Хейзинга Й. Homo ludens // Хрестоматия по культурологи / Сост. Лалетин Д. А., Пархоменко И. Т., Радугин А. А. ; Отв. редактор Радугин А. А.- М.: Центр, 1998. - С. 131-133.

Вопросы и задания к тексту:

1. Какие сущностные признаки игры выделяет Хейзинга?

2. Как связаны между собой игра и культура?

3. Какие тенденции изменения игрового компонента культуры отмечает Хейзинга?

4. Приведите примеры игровых форм в культуре.

Под игровым элементом культуры здесь не подразумевается, что иг­ры занимают важное место среди различных форм жизнедеятель­ности культуры. Не имеем мы в виду и того, что культура происхо­дит из игры в результате процесса эволюции - в том смысле, что то, что первоначально было игрой, впоследствии переходит в нечто, иг­рой уже не являющееся, и что теперь может быть названо культу­рой. Ниже будет развернуто следующее положение: культура воз­никает в форме игры, культура первоначально разыгрывается. И те виды деятельности, что прямо направлены на удовлетворение жиз­ненных потребностей, как, например, охота, в архаическом обществе предпочитают находить себе игровую форму. Человеческое обще­житие поднимается до супрабиологических форм, придающих ему высшую ценность, посредством игр. В этих играх общество выража­ет свое понимание жизни и мира. Стало быть, не следует понимать дело таким образом, что игра мало-помалу перерастает или вдруг преобразуется в культуру, но скорее так, что культуре в ее началь­ных фазах свойственно нечто игровое, что представляется в формах и атмосфере игры. В этом двуединстве культуры и игры игра являет­ся первичным, объективно воспринимаемым, конкретно определен­ным фактом, в то время как культура есть всего лишь характеристи­ка, которую наше историческое суждение привязывает к данному случаю. Это воззрение перекликается с мыслями Фробениуса, кото­рый говорит в своей книге «Kulturgeschichte Afrikas» («История культуры Африки») о становлении культуры «aus ernes aus dem naturlichen «Sein» ausgestiegenenSpieles» («как выросшей из естест­венного бытия игры»). Тем не менее, как мне кажется, это отношение культуры к игре воспринято Фробениусом чересчур мистически и описано нередко слишком зыбко. Он манкирует необходимостью прямо указать пальцем на присутствие игрового элемента в фактах культуры.

В поступательном движении культуры гипотетическое исходное соотношение игры и не-игры не остается неизменным. Иг­ровой элемент в целом отступает по мере развития культуры на зад­ний план. По большей части и в значительной мере он растворился, ассимилировался в сакральной сфере, кристаллизовался в учености и в поэзии, в правосознании, в формах политической жизни. При этом игровое качество в явлениях культуры уходило обычно из виду. Однако во все времена и всюду, в том числе и в формах высокоразви­той культуры, игровой инстинкт может вновь проявиться в полную силу, вовлекая как отдельную личность, так и массы в опьяняющий вихрь исполинской игры. Представляется очевидным, что взаимосвязь культуры и игры следует искать в высоких формах социаль­ной игры, то есть там, где она бытует как упорядоченная деятель­ность группы, либо сообщества, либо двух противостоящих друг другу групп. С точки зрения культуры сольная игра для самого себя плодотворна лишь в малой степени. Ранее мы уже показали, что все основополагающие факторы игры, в том числе игры коллективной, уже существовали в жизни животных. Это поединок, демонстрация (vertoning), вызов, похвальба, кичливость, притворство, ограничи­тельные правила. Вдвойне удивительно при этом, что именно птицы, филогенетически столь далеко отстоящие от человеческого рода, имеют так много общего с человеком: тетерева исполняют танцы, во­роны состязаются в полете, шалашники и другие птицы украшают свои гнезда, певчие птицы сочиняют мелодии. Состязание и пред­ставление, таким образом, не происходят из культуры как развлече­ние, а предшествуют культуре.

Коллективная игра носит по преимуществу антитетический характер. Она чаще всего разыгрывается «между» двумя сторонами. Однако это необязательно. Танец, шествие, представление могут быть начисто лишены антитетического характера. Антитетическое само по себе вовсе еще не должно означать состязательное, агональное или агонистическое. Антифонное пение, два полухория, менуэт, партии или голоса музыкального представления, столь интересные для этнологов игры, когда противоборствующие партии стараются отнять друг у друга некий трофей, суть образчики антитетической игры, которая вовсе не обязана быть полностью агональной, хотя со­ревновательный элемент в ней зачастую присутствует. Нередки случаи, когда вид деятельности, означающий уже сам по себе замк­нутую игру, например исполнение драматической или музыкальной пьесы, в свою очередь снова может стать предметом состязания, ес­ли его подготовка и исполнение оцениваются в рамках какого-нибудь конкурса, как это было с греческой драмой.

Среди общих признаков игры мы уже отметили выше напряже­ние и непредсказуемость. Всегда стоит вопрос: повезет ли, удастся ли выиграть? Даже в одиночной игре на ловкость, отгадывание или удачу (пасьянс, головоломка, кроссворд, дьяболо) соблюдается это условие. В антитетической игре агонального типа этот элемент напряжения, удачи, неуверенности, достигает крайней степени. Стремление выиг­рать приобретает такую страстность, которая грозит полностью свес­ти на нет легкий и беспечный характер игры. Однако здесь выявляет­ся еще одно важное различие. В чистой игре на удачу напряжение иг­рающих передается зрителям лишь в малой степени. Азартные игры сами по себе суть примечательные культурные объекты, однако с точ­ки зрения культуросозидания их надо признать непродуктивными. В них нет прока для духа или для жизни. Иначе обстоит дело, когда игра требует сноровки, знания, ловкости, смелости или силы. По мере то­го как игра становится труднее, напряжение зрителей возрастает. Уже шахматы захватывают окружающих, хотя это занятие остается бесплодным в отношении культуры и, кроме того, не содержит в себе видимых признаков красоты. Когда игра порождает (levert) красоту, то ценность этой игры для культуры тотчас же становится очевидной. Однако безусловно необходимой для становления культуры подобная эстетическая ценность не является. С равным успехом в ранг культу­ры игру могут возвести физические, интеллектуальные, моральные или духовные ценности. Чем более игра способна повышать интенсив­ность жизни индивидуума или группы, тем полнее растворяется (opgaat) она в культуре. Священный ритуал и праздничное состязание - вот две постоянно и повсюду возобновляющиеся формы, внутри ко­торых культура вы растает как игра и в игре.