Крестовый поход против Альбигойцев

 

Альбигойский крестовый поход или Катарский крестовый поход (1209-1229 гг.) – серия военных кампаний, инициированных Римской католической церковью по искоренению ереси катаров в области Лангедок. Когда дипломатические попытки Иннокентия III повлиять на распространение катарского движения не нашли особой поддержки среди священнослужителей и крупной феодальной знати, он решил прибегнуть к силе оружия.

 

(Цезарь Гейстербахский, «Диалоги о чудесах»)

 

Апологет католицизма, цистерцианский монах Цезарий Гейстербахский написал в первой половине XIII в. проникнутые фантазией и суеверием повести – «Диалоги о чудесах».

Далее приводится отрывок из сочинения Цезария Гейстербахского.

 

Во времена папы Иннокентия, предшественника ныне правящего Гонория¹, когда еще продолжался раскол между королями Филиппом и Оттоном, кознью дьявола альбигойские ереси стали возрастать или, вернее, созревать. Сила ереси была так велика, что пшеница веры во всей той стране, казалось, превратилась в плевелы заблуждения. Посланы были аббаты нашего ордена² и несколько епископов, чтобы мотыгой православной проповеди с корнем вырвать плевелы; но достигли они малого, ибо препятствовал супротивник людской, сеятель всякого зла...

И настолько усилилось заблуждение альбигойское, что вскоре заразило почти тысячу городов, и если бы не было подавлено мечом верным, то захватило бы и всю Европу.

В год господа нашего 1210-й проповедовали по всей Германии и Франции принять крест против альбигойцев, и в следующем году поднялись против них в Германии – Леопольд, герцог Австрийский, Энгильберт, тогда еще препозит, а ныне архиепископ Кельнский, брат его Адольф, граф Бергский, Вильгельм, граф Юлихский, и многие другие разного чина и звания; то же произошло во Франции, в Нормандии и в Пуату. Главой и проповедником этого похода был Арнольд, аббат в Сито, впоследствии архиепископ Нарбонны. И пришли они к большому городу, по названию Безье, в котором, говорят, было более 100 000 человек, и стали его осаждать. У них на глазах еретики осквернили книгу св. евангелия и сбросили его вниз христианам, стреляя и крича: «Вот ваш закон, несчастные!» Христос же, насадитель евангелия, не оставил без отмщения нанесенную ему обиду. Ибо некоторые воины, возгоревшись ревностью к вере... подставили лестницы и бесстрашно взошли на стены, и когда еретики, самим господом приведенные в смятение, отступили, они открыли ворота, и город был взят. Узнав из возгласов, что там вместе с еретиками находятся и православные, они сказали аббату: «Что нам делать, отче? Не умеем мы различить добрых и злых!» И вот аббат, а также и другие, боясь, чтобы те из страха смерти не прикинулись православными, а впоследствии опять не вернулись к своему суеверию, сказал, как говорят: «Бейте их всех, ибо господь познает своих». И перебито было великое множество в том городе...

 

¹ Иннокентий III (1198-1216 гг.), Гонорий III (1216-1227 гг.).

² Цистерцианского.

 

 

Битва при Мюре (1213 г.)

 

Битва при Мюре – одно из важнейших сражений альбигойских войн состоявшееся 12 сентября 1213 г. у замка Мюре, в Лангедоке, между крупной объединённой армией графа Раймонда VI Тулузского и короля Арагона Педро II, выступавших защитниками альбигойства, и немногочисленными войсками крестоносцев под командованием графа Симона де Монфора. Благодаря блестящей победе крестоносцы смогли подчинить существенную часть Лангедока и вывести из войны Арагонское королевство, что ускорило процесс подавления альбигойской ереси.

Два приведенных отрывка представляют противоположные точки зрения на битву при Мюре, крупное сражение, в котором король Арагонский, союзник графа Тулузского, выступил против крестоносцев Симона де Монфора. Первый из отрывков взят из «Хроники» Гильома де Пюилорана, Тулузского католического клирика, благосклонного к крестоносцам. Второй из отрывков взят из сочинения анонимного автора, создателя второй части «Песни о крестовом походе против альбигойцев», сочувствующего скорее еретикам и графу Тулузскому.

 

(Гильом де Пюилоран, «Хроника»)

 

В самом деле, в это же самое время король Арагонский, которому сопутствовала удача в битвах с сарацинами, захотел попытать счастья и в борьбе против христиан. В конце лета он прибыл в Тулузу и, посовещавшись с графами, знатью и горожанами, вышел оттуда с войсками и начал осаду замка Мюре, где граф де Монфор разместил гарнизон, сильно стеснявший Тулузу. К нему пришло большое подкрепление из окрестных краев, так что войско его увеличилось. Узнав об этом, граф Симон тотчас поспешил на помощь своим. Однако вот что я слышал много лет назад от преподобного дона Морена, аббата из Памье, человека достойного веры и уважаемого во всех отношениях, который, будучи тогда всего лишь ризничим, присматривал за замком Памье. Выйдя из Бульбонна навстречу графу и узнав из его уст о том, что он пришел помочь осажденным, и даже сражаться с осаждавшими, если те ждут его на равнине, он ответил: «У вас мало людей в сравнении с вашими врагами, среди которых находится король Арагонский, человек весьма искусный и испытанный в сражениях, а с ним и графы, и многочисленное войско; стало быть, если вы с таким малым войском вступите в бой против короля и его столь обильного войска, силы будут неравны». Но граф, выслушав эти слова, достал из сумы у своего пояса письмо. «Прочтите это письмо», – сказал он, и ризничий узнал из него, что король Арагонский обращался к некоей знатной даме, супруге знатного дворянина из Тулузского диоцеза, уверяя ее, что из любви к ней хочет изгнать французов из своего края, и присовокупляя к этому прочий вздор. Прочитав письмо, ризничий спросил графа: «И что вы хотите этим сказать?» – «Что я хочу сказать? – вскричал граф. – Что Господь придет мне на помощь и что я мало испытываю страха перед человеком, способным ради женщины разрушить Божие дело». Сказав это, он поспешно убрал письмо. Может быть, кто-либо из слуг или секретарь названной знатной дамы сделал с него копию для графа, считая письмо достойным внимания, и граф носил его при себе как свидетельство перед Господом против того, кто, изнежившись, не думал и не опасался, что даже и положившись на Бога кто-то может с ним сразиться.

И вот граф и его люди, продолжив путь, вошли в Мюре; и когда они шли через мост, враги могли бы, если бы захотели, без труда счесть их всех до одного. И там, после того, как явились сопровождавшие графа преподобные отцы, а именно Фульк, епископ Тулузский, Ги, епископ Каркассонский, и Бедез, епископ Агдский, они принялись, памятуя о злополучиях войны, совещаться с целью добиться мира или перемирия; но, поскольку король не соглашался ни на то, ни на другое, кроме как на позорных и причиняющих ущерб Церкви условиях, граф Симон, полагая, что, если он оставит этот замок врагам, весь край поднимется против него, дабы к ним присоединиться, так что новые бедствия будут хуже прежних, а кроме того, зная, что защищает дело Бога и веры, тогда как другие шли против и были связаны узами отлучения от Церкви, предпочел подвергнуться кратковременной опасности, но не способствовать медлительностью и бездействием нарастанию дерзости своих врагов. Чего же еще? Крестоносные воины избрали для сражения день, следующий за праздником Воздвижения Креста Господня; и тогда, исповедавшись в своих грехах и, как обычно, прослушав мессу, получив спасительный хлеб от алтаря и подкрепившись скудной пищей, они облачились в доспехи и приготовились к сражению. Однако в миг, когда граф собирался сесть верхом, у его коня лопнула подпруга, он спешился, и подпругу тотчас починили; но, когда он снова стал садиться в седло, конь с такой силой ударил его головой в лоб, что некоторое время он пребывал совершенно оглушенным, так что, если бы он верил, как делают многие, скитающимся по стране бродячим гадателям, ему следовало бы опасаться, как бы с ним в бою не приключилось чего-либо недоброго.

Словом, они решили не выступать прямо против войска осаждающих, дабы не подвергать коней граду стрел, и направились к воротам, расположенным с восточной стороны, тогда как лагерь был разбит, напротив, с западной, так что враги, не разгадав их умысла, решили поначалу, будто они обратились в бегство, но, пройдя немного в этом направлении, они, наконец, перешли через ручей и вышли на поле боя. Там были, с графом де Монфором, Ги, его брат, Бодуэн, брат графа Тулузского, Гильом де Барр, Алан де Руси и многие другие, общим числом около тысячи воинов.

Король Арагонский стал готовиться к бою, хотя граф Тулузский, напротив, советовал остаться в лагере, чтобы осыпать стрелами и дротиками кавалерию осажденных, с тем, чтобы потом, ослабив их таким образом, вернее на них напасть и с большею легкостью изрубить или обратить в бегство, ибо они, за неимением съестных припасов, не могли оставаться в замке; но король не пожелал к нему прислушаться, приписав этот совет страху, и назвал графа трусом. И потому, выстроив свои войска в боевом порядке, он вступил в битву, и первый натиск был поручен графу де Фуа, за которым следовали каталонцы и множество солдат. С другой стороны, как мне известно от сеньора Раймонда, последнего графа Тулузского (который, в силу своей тогдашней неспособности сражаться из-за своего возраста, был препровожден верхом на коне, взятом под уздцы, на вершину холма, откуда мог наблюдать за сражением), выступил граф Симон со своими людьми, выстроенными в три отряда, согласно порядку и обычаю воинского искусства, как он его понимал, таким образом, что последние ряды, ускорив шаг, могли атаковать одновременно с первыми, и зная наверное, что удар, нанесенный всеми вместе, приводит к победе; и они с первого же натиска так потеснили врага, что гнали его перед собой по равнине подобно тому, как ветер гонит пыль по земле, и бегущие старались как могли укрыться за последними рядами своего войска. Затем победители повернулись в ту сторону, где был король, чей стяг они различили, и устремились на него с такой яростью, что звон оружия и грохот битвы долетели по воздуху до места, где находился тот, от кого я услышал этот рассказ, так, как если бы лес рушился под ударами множества топоров. Там был убит король со множеством знатных арагонских сеньоров, которые полегли вокруг него. Остальные обратились в бегство, и многие во время этого были убиты. Сам граф Тулузский и граф де Фуа, равно как прочие, обязаны своим спасением лишь поспешному отступлению…

Однако жители Тулузы, укрывшиеся в лагере за повозками и в прочих укрытиях, не знали, на чьей стороне победа, до тех пор, пока, разглядев наконец отличительные знаки тех, кто возвращался, гоня перед собой бегущих, они не устремились беспорядочно к судну, стоявшему у них на Гаронне; те, кому удалось подняться на борт, спаслись, остальные же утонули или погибли от меча в поле, так что число убитых достигло пятнадцати тысяч. Тело короля братья госпитальеры-иоанниты попросили разрешения забрать, и, найдя его, как говорили, нагим на поле битвы, унесли.

Пока там и здесь на равнине шла резня, многие люди упрекали его за его обращение с пленными, некогда убитыми им в Тулузе. Впрочем, многие попавшие в этом бою в плен, умерли в тюрьме или же были выкуплены, однако ни один человек, воевавший на стороне Церкви, не погиб. Вот чем обернулись в этом сражении гордыня и несдержанность для короля, которому всегда сопутствовала удача в сражениях с сарацинами и которого даже отеческая любовь не смогла отвратить от его безрассудных намерений; ибо он передал сына в руки врага как заложника при заключенном между ними перемирии, и тот, если бы пожелал, вполне мог бы его убить, чтобы отомстить за попранную веру. Но жалко было видеть и слышать, как тулузцы оплакивали своих погибших, ибо не было ни одного дома, в котором некого было бы оплакивать, или где не думали бы, будто кто-то из родных убит или, по крайней мере, взят в плен. Причина всех этих бед была в том, что люди, утратив разум от чрезмерной дерзости, взялись за оружие, объятые единой яростью и полагаясь на человеческие силы, а не на небесное покровительство, тогда как их противника, исполненного веры в Бога, сама его малочисленность хранила от подобного самомнения; и, благоговейно отпраздновав Воздвижение Креста Господня, они в этот день этим самым крестом победили врага, как достойные поборники Христа, коими они и были. Вернувшись с победой в свой лагерь, они возблагодарили Господа нашего Иисуса Христа за то, что он помог им победить, несмотря на малое их число, столь превосходящего их врага.

 

(«Песнь о Крестовом походе против альбигойцев»)

 

Король встал первым, ведь с людьми он говорить умел.

«Сеньоры, – людям рек король, – граф де Монфор посмел

Наш вызов рыцарский принять, войти в Мюре рискнул.

Так примем меры, чтобы враг от нас не ускользнул!

Еще до ночи грянет бой. Мир злее сеч не знал!

Так бейте ж грозного врага, валите наповал,

Дабы в бою и ваш отряд от вас не отставал,

И час победы над врагом быстрее наставал».

И так сказал Тулузский граф, когда черед настал:

«О сир! Коль вы хотите знать, что скажет Ваш вассал,

То вот что я бы в этот час исполнить приказал.

Не нужно долго говорить, коль враг свиреп и зол,

Давайте вкруг своих шатров поставим частокол,

Когда бы недруг одолеть преграду захотел,

То стали б воины врага добычей наших стрел

И мы бы гнали остальных по грудам мертвых тел».

«О граф! – воскликнул дон Мигель. – Да кто Вам право дал

Столь сомневаться в короле? Коль скоро миг предстал

Сойтись с врагом лицом к лицу, Господь бы не простил,

Когда б из трусости король победу упустил».

«Что я могу еще сказать? – вновь граф заговорил. –

Когда мы грянем на врага, являя ратный пыл,

Весь мир увидит, кто из нас презренным трусом был!»

«К оружью!» – тут раздался крик. И всяк свой меч схватил;

Бароны шпоры в скакунов вонзили что есть сил,

Спеша в погоню за врагом, что в город уходил.

Сдается мне, что хитрый враг сию атаку ждал.

Войти в ворота за собой как будто приглашал.

И створ распахнутых ворот сраженью не мешал.

Тот бил противника копьем, тот тяжкий дрот метал;

И с той, и с этой стороны никто не уступал,

Покрылась кровью вся земля и створ ворот стал ал.

Но дело кончилось ничем, никто не победил.

Тулузцы в лагерь отошли. Враг в город отступил.

Настало время отдыхать, баронов зной томил,

Но тут тулузцев граф Монфор в ловушку заманил,

Он повелел седлать коней, к атаке дал сигнал,

И каждый рыцарь скакуна взнуздал и оседлал.

Граф недостаток сил и средств коварством возместил,

Он войско вывел из ворот и с Богом отпустил,

Однако прежде вот о чем баронам возвестил:

«Внемлите, рыцари мои. Враг нас врасплох застал.

Какой могу я дать совет? Ведь я вас всех призвал

Затем, чтоб каждый шел вперед и жизнью рисковал!

Глаз не смыкая ни на миг, я в эту ночь не спал,

О деле думал до зари, до света размышлял,

И вот, сеньоры и друзья, какой я план избрал.

Спешите к лагерю врага, пересекая дол,

Дабы тулузцы, увидав сих копий частокол,

Все разом бросились на вас, ища себе похвал,

И будь что будет, а не то для нас весь край пропал»,

«Бароны, надо рисковать, – граф Бодуэн сказал, –

Не тот плох рыцарь, кто в бою на землю мертвым пал,

А тот, что век свой в нищете позорно прозябал!»

Епископ рыцарей Креста на бой благословил,

На три отряда граф де Бар баронов разделил,

Оруженосцев и пажей сеньорам ставя в тыл.

И по тропинке через топь враг тайно поспешил К палаткам и шатрам.

Враги к палаткам и шатрам пошли по хлябям блат,

Свои знамена развернув, сверкая сталью лат,

И был отделкой золотой украшен каждый щит,

И так сияли те мечи, будто заря горит.

Король, кого за доброту я здесь восславить рад,

Увидев рыцарей Креста, скажу не наугад,

Сам поспешил навстречу им, взяв небольшой отряд.

Толпой валил за королем и весь тулузский люд,

Безумцам детскою игрой казался ратный труд,

Никто не слушался старшин, не знал, что делать тут.

Когда в делах порядка нет, то плох и результат.

Король воскликнул: «Все ко мне!» – но был сметен и смят,

И не нашелся ни один сеньор или солдат,

Кем бы услышан был король и под защиту взят.

Уж ранен доблестный король, уж он в крови лежит,

Та кровь струится по земле и, как ручей, бежит.

У тех, кто видел ту резню, померк от горя взгляд,

Народ решил, что тут виной измена и разлад,

Все в страхе бросились бежать куда глаза глядят,

Никто себя не защищал и не глядел назад,

Бегущих в спину враг разил тем больше во сто крат,

Вплоть до Ривеля шла резня, как люди говорят.

Далмат спасенье от меча искал средь бурных вод.

Он крикнул: «Горе и беда, спасайте свой живот:

Погиб наш доблестный король, опора и оплот,

И пало Рыцарство во прах, как перегнивший плод,

И тех, кого оставил Бог, сегодня гибель ждет».

Когда же реку пересек отважный рыцарь тот,

Тулузцы, рыцари и знать, и весь простой народ

Всем скопом бросились к реке, ища надежный брод.

Счастливец, реку перейдя, тем самым жизнь спасет,

Но многих бурная река в могилу унесет!

Достался рыцарям Креста весь лагерь, скарб и кладь,

И весть по свету разнеслась, что арагонцев рать

Погибла, столько храбрецов, что и не сосчитать,

Досталось воронью.