. Наполеон производит глубокое впечатление на Александра I. Банкет в Тильзите, георгиевские кресты, вручённые Александром I французским гренадёрам. Свидание Наполеона и Александра I в Эрфруте. Александр I присоединяется к континентальной системе Наполеона, не обдумав экономических последствий этого шага. Казалось, Россия может покончить с Турцией и начинает с ней войну. В то же время Наполеон сосредотачивает свои силы в Испании. Однако экономические связи российской знати с Англией, получавшей оттуда предметы роскоши, и влияние проанглийских масонских кругов, оказалось сильнее договоренностей Александра I и Наполеона. К тому же у англичан появляется столь же изощрённый в политических интригах, как и они сами, союзник в лице прусского правительственного кабинета. Это говорит о том, что школа Фридриха II не пропала даром.

В гениальной голове Штейна созрел план освобождения Германии от ига Наполеона, путём втягивания России в войну с ним. А так как от Берлина до Петербурга значительно ближе, чем от Парижа до Петербурга, то прусское влияние начинает вытеснять французское. Штейн и Пфуль повели дело исключительно ловко и искусно, нарисовав Александру I грандиозное величие подвига «спасения царей и народов». Где уж тут было заниматься возрождением Византийской империи и тем более единством каких-то славян, когда перед ним «открылись» перспективы создания единой, христианской, монархической Европы, да ещё к тому же с ним — Александром I во главе. Реакция Александра I была незамедлительной. Человек религиозного мистицизма и эффектной позы, он не мог не согласиться на это химерически-божественное предложение. С этого момента начался третий атак этой политики — этап преимущественно прусского влияния.

После снятия, Александром I блокады Англии, тайная агентура Пруссии и Англии начала энергично натравливать Наполеона на Россию. При этом главный упор делался на несоблюдение Россией договора о блокаде Англии. Отношения между Александром I и Наполеоном были испорчены к 1812 году настолько, что пустячного повода хватило для того, чтобы между Россией и Францией разразилась жестокая трёхлетняя война, разорившая и обескровившая их. В то же время эта война оказалась чрезвычайно прибыльной, как для Пруссии, так и для Англии. Используя страсть Александра I к позе и религиозный мистицизм, прусские, английские и австрийские политики через откровенную лесть своих людей при дворе помогли ему поверить к свой мессианизм и пойти на создание Священного Союза, превратившегося потом в их искусных руках в Священный Союз Европы против России. Виной же такого оборота событий явились религиозный мистицизм, мессианизм и страсть Александра I к позе. За эти не лучшие черты характера венценосного монарха русский народ заплатил ужасной ценой четырёх последующих своих поколений.

Уже на Венском конгрессе у России отбирают Галицию, незадолго до этого в неё включённую. Её передают Австрии. Вместо Галиции России передастся герцогство Варшавское, населённое враждебными русским поляками. В этот четвёртый этап русская политики направляется по указке австрийского канцлера Меттерниха. Такой была внешняя политика Александра I, направляемая его иностранными генералам-адьютантами, масонами и иностранными правительствами.

Внутренняя политика была подстать внешней. Собственно, было бы противоестественно, если бы она была иной. Вступив на престол Александр I в первом своём манифесте высказал желание «идти по стопам своей великой бабки». Однако, будучи человеком позы и безответственного слова, он повёл себя двулично и в основном сохранил гатчинские порядки Павла I в армии. «Армия Александра I являлась прямым продолжением армии Императора Павла I. Доктрина, уклад жизни, система обучения, "шагистика" и. увлечение мелочами службы остались те же». Если говорить о некоторых успеха реформирования армии, в частности совершенствования организации частей и соединений, подготовки артиллерии, выработки «Положений об управлении большой действующей армией», поддержания боеспособности войск и т.д., то это всецело принадлежало военным министрам: Вязьмитинову, Аракчееву, Барклаю де Толли и таким военачальникам в войсках, как Кутузов, Багратион, Милорадович, Кульнев и т.д., которые сохранили ещё суворовскую выучку.

Особо хочется сказать о графе А.Л. Аракчееве, по фамилии которого в учебниках, составленных официальными нашими историками, названо целое явление общественной жизни — «аракчеевщина». Здесь я предоставлю слово непосредственно А. Кресновскому, так как никто лучше не смог охарактеризовать А.А. Аракчеева и отдать ему то, что заслужил этот выдающимся деятель России. «Ни один человек не был ненавидим современниками и потомством в такой степени, как граф Алексей Андреевич Аракчеев. Ни один деятель русской истории до 1917 года не оставил по себе более одиозной памяти, чем этот суровый и непреклонный выполнитель воли своего Государя. Перед оклеветанной памятью этого крупного и непонятого военного деятеля русский историк вообще, а военный в частности, ещё в долгу...»

«Графа Аракчеева, по справедливости, можно назвать создателем современной русской артиллерии. Она — плод его трудов, двадцатилетней упорной планомерной продуманной работы, как теоретической, так и практической. С этих времён, у нас завёлся тот артиллерийский дух, установились те артиллерийские традиции, носители которых на всех полях Европы отстояли за русской артиллерией место, указанное ей суровым гатчинцем — первой в мире. Из многотрудной аракчеевской школы вылетели орлы наполеоновских войн — Ермолов, Яшвиль, Никитин, Костенецкий, Железнов — все те, кто ''вели в атаку передки и гнали банником полки" на полях Шенграбена, Пултуска, Эйлау и Бородина!...

Никогда никакой монарх не имел более жертвенно преданного слуги, чем был этот преданный без лести. Жертва Сусанина велика, но жертва Аракчеева куда больше — он отдал за Царя не только жизнь, но и самую душу, обрекая свое имя на проклятие потомства, принимал на себя всю теневую сторону царствования Александра I, отводя на свою голову все проклятия, которые иначе поразили бы Благославенного. Наглядный пример тому — военные поселения, идею которых обычно приписывают Аракчееву, тогда как он был совершенно противоположных взглядов на эту затею и взялся за неё лишь проводя непреклонную волю монарха...

В 1815 году возвратившийся из заграничного похода Елецкий полк был водворён на места своих поселений, и было решено приступить к организации типовых и большом масштабе в Новгородской губернии. Против этого мероприятия энергично возражали старшие военноначальники во главе с Барклаем де Толли, Дибичем и Аракчеевым, видевшим, что это повлечёт за собой расстройство и ослабление боеспособности войск. Аракчеев на коленях умолял Александра I не заводить поселений: "Государь, вы образуете стрельцов!" Однако все представления их по этому поводу остались тщетными. Александр I был непреклонен и категорически заявил, что "поселения будут устроены, хотя бы пришлось уложить трупами дорогу от Петербурга до Чудова...";

Ходячее мнение об Аракчееве, как о "мракобесе", ни на чём не основано. Этот "мракобес" основал на свои личные средства в Новгороде кадетский корпус (переведённый затем в Нижний и названный его именем), основал полтораста начальных училищ, ремесленных школ и первую в России учительскую семинарию, то есть сделал для русского просвещения неизмеримо больше, чем, например, тот министр Временного правительства, что упразднил, равняясь по неграмотным, русское правописание. Бескорыстие Аракчеева сказалось в 1814 году в Париже, когда он отказался от фельдмаршальского жезла, на который имел право, как создатель сокрушившей Наполеона русской артиллерии. Тогда Александр I пожаловал ему для ношения на груди свой портрет, украшенный бриллиантами. Портрет Аракчеев принял с благоговением и не расставался с ним до смерти, бриллианты же отослал обратно, в Императорский кабинет. Безгласный и преданный Аракчеев был идеальным проводником в армии идей Государя. Кроме того, он был непричастен к злодеянию 11 марта и не являлся, подобно многим (как Беннигсен), живым упрёком совести Александра I, всю жизнь терзавшегося своим грехом.

Аракчеева упрекают, и не без основания, в жестокости. Но он был не один, и далеко не один. Сам Государь ещё в Париже неоднократно говорил, что "строгость причиною, что наша армия есть самая храбрая и прекрасная". Как можно было после этого отказаться от фухтелей?»

Если мы учтём всё вышесказанное А. Кресновским, то в учебниках истории должна значится не «аракчеевщина», а «александровщина». В то же время истинные дела А.Л. Аракчеева так же должны быть в этих учебниках отражены правдиво. Собственно рассказ об А.А. Аракчееве это в то же время рассказ о частице внутренней политики Александра I, о его военных поселениях, превратившихся в язву армии, породивших массу злоупотреблений и бунтов. Расцвело и очковтирательство. «С эпохи же военных поселений оно было у нас возведено в систему и наложило характерный отпечаток на всю нашу военную жизнь до севастопольского периода».

Здесь нужно только иметь в виду, что Александр I, создавая военные поселения, хотел внедрить в русскую армию прусский образец, не разобравшись при этом в чём собственно состоит этот прусский образец или система Шарнгорста. По его системе прусский ландверман два месяца в году был солдатом, но солдатом настоящим, которого не отвлекают освоенных занятии никакими хозяйственными работами. Остальные 10 месяцев он был крестьянином, но опять-таки настоящим крестьянином, не обязанным маршировать под барабан за плугом. Если внимательно всмотреться в систему Шарнгорста, то обнаружится, что пруссаки скопировали её с нашего казачества, чтобы привить своему крестьянству военные навыки.

Военный поселенец Александра I не был ни тем, ни другим. Поселяемый солдат переставал быть солдатом, но не становился крестьянином, а «осолдаченный» землепашец, переставая быть крестьянином, настоящим солдатом все же не становился. Эти люди были как бы прикреплены к пожизненным арестантским ротам: с 7 лет — в кантонистах, с 18 — в строю, с 45 — «в инвалидах». Они не имели права отступиться ни на шаг от предписанного им на всю жизнь казенного шаблона во всех мелочах организации жизни военного поселенца. И вновь дадим слово А. Кресновскому.

«Император Александр и его советники, наверное, очень удивились, если бы им сказали, что идея военных поселений, скопированная ими на Западе и прививавшаяся ими с таким насилием над природой русского человека, существует уже в России испокон веков — притом в естественном, самобытном, вполне подходящем для русских условий виде. Для этого им только стоило обратить свои взоры вместо Запада (куда они упорно смотрели) на Юго-Восток. И они увидели бы, что это их «новое слово», это «содружество меча с оралом» было давно — и в идеальной степени — осуществлено казачеством.. К чему было вводить каторжный режим для сотен тысяч русских людей, калечить их души и тела псевдозаграничными хомутами и намордниками, когда те же "военные поселения" были уже давно осуществлены под именем «станиц» тут же у нас в России? Учреждение поселений на Кавказе на казацкий образец и полный их успех показали жизненность этой идеи, коль скоро она сообразуется с русскими национальными особенностями и условиями.

Как это не покажется невероятным, но вопрос этот не пришёл тогда никому в голову — так было сильно слепое и безрассудное преклонение перед иноземщиной и до того владела умами вечная наша Мекка и Медина — постдамская кордеградия».

Я только хочу здесь заметить, не затем Романовы 200 лет боролись со славяно-казачьей или стрелецко-казачьей, что одно и тоже, традицией, чтобы вдруг обратиться к ней. Александр I искал пути и средства, чтобы избавиться от неё навсегда. Поэтому военные поселения Александра I — это принципиальное изобретение российского самодержавного абсолютизма, вступившего в период своего загнивания и гибели. В них, как в зеркале, отразились все отрицательные черты самодержавного абсолютизма Романовых, их ненависть к русскому народу, стремление низвести его до уровня даже не рабочего скота, а винтика в механической машине самодержавного абсолютизма. Именно на это были направлены и все остальные деяния Александра 1.

В области образования он тоже сказал своё слово. Если А. Аракчеев на собственные деньги основал кадетский корпус, учительскую семинарию и немало разных школ, то Александр I пригласил для руководства царскосельским лицеем, где обучались все высшие сановники государства иезуита Жозефа де Местра, имевшего большое влияние при дворе. Этот «учёный» муж учил высшие слои тогдашнего российского общества следующему: «Военные отнюдь не должны, да и не могут быть учёными... Весьма кстати было замечено во Франции, что никогда не случалось моряку-академику захватить вражеский фрегат. Для армии в совокупности паука не только не досягаема, но даже вредна. Наука из военного делает домоседа, лентяя, она почти всегда лишает того беззаветного мужества и удали, от которых зависит успех на войне».

Что могло вырасти после таких поучений? Конечно, ничего дельного. Например, великий князь Михаил Павлович, закончив учение, заколотил свой книжный шкаф гвоздями. В таких условиях оставалось только уповать да мужество и удаль. При таком отношении к военной науке и науке вообще в армии насаждались гатчинские порядки и военные поселения. Богатый опыт 1812-14 годов не изучался. В результате на плацах конца александровской и николаевской эпох создавались «какая-то особенная "мирно-военная" тактика, ничего общего не имевшая с действительными боевыми требованиями. Система эта совершенно убивала в войсках, а особенно в командирах, всякое чувство реальности. Всё было построено на фикции, начиная с "показных атак" дивизионного и корпусного учения и кончая "показом" заряжения и "показом" выстрела одиночного обучения.

Методы, приведшие прусскую армию к катастрофе 1806 года, насаждались уже много лет спустя в русской армии с упорством достойным лучшего применения. И лишь благо даря бесподобным качествам русского офицера и русского солдата мы вместо позора Вены полупили скорбную славу Севастополя».

Насколько Александр I преклонялся пород всем западным, красноречиво показывает следующий случаи. Проезжая но Елисейским полям Александр I увидел фельдмаршала Веллингтона, лично занимавшегося обучением двенадцати новобранцев. Это буквально явилось откровением для Александра I. «Веллингтон открыл мне глаза, — заявил он, — в мирное время необходимо наниматься мелочами службы!» Ермолов, Муравьёв и другие считали, что данное учение Веллингтона было далеко не случайным, полагая, что оно было подсказано Веллингтону хитроумным австрийским канцлером Меттернихом. Зная страсть Александра 1 к муштре, Меттерних уговорил Веллингтона провести это обучение, в надежде, что царь после этого уйдёт в дорогое ему увлечение и не будет более вмешиваться в политику, благодаря чему у Австрии и Англии на конгрессе руки окажутся развязанными. Так оно и случилось.

Уже в Париже начались ежедневные разводы и учения, утомительные парады и ещё более утомительные репетиции парадов. Благодаря этому на Венском конгрессе союзники «отблагодарили» Россию, передав ей Варшавский округ и предложив передать Галицию Австрии, с чем Александр I без какого-либо сопротивления согласился. Эти ежедневные парады, разводы и учения во Франции завершились в конце августа 1815 года, когда русская армия, готовившаяся к обратному походу, была собрана на равнине у Вертю. 28 августа Александр I показал результаты своих «трудов» союзникам и недавним противникам. К параду было привлечено 150 тысяч человек и 600 орудий. Зрелище шедших и ногу 132 батальонов вызвало неподдельное изумление и восторг присутствующих на параде. Причём ни один из солдат парадного расчёта не сбился с ноги.

На что рассчитывал Александр I, организуя столь грандиозную показуху? Великий мистификатор вероятно рассчитывал, что вид слаженно двигавшихся многочисленных солдатских колонн способен привести в трепет всех, кто увидит это зрелище. Таким образом, с учения Веллингтона началось длительное увлечение в нашей армии «мелочами службы» и показухой, которые привели не только к Севастополю 1856 года, но также к Цусиме, Порт-Артуру и прочим поражениям в позднейшие времена. Что касается противников России, то умнейшие из них уже тогда поняли, что Александра I и Россию можно очень даже успешно использовать и собственных интересах. Первой это проделала Австрия, тогда же в 1815 году, когда мирным путём отторгла Галицию т России.

Всё это было следствием полного пренебрежения Александра I национально-государственными интересами страны, презрением ко всему национально-русскому, постоянным унижением национального достоинства русского народа. Примеры унижения русского национального достоинства были преподаны Александром I в том же 1815 году. По воспоминаниям Ермолова Александр I приказал однажды арестовать двух командиров гренадёрских полков «за то, что несчастный какой-то извод с ноги сбился». Хуже всего в этой истории было то, что Царь повелел арестовать этих офицеров англичанам! Это распоряжение возмутило всех, начиная с великих князей, Ермолов тщетно пытался спасти честь русских офицеров. Он умолял Александра I: «Полковники сии — отличнейшие офицеры, уважьте службу их, а особливо не посылайте на иностранную гауптвахту!» Однако Александр I был непреклонен. Этим подчёркнутым унижением русских перед иностранцами он стремился приобрести лично себе популярность среди них, в чём отчасти и преуспел.

Но не только перед своими союзниками унижал русских людей Александр I. Он ещё в больших масштабах это проделывал перед бывшими противниками. Вместо того, чтобы начать русификацию поляков, 9 мая 1815 года Александр I торжественным манифестом восстановил Польское королевство на началах полной автономии, со своим Сеймом, законодательством, монетной системой, вооружёнными силами и своими наградами (ордена Белого Орла и Святого Станислава). Александр I принял титул короля польского. Наместником в Варшаву был назначен великий князь Константин Павлович. Замена, как видим, явно неравнозначная, если сравнивать с Византийской империей, которая ему предназначалась Екатериной II. Он же стал главнокомандующим польской армии. Костяк этой польской армии состоял из польских легионов наполеоновских войск. «Поляки приняли эту царственную милость как нечто совершенно должное и похвалялись перед русскими, что вот возвращаются в отчизну с распущенными знаменами и барабанным боем, ничуть не побеждённые "москалями"».

Польская армия имела 35 тысяч штыков и сабель. Командный состав, командный язык были польские, так как русские уставы были переведены на польский язык. По существу это была иностранная армия, подчинённая русскому главнокомандующему. В 1817 году из жителей Западного края был сформирован Литовский корпус, который также был подчинён Константину Павловичу. Видную роль в этой польско-литовской армии играл Курута — начальник штаба великого князя. Сын константинопольского грека Курута воспитывался вместе с цесаревичем Константином. Со временем Курута стал видным представителем масонства, которое теперь уже сильно распространилось и в армии. Читателю, я надеюсь, понятно, во что со временем превратилась эта армия.

Однако Александр I ничего вредного в этой армии не видел. Наоборот, он на каждом шагу стремился доказать полякам своё благоволение. В 1817 году он венчался польской короной, а в 1818 году лично открыл работу польского Сейма. При этом Александр I, чтобы привлечь сердца польских подданных, подчёркнуто пренебрежительно относился к русским. Поляки всё это воспринимали как заигрывание с ними, как признак слабости России. Паскевич в 1818 году, присутствовавший на варшавских торжествах, писал: «Поляки возмечтали о себе более, чем благоразумие сего дозволяло и высокомерие своё постоянно выбалтывали, а русские молчаливо, но глубоко затаили оскорблённое национальное своё чувство. На одном из смотров подхожу я к графу Милорадовичу и графу Остерману (они тут же были, даже их держали в Варшаве, как и нас, в чёрном теле, вероятно, также чтобы привлечь любовь польских генералов армии Наполеона) и спросил: "Что из этого будет?" Граф Остерман ответил: "А вот что будет: что ты через десять лет со своей дивизией будешь их штурмом брать!" Он ошибся на три года».

О какой русификации окраины могла идти речь, если в головах царствующих особ парили химеры, одна хуже другой. И это несмотря на то, что было немало умных людей, хорошо понимавших, к чему эти химеры могут привести. Но их не слушали, их удаляли подальше от столицы. Так Ермолов оказался на Кавказе. Если учесть, что Финляндия имела почти такую же автономию, как и Польша, то становится понятно, что окраины Российской империи уже при Александре I превратились в очаги её будущего распада. Понимал ли этот Александр I? Думается, такие мысли ему в голову не приходили. Человек, ставший во главе Священного Союза, объединивший, по его мнению, христианскую Европу, через возрождение Польши и Финляндии строил химерические планы объединения России и Европы.

Химерическое мышление выработалось у Александра I в значительной степени потому, что он был склонен к религиозному мистицизму. Для него Россия, как Царство Божие на земле, не было пустым звуком. Причём Россию он понимал не как страну русских, а как страну населенную различными народами, из которых русские для него были самыми худшими. Такое мышление, кроме религиозного мистицизма, воспитывалось всем ходом развития самодержавного абсолютизма в России, в результате которого цари Московской Руси, а затем и Российской империи обрели свой титул: самодержца всероссийского, царя казанского, короля польского и прочая, и прочая, и прочая. Я не собирался правильно и дословно приводить этот титул, так как не питаю к нему никакого уважения. Ибо самодержавный абсолютизм в России, утвердившийся при Петре I, для русских принёс крепостное рабство равнозначное каторге.

К сожалению, в настоящее время у нас объявилось немало защитников доставшегося нам от советского периода федерализма. Ключевой фигурой среди этих защитников, несомненно, является президент Татарстана М. Шаймиев. В помощниках у него подвизался телекомментатор А. Черкизов, который, для оправдания существующего федерализма, приводит в пример титул российского императора и с восхищением добавляет, что Польша и Финляндия имели своё законодательство и свои армии и всё, вроде как, было хорошо. Поэтому он полагает, что нынешний федерализм своими корнями уходит в имперскую Россию. А коль так, то он считает правым М. Шаймиева, отстаивающего ныне договорную федерацию, а неправым Президента Российской Федерации В. Путина, который, по его мнению, якобы, хочет изменить эту федерацию.

Разумеется, А. Черкизов проходит мимо того факта, что Польша и Финляндия уже давно не входят в состав России, что имперской России уже тоже давно нет. Нет и Советского Союза, федерализм которого, ухудшенный договорными отношениями, достался нам в наследство и чуть не привёл к распаду нынешней Российской Федерации. Гибель Российской империи, распад СССР и события 90-х годов XX столетия в нашей стране, похоже, ничему не научили сторонников нынешнего федерализма, в котором русскому народу вообще нет места. Нужно также иметь в виду, что опасность распада Российской Федерации никуда не исчезла. Договорная федерация закрепляет неравенство субъектов федерации, стимулирует сепаратизм регионов заселённых русскими и поэтому она таит в себе угрозу взрыва не менее страшную, чем гибель имперской России и распад СССР.

В этой связи, если мы хотим в лице Российской Федерации, сохранить остатки некогда могущественной державы, то должны отказаться от федерации народов и перейти к федерации территорий. В этой федерации на конституционном уровне должны быть закреплены: государствообразующая роль русского народа; равенство территорий; права человека независимо от национальной принадлежности. Желательным также является изменение названия страны. Вместо Российской Федерации наша страна должна называться Русская Федеративная Республика. Мне пришлось сделать от отступление и коснуться современности. Это вполне уместно и важно, так как многие химеры прошлого продолжают довлеть над общественным сознанием и мешают нормально развиваться ныне живущим.

Весь трагизм александро-николаевской эпохи заключался, прежде всего, в том, что одна лишь Россия, в лице Александра I и Николая I, искренне уверовала в химеру Священного Союза и сделала её основной целью своей политики. В то время, как все другие государства и, прежде всего, их государственные деятели, использовали Священный Союз как средство для достижения своих национально-государственных интересов.

Очередной такой химерой в настоящее время является договорная федерация народов, исключавшая из своего состава русский народ. Но вред всякой химеры состоит в том, что прекраснодушные идеологи и правители, устраивающие жизнь по химерам, всегда будут обыграны дальновидными политическими деятелями, использующими химеры в своих национально-корыстных интересах. Без всякого сомнения, М. Шаймиев преследует именно такие цели и интересы. Что касается России и русских, то ему на них ровным счётом плевать, как плевал на них самодержавный абсолютизм Романовых.

А теперь вновь предоставим слово А. Кресновскому, который подведёт итог бурной деятельности Александра I. «Мистицизм Императора Александра I был таким образом умело использован заинтересованными лицами и заинтересованными правительствами в своих собственных целях. В период с 1815 года по 1853 год, примерно в продолжении сорока лет, Россия не имела собственной